Савва Сторожевский

Маркелл Хутынский ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО САВВЫ СТОРОЖЕВСКОГО

Текст Жития Саввы Сторожевского помещен здесь в переложении (в переводе, редакции) на современный русский язык, совершенном автором данной книги. Это не значит, что не существовало такого переложения ранее. Однако, по мнению автора, необходимы были многие уточнения в тексте, чтобы, во-первых, осовременить его и при этом — во-вторых — оставить читателю возможность почувствовать неповторимое ощущение старинного оригинала.

Немалую ценность для понимания текста Жития имеет работа исследователя Л. А. Тимошиной, названная «Житие Саввы Сторожевского (по старопечатному изданию XVII в.)» (М., 1994). В этом труде мы видим, во-первых, полную публикацию оригинального текста на церковнославянском языке по одному из первопечатных изданий Жития, а во-вторых — последовательный анализ этого текста, позволяющий нам правильнее понять некоторые его нюансы.

Почему мы не стали публиковать здесь оригинальный текст Жития, написанный Маркеллом Безбородым на церковнославянском языке? Ответ прост — современный читатель может кое-что не понять в старых словах, упустить суть. Для примера представлю здесь вступление к Житию, оставив все так, как это было у игумена Маркелла Хутынского (цитата дается нами по одной из рукописей XVII века):

«Месяца декабря в 3 день сказание о житии и от части чюдес исповедание преподобного отца нашего Савы, составльшаго святую обитель пресвятыя Богородицы близ Звенигорода идеже есть место, нарицаемое Сторожи. Благослови, отче. Яко же убо царския утвари, златом украшени со многоценным камением, веселят очи зрящих на ня, паче же сих духовная красота. Праздницы, сотворяеми в памяти святых, веселяще верных. Сердца и душа освящяющи. Вся убо сия человеколюбцу богу на ползу нам творющу. Изрязных бо муж жития и древнии обыкоша преписовати, ради от сих прибывающыя пользы. Нам же ныне напоследок, в онъ же кончина век достиже, наипаче нужно есть сие. И се убо ныне приспе пресветлыи новейший праздник предивная и честныя памяти преподобнаго отца нашего Савы».

Как видим, вникнуть в оригинальный текст не очень просто. Поэтому мы и решили не «погружать» читателя в дебри палеографических изысканий и филологических премудростей.

Удачный современный перевод Жития был сделан во времена «перестройки» историком М. Г. Кротовым (о. Я. Кротовым), бывшим в советское время сотрудником музея еще до возобновления монастырской жизни в Саввиной обители. Затем эта работа была опубликована в сборнике «Жизнеописания достопамятных людей Земли Русской» (М., 1992).

В основе приводимого здесь нового перевода лежит текст одного из списков Жития, по всей видимости, относящегося к XVII веку. И хотя данное переложение не претендует на абсолютную завершенность и даже местами представляется будущая возможность уточнять некоторые нюансы, автор все же предлагает его читателю.

Текст Жития приводится не полностью. Мы намеренно не включили в него многочисленные описания чудес, которые происходили уже после кончины преподобного Саввы Сторожевского. Не для того, чтобы умалить значение этих событий. Просто вослед за Житием Маркелла Безбородого читатель заметит, что в книге помещено и еще одно жизнеописание Звенигородского старца — принадлежащее перу известного церковного писателя XIX века. И так как он почти повторяет описанные Маркеллом чудеса, но в более образной и доступной современному восприятию форме, мы решили оставить именно их, дабы во многом не повторяться. Приведен здесь только один чудесный рассказ (он поставлен у Маркелла самым первым), где повествуется о том, как будущий игумен монастыря по имени Дионисий (XV век), поставленный на этот пост через некоторое время после преставления Саввы, создал первую икону преподобного. Он воспользовался воспоминаниями еще знавших прозорливца старцев, живших в обители, которые и признали лик настоящим. Икона стала, возможно, единственным изображением, передавшим потомкам реальное лицо (конечно же в иконописной интерпретации) Звенигородского чудотворца.

Итак, приглашаем читателя в мир средневековой житийной литературы.

Месяца декабря в 3 день сказание о житии и отчасти исповедание чудес преподобного отца нашего Саввы, составившего обитель Пресвятой Богородицы близ Звенигорода где есть место, называемое Сторожи. Благослови, отче.

Как бы царские убранства, златом украшенные с драгоценными камнями, ни радовали взгляды увидевших их, но намного выше этого духовная красота. Праздники, творимые в память святых, веселят верных. Сердца и души освящают. Все это человеколюбцу Богу, творящему нам на пользу. Жития лучших мужей и в древности по обычаю писали ради прибывающей от этого пользы. Нам же ныне напоследок, когда мы достигли конца времен, еще более это необходимо. И ныне настает пресветлый новейший праздник предивной и честной памяти преподобного отца нашего Саввы. О его житии ныне обязались написать во славу Сына Божьего, избравшего Своего раба и даровавшего ему исцеление душевных и телесных страданий. Не об ухищрении слов заботясь, но простыми письменами написали, призывая святого сего к Богу на молитву, боголюбивым и благонравным на послушание и пользу. Повинуясь повелению великого отца и первопрестольника великой и апостольской Церкви, русской митрополии преосвященного, имею в виду Макария, митрополита всея Руси, отцы этой обители умолили его о сем подвижничестве, и меня убогого понудили писать, чтобы всем было известно о святом этом и навеки памятном муже, как, и откуда, и в какие времена такой светильник воссиял нам.

О рождении же его и о воспитании мы не ведаем, но только о пребывании его в монашестве изыскали и написали кратко. Начало же всему таково.

Сей преподобный отец наш Савва был одним из учеников блаженного Сергия Чудотворца. Пребывал в его обители в совершенном послушании, монашеской жизни обучаясь нраву, воздержанию и бдению, чистоту во всем соблюдая, как украшение всего иноческого жития. Работая много руками своими /в пении молясь беспрестанно, никогда ни с кем не беседуя, но больше уединяясь и в молчании пребывая. И все казалось, что он из простых людей, ничего не знающий, но многих в мудрости мнящих себя витиями разумом превосходил. Не внешней ибо мудрости искал, но более горней, и к ней подвизался. Всякое о Христе благое изволение от святого этого старца исходило. Прежде всех входил в церковь и последним уходил, со страхом Божиим стоял, выполняя правило пения, и такое умиление было у него, что он не мог удерживаться от великого плача и рыдания во время божественной службы. Дивились отцы обители той, видя такое умиление и плач, и за это прославляли благодатного Бога.

В те времена благоверный великий князь Димитрий Иоаннович победил безбожного царя Мамая со всем его воинством и с великой радостью возвратился в свое отечество. И пришел в обитель к блаженному Сергию принять от него благословение и молитву и поведал ему также: «Когда еще, старче Божий, я хотел пойти против безбожных агарян, то дал обет устроить монастырь во имя Пресвятой Богородицы и ввести в нем общежитие. И ныне, честный отче, с помощью всесильного Бога и Пречистой Богоматери и твоими святыми молитвами, желание наше исполнилось, враги наши побеждены. И молю твое преподобие, с усердием постарайся, Господа ради, чтобы обет наш вскоре исполнился». Все это он святому с молением сказал. Блаженный же Сергий принял мольбу самодержца, и с усердием подвизался на то, и обойдя многие места пустынные, смотрел, где хорошо устроить монастырь. И пришел на реку, называемую Дубен-ка, обрел такое место и очень полюбил его, и создал церковь во имя Пресвятой Богородицы, честнаго Ее Успения. И пришли к нему некоторые из братьев, он же с радостью принял их, и вскоре основалось общее житие. И избрав из стада учеников своих сего блаженного Савву, о нем же повесть эта предлагается, видя отрешение его от жизни и честный нрав, и тихое поведение, и в итоге благого изволения, вручил ему старейшинство, чтобы заботился об этом месте. Также помолился о нем святой и благословил его. «Бог, — сказал он, — да поможет тебе, чадо, и усердию твоему да подаст силу, и руководствует на лучшее и благое».

Блаженный же Савва, когда принял благословение старца, пребывал на месте том, не отягощаясь вещами земными и имея житие ангельское, постом и бдением себя усмиряя, пустынными травами причащаясь и ими питая плоть свою, от сытной же пищи и мягкой одежды совсем отказавшись. Вместе с этим слезные рыдания и частые стенания, и непрестанное лежание ниц, и испытания постоянные переживал. И когда число братии умножилось, он всем с любовью указывал и служил каждому со смирением и кротостью. Так, добрыми подвигами украшая свое житие, пробыл много лет на месте том.

Когда же захотел блаженный Сергий от жизни этой уйти, то вручил паству великой лавры ученику своему блаженному Никону. Он же после преставления его, немного лет был игуменом, вновь оставил паству и возжелал в безмолвии пребывать. Братия же, не имея возможности быть без настоятеля, после многих просьб возвела на игуменство блаженного Савву в великую лавру. Он же принял паству и хорошо пас порученное ему стадо, сколько мог и насколько отца его блаженного Сергия молитвы помогали ему. По прошествии шести лет он оставил паству. Они же вновь возвели на игуменство преподобного Никона, как и в житии его поведано. Мы же об этом оставим рассказ, и позднее к нему возвратимся.

После этого пришел в обитель Святой Троицы благоверный князь Георгий, сын великого князя Димитрия, и с большой просьбой обратился к блаженному Савве, чтобы пошел с ним в город Дмитров и помолился и дал благословение дому его, ибо Савва был его отцом духовным. Он же, не уклонившись от просьбы его, пошел с ним, желая исполнить прошение его, думая же вскоре вновь в обитель возвратиться. Христолюбивый же этот князь еще более упрашивает преподобного старца, чтобы тот никогда не разлучался с ним, но пребывал у него, и основал монастырь в отечестве его близ Звенигорода, где есть место, называемое Сторожи. Усердный же в послушании Савва, видя душевное желание князя, и от этого не отказался, но все возложил на всемогущего Бога, любя труды пошел в названное место. И как небесный рай благовонными насажденный цветами обрел его, и очень возлюбил его, и припал к пречистой иконе Пресвятой Богородицы, которую носил с собой, горячие из глаз непрестанно изливая слезы, с умилением сказал: «Владычица мира, Пресвятая Богородица, на Тебя возлагаю надежду спасения моего, не отринь меня, убогого своего раба. Ты ведь знаешь немощи души моей. И теперь, Владычица, посмотри на место это и сохрани его от врагов незримо, и наставница и окормительница будь мне до самого конца жизни моей. Иной надежды, кроме Тебя, не имею».

Так помолился и всю надежду на Богоматерь возложил, поселился на месте том, где воздвиг церковь деревянную во имя Пресвятой Богородицы, честного и славного ее Рождества. Себе же устроил маленькую келийцу, решив ее удобной для возделывания добродетели, и к страданиям большим, и к подвигам постным приступая, и теплейшим рачителем безмолвия показавшись. И собралось к нему несколько братии, и основали общее житие, которое существует и доныне.

Князь же Георгий исполнялся многою радостью и большое доверие оказывал ему, и очень почитал его. И повелел воздвигнуть церковь каменную, и искусно украсить ее, что и совершилось. И дал блаженному села многие и средств достаточно для строительства монастыря. Святой же очень об этом заботился и Богу молился, да и место это еще более разрасталось.

Благодатью же Божией братство умножалось, и обитель возрастала, о трудолюбивой же его жизни повсюду слышали, и многие стекались к нему из городов и стран, рассуждая, что полезнее быть с ним и учиться добродетели. Чадолюбивый же отец всех с любовью принимал и отечески соблюдал, и всегда полезными учениями наставлял. Они же любовью Божией пронизанные, заповеди его во всем хранили и, словно сладкими водами, поили свои души. Как говорил Давид, что некий сад, у истоков водных насажденный, взрастает и расцветает, и плод сладкий приносит во время свое.

О победе князя Георгия.

Однажды захотел благоверный князь Георгий пойти войной на болгар, и пришел в обитель Пресвятой Богородицы, и просил преподобного игумена Савву молить за него всемилостивого Бога, чтобы подал ему крепости на противостоящих врагов. Святой же помолился, и, взяв честный крест, благословил его, и пророчески изрек ему: «Иди, благоверный князь, Господь да будет с тобою, помогая тебе, и врагов своих одолеешь, и благодатью Христовой здрав возвратишься в свое отечество». Он же, взяв благословение у святого старца, собрал воинов своих и пошел на болгар, и многие города и области завоевал, и город Казань до основания разорил, и многие страны татарские пленил и пожег, и с великою победою и славою в свое отечество возвратился по предсказанию святого старца. После возвращения же с победой он вновь пришел в обитель Пресвятой Богородицы и великую благодарность воздал всемилостивому Богу и Пречистой Богоматери. Когда же преподобный осенил его честным крестом, он поклонился, любезно, и целуя святую руку его, и слезами ее омочив, говоря: «Великого в тебе молитвенника к Владычице обрел, честный отче, и крепкого помощника в сражениях, ибо знаю, что твоими молитвами победил врагов моих». Преподобный же старец со смирением ответил ему: «Благой и милосердный Бог видев твое благочестивое княжение и смирение сердца твоего, и любовь, которую оказываешь убогим, и сего ради дал тебе такую победу над неверными, чтобы отомстилась кровь рабов Его, прославляющих имя Его. Пусть же и твое сердце до конца утвердится и пребывает в любви Его. Ибо ничем так не приближаемся к Богу, как милостью к нищим. Если будешь милостив к ним до конца, то жизнь добром утвердишь и будешь наследником вечных благ». И так множество других поучительных слов изрек ему из божественных писаний. Князь все это слушал сладостно, влагая в сердце свое, и дал милостыню монастырю, и братию обеспечил довольно, и вернулся к себе. И с той поры стал доверять ему еще более, чем раньше.

Блаженный же Савва несколько лет пробыл на месте том и достиг глубокой старости, никогда не изменяя своего уставного правила. Лишь в отношении к миру и живущим в нем он изменился, упражняясь не в мирском и суетном. Не об излишней пище заботясь, не в мягких одеждах красуясь, не телесного ища покоя, но тесный и трудный путь предпочитая, а не легкий, и нищету больше богатства возлюбил, и бесславие больше мирской славы, и терпение страдания больше бесполезных радостей, и всеми добродетелями просветился, конец здешних трудов принял, честную же и блаженную душу свою предав в руки Господа месяца декабря в 3 день.

Братия же собравшаяся на погребение отца своего и видя его, преставившимся к Господу, многие слезы проливала и стонами горькими терзалась, ибо отлучилась от кормника и учителя. И взяв святое тело его, положили его на ложе и с надгробными песнопениями достойно проводили; земле предав в созданном им монастыре, где и доныне память его совершается.

Мы же, возлюбленные, ко святой его раке приходя, со страхом и любовью припадая, молимся, произнося: «О, честная глава, преподобный и блаженный в Боге отец наш Савва, не переставай молитву творить человеколюбцу Богу о стаде твоем, которое от души возлюбил, о котором много потов и напастей претерпел. Ибо знаешь ты отовсюду осаждающий нас страх, знаешь и непременную бесовскую войну против нас, знаешь телесные наши слабости и злопамятность, знаешь усердия нашего бессилие. Сего ради молим тебя, как в этом трудном и многострадальном житии до сих пор любящий нас, наставник и вождь ко спасению, много ныне предстоя у престола Божия всех Царя. Вспомни нас, чад своих, да избавит нас Господь от тьмы страстей и всякой одержимости от лукавых бесов и злых человек».

Помни, преподобный отче, и меня, убогого и многогрешного инока Маркелла, мало потрудившегося в написании равноангельного жития твоего. Дабы молитвами твоими в день Страшного Пришествия нашел я милостивым судьей Господа нашего Иисуса Христа. Ему же слава и держава с Отцом и с Пресвятым Духом ныне и присно и во веки веков. Аминь.

По прошествии многих лет после кончины преподобного Саввы игумен той обители по имени Дионисий молился ночью и после обычного своего правила лег спать, и в видении видит представшего перед ним мужа благообразного, сединами украшенного и говорящего ему: «Дионисий, встань быстрее, напиши образ мой на иконе». Тот же спросил: «Кто ты, господин, и как твое имя?» Благолепный же старец сказал: «Я Савва, начальник месту сему». Игумен же, проснувшись, призвал старца некоего, одного из учеников блаженного Саввы по имени Аввакум, и стал спрашивать его о блаженном Савве, как он выглядел. Тот же виденное поведал об облике его и росте. Игумен же сказал ему: «Воистину, брат, в этом образе он явился ко мне ночью и повелел образ свой написать на иконе». И с усердием образ его написал, ибо был тот игумен сам иконописец. И с тех пор начались многие и различные исцеления происходить от честного гроба его…

Богу нашему слава и ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Леонид (Краснопевков), епископ Дмитровский ПРЕПОДОБНЫЙ САВВА СТОРОЖЕВСКИЙ

Данное Житие — одновременно и поэтический рассказ-биография Саввы Сторожевского, и проповедь о нем — было написано в XIX столетии одним из настоятелей основанного им монастыря. Подробнее об авторе текста можно узнать в главе «Житийная традиция» данной книги. В отличие от публикации Жития, написанного Маркеллом Безбородым, здесь мы приводим не только биографическую часть произведения, но и описание некоторых чудес, связанных с преподобным, так как сюда включены случаи, которые произошли уже после кончины Маркелла, и знать о них он просто не мог. Это позволило избежать повторений, которые были бы неизбежны при публикации обоих Житий полностью (так как епископ Леонид, естественно, пересказывает многие чудеса вслед за Маркеллом, который описал их впервые по сведениям от братии Саввино-Сторожевского монастыря, собиравшей эти истории с конца XV века и, собственно, просившей создать это жизнеописание во времена составления Великих Четьих-Миней в XVI столетии при митрополите Макарии).

Краткие Примечания в конце подготовлены самим епископом Леонидом.

Печатается по изданию: Леонид (Краснопевков), епископ. Преподобный Савва Сторожевский. М, 1885.

В глубине дремучих лесов, над оврагом, по которому струится скудоводная речка, раскидано за деревянным забором несколько бедных изб с бедною деревянною посреди их церковию. В этой церкви «с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению; но сердца молящихся горят тише и светлее свечи (а)»; в этой церкви игумен служит в крашенинной ризе, но достойные видят светозарных ангелов, сослужащих ему, видят огнь, входящий в потир, и священнодействующего стоящим в огне. В этой обители подвижничества не знают сегодня, будет ли завтра пища; но тот, который в юности отдавал голодному медведю последний кусок хлеба, стоит на страже молитвы о всех, и духовных, и вещественных, нуждах братии, и, без прошения, рука неведомого благотворителя подает братии пищу; из дальнаго Царяграда святейший патриарх Вселенский простирает руку благословляющую общежительство сей малой братии, как бы провидя будущую славу их обителей; а из соседственной Москвы государь приходит требовать благословения своему оружию в решительную для отечества минуту, ибо знает, что сие благословение будет действенно и вся Россия воспрянет духом при известии, что благословение Сергия Маковецкаго почиет на предприятии мужественнаго государя. В такую-то обитель пришел, под таким-то руководством воспитался в духовной жизни преподобный и богоносный отец наш Савва. Неизвестно, где и от кого рожден сей ученик Сергиев. Может быть, он намеренно скрыл свое высокое происхождение, так как предание приписывает ему оставление имущества и заменение мягких одежд власяными рубами. Может быть, об этом его и не спрашивали, ибо дух обители требовал, чтобы у порога келлии слагалось все мирское, не одеяние токмо, но и воспоминание, дабы отрождение духовное было полно, и беспрепятственно было восхождение по духовным возрастам. В преподобном Савве сие духовное отрождение было глубоко, и потому возрастание совершалось скоро, и естественные дары Божии, одухотворенные новым о Христе житием, процвели и дали плод духовный на потребу многих душ, алчущих Господа. От юности мир возненавидев и Христа возлюбив, он покорил духу мудрование плотское; постоянно мысль свою горе возвышая, он умел весь свой ум к небесным вперить, и тем очистить зрение умственнаго ока, освятить и изощрить его для высших созерцаний. Свою способность постигать прекрасное в природе он устремил к той первообразной красоте несозданной, созерцание которой благоукрашает душу и у красоты сотворенной отнимает ту опасную силу, которая ей сообщается неочищенным взором ума и сердца. Свою чувствительность сердечную он пропитал печалию по Бозе, плачем о грехах — и превратил ее в умиление. Постом и трудами обученная плоть не представляла той преграды к духовным восторгам, какую иногда в людях, много ей угождающих, представляет она, служа как бы плотиною для той воды живой, которая из глубины христианской души хочет устремиться в иную, лучшую область духа, и вопиет в своем журчании: «иди к Отцу», но прегражденная, мало-помалу оскудевает и превращается в болото. В нем чистая девственная кровь горела часто на ланитах, но только от молитвенного в духе горения, и не остывала, пока неудержимые потоки слез не напоили довольно души умиленной или обрадованной таинственными посещениями Духа Божия. Духоносный отец и руководитель Саввы умел употреблять всякий дар духовный, от Отца светов ниспосылаемый тому или другому из его учеников. Савва, по просвещению духовному, по воспитанию сердечному, по бдительности над собою, был призван Сергием к трудному деланию, к послушанию, которое нелегко приемлется смиренномудрыми иноками. Он был поставлен во пресвитера и назначен духовником. В высокой степени трогателен был он, когда в благоговейном страхе и слезах приносил бескровную жертву, и столько же назидателен, когда действовал в качестве духовнаго отца. Молчанием обучив себя бережливому, осторожному употреблению слова; в подвиге послушания, самоотвержения, борения с искушениями, изведав тайники собственной души, он явился таким судьей и целителем совести ближняго, что ищущие спасения скоро оценили в нем высокий дар назидания: не только иноки, но и миряне приходили к нему открывать язвы совести своей. Это возбуждало его к еще большим подвигам; подвиги еще более возвышали его дух, и из среды, богатой преуспевающими в духовной жизни людьми, он избран управлять обителью, когда преемник Сергиев, преподобный Никон возжелал работать Богу в уединении. Начальственная власть, принятая им, не возгордила его, а еще более смирила. При первой возможности он от нея уклонился. Тогда-то сие, во многом огне искушенное злато, Господь приемлет, чтобы соделать из него светильник высокий, способный далеко светить и многих освещать. Сын и брат великокняжеский, крестный сын преподобного Сергия, Георгий (Юрий) Дмитриевич, князь Звенигородский, часто посещая Сергия в его обители, по его, конечно, совету, избрал себе Савву в отца духовного. Пытливый дух молодого князя, его ум, просвещенный многим книжным учением (б), нашел себе полное удовлетворение в духовном руководителе своем, и он, наконец, решился, влекомый лю-бовию и жаждою духовною, не разлучаться с этим руководителем. Княжеския и семейныя обязанности не дозволяли ему ни совсем покинуть свой город, ни часто посещать Сергиеву обитель. Однажды, пользуясь пребыванием своим в соседственном Дмитрове, где княжил родной брат его Петр, он приглашает туда Савву и, при свидании, убедительно просит его прийти в Звенигород, найти место и устроить близ города обитель иночества. Благим сердцем отнесся ученик Сергия к благому желанию сына Димитрия Донскаго. Видно, и князь, и старец поняли, что иночество доброе спасительно не только для людей, ему себя посвящающих, но и для прочих, и что обители монашеские в русской земле должны гореть как светочи, при которых только и возможно православному народу со всею ясностию видеть и сознавать себя народом православным, сильным не столько внешнею силою знания и искусства, сколько всепобеждающею, всепокоряющею, всеспасающею верою. Савва подвигся, оставив, как Авраам, землю отечества духовнаго, для другой земли, ему, может быть, неизвестной, но которая была ему в совете Божием обещанною землею. Звенигород был в то время оплотом для Москвы при нашествиях врагов ея Литовцев и Поляков. Течение Москвы-реки от запада к востоку наводило их на этот город — щит столицы. Впереди его, на левом возвышенном берегу располагались военные сторожи. Обходя места окрест города, Савва поражен был благоуханием диких цветов и красотою местности Сторожевской, покрытой величественным лесом на горе, открытой по течению реки, совершенно уединенной, хотя и близкой к жилищам человеческим. Тут поставив принесенную им с собою икону Божией Матери, молитвою веры и любви положил он с надеждою начало будущей обители. Падал лес под секирами, устроились церковь во имя Рождества Божией Матери, келлии, а строитель жил в тесной пещерке. Распоряжался он и начальствовал так, как свойственно совершившемуся в любви ученику Христову: слово веления подкреплял действием примера. Предание сохранило ту черту его жизни, что он, к монастырю на крутую гору, носил воду на утружденных подвигами и летами раменах своих.

Не долго наслаждался монахолюбивый князь видом мирной деятельности в возникающей обители. Пронеслись военные слухи, военная труба огласила окрестности с соседственной горы, где было, под сению старинного Успенского собора, жилище княжеское. Скоро, как некогда двор обители Сергиевой, так теперь двор обители Саввинской наполнился людьми не в праздничных благолепных одеяниях того времени, а в железных доспехах ратных. Князь пришел просить благословения на далекий поход против Болгар на берегах Камы. — «Господь ти поможет, благоверный княже, — сказал ему Савва, — и врагов одолееши и благодатию Божию здрав возвратишися». Эти слова были не слова только благожелания, но и пророчества. В три месяца совершен благополучно отдаленный поход, взяты многие города, и, отягощенное добычею, возвратилось войско. Покрытый славою Юрий, приняв благодарность от государя брата, поспешил с благодарностью к Савве, и нетрудно угадать то чувство, с каким благоверный князь, после благодарственного молебствия, приложась ко кресту, целовал руку, через которую истекло на него благословение Божие. Смиренный старец, отклоняя от себя славу человеческую, говорил князю о своей духовной немощи, признавал победу наградою от Бога за любовь князя к нищим и убогим и от избытка сердца обильно льющимся словом поучал его добродетели.

Разделяя радость с семейством и подданными, Юрий Дмитриевич выражал ее обители в обилии своих приношений. Он давал своему отцу духовному на устроение монастыря и золото, и села с угодьями, и борти и бортниками, и свободу от дани и пошлин для живущих на монастырских землях, и право игуменскаго суда над ними. Наконец, усердием и щедростию Юрия, вместо деревяннаго, сооружен храм из белаго камня с позлащенною главою, освященный также в честь Рождества Божия Матери.

Супруга Юрия, Анастасия, дочь Юрия Святославича Смоленскаго, без сомнения, входила сердцем и трудами рук в заботы мужа о новой обители. В монастырской ризнице хранится, как сокровище, белая шелковая риза преп. Саввы, сходная с ризою пр. Никона, что сберегается в ризнице лавры (в). Легко догадаться, чья искусная рука выводила золотом, серебром и шелками струйчатые узоры по голубому бархату оплечья этой ризы. Мы знаем, что в старину русские княгини и княжны значительную часть своей тихой жизни отдавали женскому изящному рукоделью. Не удивительно, что юная княгиня Звенигородская в своем тереме, из котораго, над лесистым берегом реки, виднелась златоверхая обитель, готовила дорогия облачения для своего отца и богомольца игумена Сторожевского, мысленно вручая себя и все, что дорого ея чистому сердцу, святым его молитвам.

Обитель Саввы расцветала, украшалась, и далеко разносилась о ней и о нем добрая слава. Иноки стекались сюда, ища духовнаго руководства; князья, бояре и народ приходили искать себе утешения в молитве братии, назидания в их жизни, вразумления в мудрых советах настоятеля. Всех любезно приемля, он согревал сердца божественною любовию; но бодрствуя над другими, он постоянно и над собою бодрствовал. Опасаясь славы и счастия более, нежели в мире боятся унижения и бедствия, он уклонялся за версту от монастыря, к северу и там, в глубоком овраге (г), под сению густаго леса, ископав себе пещеру, предавался молитве и изливал потоки слезные, в покаянии, в умилении, в созерцании на земли жизни обителей небесных. Там большие камни, доныне видимые, были местом его отдохновения.

Телесная болезнь предварила подвижника об исходе души из претружденнаго тела. Братия, собранная около его одра, внимала в последний раз его отеческому слову. Этот мужественный борец и победитель во внутренней брани; инок, никогда не изменявший своему уставному правилу, поучал своих сынов о Христе хранить смирение, телесную чистоту и братолюбие; тут же изрек свою последнюю волю, покорно принятую всеми, чтобы настоятелем по нем быть избранному им самим из Среды его учеников и носившему тоже имя Саввы. В мире с совестию, в общении с Господом в Теле и Крови Его, любя и прощая, моляся и благословляя, отошел этот сын света к Светоначальнику Отцу.

Мирная кончина игумена Сторожевскаго последовала в 3 день декабря 1408 (6915) года. Она была кончиною отца среди детей. Много слез было пролито о нем. Братия обители оплакивали в нем своего кормника и учителя, князь Юрий Дмитриевич, княгиня Анастасия Юрьевна, их дети (д) — духовнаго отца, руководителя и друга, бояре — советодателя и заступника, жители Звенигорода и окрестностей — духовнаго светильника, озарявшаго целую страну.

Новопостроенный храм дал преподобному могилу (е).

Течение всей жизни св. Саввы простиралось лет на 80. Начав иноческий подвиг в числе первых учеников преподобнаго Сергия, он продолжал его около 60 лет, из которых последние 15 начальствовал; в Сергиевой обители, вместо Никона, около шести лет и на игуменстве Сторожевском восемь или девять (ж).

Обитель Сторожевская, почитая своего основателя, «яко жива суща» своим начальником, заступником, отцом, благоговейно, в течение веков, хранит его память, его заветы и события после его кончины, доказывающия, что от земли он преселился в обители святых Божиих человеков. Святость его была признаваема еще при жизни его. Как только пронеслась весть о его преставлении, окрестные жители понесли недужных своих в его обитель. Не прошло 25 лет, как различный явления благодатной силы стали более и более укреплять в православном народе веру к преподобному, доныне спасительно действующую.

Четвертый игумен обители Дионисий (около 1430 года) был из тех, которые уже не знали лица основателя обители. Ему-то и благоволил преподобный Савва явить лицо свое, яко лицо Божия угодника. Ночью, после обычнаго своего правила, Дионисий возлег почить от труда и узрел явившагося ему инока честнаго, благообразнаго, сединами украшеннаго, и услышал его говорящаго: «Дионисий, встань скорее, напиши образ мой на иконе». Дионисий вопросил его: «Кто ты, отче, и как имя твое?» Благолепный старец ответствовал: «Я Савва, начальник места сего». Дионисий воспрянул от сна и, призвав старца, именем Аввакума, который был одним из учеников преп. Саввы, спросил его: «Каков был наружным видом преп. Савва?» Аввакум стал описывать ему наружность своего учителя. Игумен сказал ему тогда: «Поистине, брате, таким, как ты описываешь, явился мне преподобный в эту ночь и повелел изобразить себя на иконе». Он поспешил написать икону преподобнаго Саввы, так как сам был иконописец. Можно догадаться, что эта самая икона стоит теперь в церкви преп. Саввы, над дубовым гробом, в котором находилось тело угодника Божия до открытия мощей. По сохранившимся чертам иконы — высокому челу, большим глазам, правильному облику лица, на котором видны следы возраста, труда и поста — можно несколько понять, почему те, которым он являлся по смерти, называли его благолепным (з). С этого времени начались чудеса и исцеления от гроба преподобнаго.

Игумен Дионисий II (1490 год), муж благочестивой жизни, был оклеветан пред великим князем Иоанном III некоторыми из братий. Иоанн, поверив клевете, велел игумену явиться к себе на суд. Когда возвестили Дионисию, он впал в глубокую печаль и просил заступления у преподобнаго Саввы, который в следующую ночь явился ему и роптавшим братиям. Игумена он утвердил в дерзновении и велел безбоязненно предстать к великому князю; а братиям сказал: «Для того ли вы оставили мир, чтобы с ропотом проходить подвиг иночества? Вы ропщете, а игумен о вас со слезами молится и бодрствует. Что же одолеет: ваш ли ропот или его молитва? Знайте, что в сердцах ропотливых не почиет смирение и оправдание Божие». Братия, восстав от сна, пересказывали виденное и когда явились к Иоанну, не могли ничего доказать и были пристыжены. Дионисий же с честию возвратился в монастырь.

Некий Иуда, одержимый духом злым, приведен был в обитель преподобнаго. Во время совершаемаго о нем молебствия он вскричал: «Люте мне, сгораю!» — и тотчас выздоровел. Когда спрашивали его, какая причина тому, что он вскрикнул, он отвечал: «Увидел я на гробе преподобнаго Саввы стоящаго благолепнаго старца. В его руке был крест, которым он осенял меня. От креста вышел огонь, котораго пламя опалило меня всего. Поэтому я вскричал, и прогнан от меня дух злый тем огнем». Это было, догадываться можно, при игумене Каллисте (1505 год).

Инок Саввинскаго монастыря долго был болен глазами, так что совсем не мог смотреть на свет. Однажды приступил он ко гробу святаго, припал со слезами, прося исцеления, и отер глаза свои покровом, бывшим на гробе. Один из братий, смотря на это, стал издеваться над больным, говоря: «Исцеления не получишь, а только песком глаза свои еще больше напорошишь». Но прикоснувшийся ко гробу с верою, получил исцеление болящим глазам своим, а ругатель поражен был внезапно слепотою и слышал голос, говорящий ему: «Ты обрел чего искал, чтобы чрез тебя и другие вразумились не смеяться и не хулить чудес, бывающих от Божия угодника». Тогда ослепленный со страхом великим и рыданием пал у гроба Саввы преподобнаго, просил и получил прощение, но не скоро, а после многих молитв, слез и покаяния.

Тати прокрались ночью в монастырь преподобнаго в намерении обокрасть церковь Рождества Богоматери и когда устремились к окну, которое над гробом преподобнаго, то представилась им как бы гора великая, на которую взойти им невозможно. Такой напал на них страх и трепет, что они ушли ни с чем. Есть известие, что впоследствии они омыли грех свой слезами покаяния.

Прибыл в обитель боярин Иоанн Иртищев. С ним был сын его, больной, котораго принесли на одре. От великой болезни он уже не мог и говорить. Иноки, сотворив о нем молебное пение, влили монастырскаго квасу в уста больного; больной тотчас проглаголал, освободился от недуга, вкусил хлеба от монастырской трапезы и выздоровел. Родитель его, чрезвычайно обрадованный, усердно благодарил Бога и взывал к его угоднику: «О преподобие отче! Имею в дому моем рабов и рабынь, одержимых различными недугами; верую, что если восхощешь, можешь и тех исцелить». Испросив у игумена монастырскаго квасу, он возвратился в дом свой с здравым сыном и приказал привести к себе одну из служанок, Ирину, глухую и слепую; влил ей кваса монастырскаго в уши и помазал им глаза ея. Ирине тотчас возвратился слух и зрение; все в ужасе дивились величию Божию. Призвал он также служителя Артемия, который семь лет одержим был глухотою; и этому влил в уши того же кваса, и этот исцелился. Привели слепую девицу Киликию; от помазания квасом прозрела и Киликия. Не квас сам по себе такия чудеса творил, замечает св. Димитрий Ростовский, а благословение и молитвы преподобнаго и великая вера боярина Иоанна. Чрез некоторое время и сам боярин Иоанн заболел; то же лекарство и его исцелило.

Игумен Саввинскаго монастыря Мисаил (около 1540 года) впал в тяжкую болезнь, потерял надежду на выздоровление и был действительно близ смерти. Однажды пономарь монастырский Гурий шел благовестить к утрени и, проходя мимо церковных дверей, встретил благолепнаго старца, который спросил его: «Как здравствует игумен ваш?» Гурий рассказал ему о болезни настоятеля. Благолепный старец повелел ему: «Иди и скажи ему, да призовет на помощь Пресвятую Богородицу и начальника места сего, старца Савву и получит здравие. Ты же, брате, отвори мне двери церковныя, чтобы мне войти в церковь». Гурий усомнился отворить двери прежде благовеста, но не дерзнул вопросить старца, кто он и откуда. Явившийся старец, не говоря ничего более, подошел к дверям церковным, которые сами собою отворились, старец вошел в храм. Гурий со страхом возвратился в келью к своему товарищу и упрекал его, говоря: «Почто не запер с вечера дверей церковных, вот я видел незнакомаго человека, который вошел отверстыми вратами в церковь». Товарищ с клятвой уверял, что запер крепко двери с вечера. Зажгли свечи, пошли к церкви, двери тщательно затворены и заперты, как товарищ Гурия затворил и запер с вечера. После утрени Гурий поведал всем виденное им и слышанное, и все говорили, что явившийся старец был преподобный Савва. Игумен, услышав об этом, велел нести себя ко гробу преподобнаго и, помолившись прилежно о своем исцелении Пресвятой Богородице и преподобному Савве, получил здравие.

Игумен Афанасий (1542–1550 годы) был муж благочестивый и крепко верующий. «Приспела память преподобнаго отца нашего Саввы, — говорит Маркелл, жизнеописатель преподобнаго, — келарь Геронтий взял благословение у игумена и пошел сказать, чтобы готовили такую-то пищу для братии в день памяти преподобнаго. Когда принесли большой сосуд с маслом, вдруг с потолка свалился деревянный брус прямо на сосуд и сосуд разбился. Келарь тотчас поведал о сем игумену Афанасию. Игумен вопросил его, нет ли в монастыре еще масла в других сосудах. Масло есть, отвечал келарь, но его слишком мало и никак не станет на пищу. Тогда игумен сказал ему: «Во всем этом, брате, нужно возлагать нам упование на Господа Бога и Его угодника, великаго, преподобнаго Савву, ибо он может и малое умножить. Ты пока вели готовить пищу, и что Бог даст, то и предложим братии на трапезе». Келарь пошел и велел готовить. Пищу приготовили, и на всякую снедь не только достало масла, но даже и оно оказалось в избытке, по молитвам преподобнаго Саввы чудотворца».

В другом рассказе повествуется о том же Афанасии, что однажды в великий пост предложил ему один князь (вероятно, Федор Дмитриевич Звенигородский, современный Афанасию) вкусить свежей рыбы. Афанасий уклонился к чревоугодию и вкусил рыбы. Тотчас же отнялись у него рука, нога и язык. Когда привели его ко гробу преподобнаго Саввы, он со многими слезами просил святаго простить ему грех. Милосердный Бог, ради своего угодника, даровал здравие игумену, уста его отверзлись, рука и нога утвердились. Прославив Бога и его угодника, Афанасий дал обет впредь никогда не нарушать поста. Во время сего игумена много совершалось чудес при гробе преподобнаго Саввы; и вероятно, сам описатель их Маркелл был свидетелем некоторых из них, ибо он при Афанасии был в обители преподобнаго Саввы, и здесь писал его житие, и составлял ему службу. Маркелл говорит, что и келарь Терентий исцелился однажды по молитвам преподобнаго от глазной болезни.

Чудодейственная целительная сила, истекавшая от гроба преподобнаго, его благотворный явления довольно рано убедили священноначалие церковное в том, что игумен Савва «божественнаго света светило незаходимое, чудес лучами всех просвещающее». Есть известие, что при игумене Каллисте (1505 год) у гроба преподобнаго служили молебны. В рукописи Троицкой лавры, писанной между 1534 и 1547 годами, значится, что третьяго декабря совершалась память преподобнаго Саввы. «В той же день, — сказано там, — Саввы Сторожевскаго: славословие». — В одной грамоте 1539 года Савва назван чудотворцем. В половине XVI века, по поручению Всероссийскаго митрополита Макария, инок Маркелл написал житие и службу преподобнаго Саввы. В этом жизнеописании преподобнаго Саввы и службе на день его памяти Маркелл употребляет выражения: святая рука, честные мощи, и упоминает о покрове: «иже есть на гробе святаго».

Наконец, в царствование Алексия Михайловича, при патриархе Иосифе, архимандрите Саввинском Гермогене, обрелись святыя мощи преподобнаго Саввы.

Этому предшествовало умножение чудес от преподобнаго. Так, в 1651 году Андрей Шахов, царский надсмотрщик за постройкою каменных стен монастырских, впал в лихорадку столь опасную, что отчаивался в своей жизни. Но ему во сне явился преподобный Савва и исцелил его. В том году Саввинский ризничий Филарет пересказал Шахову, что братия часто видит в монастыре преподобных Сергия и Савву, которые ночью ходят по кельям и будят братию к утрене. Одному каменщику монастырскому, унывавшему по случаю смерти матери, около того же времени явился ночью некий юноша и сказал, что он послан преподобным Сергием в монастырь преподобнаго Саввы помочь тому работнику и утешить его в горе. Много было и других чудес и явлений самого преподобнаго Саввы, то одного, то вместе с Сергием; — и это было пред самым обретением мощей преподобнаго.

Относительно самого царя Алексия Михайловича, который, с начала царствования своего, обнаруживал особенное усердие к обители Сторожевской, хранится в обители следующее предание: царь Алексий Михайлович, в свое декабрьское путешествие в монастырь, незадолго до открытия мощей, ходил на охоту в окрестные леса Звенигородские. Когда свита его рассеялась по лесу для отыскания логовища медведя и он остался один, медведь внезапно выбежал из лесу и бросился на него. Царь, видя невозможность защищаться, обрек себя на верную смерть. Вдруг около него явился старец и, с его явлением, зверь бежал от царя. Вопрошенный об имени, старец ответствовал, что его зовут Саввою и что он один из иноков монастыря Сторожевскаго. В это время собрались к царю некоторые из его свиты, а старец пошел к монастырю. Скоро пришел в обитель и сам Алексий Михайлович и спрашивал архимандрита о монахе Савве, думая, что это какой-нибудь еще неизвестный ему подвижник, поселившийся в монастыре. Архимандрит ответствовал, что в монастыре нет ни одного монаха, именем Саввы. Тогда царь, взглянув на образ преподобнаго, уразумел, что это был сам он, велел отслужить молебен и свидетельствовать гроб его.

Открытие мощей совершено торжественно, в присутствии государя, царицы Марии Ильиничны, патриарха, митрополита Новгородскаго Никона (будущаго патриарха), 19 января 1652 года. Мощи, обретенный нетленными после 245-летняго пребывания в земле, положены на правой стороне в соборе, у южных врат, ведущих к алтарю.

Сопровождавший Антиохийскаго патриарха Макария в Россию диакон его Павел говорит, что в 1656 году, празднуя воспоминание открытия мощей преподобнаго, царь Алексий Михайлович подвел Антиохийскаго владыку к раке преподобнаго, отворил ее и показал ему нетленное тело. Государь был поражен этим зрелищем и сказал: «Посмотрите, что за чудный цвет этого чела: самая естественная желтизна и крепость». Он присовокупил: «Когда я вынул святыя мощи из земли, чтобы переложить их в раку, я заметил, что выронил зуб, и до тех пор не успокоился, пока не нашел его. В промежуток этого времени я страдал от зубной боли. Отыскав потерянный зуб, я потер им больной свой зуб, и боль мгновенно прекратилась» (и).

В 1680 году, 7 сентября царь Феодор Алексеевич, исполняя обет родителя своего, переложил святые мощи в серебряную позлащенную раку, в которой и доныне они почивают. В 1847 году устроена над ракою новая сень из накладная) серебра, 17 июля 1847 года святыя мощи преподобнаго Саввы, по обнесении их в крестном ходе вокруг собора, поставлены под новою сению. Торжество перенесения и поставления их совершено Филаретом, митрополитом Московским и епископом Дмитровским Иосифом. День 17 июля после того присоединен к числу дней, празднуемых в обители. К этому дню вера сзывает многочисленных поклонников, или благодарящих преподобнаго за помощь в духовных и телесных нуждах, или просящих и ожидающих сей дивной помощи от богодарованнаго источника исцелений. — В этот день бывают трогательный минуты, когда в продолжение крестнаго хода между монастырем и новою обителью (i) при пещере преподобнаго, припев: «преподобие отче Савво моли Бога о нас», непрестанно повторяемый клиром и народом, разносится далеко по лесу, где стоят еще некоторые дубы, которые могли служить тению своею для преподобнаго. Но и кроме этого дня, по времени года особеннаго удобнаго для богомольцев, и других праздников обители, и в простые дни, и летом и зимою, в этой, от больших путей удаленной, обители находятся христолюбцы, по желанию которых гробовой иеромонах служит при мощах молебны, и ежедневно своды древняго храма оглашаются умилительными словами тропаря преподобному, в кратких чертах обнимающими великую духовную жизнь подвижника благочестия: «Пустыни явился еси доброе прозябение преподобие: от юности бо изволил еси чистое житие, духовному твоему учителю последуя, и того учением ум к небесным вперив, и стаду твоему премудр наставник показался еси. Тем и Христос, яко пресветла тя светильника, чудесы обогати: Савво, отче наш, моли спастися душам нашим».

а) Из слова м. Филарета на освящение храма препод. Михея, ученика препод. Сергия.

б) Таким князь Юрий изображен в послании к нему препод. Кирилла Белозерского.

в) Видно, что Юрий и Анастасия в одно и то же время послали одинаковые облачения в две обители, которым благотворили.

г) По оврагу течет к монастырю речка Развадьня, впадающая в Москву-реку.

д) Князь Юрий родился в 1374 году, следовательно, ему было в эпоху открытия Саввина монастыря 24 года, а при кончине преподобнаго 33 года; скончался в 1434 году, в супружестве имел княжну Анастасию, дочь Юрия Святославича Смоленского; она скончалась в 1422 году. Дети: Василий Косой, Дмитрий Шемяка и Дмитрий Красный.

е) Место ея видно в юго-западном углу.

ж) Преподобный Савва был одним из первых учеников преподобнаго Сергия, следовательно, пришел в Троицкий монастырь около 1340–1350 года. Если он при вступлении в иноческую жизнь имел около 15–25 лет, то при кончине пр. Сергия в 1392 году ему было более 60 лет; игумен Сто-рожевской обители сделался он, имея 70 лет, и скончался в 1407 году, приближаясь к 80-летнему возрасту.

з) Икона имеет 1 арш. 3 вершка вышины и 1 арш. ширины.

и) В 1812 г., с 31 августа до 15 октября, французский отряд занимал Звенигород и монастырь, грабительствуя; но в соборной церкви никаких не сделано похищений и повреждений; св. мощи остались неприкосновенными. Предание говорит, что начальник, Евгений Богарне имел ночное видение, после котораго он запер церковь, запечатал ее своею печатью и приставил к дверям военную стражу из 30-ти человек.

i) Устроенной иждивением Павла Григорьевича Цурикова.

Л. А. Мей ИЗБАВИТЕЛЬ Поэма

Талантливый и забытый ныне Лев Александрович Мей создал поэму под названием «Избавитель», которая была необычайно роскошно иллюстрирована цветными рисунками художника Николая Самокиша в неорусском «васнецовском» стиле в знаменитом издании Н. И. Кутепова «Великокняжеская, царская и императорская охота на Руси» (1892–1911). Самокиш во всех четырех томах «Царской Охоты» создал 173 иллюстрации! В наши дни это издание считается одним из самых дорогих на аукционах русских книг XIX — начала XX века.

Главной работой Самокиша стало оформление легенды-истории о спасении царя Алексея Михайловича преподобным Саввой Звенигородским.

Поэма Л. Мея подвигла художника на создание самостоятельной лицевой рукописной книги, в которой присутствуют уникальные инициалы, заставки, миниатюры и маргиналии — заметки-рисунки.

Для «Избавителя» были нарисованы 15 миниатюр-иллюстраций. Среди них изображения зверей, включая медведя, вид на Саввино-Сторожевский монастырь, интерьер храма обители с иконой старца Саввы, царский выезд в Звенигород на охоту, приготовления к охоте, а также поединок царя с медведем, чудесное спасение от зверя, монастырская братия и семья государя Алексея Михайловича.

Некоторые рукописные буквенные инициалы Самокиша явно напоминают о традиции Андрея Рублева в оформлении старинных книг.

«Избавитель», иллюстрированный Н. С. Самокишем, выходил также и отдельным изданием.

Как любил Государь, православный Царь,

Алексей-Государь свет Михайлович,

Как любил Государь — больно жаловал

Ту потеху свою государскую,

Ту охоту свою соколиную;

Да любил Государь позабавиться —

Заоблавить в дуброве сохатого,

Аль расправить плечо неподатное

И медведя поднять на рогатину…

Вот и было к весне, о Грачевнике,

Приезжал Государь со боярами

В свою отчину, город Звенигород —

Помолиться Святому угоднику;

В келью стал к самому настоятелю…

Будет так, о полудне, на третий день,

Мужичок и приходит к келейнику:

«Обошел я медведя для батюшки,

Для Царя Алексея Михайловича,

Там и там: матерой, да породливый,

Только Царской руке и угодливый».

Доложили Царю — усмехается,

А с самим собой думу думает:

«Аль пойти — в одиночку помериться,

В молодецкой удаче провериться».

И пошел… За плечами рогатина,

А у пояса нож златокованый…

И пошел монастырскою пущею…

Видит — тропка проложена по снегу,

И промерзлые сучья надломаны —

«Быть сюда!» И пошел, не задумавшись,

По тропе снеговой, меж березами.

Что ни шаг, то нога оступается,

В снег уходит глубоко, а охабень[2]

Заметает сугробы, а инеем

Вся бобровая шапка осыпана…

Засветилась полянка… Под соснами

Куча хвороста снегом надавлена,

Белый пар так и валит в отдушины;

Тут берлога… И Царь сноровляется:

У рогатины жало осматривал,

Поясок свой шелковый подтягивал,

С плеч спускал соболиный свой охабень.

И задумал загадку мудреную:

«Быть — не быть, а свалить косолапого…

Не управлюсь — и Русь не управится,

А управлюсь — навеки прославится».

И поднял он корягу из-под снега

И ударил корягой по хворосту:

И медведь заревел, индо дерево

Над берлогой его закачалося;

Показал он башку желтоглазую,

Вылез вон из берлоги с оглядкою,

Дыбом встал и полез на охотника,

А полез — угодил на рогатину.

Под косматой лопаткою хрустнуло,

Черно-бурая шерсть побагровела…

Обозлился медведь, и рогатину

Перешиб пополам, словно жердочку,

И подмял под себя он охотника,

И налег на него всею тушею.

Не сробел Государь, руку к поясу —

Хвать!., ан нож-то его златокованый

И сорвался с цепочки серебряной…

Воздохнул Государь — и в последнее

Осенил он себя Крестным знаменьем…

Вдруг скользнула с плеча его Царского

Стопудовая лапа медвежая;

Разогнулися когти и замерли,

И медведь захрипел, как удавленный,

И свалился он на бок колодою…

Глянул Царь — видит старца маститого:

Ряса инока, взгляд благовестника,

В шуйце крест золотой, а десницею

Опустил он топор окровавленный…

Поднялся Государь — нету инока;

Как во сне приходил — и никем-кого

На полянке и между деревьями,

Только зверь околелый валяется, И башка у него вся раскроена.

Постоял Государь, поглядел кругом

И пошел в монастырь, призадумавшись.

А пришел, все сказал настоятелю

И велел привести честных иноков

Перед очи свои Государевы.

Все пришли, а его избавителя

Между честными старцами не было.

Царь и крепче того призадумался:

«Помощь свыше, десница Господняя!» —

Молвил он и пошел в церковь Божию.

Там на Царское место, у клироса,

Становился и начал молитися

Перед образом светлым Угодника;

Да как глянул на лик Преподобного —

Так и пал на чело свое Царское:

Понял — кто был его избавителем.

На другой день за ранней обеднею

Отслужил он молебен Угоднику

И вернулся к Москве белокаменной.

А вернувшись к Москве белокаменной,

Ко Двору своему златоверхому,

Приходил Государь — не откладывал —

В терема к Государыне ласковой,

Что к своей ли Наталье Кирилловне,

Слезно с ней обнимался-здоровался.

И сажал Государь, ухмыляючись,

На колени меньшого Царевича

Государя Петра Алексеича,

Целовал, миловал, приговаривал:

«Ох, ты, дитятко, сердце строптивое!

Спозаранок в тебе, мое дитятко,

Расходилася кровь богатырская —

На румяных щеках заалелася,

В соколиных очах загорелася…

Подрастешь ты, случится безвременье:

Разобидят завистники-недруги,

Аль наступят на Русь, на кормилицу,

И пойдешь ты войною на ворогов, —

Не надейся на силу могучую,

А надейся на милость Господнюю

Да попомни ты слово отцовское:

Охраняют Святые Угодники

И Господь благодатью пожаловал

Дом честной Пресвятой Богородицы,

Вседержавную Русь — православную».

Герцог Георгий Лейхтенбергский СЕМЕЙНОЕ ПРЕДАНИЕ

Этот необычный рассказ написан потомком реального участника событий, приемного сына Наполеона Бонапарта — принца Эжена (Евгения) Богарне. Он основан на семейном предании, передававшемся из поколения в поколение в семье герцогов Лейхтенбергских.

Существуют и другие версии событий, например, связанные с тем — где явился преподобный Савва Сторожевский генералу Богарне: в полевой палатке или в келье Звенигородского монастыря. Мы предлагаем читателю эту версию, тем более что она изложена в достаточно интригующей и доступной литературной форме.

Текст истории публиковался на страницах журнала «Русская старина» (№ 3, 1914). Здесь мы предлагаем его с сокращенной первой частью (о временах царя Алексея Михайловича) по отдельному изданию, вышедшему почти одновременно: Герцог Г. Лейхтенбергский. Семейное предание. СПб., 1914. Текст дается в современной орфографии и редакции.

Автору данной книги приятно отметить, что копия этой публикации начала XX века была прислана ему от матушки Елизаветы, в миру — герцогини Лейхтенбергской, ныне — монахини православного монастыря в местечке Бюси-ан-От, во Франции. К тексту прилагались слова: «Хочу Вас порадовать, что получила копию нашего семейного предания, составленного моим дедушкой, герцогом Георгием Лейхтенбергским, которую прилагаю к настоящему письму… Узнав об этом семейном предании, я была поражена тем, что мой предок Евгений де Богарне получил такое откровение, глубоко запечатлевшееся в его душе. С тех пор я горячо желала приехать когда-нибудь в Россию и поклониться святым мощам прп. Саввы». Сетуя на некоторые неточности в современных российских публикациях о произошедшей в 1812 году истории, а также и обнародования текстов воспоминаний потомков герцога, матушка добавляет: «Надеемся, что историческая правда будет восстановлена».

Надежда об исторической правде подвигла и нас на публикацию этого предания в данной книге.

Настала тяжелая для России година нашествия двунадесяти языков, началась Отечественная война. Прогремел Бородинский бой, запылала Москва, потянулись во все концы матушки России обозы спасавшихся от француза жителей Белокаменной.

31 августа 1812 года к высоким, усиленным башнями, зубчатым стенам Саввино-Сторожевского монастыря, расположенного на возвышенном берегу Москвы-реки, после небольшой перестрелки с казаками подошел отряд неприятельских войск: то был авангард 4-го корпуса «великой армии», состоявшего под начальством вице-короля Итальянского, принца Евгения Богарне, пасынка и приемного сына Наполеона.

После Бородинского сражения 4-й корпус, простояв 28 и 29 августа в Рузе, которую авангард его и мародеры, несмотря на сопротивление жителей, жестоко разграбили, выступил оттуда 30-го, следуя к Звенигороду по большой дороге вдоль левого берега реки Москвы, продолжая, как и до Бородина, составлять левую из трех колонн «великой армии».

От Рузы до Звенигорода более 40 верст расстояния; следовательно, штаб корпуса с принцем Евгением, двигаясь не спеша, прошли этот путь в два перехода, и между Рузою и Звенигородом вице-король, несомненно, должен был иметь где-нибудь ночлег; где точно — к сожалению, нам установить не удалось.

Мы знаем только, что 29 августа он еще был в Рузе, где была дневка, и оттуда сохранились письма к его жене, а 31-го он ночевал в Саввином монастыре; следовательно, ночь с 30 на 31-е августа он провел где-нибудь между этими двумя пунктами, и, вероятно, на биваке. Предание, по крайней мере, упоминает, что всё последующее случилось в палатке.

Занимаясь вечером в ней, гласит оно, принц вдруг видит, как приподнимается полог палаточной двери и входит почтенный на вид старец в монашеской одежде, с длинной седой как лунь бородой. «Прими меры, чтобы охранять мой монастырь от разграбления, и тогда ты будешь одним из немногих, которые возвратятся на родину свою здравыми и невредимыми, а потомки твои будут служить в России». Сказав это, старец исчез[3].

Опомнившись от удивления, принц стал протирать себе глаза, думая, что заснул и все это было сном; потом вышел из палатки и строго спросил часового, стоявшего у его дверей, почему он впускает без доклада посторонних лиц? Солдат бессмысленно поглядел на своего начальника и ответил, что он никого не пропускал, да никто и не подходил к палатке. И даже угроза посадить его под арест, если он не сознается и не скажет правды, не могла заставить его изменить свое показание. Задумался тогда принц, и решив, что все это сон, он никому не сказал о причине своего гнева на часового, пошел в свою палатку и крепко, мирно заснул.

На утро следующего дня авангард корпуса, с адъютантом принца — Лабомом (Labaume) во главе, подступил к Сторожевскому монастырю и, войдя в него, застал там, кроме инока, открывшего ворота, еще только четырех старцев, молившихся в церкви у раки святителя и почивших настоятелей монастыря. На требование незваных гостей открыть свои тайники и выдать продовольствие старцы отвечали, что сами они бедны, едят такую пищу, которую и солдаты французские, вероятно, отказались бы получать, сокровищ у них никаких нет, кроме их церкви и гробницы их святых, и молили оставить им эти святыни, что и было им обещано. В это время прибыл и сам принц Евгений со своим штабом (Labaume. Campagne de Russie. Livre V, page 156).

Войдя в церковь (или, по другому варианту, идя к ней по коридору), принц остановился, пораженный, перед изображением старца с длинной белой бородой, в котором узнал своего ночного посетителя! На вопрос его, через переводчика: «чей это портрет», старцы ответили, что это — образ и изображение покровителя монастыря св. Саввы, бывшего некогда иноком их обители.

Удивился тогда принц и, вспомнив вещие слова, тотчас же велел приставить к монастырским воротам часовых, и никого, кроме чинов штаба, туда не пускать и принять строгие меры для наблюдения за тем, чтобы не было никакого грабежа, обид и утеснений обители.

А на следующее утро, приветливо простившись с монахами и оставив караул для охраны их монастыря, он двинулся в дальнейший путь к Белокаменной. И пока, вероятно, эта местность входила в район его корпуса, караул оставался там и охранял монастырь. Таким образом, пожелание ночного посетителя было исполнено. Так говорит предание.

А вот что добавляет в лице Лабома история. Один из схимников, живущий в убогой землянке, ободренный любезным обращением Лабома, сознался ему, что говорит по-французски и вступил с ним в разговор. При этом на вопрос посетителя схимник рассказал следующее:

«Французы в громадных силах пришли в русские владения, пришли разорять нашу родину и уже подошли к святому нашему городу, сердцу государства и источнику нашего благосостояния; но они не знают нашего характера и думают, что мы склоним шею под ярмо и что, поставленные в необходимость выбирать между нашими домами и нашей свободой, мы, как уже другие народы, предпочтем влачить оковы, отказавшись от нашей народной гордости, составляющей силу всякого народа. Но нет, Наполеон ошибается: мы слишком просвещены, чтобы ненавидеть его тиранство, и недостаточно развращены, чтобы предпочесть рабство свободе. Напрасно он надеется понудить нас силою своих несметных армий заключить мир; и тут он ошибается: народ наш кочевой, и сильные царства нашего, имея возможность переселять целые народности, прикажут своим крестьянам бежать в пустыни и дебри, чтобы избежать нашествия и даже, если нужно, уничтожать города и села, скорее, чем отдать их истинному варвару, власть которого нам ненавистнее самой смерти.

Мы знаем также, продолжал он, что Наполеон очень сильно рассчитывает на прежние препирательства между монархом и дворянством; но любовь к родине заглушает все прежние несогласия: он еще надеется вооружить народ против дворян: тщетные старания! Народ, по вере своей, должен подчиняться господам своим и не поверит обманчивым обещаниям того, кто жжет его избы, убивает детей, опустошает нивы и оскверняет храмы; впрочем, не вся ли Европа имеет перед глазами разительные примеры его хитрости? Испания поверила в искренность его союза, и теперь она — одно громадное кладбище! Короновавший его первосвященник, посадивший скромного гражданина на первый в мире трон, получил ли что в благодарность за этот венец? Суровый плен! А ваша родина, которая нам, иностранцам, кажется забывшей породу св. Людовика, какую награду получила она за свою покорность? Лишь постоянные новые налоги для оплачивания царедворцев или для удовлетворения роскоши семейства, жадного на удовольствия. Сверх того у вас бесчисленные изгнания, тайные казни, даже сама мысль ваша окована; целые поколения людей поглощены войной, и матерям вашим остается, наконец, только проклинать свою плодовитость. Вот, сказал мне этот почтенный старец, положение, в которое поставил вас тиран; тиран тем более пустой и противный, что, родившись в темной среде, имея ли одного слугу, он ныне желает покорить под свои ноги весь мир, желает даже королей заставлять ожидать в своей передней. Ах! если бы я не боялся оскорбить величие нашего монарха, которого мы любим, как и он нас, я бы провел параллель между вашим императором и нашим… Но такое сравнение показало бы лишь разительную противоположность и значило бы противополагать преступление добродетели».

Затем схимник рассказал французу про пребывание Императора Александра Павловича в Москве, про энтузиазм, проявленный дворянством на его призыв к защите родины, про письмо митрополита Платона и про священную хоругвь Св. Сергия Радонежского, подаренную им армии (ополчению) и пр. Все это глубоко поразило Лабома, и он «проникся уважением к нации, проявляющей в несчастии столько величия, и сам себе говорил: непобедим тот народ, который, оставаясь твердым в своей нравственности, не падает духом при виде опасности и в сохранении своей веры и обычаев видит собственное свое спасение».

«На следующее утро очень рано мы покинули этот монастырь. Удаляясь, я оглянулся назад и увидел, как первые лучи восходящего солнца осветили верхушки этих высоких стен, долженствовавших ограждать мир и тишину, и которые вместо этого после отъезда нашего подверглись ужасному грабежу»[4].

Так совпадают в этом случае предание и история в отношении наружных фактов. Остальное известно: принц Евгений действительно один из немногих благополучно возвратился во Францию из гибельного похода, перенеся все ужасы отступления, и первая часть предсказания таинственного старца таким образом оправдалась.

Что касается второй части, то, казалось бы, обстоятельства того времени, и при тогдашней политической обстановке она имела весьма мало шансов оправдаться. Но случилось иначе.

После отречения Наполеона в Фонтенбло в марте 1814 года принц Евгений, сдав, на основании мирного договора с союзниками, Италию австрийцам, прибыл уже как частное лицо в Париж и Малмезон и здесь, у изголовья смертельно заболевшей матери своей, впервые встретился с Императором Александром I, которому очень понравился.

Их притягивали друг к другу взаимные симпатии, которые еще усилились во время Венского конгресса, где Александр Павлович не только поддерживал интересы принца и его семейства перед не расположенным к ним конгрессом, но и тесно с ним подружился: ежедневно можно было видеть обоих друзей гуляющими пешком в статском платье по улицам Вены или катающимися верхом в Пратере. Благодаря дружбе Александра судьба принца Евгения на конгрессе устроилась: он получил признание права на какое-нибудь княжество, в возмещение потерянной для него Италии. Тогда тесть его, король Баварский, предложил ему во владение, за предоставленную ему конгрессом сумму, княжество Эйхштедтское в Баварии, с титулом «герцога Лейхтенбергского» и прочими прерогативами.

Герцог Евгений Лейхтенбергский, поселившись в Баварии, не вмешивался более в политику и только при проездах Императора Александра I через Германию иногда виделся с ним. В 1823 году принц, всеми оплакиваемый, скончался в Мюнхене, и его царственный друг прислал вдове его прочувственное письмо, весьма лестное для памяти покойного.

В другом месте мне, может быть, придется выяснить отношения между Александром и Евгением, а теперь остается сказать следующее.

Старший сын последнего, герцог Август Лейхтенбергский, пробыв пять месяцев в супружестве с королевой португальской, донной Марией да-Глория, скоропостижно скончался от крупозной ангины, и единственным представителем герцогов Лейхтенбергских оказался его брат, герцог Максимилиан[5].

Этот-то герцог Максимилиан, вступив в брак с дочерью Императора Николая Павловича, великой княжной Марией Николаевной, по желанию своего царственного тестя переселился в Россию, будучи причислен к Императорскому российскому дому. После кончины герцога Максимилиана княжество Эйхштедтское, по желанию Николая Павловича, было продано баварскому правительству, и внуки принца Евгения стали чисто русскими, будучи все уже православными. Так исполнилось вещее пророчество Св. Саввы.

Я не знаю, не помню, от кого я впервые в детстве слыхал это предание, но знаю, что и у других членов семьи нашей оно сохранилось в общих чертах именно в приведенной выше форме. Говорят, оно до настоящего времени сохранилось и в преданиях Саввино-Сторожевского монастыря.

Странным может показаться лишь то, что ни сам принц Евгений в своих письмах, ни лица его свиты в своих воспоминаниях не упоминают об этом эпизоде, о котором говорит, кажется, только один француз, барон де-Бай, в одном из своих современных сочинений.

Не нашел я ни слова об этом и в большой переписке жены принца Евгения, принцессы Августы-Амалии, женщины в высокой степени верующей, и которая, надо думать, не преминула бы записать такой странный случай, разве что, будучи ревностной католичкой, находила неуместным вспоминать о православном святом.

Сам принц Евгений, как большинство французов времен революции и Первой Империи, едва ли был глубоко верующим человеком. Молчание его остается, следовательно, объяснить тем, что поверить видению ему было слишком трудно, а с другой стороны, реальность его была, вероятно, настолько велика и настолько подтвердилась виденной в монастыре иконой, что и совершенно отрицать его он не был в силах и поэтому ограничился тем, что рассказал, может быть, про этот случай только своим родственникам, детям и, может быть, лицам свиты, не желая подавать виду, что придает, или действительно не придавая ему особенного значения. Только сыну его, и в особенности внукам и правнукам, пришлось неоднократно вспоминать о необъяснимом видении, столь странно оправдавшемся.

ВНУТРЕННИЙ СКЛАД МОНАСТЫРСКОГО БЫТА НА РУСИ

Эта интересная и доходчивая для современного читателя публикация сделана по изданию: История Русской Церкви. Приложение. И. К. Смолич. Русское Монашество. Возникновение. Развитие. Сущность (988—1917). М.: Церковно-научный центр «Православная Энциклопедия», 1997. Автор — известный церковный историк, писатель, русский эмигрант начала XX века. Книга была написана им во время пребывания за рубежом.

По уставу, настоятель монастыря в XVI–XVII вв., как и раньше, в XIV и XV столетиях, избирался братией и утверждался епархиальным архиереем в так называемых ставропигиальных (подчиненных непосредственно Патриарху. — К. К.) монастырях, находившихся в юрисдикции патриарха, выбор настоятеля подлежал патриаршему утверждению. При выборе учитывались не только личные заслуги кандидата, строгость его жизни, образование, но и другие обстоятельства: боярское происхождение, способность к управлению имениями. Сохранилось несколько интересных документов, из которых видно, что, выбирая нового настоятеля, братия заключала с ним нечто вроде договора, или, лучше сказать, братия предъявляла ему свой «приговор», который он должен был подписать и впоследствии следовать ему. Часто настоятель был выходцем из другого монастыря. Во 2-й половине XVI и в XVII в. выборы настоятеля братией стали редкостью, обычай этот сохранился лишь в дальних или маленьких обителях. В больших и богатых, а также во всех московских монастырях настоятели назначались по указанию и по воле царя или патриарха. Такого рода вмешательство светской власти во внутреннюю жизнь монастырей случалось и раньше, во времена великого князя Василия III (1505–1533), но особенно укоренилась эта практика при царях Иване IV (1547–1584) и Алексее (1645–1676). Стоглав (глава 86) говорит об этом так: настоятель назначается митрополитом или епархиальным архиереем по прошению братии, с согласия царя. Из множества житий видно, как часто основатели монастырей назначались митрополитом, а впоследствии патриархом.

Хотя упомянутые выше уставы указывают монастырской братии на необходимость послушания воле игумена, в то же время они определенным образом ограничивают власть и инициативу настоятеля; ограничивается эта власть собором монастырских старцев — советом наиболее опытных пожилых монахов, обычно из 12 человек. В уставе Евфросина этот собор вовсе не упоминается, напротив, в уставе прп. Иосифа собору монастырских старцев отводится важная роль в управлении обителью (главы 13 и 14). Из этих глав видно, что институт соборных старцев действовал параллельно с волей и властью игумена. Строго говоря, собор пока не ограничивал власть настоятеля, но в вопросах монастырской дисциплины имел почти такие же права, как и настоятель, ибо прп. Иосиф предоставляет собору право наказывать братий за нарушения устава и вообще осуществлять надзор за его соблюдением. Эта «конституционная» черта еще резче выразилась в уставе прп. Герасима Болдинского; как уже сказано, по этому уставу соборные старцы могли делать замечания и выговоры настоятелю. О праве соборных старцев указывать настоятелю на его ошибки говорится и в уставе архиепископа Макария, составленном для Свято-Духовского монастыря. Повиновение монаха настоятелю — это нечто совсем иное, чем безусловное послушание инока своему старцу. Может быть, это и было причиной того, что в XVI–XVII вв. старчество не нашло широкого распространения (особенно в киновийных монастырях).

Уравнение в правах настоятеля и соборных старцев несло в себе зародыш раздоров. Мы знаем немало примеров, когда игумен, пытавшийся бороться с нарушениями аскетических требований монастырского устава, терпел поражение, натолкнувшись на сопротивление братии, не желавшей следовать указаниям игумена и отказываться от своих противоречащих уставу привычек. Старец Паисий Ярославов, несколько лет управлявший Троице-Сергиевым монастырем (1479–1482), был вынужден сложить с себя сан настоятеля и возвратиться в белозерские леса. Старец Артемий смог управлять этим монастырем лишь полгода (1551), а затем из-за непослушания монахов сложил с себя настоятельский сан. Прп. Иосиф тоже вынужден был ссориться с братией. Митрополит Даниил (1522–1539) в пору своего настоятельства в Иосифовом монастыре, через несколько лет после кончины Иосифа, тоже испытывал трудности в отношениях с братией и даже составил особое сочинение, в котором объяснял братии основы общежития и оправдывал свои распоряжения. О непослушании братии упоминают почти все сочинения, в которых речь идет о негативных явлениях в монастырской жизни XVII в. Замена выборов настоятеля его назначением, что стало обычным делом в XVII столетии, разумеется, упрочила его положение внутри монастыря, отчасти и за счет соборных старцев.

В соборе монастырских старцев, обычно состоявшем из 12 человек, участвовали не только старейшие иноки монастыря, но и те монахи, которые несли определенные послушания по управлению монастырем. В первую очередь это был келарь. Его положение в монастыре было особенно ответственным и высоким, в его руках находились все дела, связанные с внутренним монастырским хозяйством, а если у монастыря были земельные владения, то и общий надзор за ними. В связи с таким надзором у келаря (уже с конца XV в.) была судебная власть над монастырскими людьми и монастырскими крестьянами, которую он осуществлял либо сам, либо через своих представителей. В митрополичьей уставной грамоте (около 1500 г.) келарь упоминается сразу вслед за игуменом. Документы Троице-Сергиева монастыря, относящиеся к 1495–1505 гг., говорят о том, что келарю вверено было управление монастырскими имениями, он занимался также приобретением новых имений, обменом и продажей старых. На документах Троице-Сергиева монастыря, касающихся управления или хозяйственных дел, в XVI в. ставилась даже особая келарская печать. Во 2-й половине XVII в. келарь Троице-Сергиева монастыря был одновременно дьяком Монастырского приказа. В больших монастырях всегда была должность келаря. В уставе прп. Иосифа келья келаря указывается в качестве места для проведения совещаний по самым важным делам. В царском указе суздальскому Спасо-Евфимиеву монастырю (1640) очень подробно перечисляются все обязанности келаря: управление внутренним хозяйством и монастырскими владениями, хранение монастырской казны, выдача и прием денег, надзор над своевременным поступлением оброка и исполнением всех повинностей монастырскими крестьянами, надзор над ведением монастырских расчетных книг, судебная власть над монастырскими людьми и монастырскими крестьянами, представительство монастыря в государевых приказах и присутственных местах и т. д.

Во 2-й половине XVI и особенно в XVII в. широко распространена была приписка малых и бедных обителей к большим и богатым монастырям — так называемые приписные монастыри; делалось это малыми обителями для улучшения своего хозяйственного положения и для того, чтобы стать под покровительство влиятельного монастыря, который стремился распространить свои привилегии и на приписанные к нему монастыри. Келарь главного монастыря был лицом, которому принадлежала административная и судебная власть в приписных монастырях, более того, к нему от настоятелей приписных монастырей переходило и право духовного суда.

Собственно ведение монастырского хозяйства — погреб, амбары, кухня, конюшни, скотный двор — возлагалось на эконома, или ключника, он был ближайшим помощником келаря, которому и подчинялся. Это был пожилой, маститый монах, который избирался братией для этого послушания на определенный срок; вероятно, он тоже входил в число соборных старцев. Ему в свою очередь подчинялись монахи, отвечавшие за разные отрасли монастырского хозяйства: подключник, ведавший погребами и складами, хлебник, трапезник, конюший, ризничий, часто вместе с подризничим и т. д. Для управления монастырскими владениями у келаря тоже был целый штат помощников: подкеларник, посельские старцы, или приказчики. В больших монастырях число монахов, находившихся на определенных службах, было достаточно велико. Например, в XVII в. в Со-лотчинском монастыре (Рязанский уезд) их было не менее 46, в Савво-Сторожевском монастыре — 51, часть из них выполняла разные послушания, в том числе и связанные с богослужением.

В духовном окормлении братии ближайшим помощником настоятеля был духовник монастыря, а в некоторых обителях еще и духовные старцы; духовные старцы были наставниками и духовными отцами послушников и новоначальных иноков. Богослужение совершали в монастырях лишь иеромонахи и иеродиаконы; приходские священники (белые попы, или бельцы) служили лишь в женских монастырях, как это установлено было Соборами 1503 и 1551 гг. За уставное совершение служб отвечал экклесиарх (уставщик), это был пожилой монах, искушенный в знании типикона (устава); ему помогали канонарх (головщик) — в больших монастырях было одновременно два или три канонарха, — а также псаломщик, парамонарь (пономарь); были еще будилыцик — монах, который будил братию на ночные богослужения, свечник, или свечной старец, — монах, который распределял свечи для богослужений (например, в Страстную седмицу), церковный надзиратель, или церковный старец, который следил за благочинным поведением братии во время богослужения и за соблюдением чистоты в храме, просвирник, звонарь.

Ясно, что число монахов, занятых определенными послушаниями, в больших и малых монастырях было разным; в общежительных монастырях, особенно если они владели обширными вотчинами, довольно многие монахи заняты были в различных отраслях хозяйства. Если их к тому же посылали управляющими или надзирателями в дальние деревни или на предприятия (на мельницы, солеварни, рыбные тони, на вырубку леса), то они совершенно отрывались от внутренней жизни монастыря; хотя они по-прежнему крепко были привязаны к монастырю, но эта связь носила уже не духовно-религиозный, а чисто земной характер — заботы и попечения об управлении монастырским хозяйством. В маленьких монастырях и пустынях в целом духовный уровень был выше и уставные правила нарушались реже, хотя обобщать это утверждение нельзя. Сама структура монашеского и монастырского быта несла в себе зародыши обмирщения, и возвышаться над общим духовным уровнем могли лишь отдельные подвижники.

Василий Великий ИЗ ПОДВИЖНИЧЕСКИХ УСТАВОВ ПОДВИЗАЮЩИМСЯ В ОБЩЕЖИТИИ И ОТШЕЛЬНИЧЕСТВЕ

Глава 18

К соблюдающим подвижническое правило в общежитии

В сказанном пред сим рассуждали мы, сколько было можно, о подвижнике, взятом отдельно и возлюбившем жизнь одинокую: как ему, приобучая душу к доброму и направляя тело к должному, можно напечатлеть в себе для нас образец совершенного любомудрия. Но поелику большая часть подвижников живут обществами, изощряя друг в друге мысли об усовершении себя в добродетели и чрез взаимное сравнение того, что делает для сего каждый, возбуждая себя к преспеянию в добром; то почли мы справедливым и им предложить словесное увещание. А прежде всего, выразумев великость и важность того блага, какое усвояют себе, должны они так принять сие увещание, чтобы показать в себе усердие и тщательность, достойную добродетели, в какой упражняются.

Итак, во-первых, возлюбив общение и совокупную жизнь, возвращаются они к тому, что по самой природе хорошо. Ибо то общение жизни называю совершеннейшим, из которого исключена собственность имущества, изгнана противоположность расположений, в котором с корнем истреблены всякое смятение, споры и ссоры, все же общее, и души, и расположения, и телесные силы, и что нужно к питанию тела и на служение ему, в котором один общий Бог, одна общая купля благочестия, общее спасение, общие подвиги, общие труды, общие венцы, в котором многие составляют одного, и каждый не один, но в радость многих.

Что равняется сему житию? Но что и блаженнее оного? Что совершеннее такой близости и такого единения? Что приятнее этого слияния нравов и душ? Люди, подвигшиеся из разных племен и стран, привели себя в такое совершенное тождество, что во многих телах видится одна душа и многие тела оказываются орудиями одной воли. Немощный телом имеет у себя многих состраждущих ему расположением; больной и упадающий душою имеет у себя многих врачующих и восстановляющих его. Они в равной мере и рабы и господа друг другу, и с непреоборимою свободою взаимно оказывают один перед другим совершенное рабство, — не то, которое насильно вводится необходимостью обстоятельств, погружающею в великое уныние плененных в рабство, но то, которое с радостию производится свободою произволения, когда любовь подчиняет свободных друг другу и охраняет свободу самопроизволом. Богу угодно было, чтобы мы были такими и в начале; для этой цели и сотворил Он нас. И они-то, изглаждая в себе грех праотца Адама, возобновляют первобытную доброту, потому что у людей не было бы ни разделения, ни раздоров, ни войны, если бы грех не рассек естества. Они-то суть точные подражатели Спасителю и Его житию во плоти. Ибо как Спаситель, составив лик учеников, даже и Себя соделал общим для Апостолов; так и сии, повинующиеся своему вождю, прекрасно соблюдающие правило жизни, в точности подражают житию Апостолов и Господа. Они-то соревнуют жизни Ангелов, подобно им во всей строгости соблюдая общительность…

Глава 21

О том, что не должно отделяться от духовного братства

Надобно ясно увериться и в том, что однажды вступивший в союз и единение духовного братства не в праве уже отделяться и разлучаться с теми, с которыми стал соединен. Ибо, если вступившие между собою в связи по этой вещественной жизни часто не могут расходиться вопреки сделанным условиям, или поступающий так подпадает определенным за то наказаниям: то тем паче принявший на себя условия духовного сожительства, имеющего неразрывную и вечную связь, не в праве отделять и отторгать себя от тех, с которыми вступил в единение, или поступающий так подвергнет себя самым тяжким наказаниям свыше. Если женщина, которая вступила в сообщество с мужчиною и имеет с ним плотскую связь, как скоро обличена будет в неверности к нему, осуждается на смерть: то во сколько крат более делается виновным за свое отлучение тот, кто, при свидетельстве и посредничестве самого Духа, принят в духовное сообщество? Посему, как телесные члены, связанные между собою естественными узами, не могут отторгаться от тела, а если отторгнутся, то отторгнувшийся член сделается мертвым, так и подвижник, принятый в братство и удерживаемый в нем сочленением Духа, которое крепче естественных уз, не имеет власти отделяться от тех, с которыми стал соединен; или, поступая так, он мертв душою и лишен благодати Духа, как обративший в ничто условия, заключенные при самом Духе.

Если же кто скажет, что некоторые из братии худы (конечно, не обвинит он всех, потому что не для худого чего вступают в сообщество, чтобы всем согласно быть худыми) — итак, если скажет, что некоторые из братии худы, без осторожности нарушают доброе, не радят о благопристойности, небрегут о строгости, приличной подвижникам, и потому надобно с таковыми разлучиться, то придумал он недостаточное оправдание своего удаления, потому что ни Петр, ни Андрей, ни Иоанн не отторглись от прочего лика Апостолов за лукавство Иуды, и никто другой из Апостолов не обратил сего в предлог к отступничеству, и злонравие Иуды нимало им не воспрепятствовало повиноваться Христу; напротив того, пребывая покорными наставлениям Господа, они ревновали о благочестии и добродетели, не совращаясь в лукавство Иуды. Таким образом, кто говорит: «ради дурных братии принужден я отделиться от духовного союза», тот изобрел неблаговидный предлог своему непостоянству; напротив того, сам он есть та каменистая земля, которая, по непостоянству воли, не может возрастить в себе слова истины, но, при малом приражении искушения или от неудержимости страстей, не терпит целомудренного жития; и едва взошедший росток учения вскоре иссушается в нем зноем страстей. И он придумывает, по собственному убеждению, пустые и недостаточные предлоги к своему оправданию на суде Христовом, и сам себя легко вводит в обман, потому что всего легче обмануть самого себя; ибо всякий бывает снисходительным к себе судиею, рассуждая, что приятное вместе и полезно…

Глава 22

О послушании — полнее

Показали мы по возможности, что однажды вступивший в единение с духовным обществом должен хранить сие единение неразрывным. А теперь снова займемся словом о по-358 слушании, о котором прежде говорили мы кратко; теперь же изложим свои мысли совершеннее и покажем, какой благо-покорности к настоятелю требует от подвижников строгое учение, потому что меру сей благопокорности попытаюсь определить из самого Святого Писания.

Апостол Павел в Послании к римлянам повелевает всем властям предержащим повиноваться (Рим. 13, 1), то есть повиноваться властям мирским, а не духовным, что и дает он разуметь в последующем, где говорит об уроках и дани (7) и объясняет, что даже в самой малости противящийся власти противится Богу (2). Посему, если закон Божий требовал от благочестивых такого подчинения начальникам мира сего, получившим начальство по человеческому закону и притом жившим тогда в нечестии, то какую благопокорность обязан подвижник оказывать начальнику, который поставлен Богом и приял власть по Его законам? Противящийся наставнику не явно ли противится Божию повелению…

Глава 31

О том, что настоятель должен соображать свои приказания с телесными силами подчиненных, и о скрывающих свои силы

Настоятелю нужно обращать внимание на то, чтобы не делать приказаний, превышающих телесные силы, и через это бессильного не довести до прекословия. Он должен, как отец, одинаково расположенный и близкий ко всем, смотреть на телесные силы каждого и сообразно с тем размерять и распределять свои приказания. Но величайшему осуждению подвергнутся те, которые, имея данную им от Бога телесную силу, отзываются, будто не имеют оной, и, бесстыдно обманывая начальников, не повинуются их приказаниям. Ибо, если настоятель навлекает на себя великую и нестерпимую беду, когда скроет талант слова и не будет наперед объявлять каждому о мече, грядущем на грех, то несравненно большую беду навлечет на себя тот, кто, получив от Бога телесную силу для пользы общей, не употребит ее в дело и скроет.

Глава 32

О том, что братья не должны огорчаться, когда слабосильным оказывается пощада

Братьям не должно огорчаться и досадовать, когда настоятель поручает слабосильным служение, соответствующее их силам, и по требованию нужды оказывает им пощаду: а напротив того, более сильным надобно щадить имеющих нужду в пощаде, как немощные члены, и таким образом исполнять долг духовной любви. Ибо и нога в теле не восстает против руки, не принуждает ее к своим делам, и целая рука не накладывает на мизинец тяжести своей работы: но каждый член действует тою силою, какую получил от природы, поддерживая члены слабые…

Глава 33

О том, что настоятели не должны давать воли подвижникам, оставляющим свое собрание, и принимать их в общежитие

Начальствующие над духовными обществами должны действовать в духе взаимного доброжелательства и, заботясь друг о друге, не разорять того, что устроено другими, и не принимать просто и без разбора тех, которые оставляют другие братства. Ибо это есть совершенное замешательство, расстройство и разрушение духовного дела. Так, разумнейшие из братии твердо пребывают в добре, удерживаясь страхом Божиим; а ленивые и беспечные ведутся и направляются к добру стыдом человеческим и нуждою, налагаемою от людей: посему, если беспечный увидит, что ему можно без страха убежать от трудов, назначаемых в избранном им однажды обществе, перейти в другую обитель и жить там без опасения и невоздержно, то он легко оторвется от союза, и поспешно принимающий его будет виновен в его погибели. И когда это зло размножится, то и хорошо живущих нередко будет совращать с прямого и правого пути, и погибель всех их соберется на главу того, кто подает повод к таким поползновениям. Итак, чтобы не случилось сего, будем отступающих от своих братии вразумлять и возвращать туда, откуда они вышли; если же не послушаются нас, будем беречься и отвращаться от них, избегать встречи с ними, и это же внушать и всем братьям…

…Отлучка брата из обители тогда только остается непредосудительною, когда это бывает по определению настоятеля для устроения дел монастыря…

Глава 34

О том, что подвижник, живущий в братстве, не должен приобретать чего-либо мирского в собственное свое владение

Подвижник, вступивший в описанное нами общество, должен быть свободен от всякого приобретения в собственность вещей мирских. Ибо, если не исполняет сего, то, во-первых, нарушает строгость общежития приобретением собственности, а сверх того сам на себе представляет сильное доказательство своего неверия, как не доверяющий Богу, что Он пропитает собравшихся во имя Его…

Печатается по изданию: Творения свт. Василия Великого. СПб.: Изд-во П. П. Сойкина, 1911.

Павел Алеппский ПУТЕШЕСТВИЕ АНТИОХИЙСКОГО ПАТРИАРХА МАКАРИЯ В РОССИЮ В ПОЛОВИНЕ XVII ВЕКА

В 1656 году Россию посетил Патриарх Антиохийский Макарий III. Он был по происхождению араб. И был возведен на Патриарший престол в 1648 году. В Москве Макарий III участвовал в Московском Церковном Соборе. В процессе поездки сын Патриарха — архидиакон Павел Алеппский — вел записи почти всех происходящих с ними событий. Теперь это уникальный исторический документ эпохи, написанный талантливым хронографом. Записи сделаны были на арабском языке. В XIX столетии был осуществлен их перевод на русский.

Главное, что здесь отражены встречи гостей с царем Алексеем Михайловичем и посещение Саввино-Сторожевского монастыря. Они представляют большой интерес и для современного читателя.

Приводится по изданию: Путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским (М., 1898).

Этот царь (Алексей Михайлович. — К. К.) недавно отстроил заново монастырь, находящийся к северо-западу от города, в расстоянии сорока верст, на берегу реки Москвы. Он во имя святого Саввы Нового, одного из их святых. Царь всю душу положил на его построение, дабы сделать его подобным монастырю Троицкому, — и все это по любви своей к церквам, монастырям, монахам и всему священному чину. На этой неделе, в четверг 17 января, он отправился туда на богомолье со всеми своими боярами, чтобы отпраздновать там память этого святого и годовщину обновления монастыря, что приходится 19 числа этого месяца.

Еще перед его отъездом наш владыка Патриарх подал ему челобитную с просьбою о дозволении ему посетить некоторые монастыри, в том числе и его монастырь, и царь дал ему на это разрешение. Прибыв в Саввин монастырь в пятницу, он вспомнил о нашем владыке Патриархе и тотчас послал гонца к министру с приказанием — немедленно снарядить нашего владыку в ту же ночь, в надежде, что он поспеет к праздничной обедне в субботу. Министр назначил пять человек стрельцов, которые должны были ехать перед нами. Переводчики привели для нас подводы, а для нашего владыки Патриарха — царские сани, запряженные вороными лошадьми, и, кроме того, еще заводных лошадей. С нами было назначено ехать одному из переводчиков и толмачу. Мы выехали из города после четвертого часа ночи, надеясь поспеть к обедне. Впереди нас ехали с фонарями. До рассвета мы проехали 25 верст и остановились в одном из селений, которые следуют одно за другим от города до монастыря, — остановились, чтобы немного согреться, так как был сильный холод и шел снег, и чтобы дать отдохнуть лошадям.

Затем мы поднялись и проехали остальные 15 верст, а всего сорок. Когда мы доехали до монастырского посада, отстоящего от монастыря на три версты, царь прислал одного из своих вельмож с несколькими людьми с поклоном нашему учителю и поздравлением с приездом, а спустя немного времени прислал с поклоном еще одного из своих приближенных.

Монастырские стрельцы, стоящие там стражей, были выстроены в ряд по обе стороны дороги на протяжении версты. Между тем царь беспрестанно присылал своих вельмож, одного за другим, с поклоном и приветствием от своего имени, пока мы не доехали до монастыря. Здесь перед воротами высадили нашего владыку из саней и, поддерживая его под руки, повели вверх. Навстречу к нему вышел архимандрит в облачении и митре, со всеми своими иереями и диаконами. Наш учитель, помолившись на надвратные иконы, поклонился кресту, который был у них на блюде, приложился к нему и благословил им архимандрита. Последний взял владыку под руку. Когда мы поднялись по лестнице ко вторым воротам, — ибо монастырь на вершине горы и окружен стеной, — вышел сам царь навстречу нашему владыке и поклонился ему, а наш учитель благословил его крестом. Царь взял нашего учителя под руку справа, а архимандрит слева, и они ввели его на монастырскую площадку, а затем в церковь. Между тем колокола гремели с самого нашего приближения к монастырю. Мы не застали обедни, ибо было около полудня. Войдя в церковь, наш владыка приложился, по их обычаю, ко всем иконам церкви и к мощам святого Саввы Нового, которые положены в серебряно-вызолоченной раке, находящейся в углу церкви, направо, в помещении, похожем на место, где хранится Риза Господня, с куполом и медной загородкой, со сквозной резьбой кругом и слюдяной подволокой. Потом он благословил царя вторично, и они приветствовали друг друга через переводчика. Царь, уходя, велел отвести нашего учителя в покои царицы, находящиеся насупротив южной стороны церкви; помещение же царя находится против северной стороны ее. В царицыных покоях мы и остановились.

Царь поднялся в трапезную, чтобы лично угостить отцов монастыря по случаю праздника. Смотри, читатель, какия чудесныя и удивительныя дела Бог сподобил нас видеть и как необычайно смирение царя! Именно он сам до конца трапезы прислуживал всем монахам до последнего, а они сидели, ели и пили. Царь прислал одного из своих министров пригласить нашего владыку Патриарха и, когда мы поднимались по лестнице трапезной, сам лично вышел встретить нашего владыку наружу и поклонился ему; владыка благословил его, и царь, взяв его под правую руку, ввел в трапезную. Пропев, по обычаю, «Достойно есть» перед иконами, владыка помолился на них; царь подошел, поклонился, и владыка вторично благословил его. Они оба сели за одним столом, а вельможи и приближенные царя отдельно — за другим, с левой стороны; мы же с отцами монастыря — за особым столом справа. Был поставлен стол для нищих, слепых, калек и иных на полу перед царем, и он прислуживал им все время пищей и питием до последнего. Иереи пропели застольную молитву. Нашему учителю поднесли Панагию, и он поднял Ее, по их обычаю, в честь Святой Троицы, раздробил на части и дал от нее царю, а я, пишущий эти строки, обошел с блюдом, раздавая Ее всем вельможам и священникам. Когда благословили стол и сели, начали подавать блюда с яствами, часть которых царь передавал нашему учителю, дабы он роздал их, по обычаю, кому пожелает из государственных сановников.

В этот день царь много и дружески беседовал с нашим учителем, причем обнаружил подробное знакомство с его делами о причинах его отъезда из своего Престола и стремлении к нему, царю, вследствие большой нужды — как будто царь был свидетелем его обстоятельств с начала до конца. Всего больше удивили нас следующие его слова: «Я знаю, что главной причиной твоего отъезда из Престола были зло и огорчения, причиненные твоей святости злополучным митрополитом Миры, в воздаяние за твои благодеяния ему». Наш владыка Патриарх был очень изумлен этими словами, и мы потом подумали про себя: «Кто сообщил и сообщает царю об этих делах?» Но от царей не может скрыться никакая тайна…

От начала трапезы до конца царь не переставал беседовать с нашим владыкой. Под конец, жалуясь ему на смерть монахов этого монастыря во время моровой язвы, он сказал: «Дьявол позавидовал мне; по моим великим грехам умерли монахи моего монастыря, ибо раньше их было более трехсот, а теперь осталось только сто семьдесят». Посмотри, брат, на этого царя и на эти слова: он горевал о смерти монахов и об их малочисленности! Какая благословенная душа! Какая чистая отрасль! Царь, столь высоко стоящий, оплакивал смерть монахов! Поистине, его ум и помыслы погружены в созерцание и пребывают в небесных, а не в земных делах. Какое счастье и какая радость нам, что мы видели и слышали эти чудесные, удивительные вещи, о коих потом будем рассказывать!

Затем стол убрали, и наш учитель опять поднял Панагию. Певчие пропели многолетие, и царь, по обыкновению, стал раздавать кубки с напитками всем присутствующим за здоровье Московского Патриарха (Никона), причем стоял на своем месте, а стольники подносили ему кубки. Все, получившие их, кланялись царю сначала и потом. Певчие пропели многолетие своему Патриарху. Наш учитель возгласил пожелание всех благ царю; ему пропели многолетие, и наш учитель первым выпил здравицу за царя из особого кубка и передал его царю. Стольники начали подносить нашему учителю кубки с медом, и он раздавал их всем присутствующим…

Когда наш учитель окончил раздачу кубков, пропели многолетие царю и потом нашему владыке, по приказанию царя. Царь начал тогда раздавать заздравный кубки за нашего учителя всем присутствующим, к большому удовольствию. Он подозвал и меня, чтобы дать мне выпить; по обычаю, я сделал ему земной поклон и, приняв чашу из его рук, причем поцеловал у него правую руку, вернулся на свое место, идя задом, и выпил вино, после чего вторично поклонился ему; он опять подозвал меня и много говорил со мной через переводчика. За это время я успел выучить по-русски ектению, то есть «миром Господу помолимся» до конца, «рцем вси» и пр. Не знаю, кто сообщил ему об этом, но он мне сказал: «Прошу тебя прочесть завтра для меня ектению и Евангелие по-русски», — ибо я уже начал читать русские книги. Я, тая в своем соку от смущения и великого почтения пред царем, обливался потом (обильным), как море, и мог ответить ему только: «Приказание царя будет исполнено».

Когда царь кончил раздачу кубков, пропели многолетие ему и Патриарху Антиохии и всего Востока. Также пропели многолетие и пили за здравие царицы, ее сына и всего царского дома, причем один раз наш учитель, пока не кончили, причем они, по обыкновению, стояли на ногах. В заключение наш владыка прочел «Достойно есть» и благословил царя, который, взяв его под руку, вышел с ним из трапезной и послал всех своих вельмож проводить его до келлий.

Вечером зазвонили в колокола, мы отстояли с царем малое повечерие и вышли. В десятом часу ночи ударили ко всенощному бдению. Мы вошли в церковь. Пришел царь, приложился к иконам и подошел к нашему учителю, который его встретил и благословил, после чего царь стал близ места, где рака святого; он не имел для себя сиденья, а только под ноги ему положили род подушки из соболей, по царскому обычаю. Он приказал разостлать ковер подле себя, и наш учитель стал с ним рядом, близ дверей церкви; я же стал по левую сторону от него сзади, а наши товарищи, по своим степеням, стали слева от церковных дверей. Начали пение вечернего псалма и прочих молитв неспешно и протяжно. После входа и прохождения архимандрита с прочими иереями и диаконами и после «Спаси, Господи, люди Твоя» наш учитель прочел положенную молитву. Затем кончили службу, и чтец начал первое чтение из жития святого, сказав по обычном начале: «благослофи оче» («благослови, отче». — К. К.), как обыкновенно говорят настоятелю. В это время царь сидел на кресле, а наш учитель на другом…

Когда началось чтение, царь велел всем присутствующим сесть. С начала службы до конца он учил монахов обрядам и говорил, обходя их: пойте то-то, читайте такой-то канон, такой-то ирмос, такой-то тропарь, таким-то гласом. Если они ошибались, он поправлял их с бранью, не желая, чтобы они ошибались в присутствии Патриарха. Словом, он был как бы типикарием, то есть учителем Типикона, уставщиком, обходя и уча монахов. Он зажигал и тушил свечи и снимал с них нагар. Во время полиелея он попросил нашего учителя войти в алтарь и надеть полное облачение, по их обыкновению. Так он (Патриарх) и сделал: мы облачились, и его облачили в алтаре, и вышли.

После «Блаженны» наш учитель встал на возвышение, приготовленное для него в нарфиксе (притворе). Монастырские иереи, числом до пятнадцати, и десять диаконов вышли попарно; перед входом и после выхода (из алтаря) они кланялись царю и нашему владыке Патриарху и размещались кругом него в обычном порядке. Затем поднесли нашему Патриарху свечи, из коих одну вручили царю, другую — архимандриту монастыря, остальные царь роздал вельможам и прочим служащим, и начали пение полиелея. Наш владыка Патриарх, сойдя со своего места, совершил каждение. Когда окончили, вошли в алтарь и сняли облачения. Но царь попросил нашего владыку Патриарха не разоблачаться, пока не прочтет Евангелия утрени.

Так и было. Затем мы сняли облачения, и наш учитель, войдя, стал на своем месте. С начала службы и до конца царь не переставал вести с ним беседу и разговаривать. Потом царь, войдя в алтарь, попросил меня показать ему Служебник литургийный, который мы имели с собой. Он дивился на его изображения и письмо, перелистывая его лист за листом, и, выйдя к нашему учителю, сказал ему с поклоном: «Прости меня, что я рассматривал твой Служебник и перелистывал его без твоего позволения». Затем царь опять позвал меня к себе; я поклонился ему сначала и потом поцеловал его правую руку. Он сказал мне чрезвычайно ласково и посмеиваясь: «ка-вари, кавари!» — то есть говори со мной. Я же, растопляясь в своем соку и трепеща пред его величием, отвечал: «ни знай бо руске» — то есть не знаю по-русски. Он был очень доволен мной и, ласково ободряя меня говорить, попросил прочесть Евангелие и ектению по-русски. Я отвечал ему с поклоном: «Все, что знаю, скажу». Он сказал: «Добро». Я поклонился и отошел назад, представляя из себя кладезь пота.

Мы вышли из церкви только на заре и поздним утром возвратились к обедне. Мы облачили нашего владыку Патриарха на упомянутом возвышении, и, когда пришел царь, владыка сошел встретить его. Царь, приложившись к иконам, подошел и поклонился владыке, а он осенил его крестом, и царь пошел и стал на своем месте. Начали Часы до отпуста; при начале (обедни) я произнес ектению по-русски таким образом, что привел (всех) в изумление: чтение московитов — басистое, грубое, а я возгласил ектению тонким греческим напевом, так что царь немало изумлялся и дивился на меня. Певчие при каждом прошении обыкновенно поют «Господи, помилуй». Царь не позволил им возвышать голос, дабы различать, что я говорю, и, как мне сказали потом присутствующие, кивал головою с видом удивления. Когда я кадил во время Апостола в Царских вратах крестообразно, то, не зная, что они имеют обыкновение кадить прежде всего месту, где мощи святого, я кадил сначала царю, а он показал мне пальцем со своего места, давая знать, чтобы я кадил сначала месту святого. Я смутился, сделал так, а ему кадил после. Затем я вышел и прочел Евангелие на воскресенье — Закхея, по-гречески, а святому, именно Евфимию Великому, — по-арабски. Я уже выучился передавать его по-русски, но, стесняясь царя, не мог (прочесть как они) по незнакомству с их басистым и протяжным напевом. Это случилось к лучшему, ибо царь очень дивился моему чтению на трех языках; потом (я читал) по-грузински. Я окончил чтение Евангелий. После этого архидиакон обыкновенно подносит Евангелие, чтобы приложиться, сначала Патриарху, а потом — царю; но я, в эту минуту смущения и трепета, направился прежде всего к царю, а он знаком показал мне, чтобы я шел сначала к Патриарху, что я и сделал, и, возвратившись к царю, поднес ему Евангелие приложиться, причем поцеловал его правую руку. Я с трудом мог нести Евангелие вследствие его тяжести и большого размера, при обилии золота и крупных драгоценных каменьев: изумрудов, голубых яхонтов, рубинов, алмазов и пр. Отделка его приводит ум в изумление; говорят, оно стоит 3500 динаров (рублей). Когда я подносил Евангелие царю приложиться, то оробел пред его величием, и руки у меня не могли двигаться. Потом я возгласил ектению «Рцем вси» также по-русски, и все дивились на меня, что я в последовательном порядке произнес имя царя с его титулом, по их обычаю, имена царицы, их сына, трех царевен — дочерей царя, и трех царевен — его сестер, свободно, без запинки и без ошибки. Кончив, я вошел в алтарь…

Потир, все три дискоса, звездица и лжица, употребленные в этот день, были из чистого золота с резьбой, с черным, выжженным фоном (с чернетью), и осыпаны множеством драгоценных каменьев. Когда мы выходили на Великом входе, каждый из служащих поминал своего Патриарха, нашего и царя, а также всех нас (православных христиан). После обедни наш владыка вышел и подал царю ан-тидор и просфору, а также роздал его всем присутствующим. Затем мы вошли в алтарь, разоблачились и вышли.

Царь, взяв нашего учителя за правую руку, подвел его к раке святого, открыл ее и показал ему (мощи), и он приложился к ним; при этом царь с удивлением говорил: «Посмотри, какой прекрасный цвет этого черепа: истинно он желт и тверд»; и продолжал: «Когда я вынул мощи святого из земли, чтобы положить их в эту раку, я заметил, что потерялся один коренной зуб, и я не переставал искать его, пока не нашел. В то время у меня болели зубы, и я потер им, и они тотчас исцелились».

В этот день произошел необыкновенный случай, а именно: диакон митрополита Миры, о заточении которого мы раньше говорили, сосланный царем в этот монастырь, где он пребывал в полном довольстве, — не знаем, в чем он провинился и за что Патриарх Никон запретил ему служить, — в этот день, поздним вечером, явился к царю, поклонился ему земно и просил дать ему разрешение служить обедню на другой день. Но царь отказал ему и ответил: «Боюсь, что Патриарх Никон отдаст мне свой посох и скажет: «Возьми его и паси моих монахов и священников; я не прекословлю твоей власти над вельможами и народом, зачем же ты мне ставишь препятствия по отношению к монахам и священникам?» Услышав эти слова от царя, мы изумились и подивились такой вере, благочестию и почтению к архиереям.

Возвращаемся к рассказу. Когда мы вернулись из церкви в свои келлии, царь прислал через одного из своих министров приглашение нашему владыке Патриарху к столу в его помещение (покои). Царь вышел встретить его на площадку двора и, взяв под руку, ввел внутрь и посадил подле себя. Он лично вышел наружу пригласить меня, назвав по имени, я же, архидиакон, трепеща из почтительного страха перед царем, стоял вне; он взял меня за руку, — а я, смущенный и дрожащий, поклонился и поцеловал у него руку; ввел меня и посадил насупротив себя вместе с иереями, нашими товарищами, за особым столом, причем непрестанно посылал нам кушанья и напитки до окончания трапезы. Наш владыка Патриарх, подняв Панагию, дал от нее царю и сам взял, я же роздал ее всем присутствующим. Мы оставались за столом недолго, только два часа; мясных яств вовсе не было, ибо, как мы сказали раньше, у царя есть обычай: когда он бывает в каком-либо монастыре и садится за стол с архиереями, то не вкушает мясных яств перед ними, но довольствуется рыбой и монашескими кушаньями.

Царь встал, роздал из своих рук кубки, по обычаю, причем называл меня по имени каждый раз, как подавал мне кубок, и вышел проводить нашего учителя на монастырский двор, поддерживая его под руку, и возвратился, послав с нами двоих из министров, чтобы показать нам весь монастырь.

Монастырь Святого Саввы меньше Троицкого, но построен по его образцу. Как тот я назвал бы женихом, так этот — невестой, и поистине это так, как мы видели своими глазами.

В монастыре четыре церкви. Великая церковь (собор) в честь Рождества Богородицы, древняя, существует со времен святого Саввы. Первоначально монастырь был малый и деревянный, но царь прекрасно возобновил и отделал церковь. Она имеет с западной и северной сторон двери из чистого железа. В ней царские иконы, приводящие в изумление своей искусной работой, позолотой и превосходной разноцветной эмалью, в особенности, икона святого Саввы. Кругом вся из каменного хрусталя (слюды), в конце которой (церкви Рождества Богородицы), с южной стороны, есть (еще) небольшая придельная церковь, во имя святого Саввы. Купол собора и купол этой церкви покрыты удивительной блестящей позолотой. Третья церковь в большой башне, что над монастырскими воротами, также придельная, во имя святого Сергия, основателя Троицкого монастыря. Что касается четвертой церкви, то о ней расскажем потом в этом описании.

Возвращаемся (к описанию событий). После того как мы осмотрели все стены кругом, нас свели вниз во двор монастыря и повели в монастырскую трапезную, огромную, удивляющую своей стройной архитектурой, величиной, простором и обширностью своего изумительного свода; она не имеет подобной себе ни в описанном монастыре Святой Троицы, ни в знаменитом Новгородском монастыре Святого Георгия. Она имеет кругом окна со стеклами; все углы ее связаны железом, и такие же связи идут от арки до арки. Вся она утверждена на одном столпе, но толщина ее фундамента и стен огромна. Удивительно искусство ее постройки и ее архитектура! Она построена посреди монастырского двора. Когда клали ее основание, то устроили в нижней ее части… погреба монастырских напитков, — это первый этаж; над ним — второй этаж, где помещается монастырская кухня, кругом которой идут келлии для служителей. В них множество печей, которые, равно как и трубы от кухонной печи, все искусно проведены по стенам и выходят в трапезную, которая поэтому зимой всегда бывает теплою. Третий этаж — помещение трапезной; переднюю часть ее занимает пятая малая церковь, еще не достроенная во имя святого царя (князя) Владимира. Потом повели нас в четвертый этаж, находящийся над всем остальным (помещением), одинаковой величины с трапезной; он называется монастырской казной и имеет кругом многочисленные окна. Утверждают, что если даже монастырь будет осажцаем несколько лет, то одежды, облачения, редкостные украшения, мебель, материи, ему принадлежащие, не пострадают от плесени, моли и пр., ибо под всем потолком здания сделан переплет из железных и деревянных балок, и на них расстилают одежды, ковры и облачения: воздух постоянно проникает в изобилии через окна, и вещи не портятся. В углу этого помещения есть тайник для сокрытия золота, денег, серебра, драгоценностей и пр. Одним словом, устройство этих четырех этажей не имеет себе подобного нигде; снизу доверху это как бы огромная четырехугольная башня или большая крепость. Потом повели нас вверх по лестнице, длиною около ста ступеней, на три новые колокольни, которые своей красотой, архитектурой и стройкой превосходят колокольню столицы. Помещение для часов находится близ колоколов, отдельно и выше их, а помещения для колоколов — друг над другом, но до сих пор еще ничего в них не повешено. Все эти строения скреплены железными полосами и стержнями от стены до стены и от угла до угла. Сойдя отсюда, мы осмотрели монастырские ворота. Как мы сказали выше, монастырь расположен на вершине горы, поэтому к нему ведет лестница, удивительно устроенная.

Затем царь прислал к нам других бояр, чтобы показать нам монастырское казнохранилище с его сокровищами. Слушай, брат мой, и дивись! Царь сделал прибавку к постройкам монастыря, в отличие от всех других монастырей, утроив новое здание, а именно: в одном углу монастыря он построил помещение в виде отдельного монастыря с особыми воротами и многочисленными келлиями, кои сообщаются друг с другом и приспособлены для лета и зимы. Среди них церковь во имя святого Иоанна, сочинителя (монашеской) Лествицы добродетелей. Это помещение (то есть «отдельный монастырь») устроено для увечных, слепых, недвижимых и пораженных заразною болезнью из числа монахов этого монастыря, ради доставления им большего спокойствия и ухода. Царь поставил им игумена из их среды и такого же келаря, назначил служителей не из них, а иереев — из их числа, чтобы совершать для них службы. Нас привело это в изумление. Мы дивились святости царя, его смирению и любви к монастырям, священникам и монахам. Он назвал это место «успокоением больных», как сказано в синаксаре. При виде этого мы много плакали. Царь был в это время в церкви, где архимандрит служил для него молебен. Когда мы вышли, он прислал звать нас к себе и спросил у нашего владыки Патриарха, понравился ли ему монастырь и его постройки. Услышав от него похвалы и видя его большое удивление, он сказал ему: «Батюшка, всего удивительнее то, что вся эта прекрасная постройка была окончена в два года; это — большое чудо!» Царь очень любит этот монастырь: как он рассказывал, ему раньше было чудо от святого, и по этой причине он всецело предан устроению монастыря. Теперь я все разузнавал о стоимости его постройки, пока, наконец, не пригласил к нашему владыке Патриарху того вельможу, на которого была возложена постройка, и его секретаря, и с трудом они признались по секрету, что сумма, истраченная на постройку этого монастыря, составляет по записям 378 тысяч динаров (рублей), а постройка еще не кончена. И это неудивительно, ибо, как мы видели своими глазами, монастырь представляет большую крепость, которая поразила нас изумлением.

Возвращаемся к рассказу. Царь, взяв нашего учителя под руку, повел его, чтобы он благословил братьев Христовых и прочел молитву над ними, то есть над расслабленными и больными монахами этого монастыря. Они еще находились в прежнем своем помещении, насупротив дверей (соборной) церкви, в деревянных домах, и царь еще не перевел их в новый их монастырь, так как он недостроен. Царь ввел к ним нашего учителя. Войдя, мы от сильного отвратительного и зловонного запаха не могли оставаться в этом помещении и смотреть на больных, царь же попросил нашего учителя прочесть над ними молитвы, дабы они исцелились, а по прочтении молитвы благословил их. Всякий раз, как наш владыка благословлял кого-либо из них, царь подходил к нему вслед за ним (Патриархом) и — о удивление! — целовал его в голову, уста и руки, и так (всех) до последнего. Мы были поражены… при виде такой святости и смирения, тогда как нам хотелось убежать отсюда.

Недостаточно было этого царю: он ввел владыку в кел-лию, находящуюся внутри этого помещения, где был больной, который, по словам его, уже восемь лет не владеет ногами: его ударило санями и разбило ему ноги. Он постоянно просит себе смерти; и когда царь, войдя к нему, спросил о его положении, тот стал молить о смерти. Царь с упреком прикрикнул на него и сообщил нашему учителю, что в этой келлии было трое страдальцев, (из коих двое) умерли на его глазах, и остался (один) этот. Царь попросил нашего учителя помолиться над ним, и он прочел над ним несколько молитв, прослезившись. Удивление царя к нашему владыке еще более возросло, и он потихоньку поманил рукою своих вельмож, обращая их внимание на святость нашего учителя, его слезы и смирение. Затем (Патриарх) утешал его (болящего) и успокаивал, говоря ему, чтобы он благословлял Господа за эту милость, ибо он испытал его и избрал, как испытывается золото в горниле и пр. Царь, коего восхищение еще более увеличилось, подошел к больному и поцеловал его в голову, уста и руки, к нашему изумлению. Нам не верилось, — когда мы вышли отсюда, — что мы избавились от ужасного запаха, который там господствует.

Царь, по-прежнему поддерживая под руку нашего учителя, вывел его наружу, выражая ему свою благодарность. Как нам сказал впоследствии его великий визирь (приближенный боярин), царь возымел великую веру к нашему учителю и почувствовал большое удовольствие; по словам визиря (этого вельможи), царь сказал: «Я желаю золотыми буквами написать на воротах этого монастыря время прибытия в него владыки Патриарха, освящения им монастыря и благословения царя».

В этот вечер царь вознамерился отправиться из монастыря, и все монахи стали на пути его в ряд до монастырских ворот. Его казначей приготовил уже копейки в бумажках, и царь собственноручно роздал иереям по шести динаров, диаконам — по четыре, а простым монахам — по три, не забыв и нищих. Простившись со всеми, он попросил нашего учителя прочесть над его головой молитву и преклонился перед ним, став на колена. Владыка много молился над ним, царь встал и, когда он благословлял его в первый раз, сказал ему: «другой» — то есть вторично, и он благословил его вторично, царь сказал: «три» — то есть третий раз, и он благословил его третий раз. Царь поцеловал его на прощанье и, уходя, сказал: «Поезжай, когда хочешь». Архимандрит и монахи проводили его за ворота, где он сел в экипаж и уехал, а мы вернулись к вечерне. Царь, проехав 15 верст, ночевал также в (другом) монастыре.

После вечерни явились архимандрит, келарь и казначей и поднесли от имени царя милостыню монастырскую нашему владыке Патриарху в виде вознаграждения за его (молитвенный) труд и обедню, им отслуженную: четыре сорока соболей, золотой образ святого (Саввы), позолоченную чашу, атлас, большие хлебы, бочонки с напитками, соленой и свежей рыбы для дорожного запаса.

В понедельник, рано поутру, после заутрени, мы помолились на прощанье в церкви и приложились к мощам святого. Монахи простились с нами и проводили за монастырь, а двести монастырских стрельцов сопутствовали нам на расстоянии около 30 верст. Мы ехали по Москве-реке, так как она течет с восточной стороны от монастыря, по направлению к столице, терпели холод, при ветре и обильном снеге, и видели на дороге замерзшего человека, который стоял на месте, — страшно было смотреть на него! Вечером мы прибыли в город.

Царь же приехал только во вторник, поздним вечером, потому что ездил на поклонение в третий монастырь. Что скажешь об этом человеке или, вернее, ангеле? Царь целый год находился в разлуке с женой и не стремился к ней, но весь свой ум и помыслы направляет на посещение монастырей, церквей и монахов. Я дивился, как он мог спать вдали от своего дома. Несомненно поэтому, что Творец исполнит все желания его сердца и вознесет его на высочайшую степень…

О КОЛОКОЛАХ САВВИНО-СТОРОЖЕВСКОГО МОНАСТЫРЯ

1. Старинные колокола (не сохранившиеся):

весом 24 гривенки (9 кг 830 г) существовал до 1667 года. Его «променяли» на другой колокол весом в 26 гривенок;

весом 26 гривенок (10 кг 650 г), появился на звоннице в 1667 году в результате обмена;

весом 16 фунтов без четверти (6 кг 450 г), куплен для трапезной в 1667 году;

весом 10 пудов (164 кг), известен, как похищенный французами в 1812 году;

весом 13 пудов (213 кг), также похищен французами в 1812 году;

весом 16 пудов 22 гривенки (271 кг), был отлит в 1657 году в Москве «государевым пушечным и колокольным мастером» Александром Григорьевым;

весом 29 пудов (475 кг), отлит в 1620 году иждивением царя Михаила Федоровича, перелит из-за трещины в 1777 году по распоряжению Московского митрополита Платона с увеличением веса; новый вес — 64 пуда 10 фунтов (1052 кг);

упомянуты два колокола с неизвестным весом, отлитые иждивением царя Михаила Федоровича — в 1620 и 1636 годах (возможно, что мастером Кириллом Самойловичем); оба были перелиты в 1831 году;

повседневный колокол, весом 300 пудов (4914 кг), был отлит в 1672 году в Саввино-Сторожевском монастыре или в Москве Федором Моториным из металла, оставшегося от отливки Большого Благовестного колокола. Считается одним из лучших колоколов известного мастера;

воскресный колокол, весом 500 пудов (8190 кг), отлит также в 1672 году в Саввино-Сторожевском монастыре из металла, оставшегося от Большого Благовестного колокола;

весом 1344 пуда 24 фунта (22 025 кг), отлит в 1652 году в Москве на Пушечном дворе тогдашним «главным пушечным и колокольным мастером Москвы» Гансом (Иоанном) Фальком. В документах тогда был назван Большим Благовестным колоколом (не путать с настоящим, появившимся позднее). Надпись составлена Алексеем Михайловичем: «Изволением всеблагого и всещедраго Бога нашего и заступлением милостивые заступницы пресвятой владычицы нашея Богородицы, честнаго и славнаго ея Рождества и великаго и преподобнаго отца нашего Саввы чудотворца, что в Звенигороде нарицаемый Сторожевский, при властех при честнем архимандрите Ермогене да при честном келаре старце Вельямине Горскине…» (далее — перечисление братии). После отлива его дальнейшая судьба неизвестна;

Большой Благовестный колокол весом 2125 пудов 30 гривенок (34 822 кг), отлит в 1668 году в Саввино-Сторожевском монастыре «государевым колокольным и пушечным мастером» Александром Григорьевым. Поднят на звонницу в 1671 году. Сохранялся до 1941 года, когда был взорван.

2. Старинные колокола, изъятые по предписанию «Рудметаллторга» от 7. 01. 1930 г.:

кесарийский колокол весом 41 пуд (672 кг), был отлит 21 августа 1792 года в Москве на заводе Леона Струбовщикова; на колоколе — образы Казанской иконы Божией Матери и Николая Чудотворца;

весом 125 пудов 22 фунта (2047 кг? 2056,5 кг), отлит в 1831 году в Москве на заводе Николая Самгина; с изображениями Сергия Радонежского и Саввы Сторожевского, а также Рождества Пресвятой Богородицы;

весом 261 пуд (4274 кг? 4275 кг), был также отлит в 1831 году в Москве на заводе Николая Самгина; также с изображениями Сергия Радонежского, Саввы Сторожевского и Рождества Пресвятой Богородицы;

весом 438 пудов (7174 кг), дополнительных сведений нет;

весом 600 пудов (9828 кг), известен и изготовлен после 1860 года. Находился в Саввинском Скиту;

также «Рудметаллторг» в предписании от 7.01.1930 г. упоминал и предполагал снять со звонницы 11 мелких колоколов общим весом в 70 пудов (около 1147 кг).

3. Единственно сохранившийся сегодня старинный колокол:

часовой колокол голландского литья. Трофей, вывезен из Смоленска, где украшал городскую ратушу. Отлит мастером Килианом Вегевартом в г. Камписе (?) в 1636 году. С латинской надписью: «Бог с нами, кто же на нас?» Украшен орнаментом из переплетенных цветущей ветвью фигурок амуров и рогов изобилия. Диаметр основания — 1 м 5 см. Высота — 83 см. Вес — около 40 пудов (примерно 660 кг). Появился на звоннице в 1654–1655 годах после присоединения Смоленска к России в результате войны с Польшей.

4. Колокола современного производства (рубеж XX и XXI веков):

восемь колоколов разных по весу: 12 кг (ля второй октавы), 16 (фа диез второй октавы), 18, 30, 32 (ми второй октавы), 34, 52 (си первой октавы) и 96 кг (ля диез первой октавы);

весом 130 кг (фа первой октавы), отлит в 1998 году на заводе «Товарищество Пятков и К°» в г. Каменске-Уральском, с изображениями Покрова Божией Матери и Серафима Саровского. Затем заменен на такой же, с изображениями князя Даниила Московского и Алексия, митрополита Московского; с надписью: «Сей колокол отлит в г. Каменск-Уральском, на заводе «Товарищество Пятков и К°» в лето 1998 от РХ»;

весом 240 кг (15 пудов, ми первой октавы), был отлит в 1998 году на заводе «Товарищество Пятков и К⁰» в г. Каменске-Уральском; с изображениями Казанской Божией Матери и Спаса Нерукотворного; надпись: «Сей колокол отлит в г. Каменск-Уральском, на заводе «Товарищество Пятков и К°» в лето 1998 от РХ». Находится в Саввинском Скиту;

постный, весом 500 кг (31 пуд), отлит в 1998 году в АО «Литэкс» в г. Москве; с изображениями Троицы работы Андрея Рублева, Николая Угодника, Сергия Радонежского, Алексия — человека Божиего; с надписью: «Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию Славу»; начинается и заканчивается деисусным чином;

будничный, весом 670 кг (40 пудов, соль диез малой октавы), отлит в 1998 году на заводе «Товарищество Пятков и К⁰» в г. Каменске-Уральском, с изображениями Троицы Андрея Рублева, Николая Угодника, Сергия Радонежского, великомучениц Елизаветы Феодоровны и Варвары; надписи: «Сей колокол отлит в г. Каменск-Уральском, на заводе «Товарищество Пятков и К°» в лето 1998 от РХ», «Слить сей колоколъ въ домъ Пресвятыя Богородицы и отца нашего преподобнаго Саввы Сторожевскаго чудотворца иждиве-ниемъ раба Бож1я Васил1я Федорченко лета 1998 отъ Р.Х. весу 40 пуд»;

праздничный, весом 1640 кг (100 пудов), отлит в 1998 году в ОА «Литэкс» в г. Москве; с изображениями Креста и Страстей Господних, Спаса Нерукотворного, Рождества Божией Матери, Саввы Сторожевского, Георгия Победоносца; надписи, сверху: «Дому Твоему подобает святыня, Господи, в долготу дний», снизу — «Изволением всемилостивого и все-щедрого Бога нашего, заступлением Владычицы Пресвятой Богородицы, молитвами св. чудотворца Саввы Сторожевского при настоятеле обители Святейшем Патриархе Московском и всея Руси Алексии II и при наместнике игумене Феоктисте, иждивением рабов Божиих Владимира Лаптева и Владимира Пекарева слит сей колокол в обитель сию святую в год ее славного 600-летия в лето 1998 от Р. Х. Весу 100 пудов»; в конце надписи — три небольших медальона с изображением Алексия, митрополита Московского, Российского герба и Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

В подготовке перечня колоколов использованы материалы музея города Звенигорода и публикации В. А. Кондрашиной.

Вот как описывает отливку колоколов и все, что связано было с этим событием, М. И. Пыляев в своем труде «Исторические колокола», написанном в конце XIX столетия:

«Отливка колокола сопровождается на Руси особенною церемониею. Хозяин завода до начала литья приносит в мастерскую икону, зажигает перед нею свечи и все присутствующие молятся. Хозяин сам читает вслух особую, соответственною случаю, молитву, а мастера и рабочие ее повторяют. После этого все двери затворяют и хозяин дает знак начинать дело. Несколько рабочих проворно и ловко берут наперевес рычаг и, раскачав его, пробивают в плавильной печи отверстие пода, откуда тотчас же огненным ключом вырывается расплавленная медь. В это время нужны все искусство и ловкость рабочих для того, чтобы медь лилась ровно, исподволь, по мере ея вливания в форму, и не переполняла бы желоба; в противном случае, она тотчас же выступает из него и половина ея выльется на землю, а если ея не достанет хоть на половину ушей колокола — вся работа пропадет и колокол надо вновь переливать. При литье колоколов, обыкновенно, литейщики распускали какой-нибудь самый нелепый слух.

На эти колокольные рассказы, известные под именем «литье колоколов», не раз полиция обращала внимание и брала с заводчиков подписки и делала им строгия внушения. Но с литьем колокола этот освященный веками обычай снова восставал в самой нелепой форме…

По отливке, колокол оставляется в земле иногда несколько дней, до тех пор, пока совершенно остынет. После того как колокол остынет, его отрывают осторожно, снимают с него или лучше разбивают кожух и переносят в точильню. Там его обтачивают точилами, — и вся работа колокольно-литейнаго дела кончена. Когда колокол совсем готов, призывается священник для «Чина освящения кампана». В молитве, читаемой при освящении колоколов, церковь молит о ниспослании особенной благодати, вливающей в кампан силу, «яко услышавше вернии раби глас звука его — в благочестии и вере укрепятся и мужественно всем дьявольским наветам сопротивно станут… да утолятся же и утишатся и пристанут нападающия бури ветряныя, грады же и вихри и громы страшные и молнии злорастворения и вредня воздухи гласом его» и проч.

Главное достоинство колокола состоит в том, чтобы он был звонок и имел густой и сильный гул; последнее зависит от относительной толщины краев и всего тела. Если, например, края слишком тонки, то колокол выйдет звонок. Но при лишней тонине звук его будет дробиться; напротив, при лишней толщине звук будет силен, но непродолжителен.

В звуке колокола нужно различить три главных отдельных тона: первый звон есть главный, самый слышный тон, происходящий тотчас же после удара; если звон густ, ровен, держится долго и не заглушается другими побочными тонами, то колокол отлит превосходно. Такой звон зависит от математически-правильной и соразмерной толщины всех частей колокола и происходит от дрожания частиц металла, главнейше, в средней его трети. Второй — гул, который хотя происходит тотчас же за ударом, но явственно слышится спустя несколько времени. Гул распространяется не так далеко как звон, но держится долее его в воздухе, и чем он сильнее, тем колокол считается лучшим; гул происходит от дрожания частиц металла в краях колокола, или вернее в нижней его трети; от того-то чем толще края его, тем гул сильнее, хотя от излишней толщины их он разносится не так далеко. Третий тон есть тот, когда колокол не звонит, не гудит, а звенит. Это звененье происходит от дрожания частиц металла в верхней трети колокола; звук этот довольно неприятен; он тем слышнее, чем толще дно и верхняя треть колокола и чем массивнее его уши. В небольших колоколах звук сливается с звоном и потому едва слышен и то вблизи, но в больших он довольно силен и пронзителен; так, например, в московском большом колоколе в тихую погоду он слышен версты за две и не заглушается звоном всех окружных колоколов».

Печатается по изданию: Пыляев М. И. Исторические колокола // Старое житье. СПб., 1897. С. 288–320.

Мы приводим эти цитаты, исполненные чрезмерных эмоций, только для того, чтобы читатель убедился в повышенном интересе не только специалистов, но и внимательной общественности к тайнописи исторических колоколов Саввино-Сто-рожевской обители. Одновременно автор книги выражает надежду на то, что времена меняются, а значит — и вещи иногда возвращаются на свои места.

Включая и монастырские колокола.

Цитируется по изданию: Носовский Г. В., Фоменко А. Т. Новая хронология Руси, Англии и Рима. Гл. 7. Как писали на Руси до XVII века. Надпись на Звенигородском колоколе. М., 2004.

Читатель, воспитанный на скалигеровской истории, наверняка думает, что русская письменность до XVII века была обычной, хорошо знакомой нам кириллической письменностью. Может быть, с несколько иным начертанием букв, но не представляющей особых трудностей для специалистов. Нам показывают книги якобы XI–XII веков, русские летописи якобы XV века, которые без особого труда можно прочесть. За исключением, может быть, отдельных редких темных мест.

Однако это не так. Как мы сейчас увидим, до эпохи Романовых по-русски писали во многих случаях совершенно непривычными сегодня буквами. Причем этих русских азбук было много. Некоторые из них использовались в отдельных случаях и в XVII веке. Сегодня они требуют расшифровки, которая не всегда удается…

Большинство старых русских колоколов было перелито. А на некоторых из них надписи были испорчены, сбиты или заменены на новые. Сейчас уже трудно сказать, что именно и как именно было написано на старых русских колоколах… Нам известен один такой колокол XVII века, на котором, по-видимому, скопирована более старая надпись. Или же по каким-то причинам использованы старые русские азбуки. Эго — знаменитый Звенигородский колокол, называвшийся Большим Благовестным колоколом Саввино-Сторожевского монастыря. Он был уничтожен только в середине XX века…

Вторая половина надписи выполнена совершенно непривычными сегодня буквами. Причем здесь использовано сразу несколько азбук.

Разделителями между ними служат какие-то гербы. Двуглавые орлы и т. д.

По-видимому, эти гербы каким-то образом соотносятся с использованными тут видами русской письменности. Первые несколько строк этой части надписи расшифрованы. Последние строки не имеют надежного перевода до сих пор. Несмотря на то, что в последних двух строчках используются в основном привычные нам кириллические буквы…

Поясним, что историки считают, будто было два Звенигородских Благовестных колокола. Первый был отлит якобы в 1652 году и его судьба неизвестна. Второй колокол был отлит в 1668 году. Именно он сохранялся в Звенигороде вплоть до 1941 года, когда был уничтожен…

Скорее всего, картина здесь такова. Историки предлагают нам в качестве «перевода» надписи на Звенигородском колоколе некий текст, обнаруженный в архивах царской канцелярии. Причем неясно — к какому времени относится этот «перевод тайнописи». Может быть, этот «канцелярский перевод» был изготовлен в то время, когда старые русские алфавиты XVI–XVII веков были уже основательно подзабыты. Надпись на колоколе уже не могли читать так свободно, как раньше. В результате получился весьма приблизительный пересказ. Вероятно, таких попыток прочтения надписи было несколько. «Переводы» получились различными.

Некоторые из них дошли до нашего времени и были восприняты как «надписи с разных колоколов». В результате могла возникнуть легенда, будто было «два Звенигородских колокола». На которых будто бы были приблизительно похожие надписи. В одной перечислялись члены царского семейства и патриархи. А в другой — братия монастыря, старцы и монахи.

Подведем итог. Надпись на Звенигородском колоколе — это не тайнопись, а обычная запись, вполне естественная на колоколе. Предназначенная для всеобщего обозрения и для чтения, а не сокрытия каких-либо «тайн»…

Историки объявили все подлинные остатки старой русской письменности — загадочной и не очень интересной для серьезного исследователя тайнописью.

ВЕК XX. В ПЕРИОД ГОНЕНИЙ НА ЦЕРКОВЬ (из советской печати)

Вниманию читателей предлагаются образцы публикаций советского периода (1919–1930 годы), характерные для того времени, но имеющие также любопытные сведения о «невидимом» житии Саввы Сторожевского. В первых двух — Акте о вскрытии и Воззвании — сняты некоторые наиболее оскорбительные слова. За грубыми действиями по вскрытию мощей преподобного старца мы видим, что на самом деле — они, эти мощи, удивительным образом сохранились более чем за половину тысячелетия! Хотя пропаганда в то время продолжала настаивать, что ничего в раке найдено не было.

1919 года 17-го марта, согласно постановления Уездного С’езда Советов, Комиссией избранной С’ездом, в присутствии представителей всего С’езда, граждан г. Звенигорода, Верхнего Посада и духовенства от монастыря были вскрыты мощи Саввы Сторожевского, находящиеся в монастыре вблизи г. Звенигорода.

При вскрытии мощей Комиссией, вместе с представителями от врачебного персонала, обнаружено следующее:

1. Рака.

2. Две доски, обтянутые материей (квадр.).

3. Три пелены шелковые.

4. Одна пелена кисейная.

5. Череп без верхней челюсти.

6. Две скулы от них.

7. Один шейный позвоночник.

8. Одна-две или 1 г ключицы.

9. Три остатка разрушенных ребер.

10. Одна плечевая кость.

11. Одна локтевая кость.

12. Одна плечевая-локтевая кость (кость, пришедшая в разрушение).

13. Одно бедро.

14. Одна бедровая кость.

15. Четыре лодыжки.

16. Две плоских стайных кости.

17. Семь легких костей и пять немогущих быть определенными.

Все эти кости потеряли свою форму.

Всего 33 кости.

18. Подушка шелковая, заменяющая место ног.

19. Пелена (покровец), прикрывающая ноги, подушки и живот.

20. Ветхая мантия.

21. Семь синих шнуров.

22. Подушка с вырезом для головы.

23. Кисея, в кот. была завернута и прикреплена голова.

24. Вата (приблизительно ф. 2–3).

25. Покрывало — одно.

26. Доска кипарисовая.

27. Лента белая, лежащая под доской.

28. Одна денежная марка в 20 коп. и другая в 10 коп. (найдены в раке).

29. Перекладина деревянная — одна.

30. Доска, обтянутая бархатом с одной стороны и шелком — с другой.

При чем после осмотра всеми гражданами и сфотографирования, все вышеуказанные вещи были сданы духовенству монастыря в лице наместника игумена Иоанникия, ризничего иеромонаха Ефрема и духовника иеромонаха Саввы под их личную ответственность до распоряжения Звенигородского Уисполкома, в чем и подписуемся: Члены Комиссии (следующие подписи) С. МАКСИМОВ, М. КЛУБКОВ, М. ДЕМИДОВ, П. ПРОСТАКОВ, А. МУРАШЕВ, АФОНАСЬЕВ.

Духовенство: (подписи) Наместники Иг. ИОНА, иером. САВВА, ЕФРЕМ, иг. ИННОКЕНТИЙ.

Врач (подпись) ВОСКРЕСЕНСКИЙ. Председатель С’езда КУЛАКОВ.

Секретарь — КЕРЮШОВ. Председатель Комиссии: ЕМЫШЕВ.

Подписи присутствующих: от участвующих на С’езде — 70 подписей. Граждан — 6 человек. Красноармейцев — 1, представителей волост. — 12.

Ко всем рабочим и крестьянам.

От Комиссии по вскрытию мощей в Савво-Сторожевском монастыре

Товарищи и граждане!

Прогнав от власти помещиков, попов… русский рабочий и крестьянин, избавляясь от религиозного дурмана, отделил церковь от государства. Однако это отделение еще не означает, что нельзя веровать. Веровать никому не запрещено. Веровать можно свободно каждому. Но нужно, наконец, всем этим обманам… положить конец.

Всякий из нас, кто близко стоял к ионам (так оскорбительно автор текста называл игумена монастыря Иону. — К. К.) и монахам, видел все их гнусные проделки…

Звенигородский Уездный С’езд Советов от 17 марта 1919 года постановил: вскрыть мощи Саввы Сторожевского близь г. Звенигорода, что и было сделано в присутствии граждан г. Звенигорода, Верхнего Посада и др. деревень, представителей С’езда, от волостей, духовенства и медицинского персонала.

При вскрытии мощей оказалось: чучело набитое тряпками и ватой, голова этого чучела (мощей) была сделана частью из ваты частью из костей… Кроме того найдены в одной куче старые осколки костей… Далее при осмотре в раке найдены денежные марки.

Вот, граждане, краткое пояснение того, что сделано…

Подписи: Председатель Комиссии (Емышев). Секретарь (Керюшов).

Печатается по изданию: Фиалковский П. В. Из прошлого монастыря. Очерки по истории бывшей Саввино-Сторожев-ской обители. Звенигород, 1930.

Со дня закрытия Савво-Сторожевского монастыря прошло почти 10 лет. На месте бывш. царских покоев расположился дом отдыха с ежегодной пропускной способностью до 20 000 человек.

В бывш. многовековом соборе, трапезе, организован Краеведческий Музей.

Не приезжают больше, под видом поклониться русским святыням… Давно уже не увидишь ни в одном монастырском здании монаха в рясе.

Но кончилась ли этим контр-революционная работа братии-монахов, которую они вели против рабочих и крестьян на протяжении пятисот лет и в период Октябрьской Революции, организовывая восстания против взятия рабочим классом власти?

НЕТ. Выселенные из монастыря монахи далеко от него не разошлись. Они расселились по 2–3 чел. в окружающих селах и деревнях и, под видом религиозной пропаганды, продолжают открыто, с помощью кулаков, вести контр-ре-волюционную работу.

В с. Каринском, в 8 вер. от монастыря, они в тихомолку объясняют крестьянам про закрытие монастыря, как факт совершившийся по пророческим предсказаниям Саввы. Якобы 500 лет тому назад, при своей жизни Савва в одно время заплакал и сказал своей братии: «придет время, на земле люди забудут Бога и будут над ним смеяться, к власти придет антихристова сила. Она выгонит меня из монастыря, но я совсем не уйду. Я переселюсь в другое место, где еще часть людей не забудет Бога и я буду за них молиться перед концом мира».

Таким местом, по объяснению монахов, является с. Ка-ринское, куда уже Савва давно переселился и ходит невидимо среди людей по домам.

Для закрепления этой агитации, кулаки и монахи, совместно с попами, повели обработку массы за установление в честь Саввы нового престольного ежегодного праздника. Часть крестьянства, перепуганная рассказами о неожиданном появлении в их селе Саввы и наступлении расправы Бога за грехи, — согласилась на введение неожиданного праздника…

Отдельные монахи ходят по деревням под видом нищих-странников и проповедуют конец мира, смерть коммунистам и колхозникам. Кроме этого, для внушения религиозности дают детям по 50 коп. на пряники под видом милости от преподобного Саввы…

Кроме монахов в районе расселилось 140 монашек из ликвидированной Зосимовой пустыни. Они организуют церковные хоры из крестьянских девушек, привлекают население в церковь.

Печатается по газете «Октябревка», выпущенной к 12-й годовщине октябрьского переворота Звенигородским райкомом ВКП(б) в 1929 году.

В данном документе мы замечаем указания на чудеса, связанные с Саввой, продолжавшие происходить и в эти не простые времена. Так, даже на страницы официальной советской печати «проскальзывала» информация о «невидимом житии» старца и крепкой памяти о нем среди людей.

ДНИ ПАМЯТИ ПРЕПОДОБНОГО САВВЫ, ЗВЕНИГОРОДСКОГО ЧУДОТВОРЦА

16.12 (03.12) — преставление (кончина) Саввы Сторожевского (1407 год).

01.02 (19.01) — обретение мощей преподобного (1652 год).

30.07 (17.07) — перенесение мощей игумена Звенигородского Саввы под вновь сооруженную сень (1847 год).

23.08 (10.08) — второе обретение мощей преподобного Саввы и перенесение их в основанный им и вновь открытый уже в XX веке Саввино-Сторожевский монастырь (1998 год).