Самый лучший комсомолец. Том седьмой

Глава 3

Здание фонда имени меня едва ли способно привлечь внимание рядового гражданина. Не вызовет оно интереса и у интуриста, который даже не посмотрит на эту совершенно типичную двухэтажную кирпичную конторку в трех кварталах от «Эко-парка Сокольники». Вот там интересно всем — и местным, и соседям из соцлагеря, и капиталистам.

Припарковавшись рядом с парой служебных «Москвичей» старого образца и одной директорской «Волгой», мы с Виталиной выбрались под зимнее солнышко и пошли к крылечку. Окажись мы здесь летом, можно было бы полюбоваться окруженными низким деревянным заборчиком клумбами, но теперь приходится любоваться сугробами. Привычно обстучав галошные валенки, я покосился на закрепленную на двери, призванную отбить у проходящих мимо товарищей остатки любопытства табличку «Внешторг. Филиал №33» с графиком работы, и мы вошли внутрь.

— Доброе, дядь Ген, — пожал руку поднявшемуся ради такого дела дяде-вахтеру. — Как у нас дела?

— Доброе. Селиванов с Бондаревым ругаются, — в соответствии и должностными инструкциями поделился тот.

— Плохо, когда заместитель директора ругается с начальником, — вздохнул я. — Причина?

Дядя Гена не стал полагаться на профессиональную память и достал из ящика стола папочку:

— Здесь про них и еще кое-что по мелочи.

— Спасибо, — поблагодарил я, и мы с Вилочкой пошли на второй этаж, в совершенно казенного вида, обезличенный кабинет с двумя столами, печатной машинкой, картотечным шкафом и сейфом.

Табличка на двери гласит «Директор по моральной поддержке». «Обезличенность» продиктована тем, что здесь я почти не бываю — неудобно, большинство гостей водить нельзя, это же режимный объект.

Сев за стол, я развязал тесемки папки и ознакомился с докладом Первого отдела, на три четверти состоящим из подслушанных в коридоре и столовой разговоров начальника фонда со своим замом.

— Товарищ Бондарев считает начальника, цитирую, «манипулятором и бездельником», — изложил суть Виталине.

— Привести? — вызвалась она.

— Критика начальника — дело такое, — покачал я рукой в воздухе. — Выслушивать надо сразу всех, а ему — дать возможность отвечать. Организуй, пожалуйста, общее собрание.

Девушка временно покинула кабинет, а я повернулся к окну. Разгар рабочего дня, на улицах пусто, из интересного только копающаяся в мусорке расположенного через дорогу двора собака с желтой биркой в ухе.

Уже полгода по всем городам и весям Советского Союза силами солдат-срочников происходит отлов бродячих собак для последующей стерилизации. Вот этот пёсик с биркой как раз из таких. Отстреливать бродячих животных бесполезно — на их место всегда приходят новые, потому что несознательные граждане, поддавшись импульсу, заводят питомца и потом выкидывают его на улицу, осознав, что живое существо вообще-то требует ухода. Уличных животных потом подкармливают граждане сердобольные, и из-за этого популяция растет, подчиняясь биологическому закону: количество особей прямо пропорционально размерам кормовой базы. Стерильные же стаи обладают более-менее стабильной численностью и не настолько агрессивны, как «полноценные» собратья. Параллельно по стране прокатилась лавина штрафов — люди же не слепые, и точно знают, чей пес теперь бегает по району без ошейника и поводка. Это вон Петровы щеночка завели и выкинули, примените на них новый пункт Административного кодекса, товарищ участковый!

Инициатива должным образом поддерживается информационно — в телевизоре время от времени показывают репортажи о вреде халатного отношения к питомцам, рисуются плакаты, а руководители партийных ячеек вынуждены проводить тематические собрания на производствах. Но в ближайшие годы проблему бродячих животных решить совсем не получится — это как с коммунизмом, нужна долгая и планомерная работа длиной в поколения.

Пора! Я вышел из кабинета и отправился на доносящиеся из противоположного крыла топот и неразборчивые разговоры. В фойе меня встретил дядя Вова, начальник местного Первого отдела.

— Гена доложил? — спросил он меня, пожимая протянутую руку и кивнув в поглощенный суетой коридор.

— Ага, — откликнулся я и покаялся. — Пустил дела на самотек.

— Коллектив, — пожал плечами дядя Вова. — Без проблем не бывает. Но по нашему ведомству проблем нет.

— Потому и не докладывали, пока не пришел, — кивнул я. — Я понимаю — структура работает как часы, а внутренняя грызня — это заботы парторга. Кстати где он?

— В больнице лежит, с воспалением легких, — ответил КГБшник и ухмыльнулся. — Повезло.

— Повезло! — хохотнул я. — Пойдемте.

В коридоре к этому моменту уже никого не осталось — товарищи втянулись в конференц-зал, куда вошли и мы с дядей Вовой. Персонала в конторе не много — в основном бухгалтера, юристы и торговики, но присутствуют и представители класса-гегемона: электрик, дворник, две технички, повариха и ее помощница кухонная работница, два курьера и двое рабочих по обслуживанию здания. Первый отдел представлен дядей Вовой, а партийную ячейку в отсутствие Парткома будет представлять электрик — он в Партии со времен войны, потому что перед атакой написал легендарное «В случае гибели прошу считать меня коммунистом». Таких товарищей у нас много, и те из них, кто не работает на управляющих должностях, от экзамена освобождены как идеологически зрелые — делом доказали.

Нормальным директором у нас работает Игорь Викторович Бондарев, очень похожий на актера Владимира Самойлова из еще не снятого фильма «Премия», седеющий пятидесятилетний крепкий мужик, герой социалистического труда, член Партии и вообще со всех сторон положительный Советский бюрократ, ранее трудившийся во Внешторге.

Его чуть более молодой, сохранивший черную шевелюру заместитель обладает мощными чёрными бровями, массивным подбородком, роговыми очками с толстыми линзами и именем Василий Васильевич Селиванов. Регалиями тоже обладает, но героя соцтруда в Ассоциации советских юристов — оттуда к нам переведен — не заработал.

— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался я с народом и занял место во главе стола.

Прихваченные из кабинета чисто ради солидности папочки многозначительно кладем перед собой.

Занимающие ответственные должности сотрудники нервно сглотнули. Товарищи пролетарии во главе со старшим братом дяди Феди — завхоза честнее во всем Союзе не сыскать! — оживились: сейчас будет интересно. Но начать для порядка придется с них:

— Собрание у нас неформальное, без протокола. Повестка — свободная, с вашего позволения сначала вопросы задам я. Валентин Петрович, — обратился к завхозу. — Как наше соцсоревнование по образцовому ведению хозяйства с филиалом НИИ №17141?

Соседний режимный объект.

— Соперники пока отстают — у них на прошлой неделе случилось ЧП в виде пяти сбежавших крыс, которые попортили коммуникации, — поведал он.

— Злорадствовать не будем, но соцсоревнование — жестокий спорт, — покивал я.

Товарищи гоготнули, я задал следующий вопрос — электрику:

— Даниил Андреевич, какие у партийной организации успехи на ниве борьбы с курением?

Задрали дымить — в девяноста процентах офисных помещений СССР плотность пассивного курения просто ужасающая.

Половина работников мужского пола и две дамы синхронно скривились.

Кашлянув в кулак, и. о. парторга ответил:

— На плановом собрании единогласно (да здравствует партийная дисциплина!) принят запрет о курении в здании.

— Это, извините, кнут, — заметил я. — А пряник?

— «Пряник», — усмехнулся он. — Тоже есть, в виде десятирублевой ежемесячной премии за отказ от курения.

— Нормально, — одобрил я. — Курение — это очень вредная привычка, практически не приносящая удовольствия. Минздрав СССР рекомендует всем от нее избавляться, товарищи.

Курильщики приуныли еще сильнее.

— Далее, — продолжил я. — В связи с полученными сигналами предлагаю всем желающим товарищам покритиковать Игоря Викторовича.

Директор подобрался и натянул «покерфейс» — опытный.

Восемь поднятых рук.

— Даниил Андреевич? — начал я с завхоза.

— Игорь Викторович в обеденный перерыв курит в кабинете.

Четыре из семи рук опустились — хотели сообщить то же самое. Не исключено, что по прямому распоряжению товарища начальника, в качестве согласованной и безопасной для карьеры критики.

— Игорь Викторович, это правда? — обратился я к директору.

— Признаюсь, товарищи, — виновато повесил тот голову. — Тридцать пять лет курю, считай — всю жизнь. Тяжко после обеда держаться, а дурной пример коллективу подавать не хотел — это недостойно Советского руководителя. Прошу справедливого товарищеского суда и обязуюсь записаться в кружок легкой атлетики.

— Предложения, товарищи? Пожалуйста, Елена Сергеевна, — дал слово бухгалтеру.

— Предлагаю принять во внимание заслуги Игоря Викторовича перед народом и Партией и ограничиться общественным порицанием.

Это у нас, получается, защитница.

— Амаяк Амаитович? — дал слово торговику армянского происхождения.

— Я считаю, что Игорь Викторович не ходит со всеми в курилку не из-за нежелания подавать плохой пример, а потому что считает себя лучше других, — приложил он начальника.

— Основания? — спросил я.

— Окно кабинета Игоря Викторовича выходит во двор, — ответил он. — Прямо на курилку — из нее видно, как он с особым цинизмом курит в форточку.

— Иосиф Львович? — дал слово главе бухгалтерского отдела.

— Протестую против «особого цинизма», — вступился он за директора. — Игорь Викторович во время курения прячется за занавеской — это говорит о том, что он ощущает глубокое чувство вины перед коллективом.

— Вы не курите, Иосиф Львович, и в курилке я вас не видел, — скучным тоном парировал Амаяк Амаитович.

— Я в курилку хожу регулярно, — скрестив руки на груди, влезла Елена Сергеевна. — И сама рассказала о занавеске Иосифу Львовичу.

— Прошу высказаться остальных курящих товарищей, — пресек я начинающуюся перепалку.

После высказываний картина стала ясна — бухгалтера у нас «воюют» за директора, торговики — против, а юристы «не курят и не чуяли, поэтому не хотят вводить товарищей в заблуждение», то есть — держат нейтралитет.

— В силу невозможности установить факт цинизма предлагаю сосредоточиться на самом факте нарушения, — потерял терпение некурящий и сидящий в кабинете на другом конце коридора от директорского Василий Васильевич.

Ждет возможности покритиковать на другую тему.

— Поддерживаю, — кивнул я. — Я слишком молодой, чтобы подвергать Игоря Викторовича порицанию. Кто может взять на себя этот груз?

Высказался Амаяк Амаитович:

— Игорь Викторович, вы — почти пожилой, заслуженный Советский руководитель, а ведете себя как прячущийся в туалете школьник с папиросой. Очень надеюсь, что вам стыдно!

— Очень стыдно, товарищи! — прижав руку к груди, покаянно-мужественным тоном подтвердил директор. — Обещаю исправиться.

— Предлагаю перейти к дальнейшей критике Игоря Викторовича. Извините, Василий Васильевич, Ольга Петровна подняла руку быстрее вас, но обещаю дать вам слово после нее. Ольга Петровна, прошу вас.

Тридцатитрехлетняя мать двоих детей, жена токаря и заслуженная «торговик» Советского союза поправила утепляющий плечи платочек и поведала страшное:

— За последние полгода Игорь Викторович пропустил три субботника.

Директор защитился самостоятельно:

— Каждый раз по уважительной причине — болел.

— Однако остальные выходят на субботники даже с температурой, — подключилась коллега Ольги Петровны. — И вообще — все болеют один-два раза в год, а у вас больничных — десятая часть всего рабочего времени.

— Поддерживаю, — воспользовался возможностью Василий Васильевич. — Кроме того, почти все больничные Игоря Викторовича совпадают либо с партийно-общественными мероприятиями, либо с командировками.

— И вся нагрузка падает на вас? — спросил я.

— «Вся» — это очень точное определение, — усмехнулся он. — Товарищи, кто может вспомнить, как за эти полгода Игорь Викторович обращался к вам по рабочим вопросам?

— На то вы и заместитель, чтобы Игорю Викторовичу самому по кабинетам бегать не приходилось, — неприязненно посмотрела на него Елена Сергеевна. — Не тянете рабочую нагрузку, товарищ Селиванов, так и скажите — найдем на ваше место более компетентного товарища.

— Это я «не тяну»? — побагровел, но сумел сохранить вежливый тон Василий Васильевич. — Да я раньше всех прихожу, позже всех ухожу! В командировку кто едет? Селиванов! В Госбанк с устным отчетом кого пошлют? Селиванова! Да он мне даже печать свою отдал! — фыркнув, он достал из кармана пиджака и громко поставил печать на стол. — Документы подписал и на диване лежит, как Обломов!

— Протестую! — возмущенно перебил его Игорь Викторович. — Василий Васильевич пытается манипулировать товарищами, бросаясь общими, лишенными конкретики, эмоционально окрашенными обвинениями! Здесь — не детский сад, и я бы хотел попросить критиковать меня корректно!

— На мой взгляд некоторую конкретику мы все-таки услышали, — заступился я за заместителя. — Товарищи, кто может подтвердить слова Василия Васильевича?

Подтвердить решил Амаяк Амаитович:

— Я позволил себе присмотреться к скорости обработки документации. За последние полгода мне удалось выявить закономерность: в те дни, когда Игорь Викторович «болеет» и Василий Васильевич имеет право выполнять его обязанности официально, обрабатывая документы самостоятельно, скорость документооборота вырастает в разы.

Товарищи призадумались — пытаются вспомнить такие случаи.

— Это — из-за отсутствия секретаря! — откинувшись на стуле, сложил руки на груди директор.

— Секретаря нет три недели, а простои случались и до этого! — не принял аргумента Амаяк Амаитович.

— Возможно Василий Васильевич нарочно саботирует процесс? Часть документации проходит через него, — заступился за директора Иосиф Львович.

— Четыре месяца назад Амаяк Амаитович поделился своими наблюдениями со мной, — подключился к прениям начальник «торговиков», Александр Иванович Клюев. — И с тех пор мы отдельно отслеживали отправляемые в вашу папку «входящие» напрямую документы. Ваш секретарь, кстати, в этом нам помогал — Василий Васильевич никак не может заставить вас обрабатывать документы регулярно, а не по часу утром и часу вечером.

— А где, кстати, товарищ секретарь? — спросил я дядю Вову.

— Ногу сломал.

— Можем его привезти?

— Можем, — кивнул дядя Вова и пошел к висящему на стене конференц-зала телефону.

Я посмотрел на часы и обрадовался — как раз успею встретить ВИП-посетителя! Но сразу прерывать заседание нельзя — за перерыв товарищи успеют сговориться и пять раз сменить конфигурации, поэтому выслушать всех желающих нужно сейчас.

— Кто еще хочет высказаться, товарищи?

Юристы пошептались и решили изложить коллективное мнение через начальника отдела:

— Случаи ничем не объяснимых простоев действительно имели место быть, но судить о причине их образования мы не можем, поэтому от себя я бы хотел дать Амаяку Амаитовичу товарищеский совет в будущем привлекать к подобным наблюдениям и нас.

— Непременно, Валентин Федорович, — пообещал ему армянин.

Далее высказались пятеро сотрудников из бухгалтерии и четверо «торговиков» — первые защищали директора, списывая простои на Василия Васильевича, вторые — приводили подтверждающие слова Амаяка Амаитовича примеры.

— Товарищ секретарь согласился приехать, прибудут через двадцать минут, — поведал закончивший звонить дядя Вова.

К этому моменту фонтан критики и защиты иссяк.

— Объявляю пятнадцатиминутный перерыв, товарищи — без товарища секретаря в этом деле разобраться не выйдет, — развел я руками, и мы с Виталиной покинули кабинет.

— Не беги ты, — придержал я ее за руку. — Можно опаздывать на пятнадцать минут, у нас получается еще четыре.

— Я как-то машинально, — смутилась она.

— Динамично живем! — подмигнул я ей.

Спустились в фойе и подошли к сиротливо сидящему на диванчике под присмотром дяди Гены бывшему послу мистеру Уилсону — снят с должности без скандалов, под предлогом плановой ротации, чисто ради порядка: даже королева в той ситуации ничего бы не смогла сделать, но кто-то за Леннона ответить должен. Отказавшись от «почетной» должности посланника в Индонезию, он уволился с государственной службы и приехал повидаться со мной. Очевидная операция Ми-6 короче, но встречу одобрил лично дед, надеясь извлечь выгоду из личных связей мистера Уилсона — у англичан такого уровня их полно.