Первыми обозначились застреленный Тамарой Игнат и пропавший на голом месте Валера. Нет, на этот раз они вовсе не из стенки вышли, как можно было бы подумать, а вполне цивильно появились из вестибюля, со стороны раздевалки и аппаратов безналичной оплаты. Культурно поздоровались и уселись на стулья рядом с входом в столовку.
— Я ж тебя убила утром, — само собой вылетело из Тамарки в сторону Игната.
А тот вежливо приподнял клетчатую кепку (и откуда она у него взялась) и ответил тихо и скромно:
— Выходит, что не до конца.
— А ты, — это Анвар сказал, указывая на Валеру, — два раза в стенку уходил на моих глазах…
— Было дело, — не менее вежливо ответил он и на этом замолчал.
Тогда уже не выдержал я и задал свой наболевший вопрос сразу обоим:
— Как там на том свете-то? Жить можно?
— Не знаю, что ты там понимаешь под тем светом, — отвечал Игнат, — но жить в общем и целом можно везде, даже на дне урановой шахты.
— Ясно… — я подумал и все же сгенерировал еще один вопросик, — ну и как там, на дне шахты-то?
— Мы о деле вообще будем говорить? — строго отбрил меня Игнат, — или мы трепаться будем?
— Подожди, — взял его за рукав напарник, — сейчас наши товарищи подтянутся, тогда и начнем о деле.
Все собравшиеся невольно начали представлять товарищей этой парочки, лично у меня мурашки по телу побежали. И тут случилось второе, так сказать, пришествие покойников — из того же вестибюля, но уже со стороны лестницы в подвал раздалось шарканье, а потом громкие шаги, и в дверном проеме перед столовой нарисовались Вера и Анатолий. Последний без головы — она у него в руках лежала.
— Ну что, — сказала голова Толика, — здравствуйте, что ли еще раз, товарищи.
Ирине стало плохо, она выбежала в кухню, и мы все услышали, как ее там выворачивает. Остальные, включая Тамару, как-то справились.
— А, — вспомнила голова Толика, — сейчас устраним неисправность.
И руки Толика надели голову на место, потом сделали несколько пассов вокруг шеи — и никаких следов того, что только что голова значилась отдельно от остального тела, на Толике не осталось. Эти двое заняли еще два стула возле рабочего места дежурной по столовой, причем Вера закинула ногу на ногу.
— Вот теперь все в сборе, — удовлетворенно сказал Валера (Ирина тем временем вернулась на свое место с белым, как бумага, лицом), — теперь можно и о деле поговорить, верно?
Этот вопрос он почему-то мне адресовал… может, потому что я ближе всего к нему находился.
— Ночь живых мертвецов у нас на дворе, — ответил я, чтобы не молчать, — прямо как у Джорджа Ромеро.
— Скорее у Тома Савини, — сделала попытку улыбнуться Вера, но у нее это плохо получилось, — мне больше нравится римейк этого кино. И потом — какая ж ночь, светло еще, так что у нас Вечер живых мертвецов.
— Давайте уже о деле, — напомнил я, хотя способность держать себя в руках далась мне с немалым трудом, — ты первый про него заговорил, тебе и карты в руки, — вернул я вопрос Валере.
— Давно в карты не играл, — вздохнул тот для начала, — когда все закончится, распишем пулечку?
— Конечно, — хладнокровно отвечал я, — а сейчас давай по теме поговорим. Кто вы такие, черт вас возьми? Ты же, например, не Валера, а ты совсем не Вера… и что там у тебя с головой случилось, Толик? Почему она прыгает в разные стороны, как зайчик?
— Про голову давай в конце, — поморщился Анатолий, — а сейчас давай о главном.
И он сделал очень длительную паузу, почти как артист Москвин в классическом МХАте. Подгонять его мысли как-то ни у кого язык не повернулся, все терпеливо ждали.
— Значит, о чем это я, — наконец вышел из вакуума Толик, — ах да, о главном. Как старые песни почти… куда вы все вместе попали — интересно?
Тут уж никто молчать не стал, и все до единого на разные голоса сообщили, что да, очень интересно.
— Вы на Земле, успокойтесь, — продолжил, как ни в чем ни бывало, Толик, — только не на привычной, а на альтернативной. Два с половиной градуса влево по шкале Рейхарда-Черенкова.
На такой заумный оборот никто не нашелся, как среагировать, поэтому он беспрепятственно закончил свою фразу.
— Как вы сюда попали, объяснять не буду, все равно никто не поймет, но назад выбраться будет очень непросто.
— Да вопрос про то, как мы попали, меня лично в последнюю очередь интересует, — продолжил я диалог с головой Толика, — гораздо интереснее — зачем.
— Так вам же менеджер все объяснил, — удивленно отвечал тот, — что непонятного было?
— Мы нашли место, откуда твой менеджер выходил в эфир, — встрял в беседу Гриша, — это вон за тем ларьком. Так что у нас имеются обоснованные сомнения, что и все остальное в его словах было правдой…
— Вот этого я не знаю, откуда он там выходил, — ответил Толик и обратился к своим подельникам по несчастью, — может вы в курсе?
Но подельники промолчали, тогда я задал следующий вопрос.
— А что там с вами случилось в этом портале под Лениным? Вы куда-то переместились или это все сплошной обман про портал?
— А сейчас вам об этом владелец портала все и расскажет, — сказала почему-то Вера, а не голова Анатолия.
— В каком смысле владелец? — это все, что я смог выдавить из себя.
— Подожди минутку, — предостерегающе взмахнула рукой Вера, — и сам все узнаешь…
Хорошо, безмолвно кивнул я головой и принялся ждать, не ожидая, впрочем, ничего хорошего. Минута — не минута прошла, но где-то через два оборота секундной стрелки сначала раздался глухой удар чего-то тяжелого о землю, а сразу вслед за этим разлетелась в щепки основная входная дверь в корпус, и в проеме из вестибюля показался он самый… Владимир Ильич, памятник и владелец портала под ним.
— Здравствуйте, товарищи санаторцы! — бодро поприветствовал он всех нас, усаживаясь на стул в углу.
Стул заскрипел, но выдержал нового сидельца, а Ильич тем временем и не думал останавливаться.
— Расскажите, товарищи, как у вас обстоят дела с мировой революцией? — против ожиданий, традиционной картавости у него заметно не оказалось… видимо, сама прошла, пока он стоял столбом целое столетие.
— Так полным же ходом идет, Владимир Ильич, — нашелся я, — и волнами — цифровая революция заканчивается, инклюзивно-трансгендерная стартует. Но расскажите лучше про портал, который у вас в постаменте находится…
— Это хорошо, батенька, — как будто не услышал он моего вопроса, — что у вас революция за революцией. Как говаривал мой коллега Лев Давыдович — цель ничто, а процесс все.
Но тут Толик, голова которого села все же слегка криво и слегка косила в сторону, взял и щелкнул пальцами… все вздрогнули от неожиданно громкого звука, а Ильич слегка покосился в ту сторону и тут же перешел на деловые рельсы.
— Тут кто-то задал архи-интересный вопрос про то, что находится подо мной в пьедестале, я правильно понял?
— Абсолютно правильно, Владимир Ильич, — отвечал я, потому что все прочие как будто воды в рты набрали. — Сейчас это самый архиважный вопрос.
— Хорошо, — почему-то вздохнул он, — сейчас все расскажу… а пока дайте закурить — сто лет ничего не курил.
Гриша пошарил в карманах, достал пачку Уинстона и зажег зажигалку — Ильич с наслаждением затянулся дымом продукции Джапан Табакко Интернешнл и начал, наконец, выдавать интересующую нас информацию.
— Это не портал, товарищи, по крайней мере, не в том смысле, как вы это слово понимаете… зи ферштейн мих? — почему-то перешел он на немецкий.
— А что же тогда это такое? — несколько ошарашено переспросил я.
— Это комната перерождения и очищения, — любезно продолжил он, затушив бычок от Уинстона в пепельнице на столе, — где несовершенные товарищи становятся идеальными… и готовыми к мировому переустройству на справедливых началах.
— Бред какой-то, — невольно вырвалось у меня, — вы хотите сказать, Владимир Ильич, что эти вот двое (кивок в сторону Веры и Толика) духовно переродились и стали совершенными? Это без головы-то?
— Голова это случайная погрешность эксперимента, — продолжил Ленин, — мы уже подкрутили, что там надо, такое больше не повторится.
— Да если и голову в сторону отодвинуть, — ответил я, — то и во всем остальном я лично ничего идеального в этих живых мертвецах не вижу.
— И совершенно напрасно, батенька, — перешел на знакомые обороты речи Ильич, — приглядитесь — они же теперь никак не зависят от внешней среды, в пропитании и крыше над головой не нуждаются, убить их невозможно, настоящие жители коммунистического будущего.
— Какое-то безрадостное будущее вы нарисовали, Владимир Ильич, — только и смог ответить я, — однако хотелось бы прояснить еще один вопросик с вашего разрешения…
— Разрешаю, — милостиво согласился он, одновременно сделав знак Грише, который все понял и выдал ему еще одну сигаретку.
— Что всем остальным делать? Ну которые еще не прошли обработку в вашей камере перерождения.
— Архив-своевременный вопрос, — оживился Ильич, выпустив в потолок очередную струю табачного дыма, — выходов у вас сейчас ровно две штуки — первый… — и он сделал паузу, в которую вклинился я.
— Первый это наверно камера смерт… ну то есть перерожденцев, а второй какой?
— Верно, камера… только напрасновты ее смертной называете, товарищ, скорее уж она заслуживает названия камеры вечной жизни. А второй… со вторым не все так просто, товарищи.
Он поперхнулся, прокашлялся, затем закончил свою мысль.
— По второму варианту вы просто все сдохнете по одному, вот и все… на радость тому шоу, про который вам мой заместитель рассказывал, как уж там его зовут-то… Павел Иванович, кажется. И это в лучшем случае.
Все присутствующие обратились в слух, пытаясь представить себе, каким же в таком разе будет худший случай.
— Есть и немного другие варианты развития событий, — веселым голосом сказал Ильич, — все их я вам перечислять не буду, но один, как сейчас модно говорить, лайфхак все же выдам…
Гриша, как я увидел, достал записную книжку и ручку и приготовился занести в протокол слова вождя пролетариата.
— Если выйти из вашего санатория на северо-запад… да, мимо гаражей и подсобного хозяйства… и двинуться по просеке в сосновом бору, то примерно через километр вы увидите железнодорожный разъезд… узкоколейка там начинается. И бронепоезд тоже имеется. Называется он «Борец за свободу товарищ Ленин». И он даже исправный, бронепоезд этот.
Он помолчал немного, ожидая вопросов, но их не последовало, тогда он закончил.
— Я все сказал. Как говорили древние римляне, сапиенти сат (умному достаточно)… а глупому все равно уже ничего не поможет.
Это было последней каплей, переломившей спину верблюду… мне то есть — уровень бреда зашкалил уже настолько, что я без лишних слов придвинул к себе Ромашку и быстро набрал на клавиатуре «Деактивировать ключ 2.0». Никто ничего не успел сделать, так как Ромашка среагировала за долю секунды — в ответной строке выдала «Ключ деактивирован».
Я обернулся к сидящим мертвецам и никого там не увидел…
— И что все это значило? — подала голос Тамарка.
— Скорее всего то, — начал отвечать я, предварительно посмотрев в окно (Ленин стоял на своем обычном месте), — что ключ этот вызывает коллективные галлюцинации, больше ничего.
— Согласен с Ваней, — веско поддержал меня капитан.
— И я тоже, — добавила Ирина, — памятники у нас ходить не умеют и вряд ли скоро научатся.
И в этот самый момент мы все услышали протяжный гудок паровоза откуда-то со стороны гаражей.