Савва Сторожевский

Эта глава книги могла быть самой короткой. Почему? Постараюсь объяснить.

Когда пишутся жизнеописания, то, как правило, они начинаются с детства и отрочества. Отступать от этого обычного распорядка и нам не имело смысла, однако беда в том, что тому могли бы помешать некоторые обстоятельства. А именно: дата и место рождения будущего подвижника в настоящее время не известны, как не известно практически ничего, что было бы связано с его жизнью до зрелого возраста.

Пока не известно. Пока — означает, что есть еще надежда на возможные находки в архивах или старинных рукописях. Однако надежда эта почти иллюзорна. Хотя бы потому, что по традиции даты рождения живущих тогда в монастырях старцев на Руси почти не фиксировались. Да и вообще — день рождения даже у простого жителя того времени (а речь идет о XIV столетии) не совпадал с днем крещения, а потому к нему не относились с большим вниманием и важностью.

Не известно нам и его настоящее, то есть мирское имя, так как Саввой конечно же наречен он был по пострижении в монахи. Да и мирское имя отца его также кануло в Лету, ибо поздние звучные приставки к имени — Сторожевский или Звенигородский — были обычной данью традиции и к первоначальному мирскому («реальному») имени никакого отношения не имели и не имеют.

Какова причина такого невнимания и забвения? Чтобы ответить на этот очередной вопрос (а их будет немало в этой книге), следует совершить небольшой экскурс в историю.

Отрок из неведомых земель

Маркелл Безбородый повествует напоследок, когда мы достигли конца времен: «О рождении же его и о воспитании мы не ведаем, но только о пребывании его в монашестве изыскали и написали кратко…»

Основные родословные в Древней Руси велись только в великокняжеских и княжеских семьях, иногда также среди иерархов православной церкви, в особенности среди митрополитов и в будущем — патриархов. Составление родословного древа и занесение его в книги и летописи было не только и не столько забавой, оно имело важнейшее юридическое значение, позволяло прослеживать вопросы наследования, преемственности власти и собственности. Без точных записей имен, дат рождения и смерти невозможно было бы правильно определить — кто, чем и как должен владеть, кому, что и когда перешло в наследство или в отчину. Но самое главное — таким образом можно было предотвратить самозванство, явление не столь распространенное на Руси в XIV веке, зато уже позднее — в значительной степени повлиявшее на ход российской истории (вспомним хотя бы Лжедмитрия или Емельяна Пугачева, объявившего себя «императором Петром III»). Для остальных людей — христиан — специально никто родословием не занимался. Если и записывали предков, то не в массовом количестве. А для того, чтобы хотя бы имя попало в летописи, нужно было по крайней мере совершить нечто из ряда вон выходящее. Например, подвиг, вроде того, что сумел показать богатырь Пересвет на поле Куликовом.

В еще большей степени отсутствие дат рождения и даже кончины касалось проживающих в монастырях иноков. Уходя от мирской жизни, они отрекались и от всего земного, и от имени, и от «биографии». И даже если монах становился известным святым, то составлялось его Житие, которое должно было повествовать в первую очередь о духовных подвигах, но не о конкретных поступках, совершенных в течение времени земного существования.

Будущий инок Савва по этой причине и не хранил в памяти, а может быть — и не рассказывал ближним своим о месте и времени своего рождения. Братия же монастырская по сложившейся традиции не стала обнародовать возможные об этом познания после его преставления. Так все данные и были утеряны во времени.

Но можем ли мы хотя бы предположить, как могла складываться юная жизнь будущего инока? Самый лучший способ ощутить это — найти современника Саввы, который бы прошел очень похожий жизненный путь, и при этом — хотя бы кое-что о нем было бы нам известно.

И такой человек есть. Это известный подвижник XIV века Стефан Пермский. Житие его создавал «по горячим следам» знавший его лично Епифаний Премудрый. Текст этого Жития дошел до нашего времени. Мы воспользуемся современным переложением этого повествования. И хотя оно не изобилует историческими фактами и во многом отражает лишь достоинства и позитивные духовные деяния героя, все-таки оно является хотя бы единственным источником, на данных которого мы можем основывать свои представления об образе жизни отрока того времени.

Известно также, что порой составители житий придавали общие черты некоторым сведениям о детстве того или иного старца. А это значит — можно с большой долей вероятности говорить о том, что жизнь Саввы в детстве и юности протекала почти так, как мы увидим из нижеизложенного.

Стефан родился около 1340 года, что почти совпадает с возможным временем появления на свет Саввы (см. чуть ниже). Значит, они были почти ровесниками. Семья, в которой жил Стефан, была христианской: «Сыном был одного христолюбца, верного христианина… Мать его была тоже христианкой…» Кстати, подобное уточнение весьма любопытно. Не случайно автор так акцентирует внимание читателя на полной «христианской» семье. Ведь принято считать, что в XIV веке на Руси практически все население было православным. Однако это не совсем так. И язычества было предостаточно, и мусульмане с Востока селились в разных местах, и влияние Европы, далекой от православия, было весьма ощутимым. Можно было встретить «семьи», где кто-то из двух родителей и не был христианином. Вот о чем дает нам понять это важное уточнение.

В христианских семьях главное значение придавалось в то время соответствующему воспитанию и образованию. Не приходится сомневаться, что будущие подвижники были весьма смышлеными в детстве, их отличали не только усердие, но и развитость ума, стремление к достижению знаний. «Еще ребенком, — пишет Епифаний, — с малолетства отдан он был учиться грамоте, и скоро всю грамоту изучил так, что через год читал каноны и стал чтецом в соборной церкви. Он превосходил многих сверстников хорошей памятью, остроумием и быстротой мысли, в учении преуспевал, рос отроком благоразумным, возрастая разумом душевным, телом и благодатью».

Но ведь детей, подобных данному описанию, могло быть немало. И вот тут автор Жития (как это обязательно делали составители житий и впоследствии) отметил особый дар отрока, который отличал его от остальных сверстников. Это — дар духовный. Данный талант способствовал непохожести даже внешнего поведения мальчика в отношениях с друзьями. «К играющим детям не подходил. Тех, кто суетным занимался и за тщетным гнался, не слушал и не играл с ними. От детских обычаев и игр, нравов отворачивался и упражнялся только в славословии Бога, и грамотой занимался, а также изучением всяких книг. И так скоро с Божьей помощью многое постиг, благодаря природной остроте ума».

Такое духовное воспитание и образование предопределяли дальнейший жизненный путь юноши. В период постоянных междоусобных войн, страшных набегов полчищ Золотой Орды с востока, угроз с запада от Литвы, ужасного разорения городов и сел, непомерной дани, умаления ценности человеческой жизни мальчиков нередко отдавали в монастыри, что в известной степени отдаляло их от мирских страстей, но выстраивало и особые трудности на жизненном пути.

«Научился… всей грамматической премудрости и книжной силе, — продолжает Епифаний Премудрый. — Когда же вырос в девственности, и чистоте, и целомудрии, и много книг прочитал Ветхого и Нового Завета, то через них взглянул на жизнь этого света, кратковременную и мимо проходящую, скороминующую, как речная стремнина или как цветение трав. Как говорит апостол: «Всякая плоть — как трава, и всякая слава человеческая — как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал; но слово Господне пребывает вовек»…»

Будущий инок Савва, как и Стефан, выбрал этот, духовный путь. В какой-то момент у юноши, выбравшего такое направление своего бытия, наступает момент, когда он должен принять самое, быть может, главное решение в своей жизни — уйти от родителей своих, а затем и от мира. И уйти навсегда. Вот как образно представил это событие автор Жития Стефана: «…И как во святых Евангелиях Господь говорит: «Если кто оставит отца и матерь, жену и детей, братьев и сестер, дома и имущество, Имени ради Моего, сторицею примет и вечную жизнь наследует». Пришла к нему Божия любовь, и он оставил Отечество и все имущество; отрок этот был украшен всеми добродетелями, и рос в страхе Божьем. И еще молодым посвятил свою юность Богу, еще в отроческом возрасте постригся в чернецы…»

В XIX столетии один из церковных писателей так опишет этот момент в жизни Саввы Сторожевского: «Неизвестно, где и от кого рожден сей ученик Сергиев. Может быть, он намеренно скрыл свое высокое происхождение, так как предание приписывает ему оставление имущества и заменение мягких одежд власяными рубами. Может быть, об этом его и не спрашивали, ибо дух обители требовал, чтобы у порога келлии слагалось все мирское, не одеяние токмо, но и воспоминание, дабы отрождение духовное было полно, и беспрепятственно было восхождение по духовным возрастам». Интересно одно важное определение, которое дается в этом же тексте, и оно связано с мотивами — то есть с тем, почему юноша принимал такое решение о своем будущем. Автор формулирует это следующим образом: «От юности мир возненавидев и Христа возлюбив…»

Есть много косвенных «указаний», что отрок Савва еще в детстве стал жить при монастыре (об этом подробнее чуть далее). Если это было так, то окончательное свое образование он получил уже в стенах одной из обителей, что во многом способствовало его духовному опыту, а также становлению в дальнейшем его авторитета среди братии. Позднее это выразилось во всеобщем уважении и выдвижении его на самые важные и высокие монастырские посты.

Он, как и Стефан, конечно же «добро потрудился в иноческом житии. И подвизался в добродетели постом и частою молитвою, и смирением, воздержанием и трезвостью, терпением и беззлобием, послушанием и любовью, а больше всего вниманием к Божественным Писаниям. Много и часто читал святые книги и благодаря им всякую добродетель приобретал, и плоды спасения выращивал». Епифаний в рассказе о житии Стефана даже уточняет: «У него был обычай прилежно читать книги, сильно замедляя чтение, чтобы правильно уяснить смысл каждого слова в стихе, то есть о чем говорится; и так с молитвою сподоблен был разума. И если видел человека мудрого и книжного, и старца разумного и духовного, то его расспрашивал и беседовал с ним, пребывая с ним ночью и днем, расспрашивая тщательно о непонятном. Разумная притча не ускользала от него, и трудно понимаемое толкование он отыскивал и уяснял смысл, всякое божественное повествование стремился услышать. От слов и речей и поучений старцев не отступал, всегда подражая житиям святых отцов, и от этого большего разума набирался».

На первый взгляд общие слова о подвижничестве юноши на самом деле многое говорят для тех, кто понимает — что за ними стоит, какие усилия необходимы для постижения самых простых христианских истин. «Когда он иночествовал, его доброму о Христе житию дивились многие, не только иноки, но и простые люди. Он подвизался день за днем, как земля плодородная, на которой поднимают борозды разума, и она приносит многообразные плоды благоизволения Богу. Он прежде всех приходил в церковь на молитву и после всех выходил. Слушал разумно чистые повествования и учительные слова и ими просвещался, возводимый к новому знанию любовью к мудрости… Он никогда не бывал празден, всегда любовно трудился…»

Однако яркую и неординарную личность всегда отличает еще нечто, связанное с глубокими знаниями и широким кругозором. Вполне вероятно, что юноша (следуя Епифа-нию) мог бы получить и такую характеристику: «Желая большего разума, научился он любомудрию, то есть философии, и греческой грамоте и книги греческие изучил, и хорошо читал их и постоянно хранил у себя…»

Так, с помощью автографа и замечательного писателя русского Средневековья Епифания мы смогли хотя бы немного представить себе — как рос наш отрок, будущий инок Савва. Однако мы все еще лишены конкретных фактов и дат: история их не пощадила. Но это не значит, что нельзя высказать некоторые предположения на сей счет. Именно о них пойдет речь далее, в начинающемся перечне многочисленных «гипотез», с которыми читатель встретится еще не раз на страницах данной книги. Для этого время от времени придется немного «забегать» вперед по времени, использовать имена и факты, которые в большем объеме будут освещены позднее. Но вряд ли это создаст какую-то путаницу. Скорее — внесет необходимую ясность, и в первую очередь — в последовательность жизнеописания, этапы которого словно бы ускользают от нас, теряются в веках истории.

Выбор настоящего пути

Маркелл Безбородый повествует напоследок, когда мы достигли конца времен: «Как, и откуда, и в какие времена такой светильник воссиял нам…»

Представим себе молодого человека эпохи середины XIV века, выбирающего себе жизненный путь (конечно, задачка для современного человека — трудновыполнимая!). Вариантов такого выбора было не так уж и много. Каким бы родством он ни кичился, путей в будущей жизни было всего несколько. И главной дорогой для будущего мужчины была, конечно, судьба защитника — если не своего отечества, то по крайней мере собственного дома. Военное дело в той или иной форме было уделом всякого русского жителя. Пахари и ремесленники, торговцы и бояре в определенный момент (и довольно часто) должны были сложить свои инструменты и взяться за мечи, копья, рогатины или дубинки, чтобы защитить своих близких и свое добро.

Большинство жизненных проблем решалось с позиции силы. Над Русью в это время страшной силой нависло непомерное ордынское иго, которое просто «высасывало» из нее не только «все соки», но и все перспективы на будущее возрождение или развитие.

В жизни молодого человека ожидала либо некоторая профессиональная деятельность (например, ремесленная или земледельческая), либо война. Родовитый боярин мог заниматься управлением хозяйством, но и он не мог избежать воинской повинности. Война поднимала всех — снизу доверху и ставила в единые ряды обороняющихся или наступающих полков.

Однако был и еще один путь, который на первый взгляд мог бы показаться уходом от бытовой реальности. Этот путь — духовный, связанный с жизнью православной церкви. Нельзя утверждать, что в те времена такой выбор жизненного пути был очень «удачным». Православие хоть и утвердилось на Руси, но еще не приняло масштабы абсолютного большинства. Язычество продолжало процветать во всей своей силе» ив разных формах. Примером этого могут служить некоторые летописные рассказы или жития (того же Стефана Пермского), где мы видим, что существовали целые народы, абсолютно далекие от христианства и даже не слышавшие о нем. Просветительская и миссионерская деятельность продолжалась и развивалась.

Выбор — уйти от реальной жизни, например, в монастырь — был связан с обречением себя и на непонимание окружающими, и на возможные лишения, вплоть до голода и всяческих поношений. Монастыри на Руси еще только строились и развивались. Большинство из наиболее известных еще лишь закладывались и представляли из себя вовсе не привычные нам крепости с башнями (все это появилось значительно позднее), а порой маленькие деревянные домишки, в которых проживало по одному или по несколько подвижников, иногда с утра до вечера труждающихся, неизвестно чем питающихся и непонятно откуда добывающих себе хлеб насущный. Только редкие крупные города могли похвастаться своими укреплениями, да и не всегда каменными (напомню, что каменный Кремль в Москве был, наконец, построен лишь как раз в эти времена — в 1367 году).

Выбор — уйти в монастырь — означал отказ от мирской суеты. И в первую очередь — от участия во всеобщем кровопролитии, в войнах и постоянных битвах. Такой «уход» не поощрялся в светской среде. Молодой человек, не способный и не желающий развивать культ силы и воинской доблести, и в те времена не считался кем-то особенным, тем более — героем, порой напротив — мог стать предметом многочисленных упреков и насмешек.

Это не значит, что Церковь стояла в стороне от главных событий времени. Наоборот, она активно в них участвовала, включая политические и военные баталии. Ярким примером этому может служить уже ставшее хрестоматийным благословение, данное Сергием Радонежским князю Дмитрию Донскому на битву с войском Мамая, когда на поле Куликово отправились два монаха-воина, один из которых — Пересвет — стал участником главного поединка перед сражением и погиб геройски на глазах у всей русской дружины. Но это совсем и не значит, что монастыри готовили воинские пополнения из монашеских рядов. Такое событие было из ряда вон выходящим и связано было с конкретными историческими обстоятельствами.

Итак, выбор был сделан. Далее начиналась совсем другая жизнь…