Сапожок Принцессы

ГЛАВА XXIX В ПЛЕНУ

Маргарита совершенно потеряла ощущение времени и пространства, ибо природа сжалилась над ней и лишила сознания. Когда же она вновь пришла в себя, то почувствовала, что достаточно удобно устроена на чьем-то плаще и опирается спиной о скалу. Луна вновь была за облаками, и темнота казалась теперь еще более густой. Где-то в двухстах шагах от нее шумело море. Но никаких признаков красного огонька она больше не видела, как ни оглядывалась вокруг.

Путешествие было окончено; она поняла это, услышав серию коротких вопросов и ответов, которые произносились шепотом совсем рядом с ней.

– Там четыре человека, гражданин. Они сидят у огня и, похоже, совершенно спокойно ждут.

– Время?

– Около двух.

– Прилив?

– Быстро прибывает.

– Шхуна?

– Явно английская. Стоит на расстоянии около трех километров. Но лодки нигде не видно.

– Все ли на своих местах?

– Да, гражданин.

– Не оплошают?

– Они не шевельнутся до тех пор, пока высокий англичанин не появится. Затем они окружат хижину и возьмут в плен всех пятерых.

– Отлично. Как леди?

– Похоже, все еще без чувств. Она рядом с вами, гражданин.

– А еврей?

– У него заткнут рот и связаны ноги, он не может ни двигаться, ни кричать.

– Хорошо. Возьмите на всякий случай ружье, оно может понадобиться. И подползите поближе к хижине, а меня оставьте с леди наедине.

Дега сразу же повиновался. Маргарита слышала, как он крадется вдоль скалы. Затем почувствовала, что ее руки крепко, словно тисками, сжали теплые когтистые пальцы.

– Прежде чем этот платок будет вытащен из вашего нежного ротика, прекрасная леди, – прямо ей в ухо зашептал Шовелен, – я думаю, будет не лишним кое о чем предупредить вас. Чему я обязан честью быть сопровождаемым в такую даль столь очаровательным спутником, я даже не берусь угадывать, во всяком случае, если не ошибаюсь, такое опасное путешествие проделано не ради моей суетной персоны, более того, я думаю, первое, что вы сделаете, как только я освобожу ваш рот от этого ужасного плена, будет попытка предупредить вашим милым голоском ту хитрую лису, ловушку на которую я с таким трудом выстроил.

На мгновение он замолчал, стальные пальцы вокруг ее запястья, казалось, сжались еще сильней. Затем он тем же поспешным шепотом подытожил:

– Внутри хижины, если опять же я не ошибаюсь, ваш брат Арман Сен-Жюст, предатель де Турней и еще два неизвестных вам человека ждут прибытия некоего мистического избавителя, чье имя еще недавно было загадкой для Комитета общественной безопасности, этого храброго Сапожка Принцессы. Конечно же, если вы закричите и здесь начнется суматоха, зазвучат выстрелы, то для него это будет лучше и не придумать, особенно для его длинных ног, притащивших сюда эту алую загадку, – эти ноги очень быстро унесут его в другое, более безопасное место. В таком случае, задача, ради которой я ехал сюда столько миль, окажется нерешенной. В то же время, если вы хотите, чтобы ваш брат Арман мог свободно отправиться с вами сегодня же куда вам будет угодно – в Англию, в любое другое безопасное место…

Маргарита не могла издать ни звука, поскольку платок во рту ее сидел очень плотно. Однако когда Шовелен еще ближе придвинул к ней свое лицо, она сделала утвердительный жест рукой, и он продолжил:

– Для того чтобы безопасность Армана была полной, от вас, дорогая леди, мне нужен совсем пустяк.

Маргарита шевельнула рукой, будто спрашивая, что именно.

– Сидеть здесь, на этом самом месте, совершенно тихо до тех пор, пока я не позволю вам говорить. Впрочем, я думаю, вы будете абсолютно послушной, – добавил он с тем своим веселым суховатым смешком, от которого Маргариту затрясло. – Будьте уж любезны дослушать меня, поскольку, если вы крикнете, нет, если вы просто попытаетесь издать хотя бы звук или двинуться с места, мои люди, а их здесь тридцать человек, свяжут Сен-Жюста, де Турней и двух других приятелей и по моему приказанию расстреляют их здесь же, на ваших глазах.

Маргарита слушала речь своего заклятого врага со все возрастающим ужасом. Совершенно оцепеневшая от физической боли, она все-таки сохранила еще достаточно здравого смысла, чтобы понять весь кошмар этого нового «или-или», поставленного перед ней. На этот раз оно было в тысячу раз страшнее и реальнее, чем то, что было предложено ей на балу. Теперь оно означало – либо она будет молчать и позволит ничего не подозревающему горячо любимому мужу спокойно прийти к смерти, либо попытается дать ему сигнал, который, в свою очередь, тоже может оказаться бесполезным, и тем самым фактически подпишет смертный приговор своему брату и еще трем беглецам.

Шовелена она не видела, но всем своим существом чувствовала его острые проницательные глаза, злобно поглядывающие на ее беспомощное тело. Его поспешный шепот проникал ей в уши, как похоронный звон по ее последней слабой надежде.

– А по-моему, прекрасная леди, – вежливо добавил тот, – у вас нет интереса здесь ни в ком, кроме Сен-Жюста, а все, что требуется от вас для его безопасности, – только сидеть там, где вы сидите, и молчать. У моих людей есть точные указания сохранить его любым способом. А что касается загадочного Сапожка Принцессы, – то что вам в нем? Да и поверьте мне, никакое ваше предупреждение теперь уже не спасет его. Так что, дорогая леди, позвольте мне вытащить эту маленькую неприятную вещицу из вашего милого ротика. Видите, я предоставляю вам полную свободу выбора, действуйте как хотите.

Мысли ее вертелись, как в карусели, виски болели, нервы были парализованы, а все тело оцепенело от боли. Маргарита сидела теперь укрытая темнотой, как покрывалом. Моря ей было не видно, но она слышала заунывный рокот набегающего прилива, говорившего ей о погибших надеждах, о потерянной любви, о муже, которого она предала и собственными руками послала на смерть.

Шовелен вытащил платок у нее изо рта. Она, конечно, не станет кричать – теперь у нее уже не было сил ни на что более. Но надо держаться, надо заставить себя думать.

О, думать, думать, думать! Минуты летели за минутами; в этом страшном безмолвии она даже не могла понять, быстро или медленно. Она ничего не слышала и не видела. Она не чувствовала больше благоуханного воздуха осени, напоенного соленым привкусом моря, не слышала больше рокота волн, редких звуков осыпающихся по склону камешков. Происходящее начинало казаться ей сном. Да и как можно было себе представить, чтобы она, Маргарита Блейкни, королева лондонского общества, и в самом деле сидела теперь здесь, на этом пустынном берегу, ночью, да еще и бок о бок со своим злейшим врагом. Еще более невозможным казалось ей то, что совсем рядом находится существо, которое она так презирала когда-то, а теперь с каждым новым мигом бредовой, похожей на сон жизни любила все более и более.

О! Нет! Еще в тысячу раз невозможнее то, что он, ни о чем не подозревая, именно сейчас идет навстречу верной смерти, а она ничего не делает, чтобы спасти его…

Почему же не зайдется она нечеловеческим криком, который разнесется от одного конца побережья до другого, чтобы он мог бороться, чтобы приостановил свой шаг, ибо смерть его кроется там, куда он сейчас стремится. Раз или два крик инстинктивно подкатывал к ее горлу, но тут же перед ее глазами вставала страшная альтернатива: брата и еще троих расстреливают на ее глазах, практически по ее приказанию – она станет убийцей в любом случае.

О, это исчадие ада в человеческом облике прекрасно разбирается в женской природе. Он играет на ее чувствах, как искусный музыкант на своем инструменте. Он предвидел каждую ее мысль.

Она не могла подать сигнал, потому что была слаба, потому что была женщиной. Да и как можно было бесстрашно отдать приказ о расстреле Армана? Чтобы кровь ее брата пала на ее совесть? Чтобы он умер, возможно, проклиная ее? А отец малышки Сюзанны! Он, старик! И другие! Нет! Это все слишком, слишком ужасно!

Ждать! Ждать! Ждать! Но сколько? Часы медленно поглощали ночь, но рассвет все еще не наступал. Море по-прежнему задумчиво роптало, осенний ветер дышал мягкой ночной прохладой, и на этом пустом берегу было тихо, словно в могиле.

Вдруг где-то рядом веселый и сильный голос запел: «Боже, храни короля!»