Сапожок Принцессы

ГЛАВА XXX ШХУНА

Изболевшееся сердце Маргариты замерло. Она скорее почувствовала, чем услышала, что солдаты приготовились к бою. Она ясно представляла себе, как каждый из них таится со шпагой в руке, в любой момент готовый к прыжку.

Голос раздавался все ближе. В немой бесконечности пустынных скал с рокочущим внизу морем даже невозможно было понять, откуда доносится песня, с какой стороны приближается этот счастливый певец, просящий у Господа сохранить своего короля, в то время как сам находится в смертельной опасности. Слабый поначалу, голос звучал все громче и громче. Время от времени отскакивали и перекатывались по скалам вниз к побережью камешки, явно из-под твердо ступающих ног певца.

Маргарите казалось, что жизнь покидает ее. Она отчетливо слышала, как взвел курок на своем ружье находящийся рядом Дега…

Нет! Нет! Нет! О, Отец Небесный! Этого не может быть! Пусть кровь Армана падает на ее голову! Пусть она будет заклеймена как его убийца! Пусть даже он, так любимый ею, будет ее презирать и отшатнется от нее за это! Боже! Боже! Только спаси его любой ценой!

Она вскочила на ноги с диким криком, рванулась из-под укрывавшей ее скалы и сразу же увидела красненький огонек, мерцавший сквозь щель в стене хижины. Она подбежала к ней и, упав на ее деревянные ступени, стала колотить по ним кулаками в безумии и ярости, продолжая кричать:

– Арман! Арман! Ради Бога, стреляй! Ваш предводитель близко! Он идет! Он предан! Арман! Арман! Стреляй! Ради всего святого!

Ее схватили и швырнули на землю. Лежа и стеная, она продолжала свои, прерываемые рыданиями, крики.

– Перси, муж мой, ради Бога, беги! Арман! Арман, почему же ты не стреляешь?

– Эй, кто-нибудь, остановите истерику женщины, – прошипел Шовелен, с трудом сдерживавший себя, чтобы не ударить ее.

Что-то накинули ей на лицо, затруднив дыхание и вынудив замолчать.

Отважный певец также смолк, конечно предупрежденный бешеным криком Маргариты о грозящей опасности.

Все повскакали на ноги. Необходимости скрываться больше не было. Сами скалы разносили крик бедной женщины с разбитым сердцем. Шовелен, чертыхаясь, что не предвещало ничего хорошего для Маргариты, рискнувшей сломать любовно выстроенную им игру, быстро командовал:

– Все в хижину, быстрее. Пусть ни один не уйдет живым!

Меж облаков вновь показалась луна; темнота в скалах рассеялась, уступая место потокам блестящего серебра. Часть солдат бросилась к узкой деревянной двери хижины, один остался охранять Маргариту.

Дверь была приоткрыта; один из солдат толкнул ее. Внутри было темно, лишь красненький огонек едва освещал угол хижины. Солдаты застыли в дверях, ожидая дальнейших приказаний. Шовелен, приготовившийся уже к страшному штурму, к отчаянному сопротивлению четверых изгнанников, скрывавшихся в темноте, замер от удивления, увидев, что солдаты застыли как вкопанные, а из хижины не слышно ни звука. Переполненный предчувствиями и странным беспокойством, он тоже подошел к дверям и, заглянув в темноту, поспешно спросил:

– Что это значит?

– Я думаю, гражданин, что там уже никого нет, – невозмутимо ответил один из солдат.

– Вы что, упустили этих четверых? – грозно зарычал Шовелен. – Я приказывал вам никого не выпускать живым! Быстро за ними! Все! Быстро, по всем направлениям!

Послушные, словно машины, люди бросились вниз по каменному склону к берегу в левую и в правую сторону с такой быстротой, с какой только может двигаться человек.

– Вы и ваши люди жизнью заплатят мне за этот провал! – орал Шовелен сержанту, командовавшему отрядом. – И вы, гражданин, тоже! – добавил он, повернувшись к Дега. – За невыполнение моих приказаний!

– Но вы приказали нам ждать, гражданин, пока не придет высокий англичанин и не присоединится к людям в хижине. Никто не пришел, – хмуро ответил сержант.

– Но только что, когда завизжала эта женщина, я приказал вам ворваться внутрь и никого не выпускать.

– Но, гражданин, я думаю, те четыре человека ушли оттуда несколько раньше.

– Вы думаете? Вы? Вы позволили им уйти? – кричал Шовелен, едва не задыхаясь от гнева.

– Вы приказали нам ждать, гражданин, – возразил сержант. – Мы в точности выполнили ваше приказание.

Под страхом смерти. Мы ждали. Я слышал, что люди выбрались из хижины вскоре после того, как мы заняли позицию, и еще задолго до того, как закричала женщина, – добавил он, в то время как Шовелен, казалось, был не способен даже говорить от гнева.

– Вы слышите? – неожиданно сказал Дега.

На некотором расстоянии раздались выстрелы, Шовелен попытался осмотреть низ побережья, но, к несчастью, луна вновь скрылась за облаками и он не мог ничего разглядеть.

– Сходите кто-нибудь в хижину и потушите огонь, – наконец выдавил он.

Сержант тупо повиновался. Он отправился туда, взяв маленький, висевший у него на поясе фонарик. Было ясно, что хижина пуста совершенно.

– В какую сторону они пошли? – спросил Шовелен.

– Я не могу сказать, гражданин, – ответил сержант. – Они сначала спустились по скале прямо вниз, а затем исчезли за валунами.

– Слушайте! Что это?

Все трое внимательно прислушались. Далеко, очень далеко был слышен едва различимый, почти неуловимый плеск полудюжины весел.

– Лодка со шхуны, – судорожно выдохнул Дега. Было ясно, что Арману Сен-Жюсту и его товарищам удалось пробраться вдоль края скал, в то время как хорошо вышколенные солдаты республиканской армии под страхом смерти точно выполняли шовеленовские указания – ждали высокого англичанина, который являлся главной добычей.

Беглецы, по-видимому, добрались до одной из бухт, камни которой выдаются далеко в море, таких мест много на побережье; там, должно быть, и поджидала их лодка с «Полуденного сна». А теперь они, скорее всего, уже в безопасности на борту британской шхуны.

В подтверждение последнего предположения с моря донесся треск ружейного выстрела.

– Шхуна, гражданин, – тихо сказал Дега, – отправилась.

Теперь Шовелену потребовалось все его присутствие духа, чтобы не дать недостойного выхода порывам гнева. Было совершенно ясно, что эта проклятая английская голова вновь перехитрила его. Как он умудрился добраться до хижины, не будучи замеченным более чем тридцатью солдатами, охранявшими ее, Шовелен не в силах был вообразить. То, что он сделал это еще до их прихода сюда, также представлялось невероятным; каким образом он смог добраться от Кале на повозке Робена Гольдштейна, миновав все патрули, и вовсе было похоже на колдовство. Воистину, начинало казаться, что какая-то могущественная судьба охраняет отважного Сапожка Принцессы. И его проницательного врага пронзила суеверная судорога, когда он оглядел возвышающиеся вокруг безлюдного побережья скалы. Но это была действительность.

Шел 1792 год, и вокруг не было никаких фей и гоблинов. Шовелен и все его тридцать человек ясно слышали своими собственными ушами чертов голос, распевающий «Боже, храни короля!», минут через двадцать после того, как окружили хижину. К тому времени четыре беглеца уже должны были достичь бухты и залезть в лодку, а ближайшая бухта была более чем в миле отсюда.

Куда же этот отчаянный певец мог исчезнуть? Разве что сам Сатана дал ему крылья, ибо он не смог бы пройти милю по каменной скале за две минуты. А его песню и звук весел в море отделяли именно две минуты. Он должен был остаться где-то неподалеку и, скорее всего, сейчас прячется в скалах. Но все вокруг охраняется, и его, конечно же, обнаружат. Шовелен вновь обрел надежду.

Два человека из отправившихся за беглецами возвращались, карабкаясь по склону. Один из них оказался рядом с Шовеленом как раз в тот момент, когда надежда вновь пробудилась в расчетливом сердце дипломата.

– Мы опоздали, гражданин, – сказал солдат. – Мы достигли берега еще до того, как луна спряталась за облаками. Шлюпка, по всей видимости, ожидала их у первой же бухты, примерно в миле отсюда. Но когда мы подошли, она уже отплыла. Мы стали стрелять вдогонку, но все бесполезно. Она быстро шла прямо к шхуне. В лунном свете мы ее отчетливо видели.

– Да, – с сильным нетерпением сказал Шовелен. – Она отошла от берега, судя по вашим словам, на какое-то время раньше, а ближайшая бухта отсюда примерно в миле.

– Да, гражданин! Я бежал всю дорогу до самого берега, поскольку сразу понял, что лодка причалила там, около бухты, потому что прилив достигает ее раньше. А лодка отошла от берега, похоже, за несколько минут до того, как закричала женщина.

«За несколько минут до того, как закричала женщина». В таком случае надежды не обманули Шовелена. Сапожок мог послать беглецов вперед, а сам просто не успел добраться. Значит, он все еще на берегу, а все дороги хорошо патрулируются. В любом случае, еще не все потеряно, и не может быть все потеряно до тех пор, пока этот наглый британец находится на французской земле!

– Принесите скорее огня, – скомандовал он, снова входя в хижину.

Сержант достал фонарик. Шовелен быстрым взглядом оценил содержимое хижины: под слуховым окном находилась небольшая кучка остывающих углей, пара стульев, перевернутых, будто вследствие поспешного ухода, рыбацкие снасти, лежащие в другом углу, а рядом с ними какой-то маленький белый предмет.

– Поднимите это, – приказал Шовелен сержанту, указывая на белый клочок, – и дайте мне.

Это был скомканный листок бумаги, явно потерянный беглецами. Сержант, достаточно уже напуганный гневом и нетерпением гражданина, поспешно поднял листок и почтительно подал Шовелену.

– Прочитайте это, сержант, – отстранился Шовелен.

– Но здесь почти ничего невозможно разобрать… Ужасные каракули…

– Я приказываю вам прочесть это, – злобно повторил Шовелен.

Сержант при свете фонарика стал разбирать наскоро нацарапанные слова: «Не имею возможности прийти, не подвергая опасности вас и ваше освобождение. Когда получите письмо, выждите две минуты, затем один за другим выползайте из хижины; поверните строго налево и осторожно двигайтесь вниз по скале; держитесь все время левее, пока не дойдете до первой выдающейся далеко в море скалы, за ней, в бухте, ждет лодка, издайте длинный резкий свист – она подойдет, залезайте в нее, мои люди отвезут вас на шхуну, затем в Англию. Когда будете на борту „Полуденного сна", пошлите шлюпку ко мне, скажите, что буду в бухте напротив „Серого кота", близ Кале. Они знают. Буду там, как доберусь, пусть ждут меня в море на безопасном расстоянии, пока не услышат обычного сигнала. Нигде не задерживайтесь и в точности выполняйте все инструкции».

– Здесь знак, гражданин, – добавил сержант, отдавая Шовелену бумагу.

Однако тот не стал ждать более. Одна фраза из всех наспех нацарапанных каракулей заинтересовала его: «Буду в бухте напротив „Серого кота", близ Кале». Эта фраза может обернуться победой.

– Кто из вас хорошо знает берег? – крикнул он солдатам, которые уже вернулись один за другим после бесплодных поисков и вновь собрались вокруг хижины.

– Я знаю, гражданин, – ответил один из них. – Я родился в Кале и знаю у этих скал каждый камень.

– Есть бухта напротив «Серого кота»?

– Есть, гражданин. Я хорошо знаю ее.

– Англичанин надеется до нее добраться. Он не знает на этих скалах каждый камень и может идти туда более длинным путем. В любом случае он будет осторожен, опасаясь патрулей. Так что, как бы там ни было, у нас есть шанс догнать его. Тысячу франков каждому, кто доберется до этой бухты раньше длинноногого англичанина.

– Я знаю короткий путь через скалы, – обрадовался солдат и с энтузиазмом рванулся вперед в сопровождении своих товарищей.

Через несколько минут их поспешные шаги замерли вдали. Шовелен мгновение прислушивался: обещание вознаграждения хорошо пришпорило солдат Республики. На его лице вновь замерцало предвкушение триумфа.

Рядом с ним все так же безучастно, ожидая дальнейших приказаний, стоял Дега, два солдата склонились над бесчувственной Маргаритой. Шовелен бросил злобный взгляд на своего секретаря. Его хорошо продуманный план провалился, и последствия этого были труднопредставимыми. Были большие опасения, что Сапожок Принцессы ускользнул, и Шовелен, переполненный гневом, какой накатывает порой на сильные натуры, мог отыграться на ком угодно.

Солдаты продолжали держать Маргариту, бывшую в глубоком обмороке, хотя бедная душа уже не в силах была оказать какое-либо сопротивление. Большие темные круги вокруг глаз свидетельствовали о бессонных ночах, волосы спутались и увлажнились вокруг лба, губы кривились от физической боли.

Умнейшая женщина Европы, элегантная и фешенебельная леди Блейкни, поражавшая Лондон своей красотой, умом и экстравагантностью, представляла теперь весьма печальное зрелище. Вид этой уставшей, измученной женщины растрогал бы любое, но только не каменное сердце врага, одержавшего теперь над ней верх.

– Какой прок охранять полумертвую женщину, – злобно сказал он солдатам. – После того как вы упустили пятерых мужчин, которые были настолько живыми, что даже смогли убежать.

Солдаты послушно встали.

– Вы бы лучше попробовали найти тропу и ту раздолбанную повозку, что мы бросили на дороге.

Вдруг его поразила некая идея.

– А! Кстати! Где этот жид?

– Совсем рядом, гражданин, – сказал Дега. – Я заткнул ему рот и связал ноги, как вы приказали.

До ушей Шовелена долетел совсем близкий жалобный стон. Дипломат пошел следом за своим секретарем, который привел его за хижину, где в полном упадке духа с туго спутанными ногами и заткнутым ртом лежал несчастный представитель рода Израилева.

Лицо его, искаженное от ужаса, в серебряном свете луны казалось лицом привидения. Глаза, дико выпученные, почти остекленели, все тело дрожало, как в лихорадке, а бескровные губы испускали едва слышные стенания.

Веревка, которой поначалу были опутаны его руки, оказалась снятой и валялась рядом. Но он будто бы и не заметил этого, поскольку даже не сделал попытки сдвинуться с того места, куда его положил Дега. Он смотрел на парализующую его движения веревку подобно цыпленку, который с ужасом смотрит на белую линию, нарисованную мелом вокруг него.

– Тащите эту трусливую скотину сюда, – скомандовал Шовелен. В нем кипела чрезмерная злоба, и, поскольку он не мог выместить ее на солдатах, которые всего лишь излишне пунктуально повиновались, он решил, что представитель отвратительной расы послужит ему прекрасным объектом. Относясь с презрением к евреям, он не подошел к нему близко, а сказал со злобным сарказмом, когда два солдата, освещаемые лишь полной луной, подтащили этого жалкого старика поближе:

– Я надеюсь, жидовская морда, что у тебя прекрасная память на всякие договоры. Отвечай, – прошипел он, поскольку дрожавший еврей, казалось, и не собирается говорить.

– Да, ваша честь, – выдавило из себя несчастное создание.

– В таком случае ты помнишь, что в Кале обещал мне догнать Робена Гольдштейна и с ним вместе моего друга, высокого незнакомца, а?

– Н… н… н… но… ваша честь…

– Никаких «но», я спросил, ты помнишь?

– Д… д… д… да, ваша честь.

– Каковы были условия?

Стояла мертвая тишина. Несчастный посмотрел на тупые лица солдат, на высокие скалы, на луну и даже на бедную Маргариту, лежавшую в беспамятстве, но ничего не ответил.

– Ты будешь говорить? – загремел Шовелен устрашающе.

Бедное создание пыталось что-то ответить, но явно было не в состоянии.

Как бы там ни было, он, конечно же, знал, что стоящий перед ним грозный человек способен на все.

– Ваша честь… – отважился он наконец с мольбой в голосе.

– С тех пор, как страх парализовал твой язык, – саркастически прервал Шовелен, – прошло много времени, и мне придется освежить твою память. Мы договорились, что, если догоним моего друга до того, как достигнем этого места, ты получишь десять золотых.

С дрожащих губ еврея сорвался низкий стон.

– Но, – добавил Шовелен с выразительной медлительностью, – если обманешь меня, получишь крепкую порку, чтобы отучиться врать.

– Я не врал, ваша честь, клянусь Авраамом…

– И всеми другими праотцами, я знаю. Однако, к несчастью, они пока еще пребывают в Гадосе, по всем канонам твоей веры, и не могут помочь тебе в несчастье. Так что, раз ты не выполнил обязательства, я готов выполнить свои. Ну-ка, – добавил он, повернувшись к солдатам, – снимите свои ремни ради этого отвратительного жида.

Солдаты послушно сняли тяжелые кожаные ремни. Еврей издал вой, которого должно было быть достаточно для того, чтобы все праотцы слетелись из своего Гадеса или еще откуда-нибудь и защитили его от этого чиновника революционной Франции.

– Я думаю, граждане солдаты, это вам можно доверить, – злобно засмеялся Шовелен. – Задайте великолепную порку жиду, лучшую из всех, какие он когда-либо получал. Только не убивайте его, – сухо добавил он.

– Слушаемся, гражданин, – невозмутимо, как всегда, ответили солдаты.

Он не остался смотреть, как выполняют его приказание, он знал, что может предоставить солдатам полную свободу в этом деле.

– Когда неповоротливый трус получит сполна, – сказал он Дега, – люди доставят нас обратно в Кале. Жид и женщина посмотрят тут друг за другом, – жестко добавил он. – Утром кого-нибудь за ними пошлем. В их состоянии далеко не уйти, и, по крайней мере, сейчас нам нечего о них беспокоиться.

Шовелен не терял надежды. Его люди пришпорены обещанием вознаграждения, и загадочный Сапожок Принцессы, один, преследуемый тридцатью солдатами, имеет не много шансов исчезнуть еще раз. Однако уверенность ослабла. Отважный англичанин вновь победил его: тупые солдаты и безумная женщина нарушили игру и решили ее не в его пользу. Если бы Маргарита не закричала, если бы солдаты были немного умнее, если бы… Было много всяких «но» и всяких «если бы», и Шовелен застыл на мгновение, мысленно предавая бесконечной анафеме тридцать отборных идиотов. Поэтически молчащая природа, спокойное серебристое море, яркая луна – все взывало к отдыху и красоте, а Шовелен проклинал природу, проклинал женщин и мужчин, а более всего – всяких длинноногих, сующихся не в свои дела загадочных англичан, посылая им одно грандиознейшее проклятие за другим.

Вой еврея, получавшего свое вознаграждение, был бальзамом для сердца Шовелена, переполненного мстительной злобой. Он улыбался. Для него было облегчением сознавать, что еще одно человеческое существо сейчас вместе с ним проклинает род людской.

Он повернулся, бросая последний взгляд на пустынное побережье, на котором стояла купающаяся в лунном свете деревянная хижина, на эту сцену, где состоялось величайшее поражение из всех, когда-либо испытанных выдающимся членом Комитета общественной безопасности.

На скале, на жесткой каменной постели, лежала безжизненная фигура Маргариты Блейкни. В нескольких шагах от нее несчастный еврей принимал своей широкой спиной удары ремней, послушно летающих в руках непреклонных солдат Республики. Бенджамен Розенбаум вопил так, что мертвые должны были встать в своих могилах. Эти крики, похоже, пробудили всех чаек, которые теперь с любопытством смотрели на то, что делают эти венцы творения.

– Достаточно, – скомандовал Шовелен, когда стоны жида несколько поослабли, казалось, что он вот-вот потеряет сознание. – Нам незачем убивать его.

Послушные солдаты вновь надели ремни, а один из них напоследок злобно пнул жида в бок.

– Оставьте его, – сказал Шовелен, – и быстро идите к повозке, я пойду следом.

Он подошел к лежащей Маргарите и заглянул ей в лицо. Она уже пришла в себя и пыталась приподняться. Ее большие голубые глаза, испуганно смотревшие вокруг на залитое лунным светом пространство, остановились со смешанным чувством сострадания и ужаса на еврее, завывания которого и вывели ее из бессознательного состояния. После этого она увидела Шовелена в темной обтягивающей одежде, страшно помятой в последние часы ужасных событий. Тот саркастически улыбался, а водянистые глаза его смотрели на нее с неистовой злобой.

Он склонился с изысканной галантностью и поднес к губам ее ледяную руку; при этом измученное тело Маргариты содрогнулось от отвращения.

– Очень сожалею, прекрасная леди, – самым нежным тоном сказал он, – но обстоятельства, над которыми я не властен, вынуждают меня на некоторое время оставить вас. Однако я уверен, что не оставлю вас без защиты. Наш друг Бенджамен, хотя в настоящий момент ему несколько не по себе, будет для вас прекрасным защитником. Утром я пришлю за вами эскорт. А до того времени, надеюсь, вы убедитесь в преданности вашего компаньона, несмотря на его неповоротливость.

У Маргариты хватило сил лишь на то, чтобы отстраниться. Сердце ее было разбито страданием. Вместе с возвращением сознания к ней вернулась страшная мысль: «Что с Перси? Что с Арманом?»

Она ничего не знала о том, что произошло после. Она помнила лишь радостную песню «Боже, храни короля!», которая означала смерть.

– Сам же я, – заключил Шовелен, – против своей воли вынужден вас оставить. Au revoir, прекрасная леди. Надеюсь, мы скоро встретимся в Лондоне. Быть может, я вас увижу в парке на вечере принца Уэльского? Или нет? Ну, хорошо. Au revoir. И прошу вас, передайте от меня привет сэру Перси Блейкни.

И, еще раз с иронической улыбкой и поклоном поцеловав ей руку, он исчез вслед за солдатами на тропе, сопровождаемый невозмутимым Дега.