— Здравствуйте, мистер Уилсон. Извините, что заставил ждать.
Поручкались с экс-послом левыми руками — травма же.
— Не волнуйтесь, мистер Ткачев, у пенсионеров много свободного времени, — немного поюродствовал он. — Мисс Чугункина, вы, как всегда, просто обворожительны, — чмокнул ручку Виталине.
— Спасибо, мистер Уилсон, — поблагодарила она, и мы повели гостя в мой кабинет, по пути встречая старательно не глазеющих на нас сотрудников — часть на перерыв отправляется в пресловутую курилку.
— Живи я в капитализме, я бы очень расстроился потере должности с пятнадцатью тысячами ежемесячного дохода, — поделился я чувствами по пути. — Поэтому сочувствую вам, мистер Уилсон.
— Это очень мило с вашей стороны, мистер Ткачев, — хохотнул он. — Прошу вас — не волнуйтесь, старый добрый Дункан не умрет от голода в грязной канаве.
— И даже наскреб немножко пенсов на билет до Москвы?
— Было не сложно, — продолжил он веселиться. — Мои партнеры с радостью накидали мне полную кружку.
На обстановку кабинета мистер Уилсон немного поморщился и замаскировал реакцию вопросом:
— Так вот, значит, где находится сердце вашего фонда.
— Сердце фонда находится здесь, — поправил я, положив ладонь на грудь. — У нас одиннадцать с половиной минут, мистер Уилсон, если не успеем, вам придется подождать еще полчасика — мы находимся посреди очень важного совещания.
— Я рассчитывал на ресторан, но, раз у вас так плохо с манерами, — пожал он плечами и вытащил из «дипломата» папочку.
Не привычное «дело №», а буржуйскую.
— Ваш контракт с «плохими» немцами заканчивается двадцать второго января, верно? — уточнил он, положив папку на стол.
«Плохие» — это ФРГ.
— Целый пакет контрактов, — кивнул я. — С лейблом и с издательством. Но это касается только будущей интеллектуальной собственности — старой они будут распоряжаться еще четыре года.
— У вас ведь нет недостатка в новинках? — уточнил мистер Уилсон, вынимая из папки листочки.
— Нет, — подтвердил я. — Мы планировали собрать желающих на аукцион — мои проекты доказали свою исключительную коммерческую ценность и заслуживают настолько же исключительных условий.
— О, уверяю вас — такой аукцион будет совершенно бесполезной тратой времени, — заявил он и подвинул мне один из листочков, пояснив. — Сразу по возвращении домой я позволил себе поговорить с некоторыми влиятельными людьми, которые очень заинтересованы в ваших проектах. В частности, я имел удовольствие поужинать с генеральным директором «Pearson Longman», — он многозначительно посмотрел на меня.
— Вроде большое издательство, — улыбнулся я.
— Одно из самых больших, — подтвердил мистер Уилсон. — И, если вы в первую очередь обращаете внимание на размер, — ухмыльнулся. — Вам понравится тот факт, что на ужине присутствовали представители «EMI».
— Меня интересуют только доходы, — пожал я плечами и скользнул взглядом по выданному мне листочку. — И ровно столько же согласны дать уже проверенные в деле немцы.
— Упс! — карикатурно хлопнув себя ладонью по лбу, он сменил листочек на другой.
— Уже лучше, — кивнул я. — Но я бы остановился на варианте с аукционом — кто знает, какие цифры мы получим по его завершению?
— Боюсь, больше вам не сможет предложить никто, — развел он руками. — Потому что с таким распределением доходов, — кивнул на листочек. — Согласятся либо совсем отчаявшиеся «бизнесмены», — последнее слово он щедро сдобрил сарказмом. — Либо надеющиеся сделать себе имя новички-авантюристы. Ни в том, ни в другом случае вы не получите самого главного.
— И что в ваших глазах «самое главное»? — послушно спросил я.
— Главной роскоши производителя интеллектуальной собственности, — ответил он. — Возможности спокойно творить, не отвлекаясь на такие досадные вещи, как, например, банкротство издателя или размещение на обложках ваших книг рекламных блоков с бездарями, за счет которых ваши незадачливые партнеры будут рассчитывать покрыть затраты на вас.
— У нас уже неплохой опыт работы за Занавесом, — развел я руками. — И крайне компетентный штат юристов — мы буквально по одному собирали самых лучших по всей стране. Наши контракты максимально защищают меня от, как вы выразились, «досадных мелочей».
— От банкротства не застрахован никто, — заметил он. — Будь вы гражданином капиталистической страны, в случае разорения партнеров могли бы рассчитывать, например, на типографию, но… — он развел руками. — В вашем случае придется довольствоваться унизительной компенсацией и извинениями.
— А если обанкротитесь вы? — спросил я.
— Невозможно, — отмахнулся мистер Уилсон. — И мы можем себе позволить работать с вами и вашими артистами практически не получая прибыли, просто ради, как у вас говорят, «престижа». Вы — настоящий бриллиант, мистер Ткачев, и работа с вами очень хорошо скажется на имидже «EMI» и «Pearson», позволив договариваться с менее значимыми писателями и музыкантами на чуть более выгодных условиях.
— А какие у вас комиссионные? — спросил я.
— Достаточно хорошие, чтобы я счел нужным прилететь сюда лично, — с улыбкой ответил он и подстраховался. — При всем уважении и любви к Советскому союзу, разумеется.
— Разумеется! — хохотнул я.
— И, разумеется, я не забыл о своем обещании поговорить с вами о Столетней войне, — добавил он.
— Это хорошо, — улыбнулся ему я. — Иначе я мог бы посчитать вас болтуном. Как у вас говорят? «Bigmouth»?
— Такая идиома у нас есть, — одобрил мистер Уилсон. — Но ко мне она не относится — как у вас говорят, «мое слово тверже гороха».
— Ок, — кивнул я, подвинул листочек ближе, вынул из ящика стола печать, подышал, оставил лишенный юридической силы оттиск и нарочито-громко продиктовал сам себе. — Согласен только с этими цифрами, при попытке согласовать другие гоните мистера Уилсона в шею за попытку мошенничества.
— Оскорбительно, — заметил англичанин.
— Мы с вами — добрые приятели, мистер Уилсон, — нагло улыбнулся ему я. — А приятели на такие мелочи не обижаются. Вызвать для вас такси до Министерства культуры?
— Благодарю, но снаружи меня ждет водитель, — убрав листочек в папку, а ту — обратно в дипломат, он поднялся со стула и протянул мне руку. — Вы сделали правильный выбор, мистер Ткачев.
— Надеюсь, — пожал я. — Ну а если нет — никто не помешает нам пересмотреть соглашение через год.
— Будем надеяться, что до этого не дойдет, — выразил он нашу общую точку зрения.
— Буду признателен, если вы прибудете в Хрущевск двенадцатого февраля, — добавил я. — Снимем передачу, и я отдам вам несколько пленок с короткими музыкальными видео — их нужно будет пристроить в телевизор.
— Буду ждать с нетерпением, — соврал он.
— А Советским гражданам было бы очень приятно посмотреть на выпускника Московской консерватории и вашего зятя, — толсто намекнул я.
— Малыш Раду был очень рад предложению посетить Москву и Ленинград с концертами, — ухмыльнулся мистер Уилсон и покинул кабинет.
— Предусмотрительный какой, — поделился я мнением с Виталиной.
— Нашел себе синекуру, — фыркнула она. — Обязанностей часов на тридцать в год, а зарплата явно не меньше, чем в Форин-офис, иначе он бы и не почесался.
— Согласен, — кивнул я. — Бывший глава дипломатической службы хорошую работу всегда найдет, а значит — выбрал лучший из доступных вариантов.
— Или за него выбрали, — напомнила Вилочка.
— Или за него, — согласился я. — Но контракт в Минкульте по буковкам разобрали, с этой стороны подставы можно не ждать. Я бы поставил на попытку сыграть в долгую, бритиши просто переключили на себя финансовые потоки и документацию. Будут смотреть, думать, искать возможность надавить. Но нам-то чего, у нас начальство есть — пусть у него голова и болит.
Кивнув, Виталина посмотрела на часы:
— Пора решать кадровые вопросы.
— Идем, — быстро убрав печать на место, мы заперли и опечатали кабинет — больше сегодня не понадобится — и отправились в конференц-зал.
— Снимешь Игоря Викторовича? — спросила девушка.
— По идее надо, — кивнул я. — Но слухами земля полнится, и мы рискуем этим подать сигнал — хочешь занять директорское кресло? Собери коалицию и коллективно нажалуйся Сереже! Нам такого не надо, поэтому придется ограничиваться Соломоновым решением. И снова здравствуйте, товарищи! — поприветствовал я вновь собравшихся. — Иван Андреевич, простите, что вытащили вас с больничного, — извинился перед сидящим на стуле, рыжим очкастым тридцатидвухлетним обладателем загипсованной ноги.
— Ничего, — коротко ответил он.
Потеет, бледноват — нервничает.
— Скажите, Иван Андреевич, какое у вас мнение сложилось о непосредственном начальнике? — спросил я.
— Игорь Викторович — добрейшей души человек, — ответил секретарь. — Который всем сердцем радеет за успех порученного ему Партией дела.
— О как, — крякнул я.
— Но я позволю себе заметить, — сглотнув, продолжил Иван Андреевич. — Что радея «всем сердцем», Игорь Викторович порой забывает о прямых должностных обязанностях, предпочитая лежать на служебном диване и уклоняться от командировок и партийно-общественных мероприятий.
— Подытожим, — предложил я. — Иными словами — вы считаете товарища директора лентяем?
— Считаю! — как в омут головой бросился Иван Андреевич.
— Я протестую! — возмутился директор.
— Протест отклонен, — отмахнулся я. — Иван Андреевич, вы уволены.
— А⁈ — подпрыгнул на стуле секретарь.
— И заступаете на должность секретаря Василия Васильевича, — продолжил я. — Вы, Антон Антонович, — обратился к действующему секретарю заместителя директора. — Переводитесь на бывшую должность Ивана Андреевича. Действующая разница в окладах временно сохраняется. С завтрашнего дня объявляется эксперимент — в случае, если Игорь Викторович продолжит исполнять должностные обязанности халатно, нам придется его уволить. Товарищи, — окинул взглядом коллектив. — Прошу вас посодействовать вынесению непредвзятой и справедливой оценки компетентности Игоря Викторовича по итогам эксперимента. Ответственность за его проведение предлагаю возложить на глав отделов — вас как раз трое, товарищи. Вопросы? Замечания?
Таковых не оказалось.
— В таком случае объявляю внеплановое собрание закрытым, — решил я. — До свидания, товарищи.
И мы с Виталиной покинули конференц-зал, направившись к выходу. Одевшись в гардеробе, попрощались с дядей Геной и вышли на крылечко.
— Я за «конвасом», — проинформировал я Вилочку и быстро сбегал до машины, вернувшись с камерой. — Идем, — увлек ее во внутренний двор.
Здесь у нас гараж, пристройка для хозяйственных мелочей, подстанция — заодно питает парочку соседних домов — и пара скамеек под металлическим «грибком». Собственно курилка. Усевшись на скамейку, я включил камеру и направил ее на директорское окно.
— Понимаю, — заржала Виталина.
— Мало ли, — хрюкнул я.
Тут занавеска кабинета Виктора Игоревича зашевелилась, и высунувшаяся из-за нее рука открыла форточку.
— Время ловить с поличным! — решил я, и мы, не выключая камеру, вернулись в здание. — Скрытый захват курящего на рабочем месте директора! — скомандовал я дяде Гене.
Гоготнув, КГБшник аккуратно, чтобы не шуметь лишнего, побежал за нами. Второй этаж, левое крыло, две двери пропускаем, третья…
— Выбить!
— Есть! — шепнул дядя Гена и ударом ноги вынес замок.
— А⁈ — пойманный с поличным директор уронил папиросу на ковер.
— Нарушение правил пожарной безопасности! — квалифицировала деяние Виталина и затоптала окурок.
Дядя Гена в полном соответствии с моей неосторожной командой «скрытый захват» взял Игоря Викторовича на прием, впечатав рожей в ковер и заломав руку.
— Снято! — выключил я запись. — Игорь Викторович, вот теперь «особый цинизм» налицо — вы же обещали коллективу исправиться.
— Последний раз покурить хотел! — глухо оправдался он перед ковром.
— Последний раз в должности директора, — уточнил я. — Вы — уволены! Дядь Ген, отпустите задержанного, пожалуйста — ему нужно написать заявление по собственному желанию, мы же не звери «волчий билет» прописывать.
Пока КГБшник поднимал с ковра кряхтящего директора, я шепнул Вилке:
— Оцени «захват» по десятибалльной.
— Два из десяти, — хрюкнула она.
— Отдельно дядь Гену, — уточнил я.
— Отправь мы его одного, было бы девять, — оценила она.
— Берем на карандашик, — решил я.
Зачем так старающегося сотрудника на вахтерство переводить? Найдем должность поинтереснее.
Дяде Вадиму вот нашли — будет курировать секцию спортивной стрельбы, ему на это дело одной руки хватит, а чистить-чинить-собирать отдельного сотрудника приставим. Сам дядя Вадим с уцелевшей руки стреляет не хуже, а должность по этим временам вполне престижная — будет с ребятами по городам Родины колесить, а если будут успехи — даже за границу поедут. Ну и соцпакет никто не отменял!
Плачущий и пытающийся оправдаться директор написал заявление, мы помогли ему собрать вещи в пару коробок и посмотрели из окошка как он садится в такси.
— Позвоните, пожалуйста, в отдел кадров — начальник теперь Василий Васильевич, — попросил я подтянувшегося на кипиш дядю Вову. — Испытательный срок два месяца, с усиленным контролем. Пленку… — достал из «конваса» бобину. — Обработать и организовать для сотрудников коллективный просмотр.
Чтобы знали, за что.
— Сделаем, — пообещал он.
— Спасибо за помощь, дядь Ген, — поблагодарил «вахтера» отдельно перед непосредственным начальником.
Приравнивается к приказу «обеспечить карьерный рост».
Покинув здание, мы погрузились в машину, и Вилочка повезла меня в Академию Наук, заниматься гораздо более приятным делом — согласовывать валютные гранты ботаникам и зоологам. Процесс занял четыре часа, и у нас еще осталось время заехать в головной «Потёмкин» покушать борща с пампушками и куриных отбивных.
— Грустно, — признался я посреди ужина.
— Да ладно тебе, неделю всего, — отмахнулась Вилочка.
— Ты тоже должна грустить, — расстроился я.
— Я тебе ничего не должна! — фыркнула она. — Я — птица вольная! — показала отсутствие колечка на безымянном пальце.
— Ну это к гражданскому кодексу претензия, — фыркнул я в ответ.
— Шучу, — с улыбкой призналась девушка. — Я тоже буду по тебе скучать.
— Во, уже лучше! — одобрил я. — Уверен, ты и так стараться будешь, но все-таки — пострайся выковать из мамы матëрую светскую львицу.
Будет помогать бабушке Эмме натаскивать родительницу к загранке. Задача та еще — даже представлять не хочу, насколько напыщенные и мерзкие обезьяны собираются на высоколобые показы моды. Чуть оступится и все — будут потом до скончания века (возможно даже буквально!) плеваться и напоминать друг другу, какая мама Наташа неотесанная крестьянка.
— Верь в меня так же, как я верю в тебя, — улыбнулась Виталина.
— Верю! — с улыбкой кивнул я.
По пути в аэропорт я, как ни старался концентрироваться на хорошем, мрачнел все больше — тяжело без любимого человека на долгий срок оставаться, когда привык к обратному. Острая форма Вилкозависимости — болезнь опасная!
Долгий, смоченный слезами — к счастью, не моими — поцелуй в машине, и я в компании дяди Семена отправился на посадку на регулярный рейс до Хабаровска: погодные условия не позволяют долететь сверхзвуком, придется немного побыть как все.
На Дальний Восток мы прибыли ранним утром по местному времени, поэтому большую часть пути до опустевшей квартиры я проспал. С тоской покосившись на застеленную кровать, спать в которой мне придется одному, с еще большей тоской посмотрел на гитару и печатную машинку — пользоваться можно только вторым, и то вполсилы. Попросить временную машинистку? Не, не буду — лучше пока отложу текстовую нагрузку до возвращения любимого столового прибора и отправлю в Москву давным-давно готовые сценарий, раскадровки, чертежи костюмов и декораций первого эпизода «Звездных войн». Пусть подбивают смету и набирают персонал, уделяя особое внимание мастерам спецэффектов — мне нужны все возможные технические «Оскары»!