Савва Сторожевский

От автора ЖИТИЕ ОПРЕДЕЛЯЕТ ПРИЗНАНИЕ

Эта книга может вызвать много споров. В ней немало гипотез, пробелов и недоговоренностей. Автор предполагает возможные будущие обсуждения или даже замечания, но это лишь пробудит свежую мысль по отношению к делам и помыслам великих духовных подвижников прежних времен. Потому здесь используется максимально возможное количество источников и мнений специалистов. Однако автору не претит утверждение, что порой весьма простые и живые рассуждения в гораздо большей степени помогают отразить или почувствовать веяния эпох, нежели самые ухищренные доказательства.

Итак.

Много лет назад в подмосковный Звенигородский монастырь зашел задумчивый молодой человек, приблизился к его святыням, а чуть позднее прочитал и переписал по-своему старинное Житие основателя обители — игумена Саввы. Это был поэт Александр Пушкин.

Спустя некоторое время один студент-медик, можно сказать по распределению, попал в город Звенигород и устроился работать врачом в местной больнице. Он много трудился вел дневник, создавал рассказы и фельетоны о сельской жизни и стал потом известнейшим на весь мир литератором. Но ни разу, нигде и никогда он не вспоминал ни о соседнем монастыре, ни об имени преподобного Саввы. Это был писатель Антон Чехов.

Так же и в нашей памяти. Один человек что-то видит, а другой говорит — здесь ничего нет интересного. Пытливый паломник скажет: меня интересуют и мне важны внутренняя жизнь и чудеса, связанные с житием почитаемого старца. А историк-исследователь заметит: мне нужно точно знать — имена, цифры, факты и ссылки на документы, без этого всё просто не имеет смысла и ценности. И оба будут правы, хотя каждый — по-своему. Соединить же всё вместе, почувствовать в результате такого синтеза приближение к правде и даже к истине — непростая задача.

Именно об этом мне приходилось думать в первую очередь, когда я начинал работу над книгой о преподобном Савве Сторожевском. Слово «преподобный» означает — святой из монашествующих, стяжавший высочайшее нравственное достоинство своими подвигами и чистотой жизни. В церковном мировосприятии этот эпитет — «преподобный» — принято всегда ставить перед именем почившего святого инока. Однако мы намеренно почти не станем употреблять его в книге, дабы не появилось у светского человека ощущения некоей «древности» обитавшего на Звенигородском холме старца. Кстати, слово «старец» также не совсем обыденное. Для тех, кто живет в монастыре, оно имеет особенный смысл. Нам придется в книге гораздо чаще употреблять именно его, и пусть читатель воспримет это даже в буквальном, мирском смысле — ведь мы будем говорить о человеке, который прожил очень долгую жизнь. И на поверку оказывается, что она важна и интересна, как и все его наследие, которое настолько актуально и живо сегодня, что продолжает играть немаловажную, хотя и незаметную на первый взгляд роль в нашей современной истории.

Решение написать эту книгу, честно говоря, было не простым. Работа над текстом заставила автора принять необычные для него решения: время от времени буквально уходить от простых фактов истории, избавляться от давления бытовых подробностей, изменять «ракурс» обычного восприятия реальности и прошлого. Вот почему читатель встретит множество предположений и гипотез, столкнется с некоторыми разногласиями между писанием и преданием, и уж точно — окунется в переплетение жанра жития и обычной биографии.

Автору также показалось, что без личного восприятия событий давно ушедшей эпохи тут никак не обойтись. Переживание истории, её субъективное восприятие — не всегда объективный путь к созданию образа того, о ком пишешь. Но в данном случае это иногда оказывалось почти единственным способом изложения, без которого книга бы просто не появилась. Об удачах и неудачах — судить читателю.

Кроме того, автору некоторое время мешала и буквально останавливала мысль: взявшись рассказать о жизни святого человека, что ты можешь в ней понять? Наверное, явное преувеличение считать, будто сможешь найти какие-либо ответы на вопросы, волновавшие миллиарды людей тысячелетиями и в поисках которых поколения обращались к учителям, мудрым старцам, духовным проповедникам и наставникам. Хоть и пожил ты на свете, но все-таки ничтожно мало по сравнению хотя бы с тем, о ком собираешься писать. Да и вообще — насколько ты сам способен приблизиться к краю великой и неизмеримой бездны, именуемой благодатью и величием Духа?

По истечении времени писания вот что я скажу по этому поводу, уважаемый читатель. Если бы мне пришлось пойти путем поиска ответов на все эти вопросы, то на это ушла бы вся жизнь, а книга так и не увидела бы свет. Однажды я вдруг понял, что мои мудрствования и какие-либо потуги на духовные подвиги здесь вряд ли помогут. Нужно было просто сосредоточиться и отдаться течению трудовых будней. А появившаяся вдруг душевная простота формы сама стала диктовать последовательность текста, отдельные темы и главы. В какой-то момент я, наконец, просто почувствовал, что могу писать о самых трудных фактологических или духовных перипетиях легко и свободно, если не буду стараться «изобретать велосипед», лукавить, убегать от исторических реалий или строить баррикады собственных иллюзий. И чем проще у меня получалось, тем свободнее я себя ощущал, тем легче становилось «управлять буквами и словами», которые словно бы сами выстраивались в нужную последовательность.

Хотя задача и вправду была не из легких. Ведь в этой книге речь пойдет о человеке, которого в действительности принято величать святым.

Жизнеописание святого в древности называли Житием, считавшимся в некотором роде «словесной иконой». Эта традиция сохранилась по сию пору. Но можно ли жития считать обычными биографиями? Дела земные и дела небесные, для одних реальные, а для других — совершенно фантастические, пересекаются, сосуществуют и соседствуют в житиях, словно миф и реальность, как чудеса и прагматический, материальный взгляд на вещи. «Словесная икона» словно повторяет икону буквальную, на которой изображение символично, и его трудно назвать реалистическим.

Добавлю к этому, что, по моему предположению, «ценность» исторической личности можно иногда «измерить» с помощью нехитрого способа. Представим себе следующее: убираем (хотя бы виртуально) какого-то человека из истории, стираем, так сказать, из памяти компьютера цивилизации. Не было его, и всё тут! Многое ли изменится в результате, или наоборот — ничего? Ответ на этот вопрос и есть некая мера степени важности человека, а именно — что он оставил после себя. Конечно, «идея» эта не очень нова и весьма субъективна. Но…

Пример. Уберем из российской истории Петра Великого. Что могло бы произойти, если бы его не было на свете? Трудно даже представить! Естественно, в данном конкретном случае история бы изменилась кардинально! Вот вам и степень значимости императора-реформатора. А что было бы, если б не было, например, Василия Блаженного? Того самого юродивого, именем которого величают в народе храм Покрова на Красной площади в Москве. Кажется, не изменилось бы ничего. Но, возможно, не было бы тогда и самого этого знаменитого собора, который сегодня для всей планеты является символом России.

А теперь попробуем убрать из русского летописания преподобного Савву Сторожевского. Многое ли изменится? Ведь жил он давно, известно было о нём не так уж много. Был праведен, прославил Звенигород, связан с именами Сергия Радонежского, Дмитрия Донского и его жены — Евдокии, князя Юрия Дмитриевича, иконописца Андрея Рублева, а также с укреплением мощи Москвы, победами над волжскими булгарами, жизнью и смертью царя Алексея Михайловича и приемного сына Наполеона, даже Пушкин весьма им интересовался. Достаточно ли всего этого, чтобы при «исчезновении» данной личности «кривая» истории не отклонилась в сторону, а продолжала своё стержневое движение к результату, который мы пожинаем сегодня?

Чтобы ответить на эти вопросы, надо прочувствовать следующее. У истории в любые времена могли быть различные варианты продолжения и развития. Иногда случаются ключевые моменты, когда всё могло бы совершаться абсолютно по-другому. В такие мгновения одного лишь слова, одного лишь субъективного решения исторического героя достаточно, чтобы двигатели времени повернули развитие цивилизации совершенно в другом направлении. Но не случайно существует поговорка: «История пишется на небесах». Не потому ли десятки миллионов людей и по сей день помнят о преподобном Савве Звенигородском вовсе не как об историческом деятеле, а именно как о подвижнике, познавшем многие глубины духовной жизни? Люди вспоминают о нем так, даже не обращая внимания на всю его остальную мирскую, или как принято ныне говорить — социальную деятельность. Значит, в истории важно и еще кое-что, кроме обычных дел. Назовем это «кое-что» — благой памятью. Абстрактное понятие, но иногда становящееся абсолютно конкретным. Для такого понимания истории порой не надобны в точности выверенные факты, ибо они ничего не подскажут по сути, не прибавят к ней, не приведут к решению или единому итогу. И тогда полуфантастическое житие, в противовес скрупулезной биографии, становится живым источником для творческого познания реалий. Особенно для писателя-историка, взявшегося за столь неудобную и не всегда понятную обязанность — возродить образ человека, который в реальности словно скрыт от буквального восприятия.

Повторюсь: эта книга — исторических реалий и одновременно — многочисленных гипотез. Гипотеза в переводе с греческого языка означает предположение, которое выдвигается для объяснения чего-либо, хотя и требующее проверки на опыте. Данный жанр выбран автором не случайно. Есть вещи, о которых по прошествии времени можно только догадываться, но нельзя утверждать «на все сто». Гипотезы и предположения, по возможности, подтвержденные историческими фактами, зачастую помогают нам в понимании главного — что за этими фактами стояло или могло бы происходить. И тогда история, первоначально предстающая перед нами мифом, оживает и приоткрывает свои завесы, помогая будущим ценителям или исследователям в достижении правды, а быть может даже — истины.

Поможет нам разобраться в иногда запуганных событиях краткое и самое первое в истории Житие старца Саввы, созданное еще в XVI столетии талантливым и образованным мыслителем-летописцем Маркеллом Хутынским по прозванию Безбородый. Каждая главка данной книги начинается с цитаты из этого ценного документа, за двумя-тремя словами которого может стоять не просто цепочка событий, но немалое количество судеб, имен и фактов, способствующих реконструкции и раскрытию тайнописи давно ушедших эпох. При этом непременно отсылаю читателя к разделу «Дополнительные материалы» в данной книге, где помещен полный текст написанного Маркеллом Жития. Имеет смысл сначала, до чтения самой книги, ознакомиться с этим Житием полностью, оно короткое и емкое — всего несколько страниц. Тогда «разбираться» в построении всего повествования будет легко и удобно.

Удивительный знаток тайнописи и древнего крюкового письма — Маркелл Безбородый, как выяснилось, употреблял в своих сочинениях закодированные и шифрованные записи. Например, ставил «не случайные» буквы и свои инициалы в первых строках строф к написанным им службам, посвященным тем или иным святым (службы эти и поныне входят в церковный обиход), при этом иногда исключая гласные, что усложняло расшифровку. То есть Маркелл употреблял варианты скрытого, усложненного и запутанного акростиха, методы шифрования и кодирования, известные как краегранесие и краесловие. Употреблял, между прочим, там, где подобное не поощрялось, да и не очень-то было принято делать.

Это неожиданное увлечение Маркелла, создавшего первое Житие Саввы Сторожевского и церковную Службу в его честь (включая тексты и мелодии!), подсказало автору данной книги возможность и особый способ повествования — регулярное привлечение старинного текста для прояснения последующих размышлений.

Важно заметить: какие бы неожиданности ни встретились читателю на страницах данной книги, какие бы трактовки, Цитаты, предположения или изменения установившихся датировок ни удивляли, главное, что все они основаны на результатах работы с историческими источниками или трудами поколений исследователей. На каждое утверждение автор готов дать соответствующую ссылку. Однако, пытаясь сохранить удобную для чтения повествовательность, автор в последний момент решил убрать в данном издании все цифровые ссылки (которые бы просто мельтешили в глазах, так как их сотни), оставив лишь достаточно подробную (хотя и не совсем полную) библиографию в конце книги. Выбранный жанр сам подсказал такой шаг, хотя в дальнейшем, и автор этого не исключает, всегда возможно переиздание или новая публикация данного жизнеописания Саввы Сто-рожевского с подробнейшим и постраничным указанием ссылок на все приведенные источники.

дорогой читатель, перед тобой книга о великом старце Российской земли. Если труд сей поможет по прочтении хотя бы крохой в осмыслении кем-то личного бытия, то автор будет считать свою задачу выполненной. Задачу, которую можно было бы назвать возвышенным словом «миссия», но пишущий данные строки на это вовсе не претендует. Достаточно будет того, что авторское и читательское внутреннее взаимопонимание вдруг подобием искры промелькнет в сознании хотя бы на мгновение. Одно только это событие уже станет отрадным, и означит главное — благая память о старце Савве продолжает распространяться. За что автор заведомо благодарит уже много раз цитированными, но навсегда остающимися чудесными словами великого поэта: