Сборник летописей. Том II

Кубилай-каан — четвертый сын Тулуй-хана, он появился на свет от Соркуктани-беги, его кормилицей была мать наложницы Муке из племени найман. И так случилось, что Кубилай-каан появился на свет за два месяца до рождения Муке. Когда взор Чингиз-хана на него пал, то он сказал: «Все наши дети рыжие, а этот мальчик черномазый, очевидно он похож на [своих] дядей,[626] пусть скажут Соркуктани-беги, чтобы она отдала его кормить хорошей кормилице». Его отдали матери Муке, которую звали Сарук, а когда спустя два месяца появилась Муке, то мать отдала ее кормить кормилице из племени тангут, а сама кормила Кубилай-каана, пока он не вырос. Она считала его своим ребенком и всячески блюла и оберегала его. Каан очень ее почитал, и когда она скончалась, он постоянно вспоминал ее и давал милостыню за [упокой ее души]. Вот и все!

Памятка о его женах и сыновьях

Кубилай-каан имел много жен и наложниц.[627] Всех старше была Чабун-хатун, дочь Ильчи-нойона из рода государей кунгират; она была очень красива и одарена прелестями и была им любима. Она скончалась в бичин-ил, в год обезьяны, соответствующий 682 г.х. [1283-1284 г. н.э.], еще до смерти Кубилай-каана. Кубилай-каан имел двенадцать достойных сыновей. И подобно тому, как четыре столпа[628] Чингиз-хана, которые родились от его старшей жены Бортэ-фуджин, пользовались большим почетом, [так и] из этих двенадцати влиятельнее были те четверо, матерью которых была Чабун-хатун.

Имена этих сыновей[629] излагаются в таком порядке. [А] Первый сын — Дорджи, родился от Чабун-хатун, он имел сына по имени Ананда и был годом старше Абага-хана, он постоянно хворал и умер от той хронической болезни. Вот и все!

Второй сын — [Б] Джим-Ким, первоначально Ким-Джим; он появился на свет от старшей хатун по имени Тай-ху, а некоторые говорят, что это есть та же самая Чабун-хатун, а Тай-ху[630] — это ее титул. Эта жена была из племени кунгират, а «Тай-ху» значит мать каана. Этот Джим-Ким скончался в молодых летах, от него осталось три славных сына в таком порядке:

[I] Первый сын — Камбала, у него есть три сына: Йисун-Тимур, Джункшай, Дилькун-Бука; [II] второй сын — Дармабала, он тоже имеет трех сыновей: Хайшанк, Аманкэ, Барма; [III] третий сын — Тимур-каан, который в настоящее время является кааном эпохи, его называют также Улчжейту-кааном, у него есть один сын по имени Тиси-Тайши, и еще один сын по имени Тагайлан.

[В] Третий сын — Миклукан, также родился от Чабун-хатун, он имел старшую жену по имени Кутуй, что на языке хинди значит «царевна»; [она была] племянницей Ильчи-нойона из племени кунгират, у него было три сына в таком порядке: [I] первый сын — Арслан Бука, [II] второй сын — Алтун-Бука, [III] третий сын — Ананда. [История его имени такова]: когда он родился, [поблизости] было восставшее племя. Их эмира звали Ананда; его нарекли таким же именем; он мусульманин, каан пожаловал ему для становища область Тангут, у него есть один сын по имени Урук-Тимур, он имеет [также] одну дочь, [имя которой не известно].

[Г] Четвертый сын — Нумуган, он также появился на свет от Чабун-хатун, о нем есть много рассказов, каждый [из них] будет приведен в своем месте. У него были две дочери, имена их не известны.

[Д] Пятый сын — Куридай, родился от Курукчин-хатун из племени меркит. Кубилай-каан взял ее [в жены] раньше других жен, она была и летами старше других, под конец влияние ее упало; она была дочерью Куту, брата Токтай-беки, государя меркитов, которые во времена Чингиз-хана восстали и неоднократно с ним воевали, а в конце концов из-за [своей] слабости по необходимости покорились и подчинились. Вот и все!

[Е] Шестой сын — Хукачи, появился на свет от Дурбачин-хатун из племени дурбан. Каан пожаловал ему для становища область Караджан.[631] Однажды он взял с какой-то деревни дичи[632] больше, чем следовало. [Это] дошло до слуха каана, который приказал дать ему [за это] семьдесят палок, так что его ягодицы превратились в куски [мяса]. Он имел сына, имя которого было Есун-Тимур. Когда Хукачи умер, каан назначил его [Есун-Тимура] на отцовское место во главе области Караджан. На языке хинди ту область называют Кандар,[633] то есть «Большая область». У него есть три сына: Тус-Бука, Тоглук, Пулад.

[Ж] Седьмой сын — Агрукчи, родился от Дурбачин-хатун. Каан пожаловал ему область Тибет. Он имел двух сыновей: [I] первый сын — Тимур-Бука, а у него два сына — [один] по имени Саскиэ, а другой ...,[634] когда он [Агрукчи] умер, область [Тибет] отдали этому Тимур-Буке; [II] второй сын [Агрукчи] — Иджиль-Бука.

[З] Восьмой сын — Аячи. Его матерью была Хушинджин, дочь Урукул-нойона из племени хушин, этот сын сосватал себе жену, и долгое время они были вместе, [но детей у него не было].

|A 167а, S 392| [И] Девятый сын — Кокеджу. Этот сын появился на свет от матери Аячи — Хушинджин[-хатун] из племени хушин. Некоторое время тому назад он вместе с Нумуганом выступил с войском и прибыл в Дерсу[635] на войну с Кайду. Его захватили вместе с Нумуганом и спустя некоторое время отправили к каану. Вот и все!

[К] Десятый сын — Кутлук-Тимур. Имя его матери не известно. Он появился на свет в том году, когда Ариг-Бука оказал каану сопротивление, а скончался двадцати лет; он сосватал себе жену, но детей не имел.

[Л] Одиннадцатый сын — Туган, он появился на свет от Баявчин-хатун, дочери Боракчин из племени баяут, и имеет сына по имени Лаучанк. В стране Манзи,[636] которую называют [также] Мачин, есть большой город, название которого Джинкджу.[637] Это будет область приблизительно в десять туманов. Всю [ее] каан ему пожаловал. Вот и все!

[М] Двенадцатый сын — не известен, [т.е. имя его не известно],[638] он появился на свет от Намбуй-хатун, которую он [Кубилай-каан] сосватал [себе], после того как умерла [Чабун-]хатун. Спустя один год [после ее смерти] он привел [Намбуй-хатун] в ее юрт и ставку, так как она была племянницей [Чабун-]хатун, дочерью Начин-гургэна.

|A 167б, S 393| Этим кончается перечисление потомков Кубилай-каана, а таблица ответвлений упомянутых потомков [представляется] в том виде, как она [ниже] приводится. А Аллах — споспешествующий!

[Рассказ] об обстоятельствах, предшествовавших восшествию его на ханский престол

Когда справедливый государь Менгу-каан воссел на ханский престол, а столица его была в пределах Каракорума, в местности Онон-Келурен,[639] то после устройства дел государства он назначил своего брата Кубилай-каана в восточные города и страны Хитая,[640] а меньшого брата, Хулагу-хана, он послал на запад и в области таджиков, как о том [уже] упоминалось в повествовании о нем. Он приказал, чтобы вместе с ним [Кубилай-кааном] в Хитай отправилось восемьдесят туманов войска сплошь из монголов и джавкут, чтобы они там остались и покорили область Нангяс, смежную с Хитаем. Кубилай[-каан] отправился, но воздержался от путей на Нангяс: поскольку тамошние государи очистили от [всего] съестного те местности, которые лежали на пути, то идти в ту сторону было очень затруднительно; [поэтому] он послал к Менгу-каану гонца и, изложив положение, просил разрешения завоевать раньше области Караджан и Чаганджан, чтобы добыть для войска провиант и тогда [уже] пойти к Нангясу. Те две области на китайском языке называют Дай-лиу,[641] то есть Великие царства, на языке хинди ..., а на языке этих мест — Кандахар. Те области граничат с Тибетом, Тангутом, с некоторыми областями и городами Индустана, с областями Хитая и Золотозубых.[642] В общем, каан одобрил ту речь и дал разрешение. Кубилай[-каан] в лу-ил [год дракона], соответствующий мухаррему 654 г.х. [30 января — 28 февраля 1256 г. н.э.], учинил в тех областях избиение и грабеж, а их государя по имени Махараз,[643] что значит «Великий султан», захватив [в плен], привел с собой, когда вернулся из похода.

Затем, когда Менгу-каан вознамерился покорить Нангяс, он сказал: «Так как у Кубилай-каана болят ноги, до того он [уже] выступал [в поход] с войском и подчинял мятежные области, то теперь пусть он пребывает дома в покое». И согласно указанию [Менгу-каана] он отдыхал в своих ставках, что в Моголистане в местности Караун-Джидун.[644]

Спустя год, когда Тогачар-нойон и царевичи левого крыла, ходившие на Нангяс, вернулись без результата из похода и Менгу-каан послал ярлык о взыскании с них и гневался на них, последовал такой неукоснительный указ: «Так как Кубилай-каан прислал извещение, что „ногам моим стало лучше, и как это возможно, чтобы Менгу-каан отправился в поход, а я буду сидеть дома", то пусть он возьмет войска, которые имел Тогачар-нойон, и направится к рубежам Нангяса». Согласно приказу [Кубилай] отправился с одним туманом отборного войска и несколькими туманами джавкутов, которые были с Тогачар-нойоном и которые он у того взял. Когда он достиг границы Нангяса, он покорил большую часть городов и областей. А в это время Менгу-каан был занят осадой крепости Дули Шанк.[645] Вследствие гнилого воздуха распространилась холера. Менгу-каан заболел и скончался. Известие о его смерти застало Кубилай-каана на берегу реки Кара-Мурэн.[646] Он [Кубилай] устроил совещание с Бахадур-нойоном, племянником Мукули-Куянка, отца Хантум-нойона из племени джалаир, [и заявил]: «Мы прибыли сюда с войском |A 168б, S 395| [многочисленным], как муравьи и саранча, как же мы вернемся, ничего не сделав из-за ложных слухов», — и направился в сторону Нангяса, напал внезапно на их войско и захватил [их] караулы. [Затем] он сложил вместе ... из коры деревьев и бересты, переправился через реку Ковк шириною в один фарсанг, текущую как море, и осадил большой город Уджу.[647]

А еще раньше Менгу-каан послал войско приблизительно в три тумана с другой стороны Нангяса. Предводителем его [был] Урянхадай, сын Субэдай-бахадура. С ними он послал пятьдесят царевичей левого крыла, а из потомков Чагатая [одного] по имени Абишка. Так как дороги были тяжелые, а местности и крепости трудно доступные, то они неоднократно вступали в бой; продвижение оказалось для них трудным.

Из-за гнилого и скверного воздуха многие из того войска заболели и умерли, так что всего их осталось не больше пяти тысяч. Они получили известие о прибытии Кубилая и решили пойти по направлению к нему. Спустя двадцать дней они неожиданно с ним соединились в окрестностях того города. Население города из-за [своей] беспомощности отправило послов и покорилось. Вдруг подошло то войско города, которое отправилось [ранее] против Менгу-каана, ликуя по случаю его смерти. Горожане[648] с приходом их стали уповать [на освобождение]. В это время прибыли гонцы от Чабун-хатун и эмиры ее ставки — Тайджутай и Яку — и передали весть о том, что от Ариг-Буки прибыли старшие эмиры Дорджи и Алямдар и отчисляют стражников[649] из [войска] монголов и джавкутов, а причина сего не известна, — давать ли нам то войско или не давать? Они привели поговорку-загадку: отрублена голова у большой рыбы и у маленькой, кто остается, кроме тебя и Ариг-Буки? Если вернешься, то хорошо это или нет?[650] Через два дня к Кубилай-каану прибыли гонцы также и от Ариг-Буки и доложили: «Нас послали справиться о здоровье и передать привет». Он их спросил: «В какую сторону посылает он тех стражников и ополченцев, которых он выделяет?». Гонцы ответили: «Мы — слуги, ничего не знаем, очевидно [это] ложь». Так как они скрывали, то Кубилай впал в сомнение и подумал: «Если бы он потребовал это ополчение для того, чтобы послать в какую-нибудь сторону, то зачем бы он это скрывал? Здесь возможны хитрость и уловки». И тайно совещался с Бахадур-нойоном и Урянхадаем [и сказал]: «Таково положение, и неизвестно, что Ариг-Бука имеет в мыслях о нас. Вы оба с частью ополчения оставайтесь здесь, пока я, возвратившись рекой Кара-мурэн из пределов Хитая, не разузнаю о положении дел и не пришлю вам известие». И на том было решено.

Царевичи Тогачар, Кадан и Йисунке, каждый с аймаком войска, выступили по разным дорогам, забирали и разрушали области и селения. А Кубилай, когда достиг города Намкин,[651] что на берегу [реки] Кара-мурэн, и выяснил [достоверно], что Дорджи и Алямдар прибыли с требованием войска и чинили много насилий монголам и джавкутам, послал к Ариг-Буке гонца [передать]: «[Это] не годится, что отчисляют ратников из домов монголов и области джавкут, то имущество и скот, который взяли из области, пусть он вернет им и даст нам и войску, которое было со мной, Тогачару, Йисунке, Нарин-Кадану и войскам левого крыла, а [также] пусть даст войску правого крыла, которое [раньше] отправилось с Менгу-кааном, а теперь находится с Муке, Каданом, Асутаем, Джанту и эмирами правого крыла, чтобы, наладив средства передвижения, провиант и оружие, мы покончили с Нангясом», — и таким образом известил [Ариг-Буку].

В то время Алямдар туда [уже] отправился, а Дорджи остался в городе Джунду, который называют «Ханским городом» [Ханбалык].[652] Кубилай-каан послал к нему [передать]: «Ты также пошли с гонцами одного нукера». Он послал своего нукера передать тайно на словах Ариг-Буке: «Кажется, Кубилай узнал о вашей сокровенной мысли, сейчас самое лучшее — это пошли одного из старших эмиров-темников вместе с гонцами с кречетами и [охотничьими] животными [к Кубилаю], чтобы Кубилай был |A 169а, S 396| спокоен и беспечен». Ариг-Бука одобрил эти слова и отправил вместе с послами эмира-темника с пятью кречетами в дар [Кубилаю] и велел сказать, что он-де придет справиться о здоровье, и [наказал], чтобы они вместе с Дорджи-нойоном говорили Кубилай-каану сладкие речи, дабы он в сознании безопасности скорее вернулся к беспечности и спокойствию. Согласно этому, они говорили ему любезные и приятные речи и вместе с послами Ариг-Буки доложили ему, что он [Ариг-Бука] отменил требование ратников и «чарика». Кубилай сказал: «Так как вы объяснили эти недостойные слухи,[653] то все [теперь] спокойны», — и довольный отпустил их и послал гонцов к Бахадур-нойону и Урянхадаю: «Немедленно снимите осаду города Уджу и возвращайтесь, так как жизнь людей меняется подобно вращению судьбы». Когда гонцы туда прибыли, Тогачар, Йисункэ и Нарин-Кадан [уже] вернулись, а Бахадур и Урянхадай, остановившись вместе с войском, прибыли к Кубилай-каану.

Когда Дорджи и Туган прибыли к Ариг-Буке и объявили ему о положении [дел], Ариг-Бука сказал: «Так как Кубилай кое-что узнал о нашем коварстве и обмане, самое лучшее — это вызовем царевичей и эмиров, обитающих по юртам и домам своим, и решим на месте оставленное в пренебрежении и заброшенное дело о ханском престоле». Посоветовавшись, они отправили гонцов во все стороны. Наймадай [сын Тогачара] и Тису, младший брат Чинг-Тимура, оба к нему прибыли, а другие царевичи, каждый под каким-нибудь предлогом, не выполнили [его требования]. Так как народа оказалось немного, то Ариг-Бука еще раз устроил совещание с эмирами и [сказал]: «Лучше всего — пошлем еще раз гонцов к Кубилаю и ложными речами прельстим его и успокоим, [внушив сознание безопасности]». Они послали Дорджи с двумя другими эмирами и битикчиями и известили, что для устройства траурного поминовения Менгу-каана было бы хорошо и необходимо, чтобы прибыли Кубилай и все царевичи, у них был замысел захватить их всех, когда те прибудут. Когда гонцы [Ариг-Буки] прибыли к Кубилаю, то с другой стороны прибыли к нему в город Джунду царевичи Тогачар, Йисункэ, Нарин-Кадан и другие эмиры-темники. Гонцы передали поручение, все в один голос сказали: «Это — правильная речь, и это самое благое дело, необходимо и нужно поехать, но мы еще не вернулись из похода, [не перешли на мирное положение]. Раньше мы пойдем по домам, а оттуда, собравшись все вместе, приедем». Дорджи ответил: «С этим ответом вернутся мои нукеры, а я подожду здесь, чтобы отправиться вместе с вами». С тем решением он и послал нукеров. После этого Кубилай отправил гонцов к тому войску, которое пошло с Менгу-кааном в область Нангяс, и передал Асутаю, чтобы тот скорее прибыл, а Мука в том самом походе скончался. Когда нукеры Дорджи прибыли к Ариг-Буке и передали поручение, все присутствующие царевичи единодушно сказали: «До каких пор мы можем их ждать?». И те, которые там были, сговорившись, посадили Ариг-Буку на каанство в местности Яйлаг-Алтай. А это были: Ургана-пири, жена Кара-Хулагу, Асутай и Уренгташ — сыновья Менгу-каана, Алгу — племянник Чагатая, Наймадай — сын Тогачара, Есу — младший брат Чинг-Тимура, сыновья Кадана — Курмиши и Начин, сын Орды — Карачар и один сын Бэлькутай-нойона.

Когда Асутая отстранили от начальствования над войсками, то послали во главе войска Алямдара в звании эмира и шихнэ, чтобы при полном доверии он охранял его, дабы оно не разбрелось. А затем отправили гонцов в ставки Менгу-каана, потомков Кутана и Чинга, [а также] в области народа монголов, тангутов и джавкутов, послали указы и объявили во всеуслышание: «Хулагу-хан, Берке и царевичи согласились и объявили[654] меня кааном, не обращайте внимания на слова Кубилая, Тогачара, Йисункэ, Еке-Кадана и Нарин-Кадана и не слушайте их приказов». И таким образом сотканные из лжи речи они написали и разослали. Чинг-Тимур и китайские эмиры перехватили тех гонцов и письма и отослали [их] Кубилай-каану. Тогда для него стало несомненным, что Ариг-Бука устраивает смуту. После этого Тогачар, Йисункэ, Еке-Кадан, |A 169б, S 397| Нарин-Кадан, Чинг-Тимур, Чавту и другие царевичи и эмиры — сыновья Мукули-Куянка, Курмиши, Начин-гургэн и Дарки-гургэн — и эмиры левого крыла: сын Судун-нойона Бурче и сын Турчи-нойона Иджиль, и оба тархана, и все эмиры правого крыла — все вместе собрались и решили на совете: «Хулагу-хан ушел в область таджиков, род Чагатая далеко, род Джучи тоже очень далеко, а люди, которые находятся [в союзе] с Ариг-Букой, совершили глупость. Еще до прибытия Хулагу и Берке, по вызову эмиров, к Ариг-Буке прибыла со стороны Чагатая Ургана-Пири; если мы теперь кого-нибудь не поставим кааном, то как мы сможем существовать?». Посоветовавшись таким образом, все согласились и в бичин-ил, в год обезьяны, соответствующий 658 г.х. [18 декабря 1259 — 5 декабря 1260 г. н.э.], в середине лета, в городе Кай-Минг-фу[655] посадили Кубилай-каана на престол царства, в то время ему исполнилось 46 лет; и, как полагается по обычаю, все упомянутые царевичи и эмиры дали письменные обязательства, преклонили колена и провозгласили его кааном с помощью Аллаха всевышнего и благодатью его промысла!

Рассказ [о том, как] царевичи после возведения на престол Кубилай-каана послали гонцов к Ариг-Буке, о двух-трех сражениях его войска с кааном и о поражении в конце концов его войска

После этого назначили сто гонцов от царевичей, послали [их] к Ариг-Буке: «Мы, царевичи и эмиры, посоветовавшись, единодушно |A 170а, S 398| посадили на каанство Кубилай-каана». В тот день они пировали; когда наступила ночь, Дорджи убежал; они [об этом] узнали и послали по его следам гонцов; курьеры его захватили и привели. Его допросили с угрозами, он сознался и раскрыл от начала до конца историю смуты и все то, что они замыслили. Его заточили и затем поставили Абишку, сына Бури сына Мутугэна сына Чагатая, во главе улуса его деда и отправили [его туда], вместе с ним послали Нарин-Кадана — старшего брата. В пределах области Тангут их настигли многочисленные гонцы Ариг-Буки и, захватив их, привели к нему, [где] и содержали в заточении, и гонцов Кубилай-каана не отпустили.

В то лето они посылали друг к другу много гонцов, но соглашение не осуществилось. А потом распространили слухи, что прибыли Хулагу, Берке и другие царевичи и что их решением и могуществом Ариг-Бука стал кааном. И такого рода ложные слухи они распускали, пока не наступила осень. Ариг-Бука дал войско Джумкуру, старшему сыну Хулагу-хана, Карачару, сыну Орды, и с несколькими другими царевичами послал [их] войной на Кубилай-каана. В передовой рати каана были Йисункэ и Нарин-Кадан. Когда они встретились на земле ..., они вступили в сражение, и войско Ариг-Буки было разбито; Джумкур и Карачар с небольшим числом [людей], убежав, ушли с поля битвы. Ариг-Бука и войска его испугались, обратились в бегство, рассеялись и прибыли в область киргизов, а до этого они убили тех двух царевичей, что были в заточении, и [всех] сто гонцов.

Обычно съестные припасы и питье привозили в город Каракорум на повозках из Хитая. Кубилай-каан это запретил, и там начался сильнейший голод и дороговизна. Ариг-Бука оказался в безвыходном положении и сказал: «Самое лучшее — это чтобы Алгу, сын Байдара сына Чагатая, который давно несет придворную службу и знает правила и обычаи каждого дела, отправился и стал ведать столицей своего деда и его улусом, прислал бы нам помощь оружием и провиантом и охранял бы границу Джейхуна, чтобы войско Хулагу и войско Берке не могли прийти с той стороны на помощь Кубилаю». Он отправил [его] обратно, прельстив его такой мыслью. [Алгу] полетел, как стрела из лука, и принялся устраивать свои дела. Когда он дошел до границы Кашгара, у него [уже] собралось около 150 тысяч всадников, храбрых бойцов. Он начал бунтовать и оказывать противодействие. Каан, выступив в поход, двигался быстро и когда прибыл в местность …, то услыхал, что Ариг-Бука убил Абишку и еще тех двух других царевичей, которые с ним были, и [всех] сто гонцов. [Кубилай] пришел в ярость и убил Дорджи-нойона, которого он держал в заточении.

А перед тем, как выступить в поход, он послал царевичей Екэ-Кадана и Тайджу, сына Джучи-Касара, с несколькими другими царевичами, а из эмиров — Тури с большим войском в область Тангут, так как [ему] сообщили, что Ариг-Бука послал Алямдара и Кундакая в качестве эмира и шихнэ во главе войска, которое было с Менгу-кааном под Нангясом и которым после него владел Асутай, прибывший туда один [без своей орды]. А они [Алямдар и Кундакай] были в пределах Тангута. Когда Еке-Кадан и Тайджу до них дошли, то дали [им] бой. Алямдар был убит в том сражении, часть войска была побита, часть рассеялась, а оставшиеся бежали и присоединились к Ариг-Буке в области киргизов. Кубилай-каан, когда прибыл в пределы Каракорума, застал все четыре ставки Ариг-Буки и ставки кулюков, вернул их обратно и перезимовал у реки Унки-мурэн. А Ариг-Бука, расстроенный и растерянный, стоял с отощавшим и голодным войском на границе Кем-кэмджиют у реки ..., из боязни прихода каана он отправил [к нему] гонцов и просил прощения, [заявив]: «Мы, младшие братья, согрешили, и они [тоже] совершили преступление по невежеству, [ты] мой старший брат и можешь за это судить, я прибуду, куда бы ты ни приказал, приказа старшего брата не преступлю, подкормив животных, я направлюсь [к тебе], подойдут также Берке, Хулагу и Алгу — я ожидаю их прихода». В таком роде он послал сообщение.

Когда гонцы прибыли к каану и передали поручение, он промолвил: «Блудные сыновья теперь пришли к себе и отрезвились, поумнели и одумались и признались в своей вине». И в ответ сказал: «Когда Хулагу, Берке и Алгу туда прийдут, то пусть они непременно пошлют гонцов, и как только гонцы их прибудут, то мы назначим место, где нужно собраться; прежде всего нужно, чтобы они сдержали свое слово, и если вы прибудете до их прихода, будет лучше». Он отпустил обратно гонцов, а сам вернулся и остановился у своих становищ в местности Караун-джидун, войску он разрешил разойтись и отправиться по своим юртам, а становища Ариг-Буки[656] и кулюков[657] Чингиз-хана он отпустил по своим юртам и приказал им там остаться, а Йисункэ, который приходился каану племянником,[658] оставил с десятью туманами войска у границ улуса и приказал [им] там пребывать, чтобы, когда придет Ариг-Бука, прибыть вместе с ним.

А в то время Хулагу и Алгу склонялись на сторону каана и беспрерывно посылали друг другу гонцов. Хулагу-хан посылал гонцов к Ариг-Буке, сердился и сдерживал его, он посылал также гонцов и к каану, точно так же и Алгу посылал гонцов, а когда узнал, что Кайду и Кутуку находятся на стороне Ариг-Буки, несколько раз нападал на них и отгонял [их]. В то время каан послал Хулагу-хану и Алгу [следующее] сообщение: «В областях смута. От берегов Джейхуна до ворот Мисра войском монголов и областями тазиков должно тебе, Хулагу, ведать и хорошо охранять, оспаривая славное имя наших дедов. С той стороны Алтая и до Джейхуна пусть охраняет и ведает улусом и племенами Алгу, а с этой стороны от Алтая и до берегов моря-океана я буду охранять». И Берке посылал гонцов к обеим сторонам и примирял их.

А Ариг-Бука, откормив летом и осенью лошадей, не сдержал своего слова, нарушил обещание и еще раз выступил на войну с кааном. Когда он приблизился к Йисункэ, который стоял на границе области, то послал гонца [передать]: «Я иду с покорностью», — и, усыпив этим его бдительность, неожиданно напал на него, обратил его вместе с войском в бегство, рассеял их, а становища Чагатая,[659] кулюков и свои становища все вернул обратно. И, пройдя степь, он направился в сторону каана. Каану сообщили, что подходит мятежник, он послал гонца к Тогачару и собрал войско. А сам Тогачар, Хулагу, сын Илджидая и Нарин-Кадан с войсками, которые они имели, были впереди. Хулагу, Начин-гургэн и Даракан-гургэн из племени икирас и кадак, каждый со своим туманом, переночевали в авангарде и хорошо сражались, а Йисункэ, так как его войско рассеялось, не принимал участия в том сражении. Во время этих событий каан с упомянутыми войсками подошел к границе степи напротив Ариг-Буки, и в местности, которую называют ..., у горы Ходжа Булдак, [возле] озера, которое называют Шимултай, они дали бой, разбили войско Ариг-Буки и перебили много [людей] из племени ойрат, когда Ариг-Бука с войском был разбит и бежал, каан сказал: «Не преследуйте их, так как они [ничего] не понимающие дети, [надо], чтобы они поняли и раскаялись в своем деянии». Десять дней спустя Асутай, сын Менгу-каана, который был в арьергарде Ариг-Буки, [прибыл к нему][660] и услыхал, что войско Тогачара и другие войска каана отошли назад. Ариг-Бука и Асутай еще раз сговорились, вернулись и у песчаной пустыни, которую называют ..., в местности Ширкан-Тагун у горы ... после полудня дали бой, каан разбил правое крыло Ариг-Буки, а его левый фланг сопротивлялся до [самой] ночи, а ночью каана снова заставили отступить, и оба они повернули обратно и ушли с войсками в свои становища. Большая часть войска погибла из-за дальности пути и пешего перехода. Зимою они прибыли в свои жилища и прожили [там] весну и лето. Так как Ариг-Бука несколько раз просил у Алгу помощи вооружением и провиантом, а тот не внимал этому, то он собрал войско и решил с ним сразиться. Вот и все!

|A 171а, S 400| Рассказ о враждебных отношениях Алгу к Ариг-Буке, о причинах этого; о битве, данной им войску Ариг-Буки, о поражении Алгу и о том, как [впоследствии] он снова обрел силу, о бедственном положении Ариг-Буки и о том, как разбежался его сброд

Когда Алгу, сын Байдара сына Чагатая, которого Ариг-Бука назначил главою улуса Чагатая и которого отправил [туда], прибыл в Туркестан, у него собралось около ста пятидесяти тысяч всадников.

Ургана-хатун, которая правила улусом Чагатая, [сама] отправилась в столицу Ариг-Буки, а Алгу, Никпей-Огула с пятью тысячами всадников, из эмиров — Учачара, из битикчиев — Сулейман-бека, сына Хабаш-амида, из яргучиев — Абишку послала в Самарканд, Бухару и области Мавераннахра, дабы они охраняли рубежи того края и выполняли приказания Алгу. Когда они прибыли в те пределы, то убили всех нукеров Берке и зависимых от него людей, вплоть до потомка шейха-ал-ислама, Бурхан-ад-дина, сына знаменитого шейха Сейф-ад-дина Бухарзи, которого они также зверски умертвили. Они забрали все имущество тех людей, движимое и недвижимое; некоторые редкостные вещи отослали Никпей-Огулу, а Учачар отправился в Хорезм. Во время этих событий прибыли гонцы Ариг-Буки во главе с битикчием Буритаем и Шади, сыном Юшумута, и привезли ярлык с приказом выставить скот, лошадей и оружие; за короткий срок они собрали много добра. Алгу, позарившись на это имущество, задерживал под разными предлогами, пока ему однажды не донесли о том, что они говорят: «Это имущество мы собрали по ярлыку Ариг-Буки, какое дело до этого Алгу?». Он рассердился и в гневе приказал их схватить и забрал то имущество. Его эмиры сказали: «Раз ты совершил такой поступок, то Ариг-Бука как сторонник [для тебя] потерян, в особенности после того, как Эргэнэ-хатун отправилась [к нему] с жалобой; нам не выдержать его упреков и гнева. Так как мы против него восстали, самое лучшее, [что мы можем сделать], — будем служить каану». С этими словами [все] согласились; гонцов тех убили, а [собранное] имущество поделили между войском.

Когда Ариг-Бука услышал о том, он крайне разгневался, убил гонца Алгу и сказал: «Население Каракорума окажет нам содействие». Имамы, бахши и христиане доложили [жалобу]: «Как нам оказать [содействие], когда повинность тяжка?». Он сказал: «Какое войско разбили эти три разряда [людей] и какая от их [помощи] польза? Пусть они остаются здесь и помогают нам [только] молитвой, а если прибудет каан, то пусть поспешат к нему!» — и отправился воевать с Алгу. Вскоре после его ухода к Каракоруму подошел каан с большим войском и обложил город. [Из города] вышло по нескольку человек от каждой религиозной общины; они доложили [каану] об образе действий Ариг-Буки. Он обласкал их и в соответствии с указами Чингиз-хана и Менгу-каана сделал тарханами на прежних основаниях. Он намеревался идти по путям Ариг-Буки, [но] прибыли гонцы и доложили, что в Хитае, ввиду отсутствия каана, обнаружились промахи и расстройство в [делах]. По этой причине он вернулся в столицу Хитая.

А Кара-Бука, который был в авангарде Ариг-Буки, сразился с Алгу у города [Пулац], в местности, которую называют Суткул. Алгу оказался победителем, а Кара-Бука был убит. Алгу прославился и в душе возгордился тем, что я вот, мол, разбил передовой отряд и убил Кара-Буку. Возвратившись к реке Или, он беспечно остановился в своих становищах и распустил чарик. Асутай с войском был тыловым отрядом Ариг-Буки. |A 171б, S 401| Пройдя холмы, называемые в этой области Тимур-кахалка, он разграбил и забрал Или-мурэн и Алмалык и захватил улус Алгу.

Алгу, так как его войско [чарик] разбрелось, забрал свою жену и войско правого крыла, до которого Асутай еще не дошел, и бежал в Хотан и Кашгар. Следуя за ним, Ариг-Бука провел ту зиму в Или-мурэне и Алмалыке. Постоянно пируя, он убивал и грабил воинов и народ каана. Через месяц к Алгу присоединились беглецы [его] войска; откочевав вместе с обозом, он направился в сторону Самарканда. Джумукур, сын Хулагу-хана, слегка заболел; под тем предлогом, что «я-де поеду в Самарканд для лечения», он отпросился у Ариг-Буки и в кулкун-ил, год мыши, соответствующий месяцу раби I 662 г.х. [2 января — 31 января 1264 г. н.э.], отделился от него. Так как Ариг-Бука безбоязненно убивал без вины воинов и народ каана и обижал их, его эмиры отделились от него, и каждый отошел от него под каким-нибудь предлогом. Они сказали: «Как нам не возмутиться и не уйти от него, [когда] он так безжалостно уничтожает монгольское войско, которое собрал Чингиз-хан?». И в ту зиму большинство [из них] ушло. Когда наступила весна, в Алмалыке появились нужда и голод; воины давали коням вместо ячменя и пшеницы хлеб, а когда [потом] кони досыта наелись травы, то все попадали. Много народа из жителей Алмалыка умерло от голода, а живые от притеснений и насилий воинов прибегали к защите всевышнего бога и со смирением воздевали в мольбе руки.

Однажды Ариг-Бука предавался развлечениям и удовольствиям, как вдруг поднялся вихрь, [который] разорвал приемный [ханский] шатер из шелковой материи, «хазар-михи», и сломал опорный столб, и из-за этого было ушиблено и ранено много народа. Его приближенные эмиры и вельможи сочли это обстоятельство предзнаменованием начала упадка его могущества и совсем отстали от него и все разбрелись. Там остались Ариг-Бука и Асутай с небольшим войском, и они с достоверностью поняли, что [это] плачевное состояние и расстройство есть [последствие] проклятий несчастных людей, отдавших [богу] душу во время той нужды и голода. Какое может быть сомнение в том, что множество могущественных родов рухнуло под воздействием вздохов угнетенных?!

А Урунгташ, сын Менгу-каана, был в то время в стране Моголистан, возле Алтая, у реки, которую называют Мурган.

Когда эмиры-тысячники достигли тех пределов, они послали ему передать: «Мы вместе с войском идем к каану, что ты посоветуешь относительно этого?». Урунгташ [это] одобрил и согласился с ними. Он послал гонца к Ариг-Буке и потребовал от него большую яшмовую печать [своего] отца, которая была у [Ариг-Буки], и тот отослал ее к нему, [затем] он вместе с эмирами-тысячниками и с войском отправился к каану. Когда Алгу узнал о бедственном положении Ариг-Буки, он устремился против него, а Ариг-Бука, когда получил известие о его намерении и узнал, что [Алгу] уже подошел близко, отпустил обратно Ургана-хатун вместе с Мас`уд-беком и отослал [ее] к Алгу, так что его возбуждение успокоилось. Алгу взял ее [себе] в жены и из угождения к ней обласкал Мас`уд-бека, назначил [его] начальником дивана своего государства и послал править в Самарканд и Бухару. Он туда отправился и беспрерывно взимал с населения налоги и отсылал непосредственно Алгу, дела которого благодаря этому снова стали устойчивы, — он собрал рассеявшееся войско, сразился один раз с войском Берке, разбил его и разграбил Отрар. Через год он скончался, а Ургана-хатун, с согласия эмиров и везиров, посадила на место Алгу своего сына Мубарек-шаха, как [о том] было сказано в повествовании о Чагатае. Вот и все!

|A 172а, S 402| Рассказ [о том, как] Ариг-Бука по бессилию и необходимости пустился в путь к каану, о признании [им] своей вины и об исходе его дела

Когда эмиры и войско отвернулись от Ариг-Буки, а царевичи занялись каждый своим делом, то он оказался в безвыходном положении и ввиду [своего] бессилия по необходимости пустился в путь к каану в хулуга-ил, год мыши, соответствующий 662 г.х. [4 ноября 1263 — 23 октября 1264 г. н.э.]. Когда он прибыл в резиденцию каана, последовал приказ собрать много войск; [каан] приказал ему явиться на прием. И так принято, чтобы в таких случаях, во время приема, на плечи провинившегося набрасывали дверной полог шатра и, покрытый таким образом, он представлялся [государю]. Через час дали разрешение, он вошел, и его задержали на месте битикчи. Через некоторое время каан взглянул на него и пробудил в нем родовую честь и братские чувства. Ариг-Бука заплакал, у каана также навернулись слезы на глаза. Он вытер [их] и спросил: «Дорогой братец, кто был прав в этом споре и распре — мы или вы?». Тот ответил: «Тогда — мы, а теперь — вы». При этом присутствовал Чингкур, гонец, прибывший от Хулагу-хана. Когда он вернулся, то описал этот случай. Хулагу-хан [послал] передать каану: «Как это совместить с ясой, что он разрешает устраивать таким способом прием [членов] нашего дома и позорить наших родичей?». Каан одобрил эти слова и послал ответ: «Хулагу прав, — я поступил невежливо». И после этого он в течение целого года не допускал к себе Ариг-Буку.

Между прочим, когда это происходило, Ачиги, брат Абишки, погибшего от руки Асутая, сказал ему: «Ты убил моего брата». Тот ответил: «Я убил [его] по приказу государя, [которым] тогда [был] Ариг-Бука; кроме того, я не хотел, чтобы член нашего дома пал от руки карачу. Ныне государь всей земли — Кубилай-каан, если он прикажет, я и тебя убью!». Каан сказал Ачиги: «Теперь не время для таких речей, у них силен гнев». Среди разговора поднялся Тогачар-нойон и сказал: «Приказ каана — не внимать нам сегодня речам о прошлом, а пировать и развлекаться!». Каану [это] понравилось, и [все] принялись за питье. Тогачар сказал: «Ариг-Бука стоит, да соизволит государь назначить ему место, где сесть». [Каан] велел ему сесть с царевичами. Они закончили тот день пиром и развлечениями.

На другой день утром во дворце собрались старшие эмиры и царевичи: Тогачар, сын Отачи-нойона, Йисункэ, сын Джучи-Касара, Хулакур, Екэ-Кадан, Чинг-Тимур, сын Кадака, Джавуту и Ачиги. Каан приказал взять и заковать эмиров Ариг-Буки, а царевичам Тиреки, Тогаю, Джирку и Бай-Тимуру и эмирам Хантун-нойону, Дурбаю и Пулад-аке допросить эмиров Ариг-Буки и доложить. Ариг-Бука сказал: «За ними нет никакой вины, я был источником того преступления, [которое] получило такое распространение!». Его слова не были приняты во внимание, и каан приказал сказать виновным эмирам: «В век Менгу-каана тогдашние эмиры ничем не согрешили против него даже в мыслях, и не было большой смуты. Людям известно, какая кара и возмездие постигли их только за незначительное сопротивление, которое они замышляли, а что же будет с вами, возбудившими все эти распри, посеявшими среди всех такое волнение и смуту и погубившими столько царевичей, эмиров и войска?». Все молчали. [Тогда] Туман-нойон, старший из них, из знатного рода, сказал: «Почему вы не даете ответа, эмиры? Почему онемел ваш красноречивый язык? В тот день, когда мы возводили на престол Ариг-Буку, мы обязались друг перед другом, что умрем перед его троном, сегодня — тот день смерти. Сдержим свое слово!». Каан сказал: «Да будет слава твоему обету и клятве, ты сдержал свое слово!». И спросил тогда Ариг-Буку: «Кто подстрекал тебя на бунт и восстание?». Тот ответил: «Булага и Алямдар сказали мне: „Кубилай и Хулагу оба выступили в поход, а великий улус каан поручил тебе, какие ты имеешь замыслы, [неужели] ты допустишь, чтобы нам, как баранам, перерезали горло?". Я спросил: „Вы говорите [это, уже] посоветовавшись с Дорджи?". Они ответили: „Мы еще не совещались". [Тогда] я сказал: „Посоветуйтесь с Туманом, Токузом и |A 172б, S 403| Ходжой". На совете все пришли к единогласному решению, так как Дорджи по случаю болезни не присутствовал, то я сказал: „Вызовите его, чтобы окончательно договориться". Он пришел и согласился с общим решением. [Все] это дело устроили и совершили те люди с общего согласия, и из них Туман на это не возражал и исполнял все то, что я приказывал, а Чин-Тимур навредил, то есть сказал относительно каана то, что не следует [говорить] ему подобным».

Те эмиры все единогласно показали, что дело обстоит так, как говорит Ариг-Бука, и что все его слова совершенно правдивы. А Чин-Тимур сказал: «Ариг-Бука сам меня научил, как же он теперь возлагает ответственность на меня? И Булга-ака осведомлен об этом деле, он знает». Каан приказал устроить очную ставку Чин-Тимура с Ариг-Букой. Чин повторил те же слова в присутствии Ариг-Буки. [Ариг-Буке] пришлось туго, и он сказал: «Раз так, то ты оставайся в живых, а я умру». Слова эти доложили каану, он понял, что Чин говорит правду, и отпустил его. Посоветовавшись со всеми царевичами и родичами, [каан] сказал: «Булга-битикчи слышал слова Угедей-каана и Менгу-каана, отпустим его живым; кроме того, он будет свидетелем по их делам в этих событиях перед Хулагу-ханом и другими царевичами». И по совету всех царевичей он отпустил его.

Когда Асутай получил известие о даровании [Булга-аке] свободы, то сказал: «Как это возможно, что Булга останется в живых? Я стану на очную ставку с ним и докажу его большие преступления». Он сказал Булга: «Ты рассказал монгольскую басню, смысл которой в том, что мы дело сделали и возможно, что от него откажемся, и в этом [не] следует проявлять беспечность. В этом и заключается твое великое преступление, за которое ты должен умереть». Булга-нойон не отрицал этого и согласился с ним. Эти слова доложили каану, [который] сказал: «Раз так — пусть его казнят».

За Илджидаем было больше вины, чем за другими, так как он оклеветал Курмиши, сына Кадана, и приложил усилия к тому, чтобы его убили. Поэтому его передали Кадану, чтобы [тот] его казнил. Много преступлений было также и за Токузом, который постарался, чтобы перебили множество [людей] каанова улуса. Все упомянутые эмиры были казнены. А Хуку, сына Гуюк-хана, Чапата, сына Нагу, Кутука, сына Карачара, и еще несколько других царевичей [каан] выслал в Туркестан. Затем он пожелал допросить Ариг-Буку и стал ждать прибытия Хулагу, Берке и Алгу. Так как они были очень далеко и [дело] задерживалось, то царевичи той страны Тогачар, Йисункэ, Екэ-Кадан, Нарин-Кадан, Хулакур, Чин-Тимур, Чавтух и прочие, [а также] монгольские и китайские эмиры собрались вместе и допросили Ариг-Буку и Асутая.

[После того, как] убили десять эмиров Ариг-Буки, а его самого и Асутая допросили, во все концы государства отправили царский указ. Все эмиры советовали так: «Что нам смотреть на вину Ариг-Буки и Асутая. Даруем им жизнь ради каана». Послали гонцов к Хулагу, Берке и Алгу [с такими словами]: «Так как по причине дальности пути и множества дел и событий вам не удалось присутствовать и поскольку в случае дальнейшего промедления возможно ослабление [власти] и непоправимый ущерб в делах окраин государства, то мы казнили их эмиров и допросили их обоих. Советуемся с вами: мы, родственники, все решили простить Ариг-Буку и даровать ему свободу: что вы скажете об этом?». Сначала гонцы прибыли к Алгу и передали поручение. Он ответил: «Я сел на место Чагатая тоже без совета каана и старшего брата Хулагу; когда все родственники соберутся и спросят меня, проверив дурное и хорошее, и если одобрят меня, [только] тогда пристало мне сказать: это плохо, а это хорошо». Затем гонцы прибыли к Хулагу-хану и доложили [ему] суть дела. Он сказал: «Пусть будет так, как решили после совета все родственники; как только Берке выедет на курилтай, мы тоже сразу выступим». И он послал вместе с ними и своих гонцов к Берке, чтобы назначить определенный срок, в который они выедут в столицу на курилтай. Когда гонцы прибыли к Берке и доложили обстоятельства дела, он сказал: «То, что решили каан, Хулагу и все родственники, — правильно. Мы в год быка тоже непременно выступим и, пройдя [все] расстояние в год тигра, прибудем в год зайца на курилтай вместе с Хулагу». Когда гонцы вернулись к каану и доложили обо всем, Ариг-Буке и Асутаю дали разрешение представиться [каану] и привели [их] в ставку. И осенью того года, года барса, соответствующего 664 г.х. [13 октября 1265 — 1 октября 1266 г. н.э.], Ариг-Бука заболел и скончался, а между Хулагу и Берке случилась ссора и произошла война, как о том упомянуто в повествовании [о них], и оба они скоро скончались. Государь ислама [Газан-хан] пусть живет многие годы и несчетные века и да пользуется жизнью и [царственным] счастьем.

Когда весть об их смерти дошла до высочайшей особы каана, он назначил Абагу, старшего сына Хулагу, на место [его] отца во главе монголов и таджиков иранской земли, а улус Берке пожаловал Менгу-Тимуру. У Алгу тоже оказалась затяжная болезнь, и он не смог поехать на курилтай, он тоже скончался, а Ургана-хатун по совету своих эмиров посадила своего сына Мубарек-шаха на место Алгу. Борак, сын Йисун-Дувы сына Мутугэна сына Чагатая, доложил каану: «Почему Мубарек-шах сидит на месте моего дяди Алгу? Я готов к службе и подчинению, если [только] последует приказ ведать мне местом дяди!». Каан выдал ему ярлык: «Ведать Бораку улусом, пока не вырастет Мубарек-шах». Он пришел и занял его место, а сыновья Алгу Чупай и Капан и их родственники отделились от Борака и ушли со [своими] войсками к каану. Вот и все!

Рассказ о том, как каан послал своих сыновей Нумугана и Кукджу с другими царевичами на войну с Кайду[661] и о том, как царевичи замыслили обоих их предать

Когда каан избавился от смуты и мятежа Ариг-Буки, все царевичи, за исключением Кайду, сына Каши сына Угедей-каана и некоторых потомков Чагатая, выразили готовность повиноваться ему. Он послал к ним гонца, старался расположить их к себе и сказал: «Все другие царевичи здесь были, почему вы задержались? Наше заветное желание — осветить наши очи лицезрением друг друга; посоветовавшись обо всем, вы вернетесь, получив разные милости». Кайду не собирался покоряться, он принес извинения: «Наши животные отощали, когда они подкормятся, я последую приказу». Под этим предлогом он отговаривался три года, а потом в союзе с Куинджи-нойоном они обратили в бегство, разбили и разграбили Нарина, который находился вблизи от них и был в зависимости от Урунгташа [сына Менгу-каана], [этим] они положили начало мятежу и смуте. Каан для подавления мятежа Кайду отправил своего сына Нумугана с царевичами правого крыла и левого крыла: из потомков Угедей-каана — Ширеки и сыновей Ариг-Буки, Букура и Мелик-Тимура, а из братьев каана[662] — Тук-Тимура, сына Сукту, и Ургадая, и из племянников[663] каана …, и Укина с эмирами и с беспредельным и безмерным войском, а во главе эмиров — Хантун-нойона.

Проводя лето у воды, они отправились на несколько дней на охоту и разъехались в разные стороны. На охоте Тук-Тимур и Ширеки встретились и порешили совместно: «Захватим Нумугана и выдадим неприятелю». Тук-Тимур соблазнил Ширеки, сказав: «Тебе достанется царская власть, каан же причинил много обид нам и нашим отцам».[664] Ночью они схватили их обоих, Нумугана и его брата Кокеджу, отослали к Менгу-Тимуру, а Хантун-нойона — к Кайду и передали: «Велики ваши права на нашу [признательность], не забывая об этом, мы отсылаем вам царевичей и эмиров Кубилай-каана, которые имеют замыслы против вас; нам нужно не замышлять друг против друга, а вместе отразить врага». Гонцы вернулись и передали ответ: «Мы вам очень признательны и на это уповали; |A 173б, S 405| оставайтесь на месте, так как в тех краях хорошие вода и трава».

Тук-Тимур выступил в поход и подошел к ставкам Угедея и Чагатая; он захватил царевичей[665] Сарабана и брата Менгу-Тимура, бывших во главе тех ставок, и посеял слухи о том, что сыновья Бату, Кайду и царевичи соединились и идут следом. [Тогда] все они перекочевали и отправились вместе с Тук-Тимуром. Неожиданно подошло войско каана во главе с Беклемишем. В ставках стало ясно, что [слухи о] приходе сыновей Бату и Кайду ложны. Тук-Тимур и Сарабан соединились с Ширеки и вместе дали сражение войску каана. Ширеки, Тук-Тимур и Сарабан бежали к берегу реки Ирдыша, решили покориться Нарину и оба занялись боевой подготовкой. Тук-Тимур выступил оттуда, чтобы напасть на область киргизов, а войска каана подошли и разграбили его обоз. Он вернулся, чтобы отбить обоз, и попросил у Ширеки помощи, тот не внял [просьбе]. [Тук-Тимур] обиделся и когда повернул обратно, то встретил на пути Сарабана и на зло Ширеки его также прельстил обещанием царской власти. А в то время между ними и Ширеки было большое расстояние. [При этом] присутствовал Ит-Бука из рода ...,[666] он был зависим от Ширеки и поторопился известить его, Мелик-Тимура и других царевичей о положении дела. Ширеки и Мелик-Тимур собрали своих, выступили из степи …, и послали гонца к Тук-Тимуру [передать]: «Почему мы устраиваем[667] смуту и смятение в улусе?». Он ответил: «У Ширеки нет смелости и отваги, мы хотим, чтобы государем стал Сарабан, который годится [на это]». Так как Ширеки не видел [иного] средства, то послал [передать] Сарабану: «Если тебе нужна царская власть, проси у меня, почему ты ищешь [ее] у Тук-Тимура?». Тук-Тимур в ответ на эти слова сказал: «Зачем нам просить у тебя царской власти и идти к тебе? Приезжай ты сам к нам». Так как Ширеки знал, что он не сможет противостоять [им], а если будет воевать, то бесцельно погибнет много войска, он прибыл к ним. Тук-Тимур тотчас потребовал выдать Ит-Буку. Тот бежал, за ним отправились [в погоню], когда его настигли, он зарезал себя ножом и умер.

После этого они между собой порешили, чтобы на первом месте сидел Сарабан, а Ширеки вменили в обязанность: «Если ты прибыл с чистым сердцем, то сейчас же пошли к сыновьям Бату и к Кайду гонцов с сообщением: «Мы по своей доброй воле сделали Сарабана своим предводителем и вождем». Он срочно послал гонцов. Тогда ему сказали: «Ты возвращайся в свою ставку, а Мелик-Тимур пусть будет здесь до прибытия Букура». Ширеки уведомил Букура, и тот отказался отправиться к Сарабану. Тук-Тимур повел против него войско и когда подошел ближе, то послал гонца [передать]: «Так мы порешили на совете, если ты соглашаешься [на это] — тем лучше, а не то — готовься к войне!». Букур послал ответ: «Я не буду воевать, прошу пять дней срока, чтобы приготовиться к „тикшимиши"». А [сам] занялся приведением войска в боевой порядок. На пятый день вышел с войском и построил [его] в ряды, чтобы дать бой. Войско Тук-Тимура сразу же повернулось и перешло к Букуру. А [Тук-Тимур] бежал с двенадцатью людьми[668] и спустя три дня дошел до жилищ монголов. Надев черную войлочную одежду, он попросил воды. Его узнали[669] и принесли «маст».[670] Очень скоро вслед за ним прибыло несколько человек и, обнаружив его следы, шли по пятам. Вскоре он дошел до болотистого и грязного ручья. [Тогда] он сказал нукерам: «Лучше [всего] сразимся и умрем со славой!». [А] они сказали: «Ты ханского рода и тебе не причинят вреда, а нам будет плохо». Отчаявшись в нукерах, он бросил оружие и очутился в плену у неприятеля. Его отвели к Букуру. Ширеки потребовал от Букура [выдать] ему Тук-Тимура. Букур [на это] ответил: «Если ты будешь его защищать, то станешь моим большим врагом». Ширеки сказал: «Если от него произошло [хоть] одно злодеяние, то ему не помогут и десять добрых дел!». И убил Тук-Тимура. Сарабан пришел к Ширеки и сказал [ему]: «Меня к тому вынудил Тук-Тимур». Ширеки отобрал у него войско, так что он обходился двумя-тремя нукерами. Спустя некоторое время они толпами бежали и уходили на службу к каану. Ширеки хотел отправиться за беглецами и вернуть [их], [но] боялся, что Сарабан подымет смуту, [поэтому] он отправил его с пятьюдесятью нукерами к Куинджи, внуку Джучи; |A 174а, S 406| случайно путь их проходил через Дженд[671] и Узгенд,[672] у вотчины Сарабана. Его люди[673] собрались и освободили его, захватив пятьдесят человек его охраны. Сарабан снова выступил с войском, перехватил обоз Ширеки и приказал [ему] откочевать к каану. Впереди он отправил посла с уведомлением о своем положении. Ширеки [об этом] узнал и подошел, чтобы вступить с Сарабаном в бой. Его войско сразу же перешло к Сарабану, и он остался в одиночестве. Сарабан приказал, чтобы его охраняли пятьсот всадников. Когда [об этом] услышал Букур, он подтянул войско, чтобы сразиться с Сарабаном. Его войска также перешли к Сарабану, а его захватили и поручили пятистам всадников. [Все] они направились к каану. Букур, притворившись больным, попросил дня на два-три отсрочку и тайком послал племяннику Чингиз-хана Укину,[674] юрт которого был в тех пределах, большое богатство наличными деньгами и драгоценностями и попросил вызволить его из этой страшной беды. Царевич Укин собрал войско и внезапно отогнал их коней, а воинов окружил. Сарабан бежал верхом на одной лошади со своей женой. Один из бахадуров Укина, когда увидел, что хатун убегает, решил поймать ее; хатун закричала, Сарабан обернулся, свалил его одной стрелой и вместе с женой пустился в путь к каану. Ширеки прибыл туда [еще] до его приезда, но не был принят кааном. Последовал приказ поселиться ему на одном острове, где был совершенно гнилой воздух. Там он провел остаток жизни и в конце концов умер. А Сарабана [каан] наградил и дал ему область и войско; через некоторое время и он скончался.

Букур захватил ставки Ширеки и Сарабана и вошел в лен к Куинджи. Мелик-Тимур в союзе с Курбука перешел к Кайду, а сын Ширеки Улус-Бука вошел в лен к Куинджи и некоторое время оставался в нем. Букуру надоела служба у Кайду; бежав, он прибыл на службу к каану, точно так же как и Улус-Бука, со своей матерью и со ставками [Ширеки и Сарабана].

Когда умер внук Джучи Менгу-Тимур и на его место посадили Туда-Менгу, Ногай, Куинджи и Туда-Менгу, посоветовавшись, послали к каану Нумугана и доложили: «Мы покоряемся и все явимся на курилтай». Точно так же и Кайду послал Хатун-нойона, но на курилтай не поехал. Они тоже отменили [свое] решение. А через год скончался Нумуган.

Рассказ об отправке кааном войска в Нангяс и о покорении той страны[675]

Каан, дав монгольскому войску несколько лет отдохнуть от походов, задумал взять также Нангяс, так как государство Хитай было полностью покорено. Во времена Менгу-каана тамошний государь был с Менгу-кааном в большой дружбе и они постоянно обменивались послами, так как государи Нангяса были исконными и почитаемыми [царями] и в старые времена владели также государством Хитай. Был хитайский хан Алтан из джурджэнских племен, которые, выступив, захватили то государство; [их] древние цари доходили до Нангяса, как о том будет изложено в их истории в конце этой книги, и так как они враждовали с государями Хитая, то помогали Чингиз-хану во время завоевания им государства Хитай. Особенно в эпоху Угедей-каана, когда они послали целое войско и помогли окончательно победить государя Хитая, как об этом подробно излагалось в повествовании [об Угедей-каане]. |A 174б, S 407|

Вначале Менгу-каан стремился покорить Нангяс. Такого же рода намерение имел и Кубилай-каан, в особенности когда его столица была в Хитае и оказалась близкой к их владениям. Вообще он в разные времена посылал к их границам войска, но дело не осуществлялось до даты ...,[676] когда был великим эмиром Баян, сын Кокчу из племени баарин, деда которого, Алак-нойона, казнили за какое-то преступление. Этот Баян достался Кубилаю на [его] долю при дележе рабов, так как он был в Иранской земле у Абага-хана, то Кубилай-каан послал гонцом Сартак-нойона, сына Судун-нойона, вместе с Абд-ар-Рахманом [к Абага-хану] и потребовал Баяна.[677] В год быка, когда скончался Хулагу-хан, его послали вместе с Сартак-нойоном к каану, а Абд-ар-рахман остался в этих областях[678] для окончания проверки счетоводства. [Баян] прибыл туда [к каану], каан подготовил тридцать туманов войска из монголов и восемьдесят туманов из китайцев. Во главе китайского войска он поставил Шинка[679]-бахадура из китайских эмиров города Болагасуна,[680] покорившихся [еще] при Менгу-каане и служивших с чистым сердцем, а во главе монгольского войска поставил упомянутого Баяна и эмира Аджу,[681] внука Субэдай-бахадура из племени урянкат; начальником над всеми он приказал быть Шинка-бахадуру, так как тот твердо правил и дела всегда исполнял хорошо. Каан послал их в сторону Нангяса; Шинка, по случаю болезни, вернулся с дороги, а предводителями обоих войск стали Баян и Аджу. Войско пребывало в ... Так как земли страны Нангяс были крайне обширными, а войско — несчетным и безмерным, то покорение ее могло затянуться на долгий срок. Они проявляли [к этому] усилия и старания около четырех лет и покорили [только] часть, а затем послали гонца к каану [передать], что войска недостаточно. Поскольку каану не удавалось быстро собрать войско, то он издал указ представить всех узников хитайского государства. Их было около двадцати тысяч человек. Он сказал [им]: «Вы все подлежите смерти, ради своей головы я вас освободил, я вам дам коней, оружие, одежду и пошлю [вас] в войско. Если будете стараться, то станете эмирами и почтенными людьми!». Способных из них он сделал начальниками тысяч, сотен и десятков и отправил их на соединение с главным войском. Затем он отправил гонца и потребовал, чтобы Баян и Аджу прибыли на подставах. Они прибыли, сменив семь подстав. Он их наставлял и обучал, как вести войну; они вернулись и на седьмом году от начала их выступления в ту страну дали сражение на берегу реки Конк-мурэн, разбили войско Нангяса, состоявшее из восьмидесяти туманов, забрали ту страну, а тамошнего царя по имени Су-чу[682] убили. Кроме того, они покорили области: ..., ..., ..., …, ... и другие. Область Солангэ, покорившаяся во времена Менгу-каана, а затем, когда на престол воссел Кубилай-каан, восставшая, вторично подчинилась и вошла в подданство его высочайшей особы. Послали войско в область Яву,[683] [одну] из стран Индустана, и с боем завладели [ею], а на кораблях он послал гонцов в большую часть стран Хинда, чтобы они покорились. По необходимости они [на это] согласились и до сего времени, состоя в подчинении, обмениваются гонцами.

Государство Нангяс [каан] разделил между царевичами и в каждом владении тех рубежей[684] посадил организованное войско. Эмир Пулад-ака, имеющий точные сведения о состоянии того государства, передает, что, хотя в Нангясе обычно считают [при переписи] только почитаемых людей, как вождей племен и имеющих подданных, число тамошних [жителей] по переписи — девяносто девять туманов. Нет [на свете] ни одного более обширного государства, потому что в книгах передают, что пятый пояс земли начинается с того государства. Вместе с этим все постройки соприкасаются одна с другой. До сего времени там проживают войска монголов и чавкутов, и они никогда не выступали оттуда. Вместе с войском в каждом владении сидит эмир-темник, которому поручено тамошнее управление. При каждом [эмире] состоят на службе от дивана по четыре битикчи. Когда с области требуется налог, то ярлык о нем [каан] посылает тому |A 175а, S 408| эмиру, а [уже] он согласно приказу собирает [налог] со всех зависимых от того [владения] городов и отсылает [его]. Никто из них не занимается каким-либо другим делом. А те узники все стали важными эмирами и получили для себя зимние и летние кочевья.

Так как рассказы о Кубилай-каане и обстоятельства его [жизни] с самого рождения и до того времени, когда он воссел на царский престол и покорил целиком Хитай и Мачин, изложены подробно, мы включим в описание, если Аллаху великому будет угодно, несколько других рассказов о том, что присуще его государству, о правилах, которых он придерживался, и о положении войск, назначенных в каждое владение и на каждую границу тех областей.

Рассказ о зданиях, построенных кааном в областях Хитая, и о принятых в той стране правилах, обычаях, установлениях и порядках

Область Хитая[685] — крайне обширная, большая и полностью заселенная страна. Заслуживающие доверия повествователи рассказывают, что ни в одном государстве из всего обитаемого мира нет [стольких] населенных мест и такого множества людей, как там.[686] C юго-восточной стороны океана в пределы побережья между Манзи и Гаоли[687] вдается не очень большой залив, доходящий до середины Хитая, на расстоянии четырех фарсангов от Хан-Балыка,[688] туда доходят суда. Вследствие близости моря [здесь] выпадает много дождей. Некоторые из областей [Китая] относятся к теплым странам, а другие к холодным. Чингиз-хан покорил в свою эпоху большую часть той страны, а во время владычества Угедей-каана [ее] забрали полностью. У Чингиз-хана и у его потомков в Хитайском государстве не было[689] столицы, как о том упоминалось в повествованиях о каждом [из них]. Но ввиду того, что Менгу-каан отдал это владение Кубилай-каану и что вокруг него [находится] много важных областей и царств, он [Кубилай-каан] обратил [на него] внимание и избрал местом своего пребывания [эту] очень населенную страну. А столицу тамошних государей, город Хан-Балык, который по-китайски называют Джунду,[690] он сделал [своей] зимней ставкой. Его построили в старые времена по указаниям астрологов и ученых, под исключительно счастливой звездой, и всегда считали самым полным его счастье и могущество. Так как Чингиз-хан его разрушил, то Кубилай-каан пожелал благоустроить его во славу своего имени и основал рядом с ним другой город, имя которого — Дайду,[691] так что они соприкасаются один с другим. Его крепостная стена имеет семнадцать башен; от одной башни до другой расстояние — один фарсанг. Он так населен, что и снаружи [за крепостной стеной] построено зданий без числа.

Из каждой области привезли различные фруктовые деревья и посадили там в садах и на баштанах. Большинство [из них] приносит плоды. Посреди того города он построил для своей ставки великолепный дворец и назвал его Карши.[692] Колонны и пол в нем целиком из мрамора, он очень красив и наряден; вокруг него четыре двора,[693] один от другого на расстоянии полета стрелы. Внешний [двор] — для дворцовых слуг, внутренний — для сидения эмиров, которые собираются каждое утро, третий — для стражи и четвертый — для приближенных. Зимой каан живет в этом дворце. Вид его художники изобразили во многих книгах летописей.[694]

В Хан-Балыке — Дайду есть большая река,[695] текущая с северной стороны, из пределов Чемчиала,[696] где дорога в летовку. Есть и другие реки. За городом построили очень большой водоем, вроде озера. На нем построили плотину для того, чтобы спускать на него суда и кататься. Вода этой реки текла прежде по другому руслу и впадала в тот залив, который из океана доходит до Хан-Балыка. Так как около [города] залив был узок и суда не могли до него доходить, грузы привозили в Хан-Балык, навьючив на животных, то землемеры и ученые Хитая, проявляя [известную] осторожность, утверждали, что суда могут доходить до Хан-Балыка из большинства областей Хитая, из столицы Мачина,[697] из города |A 175б, S 409| Хинксай,[698] из Зейтуна[699] и других мест.

Каан приказал вырыть большой канал и впустить в него воды упомянутой реки и нескольких других речек, выходящих из Карамурэна и тихо текущих через города по области. Из Хан-Балыка идут суда до Хинксая и Зейтуна, гавани Хиндустана и столицы Мачина, до которых сорок дней пути.[700]

На этих реках есть много плотин, поставленных для [снабжения] водой областей. Когда судно доходит до этих плотин, его вместе с грузом, сколько бы его ни было и как бы он ни был тяжел, подымают вверх лебедкой и спускают на воду по ту сторону плотины, чтобы оно шло [дальше]. Ширина того канала больше тридцати гязов.[701] Каан приказал укрепить камнем стенки того канала, чтобы в него не осыпалась земля. Подле того канала есть большая, широкая дорога, которая идет в Мачин. [По ней] сорок дней пути, и вся она вымощена камнем, чтобы во время больших дождей ноги животных не вязли в грязи. По обеим сторонам дороги посажены ивовые и другие деревья,[702] так что на всю дорогу падает тень от деревьев; и ни один человек, будь то воин[703] или кто-либо другой, не дерзнет отломать ветку от тех деревьев или дать животным [хоть] один лист от них. По обеим сторонам [дороги] построили селения, капища и лавки, так что тот сорокадневный путь идет всецело по населенной местности.

Крепостной вал города Дайду построили из земли, так как обычай той страны таков: кладут две доски, между ними насыпают влажной земли и уминают [ее] большой дубиной, пока не затвердеет, доски отнимают — получается стена. Так как [там] выпадает много дождей, а земля той области рыхлая, то такая стена бывает крепкой. В конце [своей] жизни каан приказал привезти камни и хотел ту стену укрепить камнем, но скончался. Если богу будет угодно, то Тимур-каану промысел божий будет сопутствовать в окончании этого [дела].

Каан хотел построить такой же дворец и возвести здание в летней резиденции, в городе Кайпин-фу,[704] который находится на расстоянии пятидесяти фарсангов от Дайду. Туда ведут из зимней ставки три дороги: одну дорогу сделали заповедной, для охоты, — и никто, кроме гонца с ярлыком, по той дороге не ездит; другая дорога — к городу Чжучжоу, куда едут по берегу реки ..., там много винограда и фруктов. Вблизи этого города находится другой город, называемый Симали; большинство жителей этого города — самаркандцы, они развели по обычаю Самарканда много садов. Есть [еще] одна дорога по возвышенности, которую называют Сиклинк, когда минуют эту возвышенность, до города Каймин-фу [идут] степь, луга и летовье.[705] Прежде постоянно летовали в пределах упомянутого города Чжу-чжоу, а потом [каан] сделал [летовьем] пределы города Каймин-фу, на восточной его стороне он заложил для себя дворец под названием Лян-Тин.[706] Увидев однажды ночью какой-то сон, [каан] перестал [строить] его и посоветовался с учеными и зодчими о том, где ему строить другой дворец. Все единогласно решили, что самым лучшим местом является озеро, находящееся возле города Каймин-фу, посреди луга. Захотели его осушить. А в той стране имеется такой камень, который употребляют вместо дров; его собрали в большом количестве, а [также] много угля; засыпали то озеро с его источником известью и измельченным кирпичом; расплавили много олова [и залили] это, так что стало крепко. [Все это] возвели в вышину человеческого роста, а сверху сделали каменный настил. Так как вода оказалась запертой в недрах земли, то она выбилась с других сторон, на другие лужайки, и потекли источники. На том каменном настиле построили дворец в китайском вкусе, тот луг окружили стеной, от той стены до дворца поставили деревянную стену,[707] чтобы никто не мог входить на луг. На тот луг выпустили разную дичь, и она расплодилась и размножилась. В середине города построили дворец и [еще один] дворец поменьше. От наружного дворца до внутреннего провели дорогу [улицу], так что по этому ходу идут во дворец приближенные, а для каанского двора вокруг того дворца |A 176а, S 410| возвели стену, длиною в полет стрелы. Большую часть времени [каан] пребывает во дворце за городом.

В том государстве есть много больших городов. Каждому [городу] дали название, имеющее особое значение по [своему] словопроизводству. Степени хакимов определяются по названию тех городов, так что совсем нет надобности писать в ярлыке или спорить о том, хаким какого города старше; на собраниях не бывает у них никаких разговоров о том, где [кому] сидеть; каждой степенью уже определено, какой хаким должен выходить навстречу другому и становиться перед ним на колени. Эти названия идут в том порядке, как [ниже] излагается:

Первой [степенью] называют обширную область вроде Рума, Фарса и Багдада; второй — называют престольный город, и в таком порядке [постепенно] идет вниз: седьмой [степенью] называют небольшие города, восьмой — местечки, девятой — деревни и хутора. А Мо-цянь[710] — это та же деревня и[ли] хутор. Приморские гавани называют «Матоу».[711]

Такого устройства и порядка нет в других странах. Большая часть государственных дел [устроена] по такому образцу. [Это] твердо поддерживается и сохраняется.[712]

Рассказ об эмирах, везирах и битикчиях Хитайской области; подробное перечисление их степеней; существующие у них правила и порядки и принятые у того народа названия

Старших эмиров, которые могут быть наибами и везирами, называют чжэн-сян, а начальника войска — тайфу, а эмира-темника — ..., а везиров и наибов дивана, которые бывают [из] тазиков, китайцев и уйгуров, — пин-чжан.

А обычай таков: в великом диване [заседают] четыре чжэн-сяна из старших эмиров и четыре пин-чжана из старших [же] эмиров, из различных народов — тазиков, китайцев, уйгуров и христиан — в диване бывают у них также наибы.

Эмиры и хакимы занимают там должности согласно степени. Степени [же] их в таком порядке:

первая степень — Чжэн-сян (он может быть везиром и наибом),[713]

вторая степень — Тайфу, Тайфу бывает начальник войска, как бы знатен он ни был, он обращается [с докладом] к чжэн-сяну,

третья степень — Пин-чжан (пин-чжанами бывают наибы и везиры дивана из различных народов),

четвертая степень — Ю-чжэн,[714]

пятая степень — Цзо-чжэн,[715]

шестая степень — Цань-чжэн,

седьмая степень — Цань-и,

восьмая степень — Лан-чжун (все книги находятся в его ведении),[716]

девятая степень — (не известна, все книги находятся в его ведении).[717]

Во времена Кубилай-каана чжэн-сянами были следующие эмиры: Хантун-нойон, Очачар, Олджай, Тархан и Дашмен. В настоящее время Хантун-нойон [уже] умер, а прочие по-прежнему [еще] с кем-то другим чжэн-сяны [Тимур-][718] каана. Прежде должность пин-чжана давали только китайцам, а в настоящее время дают также и монголам, тазикам и уйгурам. Первенствующего пин-чжана называют Су-пин-чжан, то есть «сливки пин-чжанов». В настоящее время, в эпоху Тимур-каана, глава всех пин-чжанов — Баян пин-чжан, сын Сейида Насир-ад-дина, внук Сейида Аджалля.[719] Его тоже теперь называют Сейидом Аджаллем. |A 176б, S 411| Второй Омар пин-чжан из монголов, третий — Теке[720] — пин-чжан из уйгуров. Прежде был Лачин пин-чжан, племянник эмира Сунджака, а теперь его сын по имени Курмана. Четвертый — Бигмыш[721] пин-чжан, который вместо Тимур пин-чжана, он также из уйгуров.

Так как каан большую часть времени живет в городе, то для великого дивана, называемого шэн, соорудили место, в котором устраивают диван. А обычай таков: имеется наиб, который ведает воротами; принятую челобитную[722] относят этому наибу, и он допрашивает. Название этого дивана — Ляйс; после допроса пишут отчет о деле и вместе с той челобитной отсылают в диван Лусэ, который степенью выше Ляйса. Оттуда пересылают в третий диван, называемый Чу-ми-юан, а потом относят в четвертый диван, под названием Туиджи-юак, этот диван ведает делами «ямов» и курьеров. Эти три упомянутые дивана находятся в подчинении того дивана. А потом относят в пятый диван, называемый Руштаи, в котором вершат дела войска; а после этого — в шестой диван, называемый Сиюнишэ, там бывают все послы, купцы, прибывающие и отбывающие [лица]; этот диван ведает ярлыками и пайзами. В настоящее время эта должность поручена персонально эмиру Дашменду. Когда [дело] будет отнесено во [все] эти шесть диванов, тогда [его] несут в Великий диван, называемый шэн, [там] допрашивают и снимают отпечатки пальцев допрашиваемых лиц. А значение отпечатка пальца таково: как известно и подтверждено опытом, суставы пальцев у [всех] людей не одинаковы. Каждый раз, когда кто-либо дает какое-нибудь показание, эту бумагу кладут ему меж пальцев и по оборотной стороне того показания обводят чертой место, [где находятся] суставы его пальцев, для того чтобы [это] сличить со снимком суставов его пальцев, если он когда-нибудь отречется [от своего показания]. Если же они в точности совпадут, он не сможет запираться. Поступив таким образом с осторожностью во всех диванах, делают доклад и выполняют смысл приказа в отношении того [дела]. И такой существует обычай, что упомянутые эмиры ежедневно отправляются в шэн, допрашивают людей и вершат важные дела государства. Когда эти четыре чжэн-сяна уже сядут, [тогда] и другие упомянутые чины и битикчии садятся по порядку, каждый соответственно своей степени. Перед каждым ставят столик, похожий на стул, на него поставлена чернильница. Они должны постоянно находиться там. Каждому эмиру назначается определенная тамга и нишан.[723] Назначено несколько битикчиев, обязанность которых записывать имя того человека, который не является [на службу] в диван, так что кто не явится несколько [дней],[724] то вычитают[725] из его содержания, а если кто-нибудь еще реже приходит в диван и у него нет [на то] ясного оправдания, то его увольняют. Каану докладывают эти четыре чжэн-сяна.[726]

|A 177а, S 412| Шэн Хан-Балыка очень большой, там находятся книги дивана за несколько тысяч лет, в книги записывают аккуратно и хорошо соблюдают правила. Служащих в том шэне около двух тысяч человек. Шэн имеется не во всяком городе, а только в таком месте,[727] которое является столицей для многих городов и областей, наподобие Шираза, Багдада и Конии в Руме. В государстве каана двенадцать шэнов. [Во всех шэнах], за исключением шэна Хан-Балыка, чжэн-сянов нет, а во главе [каждого] из них стоит один эмир со званием эмира и «шихнэ», четыре [же] пин-чжана, другие диваны и чины имеются по положению.

Местонахождение двенадцати шэнов и степени их [идут] в таком перечислении и порядке, [как здесь показывается]:[728]

Первый — шэн Хан-Балыка и Дайду.

Второй — шэн области Джурдже и Солангэ. Этот диван учредили в городе Чанчу, самом большом из городов Солангэ. Там находятся Ала-ад-дин пин-чжан, сын Алмалыкского цань-чжена Хисам-ад-дина Хасан цзо-чэнь.

Третий — шэн Гаоли и ..., составляющие отдельное государство, его мелика называют «онг-ван». [Кубилай-каан][729] отдал за него свою дочь, его сын любимец [каана],[730] но он там не «онг-ван».

Четвертый — шэн Намкинк, а это один из больших городов в хитайском государстве на берегу реки Кара-мурэн. [Это] одна из древних столиц Китая.

Пятый — шэн города Никджу. Этот город расположен на границе Хитая. Там пребывает Туган, сын ...[731]

Шестой — шэн города Кинксай. Это столица Манзи.[732]

Там состоят хакимами: Али-ад-дин пин-чжан, сын Сейф-ад-дина, Тогачар-нойон с китайским нукером по имени Сучинк, Омар пин-чжан Манзитаф и ... пин-чжан.

Седьмой — шэн [города] Фу-чжоу, [это один] из городов Манзи. Прежде шэн был там, а [потом его] перевели в Зейтун. В настоящее время его [опять туда перевели]. Хакимом этого города был брат эмира Дашмена ..., а теперь брат Баян пин-чжана эмир Омар.[733] Гаванью для кораблей является Зейтун. Его хаким — Беха-ад-дин Кундузи.

Восьмой — шэн [города] Лукин-фу, это город области Манзи, прилегающей с одной стороны к области Тангут, там хакимами Хасан пин-чжан, брат Баян пин-чжана, и брат Лачин пин-чжана, также по имени Хасан.

Девятый — шэн ..., который тазики называют Великим Чином. Очень большой город на берегу моря, ниже Зейтуна, и крупный порт. Хакимами там некто по имени Нокай (?) и Рукн-ад-дин ... пин-чжан.

Десятый — шэн Караджана. Это отдельная страна, там есть большой город, называемый ... В этом городе и находится шэн, все жители там мусульмане. Хакимы там: Таган-Текин и Я`куб, сын Али-бека, из потомков Ялавача.

Одиннадцатый — шэн Кинхан-фу, [один] из городов области Тангут. В этой области имеет пребывание Ананда, сын Нумугана, хакимом там [Каитмыш],[734] брат Дашмена, а его пин-чжан — китаец Омар. Юрт Ананды находится в местности, называемой Чаган-нор, и [там] построен дворец.

Двенадцатый — шэн Камджу, это также [один] из городов области Тангут. Страна очень велика, и несчетные области подвластны ей, и подданных в ней без числа. Там сидит Аичи, а некто по имени Эмир Ходжа находится там в звании шахнэ и хакима.

Так как эти области отстоят далеко одна от другой, то в каждой из них пребывает с войском какой-нибудь царевич или влиятельный эмир. К нему обращаются жители той области, в его ведении находятся тамошние снаряжение и материальные средства, он управляет ею и охраняет ее.

Шэн каждой области находится в самом большом из ее городов,[735] каждый шэн бывает размером с деревню, так как [там] построено много домов и комнат для сотрудников и подчиненных, при них много гулямов и работников. Мельчайшие подробности распорядка и управления в тех диванах [доведены] до тонкости и очень хороши. А обычай таков, что некоторых провинившихся и преступников убивают, а иных отлучают от семьи и владения, так что у них не остается никого из домочадцев, и посылают возить телеги, на земляные работы и на переноску тяжестей, дабы люди, видя эмиров и влиятельных людей в таком положении, имели бы |A 177б, S 413| назидательный пример. У них есть много разных обычаев и порядков. [Есть много] рассказов об этой стране, обо всем и очень подробных, но так как летопись этого края появится отдельно, то этим [пока] и ограничилось [наше изложение]. Вот и все!

Рассказ о рубежах государства каана и памятка о царевичах и эмирах, сидящих с войском на границах для охраны государства

С юго-восточной стороны у каана нет ни одного непокорного, так как в его государство входят все области, которые лежат в этом направлении вплоть до океана, за исключением области Джурджэ и Гаоли, [находящихся] недалеко от берега океана.

Посреди океана есть большой остров под названием ...,[736] его окружность равна приблизительно четыремстам фарсангам. На острове много городов и деревень, он имеет своего государя и по-прежнему не покоряется. Люди на том острове низкорослые, с короткой шеей, толстобрюхие. Там много рудников. С восточной стороны непосредственно с побережья океана и границы области киргизов [каан] не имеет ни одного непокорного.

С юго-западной стороны между областью ... и Зейтуном, от области Манзи, по берегу тянется[737] громадный лес. Туда бежал один из сыновей государя Манзи, и хотя он не имеет никакой силы и могущества, но проводит время в разбое и плутовстве.

С западной стороны находится область, которую называют Кяфча.[738] [В ней] труднопроходимые местности и леса, она граничит с областью Караджан и частично с Хиндустаном и побережьем. Там есть два города, ... и ... [Область] имеет отдельного государя, он не покорен каану. Туган, сын [каана],[739] сидящий с войском в Лукин-фу,[740] [одном из городов] области Манзи, и охраняющий ее, принимает также меры предосторожности и против непокорных. Однажды он отправился с войском к тем городам, которые находятся на побережье, взял [их] и целую неделю там царствовал. Неожиданно появилось из засады с моря, из лесу и с гор их войско и разбило войско Тугана, занятое грабежом.[741] Туган выбрался цел и невредим и пребывает по-прежнему в пределах Лукин-фу.

С северо-западной стороны, граничащей с областью Тибета и [страной] Золотозубых, [каан] не имеет противников, разве только что с того края, который примыкает к войску Кутлуг-ходжи, но так как посредине [имеются] труднопроходимые горы, то противник не может пройти; все же для охраны этой стороны поставили некоторую часть войска.

Северо-восточная [сторона] на [всем] пространстве [соприкасается] с владениями Кайду и Дувы;[742] от их границ до границ владений каана сорок дней пути по пустыне. С обеих сторон по границе стоят войска и караулы, они охраняют [ее] и бдительно стерегут. Иногда происходят и сражения. Граница владений каана[743] тянется с упомянутой стороны к востоку на один месяц пути. В большинстве тех мест имеются необходимые войска и караулы. Начиная с востока [по границе] посажены царевичи и эмиры с войском. В [самом] начале восточной границы[744] сидит с войском царевич Камила, брат бабки каана по отцу, ниже его Кургуз-гургэн, зять каана, а ниже его Чункур, сын Токтака, одного из великих эмиров Кубилай-каана, а [еще] ниже Нанкидай,[745] сын Баяна-Кубукчи, тоже великого эмира, а ниже его — Кокеджу, дядя Тимур-каана по отцу. А потом [граница] доходит до области Тангут, которой ведает царевич Ананда, сын Мангалы;[746] он сидит там с войском в пределах Чаган-нора. Ниже его — пределы Караходжо, города уйгуров. Там хорошее вино. Он находится между пределами каана и Кайду. Они [уйгуры] ладят с обоими и оказывают услуги обеим сторонам. Ниже сидят царевичи Ачиги,[747] внук Чагатая, и Чупай,[748] сын Алгу.[749] А ниже — труднопроходимые горы Тибета, о которых [уже] упоминалось. Летом по упомянутым дорогам и областям нельзя ездить по причине безводья, а зимой [можно] ездить, если только употреблять воду, [добытую] из снега. Вот и все!

|A 178а, S 414| Рассказ о царевичах и великих эмирах, постоянно находящихся при каане и зависящих от него

Из царевичей Токта-Гун, зять эмира Олджая чэн-сяна, ведает вместо Наяна уругом Тогочара.[750] Когда Наяна убили, вышел указ отпустить обратно всякого захваченного гуляма и [обращенного в рабство] пленного, все они собрались вокруг него [Токта-Гуна]. Кроме того, ...,[751] сын Тогуз-хатун, [одной] из жен ...,[752] живет в юртах Онона и Келурэна. [Здесь были также] некто по имени Хишенк и ...,[753] сын ..., [одной] из жен Асутая, которая была чрезвычайно красива и каан взял ее [себе], он — царевич;[754] Тюра-Огул и Ясар, два брата, Соса, сын Кучу,[755] старший царевич из дома Угедей-каана, а из дома Чагатая всех старше летами Ачиги,[756] сын Бури сына Мутугэна. В настоящее время он очень могуществен и влиятелен.

Зятья каана из тех, что известны, — сын государя области Солангэ, другой — Мензитай из племени кунгират, он имеет дочь по имени …, и еще один [зять] — сын государя Манзи, который в прежние времена был государем [Манзи],[757] а в настоящее время он свергнут и обретается у каана в качестве [его] зятя и эмира. Вот и все!

Рассказ о сыне Сейида Аджалля Бухари, везире каана, и о его внуке Баян пин-чжане

Внук Сейида Аджалля Бухари был после Ялавача везиром у высочайшей особы Кубилай-каана, и каан пожаловал ему область Караджан.

В те времена, когда Кубилай-каан отправился по приказу Менгу-каана в те страны[758] и его войско оказалось голодным и раздетым, он [Аджалль] явился и выполнил, как должно, обряды служения. Кубилай-каан согласился покровительствовать ему на службе у Менгу-каана и так и сделал. Менгу-каан его обласкал и пожаловал многими наградами. Когда пришел черед царствовать Кубилай-каану, то наградил его и пожаловал ему должность везира, а его сына Насир-ад-дина послал на его место хакимом области Караджан. Он исполнял должность везира в продолжение двадцати пяти лет. На него ни разу не поступило ни одного доноса и ни одно несчастье [его] не постигло. Он скончался, прозванный Аджаллем [т.е. славнейшим]. А [его сын] Насир-ад-дин был по-прежнему хакимом в Караджане и [не][759] прибыл сделать каану «тикшимиши», он скончался в эти [последние] пять-шесть лет, его похоронили в его собственном саду в городе Хан-Балыке. А еще до того сына Насир-ад-дина по имени Абу-Бекр, которого в настоящее время зовут Баян пин-чжан, послали хакимом в город Зейтун. Когда умер Сейид Аджалль, везиром каана стал эмир Ахмед Фенакети. Управление [всеми] делами было в его руках. Еще в то время, когда Чапун-хатун жила в доме своего отца, эмир Ахмед был с ними близок, поэтому, когда она стала женой каана, он постоянно находился при его[760] ставке, обрел влияние, стал [одним] из великих эмиров и захватил в руки управление государством. Китайские эмиры из зависти относились к нему недоброжелательно. Джим-Ким тоже не был к нему расположен, и до такой степени, что однажды ударил его луком по голове и рассек ему лицо. Когда он пришел к каану, [тот] спросил: «Что сделалось с твоим лицом?». Он ответил: «Лошадь лягнула». Джим-Ким присутствовал [при этом], он рассердился и сказал: «Тебе стыдно сказать — [это] ударил Джим-Ким». И еще раз, [уже] в присутствии каана, побил его сильно кулаком. Ахмед его всегда боялся.

Летом того [же] года, когда каан отправился из города Дайду на летовку, он оставил Ахмеда во главе дивана и казны и одного эмира по имени Туркана из племени кипчак охранять дворец. А китайские эмиры из зависти и по давнишней вражде стали злоумышлять против него. Вот и все!

|A 178б, S 415| Рассказ об эмире Ахмеде Фекакети, о гибели его от руки Као пин-чжана и об освобождении Манзи благодаря [Као пин-чжану][761]

Во времена Кубилай-каана, когда Ахмед Фенакети был пин-чжаном и везиром, был также везиром один китаец по имени Као пин-чжан. Так как эмир Ахмед имел полное влияние, его называли «Су-пин-чжан», то есть «Бдительный везир».[762] Су есть звание старшего пин-чжана. Као пин-чжан имел много приверженцев и завидовал эмиру Ахмеду. В упомянутое лето, когда каан оставил его во главе дворца и дивана Хан-Балыка и Дайду, Као пин-чжан с группой китайцев решили погубить его. Один гулям из стремянных Ахмеда узнал об этом обстоятельстве и сообщил ему. Эмир Ахмед ночью взял сорок отборных коней из собственных меринов каана, которые были на привязи, и отправился в путь. Китайцы узнали [об этом]. Когда настал день, он достиг деревни, [находящейся] в расстоянии пяти фарсангов, которую называют ..., тазики [же] зовут [ее] Чуле, а также ямом Сейида Аджалля. Так как китайцы еще раньше поручили [стеречь] дороги, то ему не давали перейти по мосту; он хотел броситься в реку и перейти, китайцы преградили дорогу и не пускали. В это время следом прибыл Као пин-чжан, он схватил [коня] эмира Ахмеда за повод и сказал: «Каан оставил нас здесь вершить важные дела дивана, почему ты уезжаешь без совета с нами?». Тот ответил: «Меня требует [к себе] каан». Во время этих разговоров [подъехали] четыре гонца, [которые] следовали от каана по важным делам в Хан-Балык. Когда эмир Ахмед их увидел, он крикнул: «Я еду к каану, а меня не пускают». Гонцы сказали: «Каан нас послал за эмиром Ахмедом». Као пин-чжан ответил: «Он нам нужен по делам дивана»;[763] гонцы настояли [на своем] и освободили его, так что он уехал и присоединился к каану в местах летовки. Он достал черное блюдо, насыпал в него разного жемчугу, положил поверх [жемчуга] нож, покрыл [все] красной шелковой материей и отнес к каану. [Каан] спросил: «Что это такое и что значит?». Он доложил: «Когда я, [твой] покорный слуга, давно когда-то[764] поступил [к тебе] на службу, борода моя была черна, как это блюдо; за время [моей] ревностной службы она побелела, как этот жемчуг, а Као пин-чжан хочет ножом сделать мою бороду красной, как этот шелк!», — и он изложил [каану] обстоятельства [дела], как оно было. Гонцы, бывшие очевидцами, засвидетельствовали его правоту. Каан приказал, чтобы поехали схватить [Као пин-чжана]. Так как [Као пин-чжан] знал, что рассказ об этом дошел до места представления жалоб, то бежал в город Саян-фу, находящийся в пределах Манзи, на берегу реки Карамурэн. Одна половина [города] на одном берегу [реки], другая половина — на другом.

В былые времена одна половина [города] платила налог государям Хитая, а другая — государю Манзи. При таком общем положении между ними был мир. Когда Хитай попал во власть монголов, государь Манзи завладел тем городом целиком.

Сильная крепость, крепкий вал и глубокий ров находятся на этой стороне реки. Сколько раз ни отправлялось монгольское войско [в поход против крепости], взять ее не удавалось. Когда туда уехал Као пин-чжан, — а он был известным и влиятельным эмиром, — они стали с его прибытием рассчитывать на его помощь и полагаться на него. Он и там стал одним из влиятельных эмиров. Каан приказал Баяну отправиться вслед за ним с войском. Раньше в Хитае не было больших франкских камнеметов. Из этого государства [Ирана] туда отправился камнеметный мастер из Баальбека и Димашка. Его сыновья — Абу-Бекр, Ибрахим и Мухаммед — и его подручные устроили семь больших камнеметных машин и отправились брать тот город.

Као пин-чжан послал лазутчика к эмирам войска [передать]: «Я никакого преступления не совершил, между мной и эмиром Ахмедом была вражда, и мы злоумышляли друг против друга. Я бежал сюда из страха, если каан дарует мне жизнь, я предам город в [ваши][765] руки, а этот |A 179а, S 416| город — основа государства Манзи, если он будет взят, то вся область покорится». Гонца Као пин-чжана отослали в резиденцию каана, и он доложил положение дела. Каан его наградил, а для Као пин-чжана отослал охранную грамоту и меч. [Као пин-чжан] был этим обнадежен. Войска установили против крепости камнеметы и разрушили башню. Као пин-чжан сделал изнутри [в стене] отверстие и ушел. Когда государь Манзи узнал о разрушении башен и об измене Као пин-чжана, он оставил крепость и с большим числом людей ушел на другой берег реки. А когда Баян на этом берегу [реки] взял крепость и учинил грабежи и убийства, он [государь] бежал с войском также и с другого берега и не смог нигде остановиться, чтобы померяться силами с войском каана. И [таким образом] вся область Манзи покорилась и была завоевана. А Као пин-чжан присоединился к войску каана. Когда он прибыл к его высочайшей особе, то был отличен разными наградами и назначен по-прежнему на должность пин-чжана и стал соучастником [в управлении] эмира Ахмеда.

Эмир Ахмед с честью исполнял обязанности везира около двадцати пяти лет. Као пин-чжан после случая еще девять лет участвовал вместе с ним в управлении и по [своему] обычаю враждовал и завидовал. Спустя девять лет он вторично стал злоумышлять против эмира Ахмеда.

Случилось так, что один китаец выдавал себя за обладателя божественных свойств и непогрешимости и в ставках прославил себя [своими] подвигами и благочестием. Однажды он притворился больным и послал к эмирам нескольких [своих] муридов [передать]: «Я умру, а через сорок дней оживу». [И вот] пришли и сказали, [что] он умер. [Тогда эмиры] послали людей расследовать. Он лежал в доме как мертвец, а его дети плакали и рыдали. Подумали, что он действительно умер. Через сорок дней он вышел и распустил слух, что он ожил. К нему собралось много китайцев, и дела его стали блестящи. Као пин-чжан и чины дивана Дайду устроили с ним совет, как устранить эмира Ахмеда. Так как тот был очень осторожен и бдителен и при нем постоянно находились телохранители, а помещение, где он спал, не было определенным, то они решили послать десять тысяч[766] человек в ущелье, известное под названием Чемчиал, в четырех фарсангах от Дайду, чтобы подстеречь его, и чтобы тысяча человек пошли и распустили слух, что едет Джим-Ким. [Тогда эмир Ахмед] выйдет ему навстречу, и его убьют.

Као пин-чжан сел в паланкин. А обычай государей там таков, что они иногда садятся в паланкин, а ночью едут большей частью [именно] таким способом.

Из того ущелья посылали одного за другим гонцом и торкочиев[767] [с сообщением], что едет Джим-Ким. А Ахмед его боялся. Всех, кого он [Ахмед] высылал вперед, убивали. Ночной порой они прибыли с факелами и свечами, как это принято у государей. Когда они приблизились ко дворцу, эмир Ахмед вышел, чтобы поднести чашу, его схватили и убили. А эмир Туркан, который был у него нукером, принял меры предосторожности и, догадавшись о том, что дело неладно, стоял поодаль с нукерами, он взял стрелу и пустил ее в Као пин-чжана, [сидевшего] в паланкине, и убил его. Китайцы разбежались, а эмир Туркан засел во дворце. В ту ночь было большое смятение и много убийств. Китайцы разбрелись по закоулкам за городом. Когда об этом происшествии доложили каану, он отправил эмира Пулад-аку и Хантун-нойона перебить всех воинов китайцев,[768] поднявших бунт. Он приказал, чтобы выдали четыре тысячи балышей на расходы по погребению эмира Ахмеда, и послал вельмож и эмиров похоронить его со всеми почестями.

После того через сорок дней каан стал требовать большой солитер, чтобы посадить его в корону. [Такого] не находилось. Там были два купца, они пришли и заявили: «Мы уже однажды привозили для каана большой солитер и отдали [его] эмиру Ахмеду». Каан сказал: «Мне он не принес [его]». И послал разыскать [его] в доме [эмира Ахмеда]. Тот [камень] нашли у жены [эмира Ахмеда] Инджу-хатун и отнесли [его] каану. Каан очень рассердился и спросил тех купцов: «Какое наказание должно быть слуге, совершившему такое вероломство?». Они ответили: «Если он жив — его следует убить, а если умер — нужно выкопать [его труп] из могилы и нанести ему бесчестие для поучительного примера другим». Кроме того, китайцы сказали Джим-Киму: «Он был тебе враг, поэтому мы его убили». И Джим-Ким посеял в сердце каана ненависть [к эмиру Ахмеду]. Поэтому |A 179б, S 417| он приказал вырыть его [труп] из могилы и, привязав веревку к ногам, тащить на «чарсу» базара, [где] по нему проезжали телеги. Его жену Инджу-хатун убили, сорок других жен и четыреста наложниц, которых он имел, роздали, его имущество и утварь забрали в казну, с его сыновей — эмира Хасана [и эмира Хусейна][769] — живьем содрали кожу, остальных его детей и потомков простили. После его смерти везирство передали одному уйгуру по имени Санке, и в течение пяти-шести лет решение и заключение [всех дел] было в его руках.

Рассказ об уйгуре Санке, который стал после эмира Ахмеда везиром каана, и об исходе его дела

Во времена везирства Санке в столицу каана прибыло несколько купцов мусульман из областей Кури,[770] Бурку[771] и киргизов. Они преподнесли [каану] белоногого красноклювого кречета и белого орла. Каан пожаловал им награды и дал им кушанье со своего стола, они не ели. Он спросил, почему они не едят. Они сказали: «Эта пища для нас поганая».[772] Каан рассердился и приказал, чтобы мусульмане и люди писания[773] впредь не резали баранов, а рассекали им по обычаю монголов грудь,[774] и всякого, кто зарежет барана, [приказал] убивать таким же способом, а его жену, детей, дом и имущество отдавать доносчику.

Христианин Иса Калямчи, Ибн Маали и Байдак, которые были из числа зловредных, подлых и порочных [людей] своего времени, уцепившись за [этот] приказ, получили ярлык казнить каждого, кто [у себя] в доме зарежет барана. Под этим предлогом у людей забрали много богатств. Прельщали рабов [гулямов] мусульман, [говоря]: мы освободим того, кто донесет на хозяина, — и ради своего освобождения они наговаривали на хозяев и обвиняли [их] в преступлении. Иса Калямчи и его проклятые подчиненные довели до того, что мусульмане в продолжение четырех лет не могли совершать обрезание своих сыновей. Мавляна Бурхан-ад-дин Бухари, который был из учеников благочестивого Шейх-ал-ислама Сейф-ад-дина Бахарзи, да будет над ним милосердие Аллаха, проповедовал в Хан-Балыке. На него донесли, его выслали в Манзи, где он и скончался. Дело дошло до того, что большинство мусульман оставили хитайскую страну. После этого вельможи мусульман той страны — Беха-ад-дин Кундузи, Шади Цзо-чжэн, Омар Киргизи, кашгарский мелик Насир-ад-дин, индус Цзо-чжэн и другие влиятельные люди — поклонились большой суммой везиру Санке, так что он доложил [каану]: все купцы мусульмане отсюда уехали, из мусульманских стран купцы не приезжают, таможенные доходы недостаточны, редких и ценных товаров не привозят, [а все] потому, что вот уже семь лет, как не режут баранов, если последует разрешение резать, то купцы будут приезжать и тамга будет получаться полностью. Вышел указ о позволении [резать баранов].

Кроме того, поскольку во времена каана христиане относились к мусульманам с большой религиозной нетерпимостью и злоумышляли против них, то они [христиане] доложили, что в Коране есть такой стих: «Убивайте всех многобожников без исключения», — так что каан на это рассердился и спросил: «Откуда они это знают?».[775] Они ответили: «Относительно этого прибыло письмо от [людей], находящихся при Абага-хане». Каан потребовал это письмо, вызвал ученых мусульман и спросил старшего из них — Беха-ад-дина Бехаи:[776] «Есть в вашем Коране такой стих или нет?». Он ответил: «Да, есть».[777] [Тогда каан] сказал: «Раз бог приказал убивать неверных, то почему вы [их] не убиваете?». Тот ответил: «Еще время не настало, и нам не представляется [еще] возможность». Каан пришел в ярость и сказал: «Мне представляется возможность!». И отдал приказ казнить его.

Везир эмир Ахмед и казий Беха-ад-дин, который также имел степень везира, и эмир Данишменд[778] удержали его под тем предлогом, что надо спросить также и других. Они вызвали Мавляна Хамид-ад-дина, в прошлом самаркандца, который был казием, и спросили его о том же. Он ответил: «Такой стих есть». Каан спросил: «Почему [же] не убивают?». Тот ответил: «Всевышний бог приказывает убивать многобожников; если каан дозволит, я скажу, кто считается многобожником». [Каан] сказал: «Говори». [Тогда] он сказал: «Так как ты пишешь в начале ярлыка имя бога, то ты не многобожник, многобожник — это тот, кто не признает [единого] бога и приписывает ему товарищей, а великого бога отвергает».

Каану [это] чрезвычайно понравилось, и эта речь пришлась ему по душе. Он оказал почет Мавляна Хамид-ад-дину и обласкал [его]. |A 180а, S 418| Остальные благодаря его речи получили освобождение.

В общем, Санке был семь лет везиром. Как-то однажды каан потребовал у него несколько жемчужин. Тот ответил: «У меня нет». Один дамганец, некто по имени Мубарек-шах, имел доступ к каану, и речь его была [каану] приятна. Он выжидал удобного случая причинить зло Санке и доложил [каану]: «Санке держит дома целый харвар жемчуга и драгоценных украшений, я [сам] видел, пусть каан займет его [чем-нибудь], пока я схожу и принесу [это] из его дома». [Каан] задержал Санке у себя, пока Мубарек-шах не принес из его дома пару ящиков. Их открыли, там были изящные жемчужины и драгоценности, не имеющие себе равных. [Каан] показал их Санке и сказал: «Как [это так], — ты имеешь столько жемчуга, а я просил у тебя две-три жемчужины, и ты не дал!» Пристыженный Санке сказал: «Мне дали вельможи-таджики, которые могут это подтвердить. Каждый из них был хакимом определенной области». [Каан] сказал: «Почему они также и для меня не приносят жемчуга и драгоценностей? Мне ты приносишь платья из грубой шерсти, а себе берешь деньги и бесподобные драгоценности!». Санке ответил: «Они [так] дали, пусть каан издаст ярлык, чтобы я вернул обратно!». Так как его слова были грубы и дерзки, то [каан] приказал наложить ему в рот нечистот, его схватили и вместе с Хинду, [одним] из эмиров таджиков, бывшим налицо, казнили. Остальные были в области Манзи. [Каан] послал захватить их всех. Когда привели Беха-ад-дина Кундузи, кашгарского мелика Насир-ад-дина, Омара Киргизи и Шади Цзо-Чжэна, он приказал и их также убить. Затем он сказал: «Беха-ад-дина Кундузи я потребовал от его отца». Он закричал на него, дал ему собственноручно несколько пощечин и, надев на шею развилину, бросил в яму.[779]

Про Насир-ад-дина он также сказал: «Я вызвал [его] из Кашгара. Верните ему его имущество».

Когда [Насир-ад-дин] был помилован, то, как только он сел на коня, с ним отправилось верхом много людей, ибо он был щедрым и великодушным человеком и имел много приверженцев. По дороге он встретил стольника эмира Гирея, который из-за старости ехал, сидя в повозке. Мелик Насир-ад-дин из-за толпы людей не видел его и не оказал внимания. Тот рассердился. А Пехлеван, мелик бадахшанский, который однажды приезжал сюда,[780] сказал ему: «Это мелик Насир-ад-дин, которого хотели казнить. В одно мгновение, едва только его освободили, он забрал себе в голову столько гордости и высокомерия! С ним выехало столько верховых! Он посылает ежегодно для Кайду больше тысячи тенге!». Гирей рассердился на [мелика Насир-ад-дина] и, когда он приехал в столицу каана, оклеветал его. Вышел указ привезти его снова. И его казнили. За Омара Киргизи и Шади Цзо-Чжэна заступился царевич Ачиги. [Каан] даровал им жизнь, Беха-ад-дина Кундузи он тоже освободил, а вместо Санке посадил Олджая, чжэн-сяна. Вот и все!

Рассказ о старших эмирах каана, об именах их почетных людей и о поприще каждого

Из старших эмиров каана один был Баян-нойон, из рода барин, которого взяли отсюда,[781] он умер через восемь месяцев после [смерти] каана, у него есть сыновья и дочери. Другой — Хантун-нойон, чжэн-сян, которого взяли в плен вместе с Нумуганом, он умер годом раньше каана.

Еще Очачар-нойон, который в настоящее время по-прежнему живет у Тимур-Буки занимает [некую] должность. Олджай, чжен-сян, так же [как] и Дашмен, по-прежнему влиятелен и ведает делами ярлыков, пайз, купцов, ввоза и вывоза. Тархан чжэн-сян в настоящее время влиятельнее, чем прежде, и состоит в диване. Талику, Чиркулан и Чиртаку — все трое были [между собой] братьями [и один] начальником сокольничих, а [другие], во главе диванов ... и ..., чтобы докладывать все, что узнают, и заключать под стражу.

Талику умер в год смерти[782] каана. А Бадам-нойон был старшим сокольничим и братом Сунджак-аки битикчи, и когда он умер, его сын Лачин пин-чжан был старшим эмиром битикчием; и он тоже умер. В настоящее |A 180б, S 419| время на его месте [сидит][783] сын его Екэ пин-чжан, он ведает диваном и многими ямами. Стольник Гирей умер после [смерти] каана. А из старших эмиров войска Амбай был во главе всего войска, и в настоящее время он состоит в той же должности. А … пин-чжан был «букаулом» войска и состоит [им по-прежнему]. Хокутай был и продолжает так же быть эмиром [всех] четырех дворцовых караулов. А эмиры шукурчи: Исмаил, Мухаммед-шах, Ахтачи ..., Турмыш и брат его Игмыш, а этого Игмыша воспитал Тимур-каан, слова каана он записывает, как [это] у них в обычае. Вот и все!

Рассказ о битве каана с Наян-нойоном из дома Тогачар-нойона и с царевичами, бывшими в союзе с ним, и о назначении Джим-Кима наследником престола[784]

Рассказывают, что в год свиньи,[785] соответствующий 688 г.х. [25 января 1289 — 13 января 1290 г. н.э.], Наян-нойон, из рода Тахачар-нойона, внук Отчи-нойона, с некоторыми из потомков Йисункэ-аки и другими царевичами изменил каану и решил [перейти] на сторону Кайду и Дувы. Войско каана выступило вслед [за ними] и сразилось [с ними], а они осилили [это] войско. Когда высочайшей особе каана [об этом] сообщили, он, хотя имел ломоту в суставах и был уже стар и немощен, [все же] выступил в паланкине на спине слона. Было близко к тому, что войско каана обратится в бегство. Слона с паланкином погнали на вершину холма и ударили в большой барабан. Найян-нойон и царевичи с войсками побежали, а войско каана преследовало их. Свои [же] соратники их схватили и привели к каану, всех их казнили,[786] а войска их он разделил и рассеял. После этого каан вследствие болезни ног больше не выезжал, а войска оставались во владениях Кайду и Дувы.

Каан несколько лет назад, когда войско Кайду еще не увело [в плен] Нумугана, обмолвился относительно наследования им престола и это страстное желание было [постоянно] у него на уме. А потом, когда он стал замечать, что Джим-Ким очень умен и способен, то очень полюбил его. В то время, когда Туда-Менгу [уже] возвратил Нумугана, каан приказал посадить на каанство Джим-Кима. Нумугану стало тяжко, и он сказал: «Когда он [Джим-Ким] станет, как же тебя будут именовать?». Каан рассердился, разбранил его, прогнал от себя и сказал: «Пусть больше ко мне не является!». И он [Нумуган] через несколько дней умер. [А каан] посадил на царство Джим-Кима. Он царствовал три года и тоже умер, а трон его опечатали. Его жена по имени Кокчин была очень умной, каан очень благоволил к ней[787] и исполнял все ее приказы.

В области Манзи, ниже Саян-фу, есть на берегу [моря][788] страна, называемая Люкин. В конце эпохи [правления] каана она восстала. Для того, чтобы их [жителей этой страны] наказать, он послал с войском Игмыша и Тархана из монгольских эмиров, из китайских эмиров Су-чжена, из тазиков — гуляма Цан-чжэна и Омара Ю-чжэна, брата Сейида Аджалля. Они их разбили и разграбили. Со стороны Кайду и Дувы дозоры все время сталкивались друг с другом, но никаких сражений, однако, не было.

В конце эпохи каана Дува один раз, отправившись с войском в поход, прибыл к той границе и к ..., где находился Чутай, охранявший тот рубеж с десятью-двенадцатью тысячами людей. Дува хотел учинить на него ночное нападение, а тот проведал, [сам] ночью напал на передовой отряд Дувы и перебил три-четыре тысячи человек. Дуве той же ночью стало [об этом] известно, и он выступил со всем [своим] войском. Утром они сошлись, и с обеих сторон было убито много [людей]. А Чутай, не известив Ачиги и Ананду, наспех выступил, конечно, не смог устоять и обратился в бегство. Когда Ачиги получил [об этом] известие, он послал сообщить Ананде, чтобы тот выступал, Дува до их выступления и соединения повернул обратно, и войско не настигло его. Это обстоятельство было одной из причин того, что Дува отважился [пойти] на войско каана. Каан, узнав об этом, обвинил Ачиги, дал ему девять палок, а потом опять |S 420| пожаловал его и послал по-прежнему во главе войска. И до сего времени он там и ведает той границей. А Кабан, который был старшим братом Чутая, умер за некоторое время до этой войны.

Как известно, страны Туркестана [сначала] опустошили Алгу, а потом Кабан, Чутай, Борак, Наян, [сын Куинджи], которые были царевичами [правого крыла]. Кабан и Чутай сперва были у Кайду, а потом покорились каану. Вот и все!

Рассказ о Сейиде Аджалле, везире каана, ему же дали звание Баян пин-чжана

Из внуков покойного[789] Сейида Аджалля был [один] по имени Абу-Бекр. Каан пожаловал ему звание Баян пин-чжана. Он вместе с Олджаем был нукером и исправлял должность пин-чжана, то есть должность начальника дивана.[790] В эпоху Кубилай-каана он два года был везиром. В то время из диванов каана выступили доносчики против него и утверждали, что он растратил шестьсот туманов[791] балышей. Каан [их] от него потребовал обратно. Он ответил: «Эти средства я отпустил для населения, так как в течение трех лет были стихийные[792] бедствия, всходы не поднялись, и подданные обнищали. Теперь, если каан прикажет, я продам их жен |A 181а| и детей и доставлю в казну деньги, но государство от этого разорится». Каану понравилось проявленное им сочувствие к подданным, и он сказал: «Все наибы и эмиры заботятся [лишь] о себе, а Баян пин-чжан печалится о государстве и о подданных!». Он пожаловал его многими наградами, обрядил в одежды, украшенные драгоценными камнями, и все значительные дела поручил ему.

В тот же день его позвала мать [Тимур-]каана, Кокчин-хатун, и сказала: «Так как ты получил такие награды и каан возложил на тебя дела государства, пойди и спроси: „Уже девять лет как опечатали трон Джим-Кима, что ты прикажешь на счет этого?"». А [Тимур-]каан в то время был в походе против войска Кайду и Дувы. Баян пин-чжан положил эту речь [каану]. Каан от безмерной радости поднялся с одра болезни, призвал эмиров и сказал: «Вы говорили, [что] этот сарт плохой человек, а о подданных из жалости к ним он докладывал, о престоле и о царствовании он говорит, о моих детях он печалится, чтобы после меня между ними не было распри и споров!». И он еще раз наградил Баян пин-чжана и назвал его высоким именем его деда — Сейидом Аджаллем. Ему и семи его братьям, бывшим налицо, он пожаловал почетные халаты, выдал ярлыки и пайзу и сказал: «Сейчас же садись и верни с дороги моего внука Тимура, который идет с войском походом в сторону Кайду, посади его кааном на трон его отца, устрой пир на три дня, закрепи за ним царствование, так, чтобы он через три дня выступил в поход и отправился к войску». Сейид Аджалль согласно приказу отправился, вернул Тимур-каана с дороги и в городе Кайпин-фу посадил его на трон Джим-Кима. Три дня спустя [Тимур-каан] выступил к войску, а Сейид Аджалль возвратился к каану.

Тимур-каан был большим любителем вина. И сколько его каан ни увещевал и ни взыскивал с него — пользы [от этого] не было. [Дошло] до того, что [каан] бил его три раза палками и приставил к нему нескольких охранников, чтобы они не давали ему пить вино. Некий ученый по прозвищу Риза, из Бухары, находился постоянно при нем и претендовал на знание алхимии, белой и черной магии. Фокусами и надувательством он прельстил его сердце и постоянно тайком пил вино с Тимур-кааном, из-за этого каан был на него сердит. И сколько ни старались, не могли отлучить его от Тимур-каана, ибо он был приятным сотоварищем и остроумным собеседником. А так как охранники и соглядатаи мешали [им] пить вино, то Риза научил его ходить в баню и говорить банщику, чтобы тот вместо воды тайком вливал в канал вино, которое шло по трубе в бассейн бани, а они [его] пили. Об этом узнали караульщики и доложили каану. Он приказал насильно разлучить его с Риза, [Ризу] под [каким-то] предлогом послали в город ...[793] и по дороге тайно убили.

В настоящее время, когда он [Тимур] стал кааном, он добровольно бросил [пить] и пьет редко и мало. Бог всевышний изгнал из его сердца |A 181б, S 421| любовь к вину, когда он [Тимур-каан] стал державным властелином, тогда как Кубилай-каан не мог помешать [ему пить] ни настойчивыми просьбами, [ни] принуждением. Несмотря на молодость, у него в двадцать пять лет постоянно болели ноги, и он ездил в паланкине на слоне, в настоящее время он из-за ложных слухов и осторожности выезжает реже. Вот и все!

Рассказ о ламах,[794] которые были и сейчас находятся при каане, и памятка об их значении

В конце эпохи Кубилай-каана было двое тибетских лам, одного звали Танба, а другого — Ламба. У ламы Танба два передних зуба были очень длинные, так что [обе] его губы не сходились. Они жили в собственных кумирнях каана, называемых ... Они были родственниками и [пользовались] у каана большим доверием и значением. Ламы и их род [происходят] от государя Тибета. И хотя есть много лам из китайцев, индусов и прочих, но тибетцам больше верят. Есть еще и другой лама — кашмирец, его зовут Карантас. Он тоже пользуется доверием. Тимур-каан по-прежнему верит им. Те два тибетских ламы приказывают и властвуют. Своих нукеров, которые знают искусство врачевания, они приставили к каану, чтобы те не давали каану много есть и пить. На случай, если им не удается этому помешать, у них есть две дощечки, связанные вместе. Они ударяют одну о другую, так что получается звук удара дерева о дерево; каан начинает остерегаться и ограничивает себя в еде и питье. Их слова имеют большой вес. Из всей совокупности рассказов о ламе Танба и о [его] влиянии мы расскажем один в повествовании о Тимур-каане. Вот и все!

Рассказ о смерти Кубилай-каана

Кубилай-каан процарствовал тридцать пять лет и, достигнув восьмидесятитрехлетнего возраста, преставился в морин-ил, в год лошади, соответствующий месяцам 693 г.х. [2 декабря 1293 — 20 ноября 1294 г. н.э.], тленный мир оставил своему внуку, каану эпохи, знаменитому государю Тимур-каану. Да уделит Аллах всевышний его великому роду, в особенности шахиншаху ислама, величайшему султану, помощи мира и веры, Улчжейту-султану долгие годы могущества и счастья! Вот и все!

КРАТКАЯ И СЖАТО ИЗЛОЖЕННАЯ ИСТОРИЯ Государей Мачина, султанов, меликов и атабеков Ирана, Шама, Мисра, Магриба и прочих, которые от начала бичин-ил, года обезьяны, соответствующего 658 г.х. [18 декабря 1259 — 5 декабря 1260 г. н.э.], до конца морин-ил, года лошади, соответствующего 693 г.х. [2 декабря 1293 — 20 ноября 1294 г. н.э.], были современниками Кубилай-каана;[795] редкостные происшествия, кои случились за упомянутое время.

Рассказ о положении жен и детей Ариг-Буки после его смерти, о разделе кааном его станов между его сыновьями и памятка о его эмирах и сыновьях[820]

После того, как погасло пламя мятежей, Ариг-Бука отправился к своему брату Кубилай-каану и встал на путь мольбы о прощении и извинении. Жен, которые у него были, он всех взял с собой, а четверых сыновей — Юбукура, Мелик-Тимура, Найру-Буку и Тамачи — оставил в своем юрте.[821] Его летнее становище было в Алтае,[822] а зимнее — в Теке и Киргизе. Между ними [расстояние в] три дня пути.

Соркуктани-беги была там, а Ариг-Бука был у каана месяц и шесть дней, а потом скончался. Его [прах] отвезли в Будда [Буре] Ундур,[823] великий заповедник Чингиз-хана, вблизи реки Селенга. Соркуктани-беги и все другие царевичи, за исключением Кубилай-каана, тоже там похоронены.

Из жен Ариг-Буки одна была Илчикмыш из племени ойрат, другая — Кутукта-хатун из рода кучукур-клана [племени] найман. Он имел от нее двух дочерей: старшая — Халукан-ака, ее отдали за Татакта-гургэна из [племени] баявут, дочь этой[824] Халукан, по имени Некудер, высватал [за себя] Мелик-Тимур. Она [Кутукта-хатун] жила в юрте и жилище Соркуктани-беги, он имеет от нее одну дочь по имени Камтай, ее еще не выдали замуж. И другая дочь по имени Нумуган, ее выдали за Чупан-гургэна из племени ойрат. Третья жена была Кутлу-хатун из племени кунгират. Она также жила в юрте Соркуктани-беги, детей у нее нет.

У него была наложница по имени Ирау-гуй из племени барулас, сестра ладана, который приезжал сюда[825] гонцом, от этой наложницы был сын по имени Найраку-Бука. Он имел еще одну наложницу, которая сейчас жива. Ее зовут Ашитай, [она] из племени кунгират и была в ставке Кутукты-хатун. От нее был один сын по имени Тамачи.

Когда Ариг-Бука скончался, его жены отправились по своим юртам. Спустя три года каан приказал: «пусть сыновья Ариг-Буки приедут меня лицезреть». Когда они удостоились этой чести, [каан] приказал, чтобы Юбукур ведал большим юртом, где жила Йисудер-хатун. Юбукур взял [в жены] Йисудер, и они пробыли вместе три года, жена не принесла [ему] детей и скончалась. Он взял вместо нее [жену] из семьи [Йисудер-]хатун из рода ушин и имел от нее двух сыновей: Хулачу и Олджай-Тимура. Хулачу находится при отце в местности Арикан ..., зависевшей от ..., а Олджай-Тимур находится при Улчжайту-каане. У него есть еще один сын, старше [этих] двоих, по имени Ил-[Бука],[826] от Чапун[827]-хатун из рода каранут, ветви кунгират и курлас, есть и еще один сын по имени Урла, рожденный от Огул-Текин из племени найман, племянницы Кушлук-хана.

И была у него еще жена, [ранее] принадлежавшая Тулуй-хану, по имени Баян-хатун, из рода кунгират. А юрт [Соркуктани-беги] передали Ариг-Буке, а когда Кутуй-хатун прибыла сюда,[828] царевичей Джумкура и Тарагая оставили в том стане, и поскольку там никого не было из [семьи] Хулагу-хана, то сказали: «Как мы допустим, чтобы пустовал такой стан?». И поселили там Огул-Текин-хатун. Теперь этот стан принадлежит Урле, которому в настоящее время восемнадцать лет, он находится при |A 183б, S 425| Мелик-Тимуре и имеет жену по имени Байка, дочь Чапу-нойона из племени сулдус, и внучку Судун-нойона.

Второму сыну Ариг-Буки — Мелик-Тимуру — [каан] приказал ведать станом Линкум-хатун. Дочь Кушлук-хана была очень умной и способной, она была матерью царевича[829] Кутукты, а у Кутукты был сын по имени Тукал-Бука, рожденный от кипчакской наложницы по имени Туба-Икачи. Этот Тукал-Бука скончался в зрелом возрасте. У него было также две дочери: старшая — Келмиш-ака, которую выдали за Салджидай-гургэна из племени кунгират, и младшая — Ширин-ака, родившаяся от Конду-Икачи из племени баявут, ее выдали за Токчи-гургэна из рода ушин. Когда Линкум-хатун скончалась, от нее осталась дочь по имени Ил-Тимур, ее выдали за Парс-Бука-гургэна, а Мелик-Тимур взял вместо нее [т.е. Линкум-хатун] Гильтэ-хатун, дочь Таран-нойона, внучку Улдукур-нойона из племени джалаир, и поселил [ее] в этом большом юрте. А этот юрт поступил в удел Хулагу-хана, но ввиду дальнего расстояния и отсутствия членов его семьи им владеет Мелик-Тимур; от этой Гильтэ-хатун он детей не имеет. У Мелик-Тимура есть еще одна жена по имени Бура,[830] дочь Ширеки из рода дурбан, который был джасаулом из старших эмиров. От нее у него два сына: один, Ойратай, находится при отце, другой, по имени Махмуд, — там же. От нее же он имеет двух дочерей: одну по имени Эмуген, ее выдали за Тук-Тимура-гургэна, внука Парс-Буки из ойратов, который является внуком Буралджи-гургэна, и другую по имени Иль-Кутлуг, ее выдали за сына Кубака из рода сулдус, который состоит у Дувы главой эмиров и живет по эту сторону реки Амуйе. У него есть [также] одна наложница по имени Туклуг-Олджай, дочь Байгары из Анаклыка,[831] он был эмиром-сотником. Сыновей Мелик-Тимура четверо, в таком порядке: Мингкан, Ачиги, Йисун-Тува, Баритай. Они родились от Эмуген-хатун, дочери Парс-Буки из племени ойрат.

Кубилай-каан также отдал ставку Ильчикмыш, старшей жены Ариг-Буки, его сыну Найрак-Буке, [который] в момент смерти Ариг-Буки покушался на свою жизнь, [его] не допустили [до этого], и он умер от горя; в этом юрте у него была дочь по имени Ашиктай. А после того как он отправился к каану, этот юрт достался Мелик-Тимуру, в настоящее время [им] владеет Ачиги, сын Мелик-Тимура. А Тамачи он дал юрт Кутукты-хатун. Не успев [с ним] сойтись, Кутукта скончалась. Вместо нее он высватал [за себя] Ер-Текин, дочь стольника, Суркуду из найманов, племянницу Сартака и Бурундука, которые находятся здесь.[832] А когда он увез эту жену с собой к каану, тот юрт остался незанятым.

У Найраку-Буки есть пять сыновей, в таком порядке: Курбага, Бачин, Самгар, Баян-Эбуген, Ура-Тимур.[833] Мать Ура-Тимура — Учин-Икачи из племени олкунут. А [мать] остальных четырех — Ашиктай-хатун из племени кунгират, племянница Чапун-хатун, старшей жены [Кубилай-каана].

А у Тамачи два сына: один по имени Баян и другой [Дурбан].

Старшие эмиры царевича Мелик-Тимура, сына Ариг-Буки, которые в настоящее время [находятся] вместе с сыновьями[834] Кайду: первый — эмир Чапту из рода сулдус, внук Судун-нойона сына Сунджак-нойона. Он эмир-темник левой руки и имеет одного сына по имени Кадан, [который] ведает одним караулом и оружием, он взял [в жены] дочь Мелик-Тимура.

Еще есть Кипчак, внук Мингелика-Ичике из рода хатакинов. Его отец[835] Кокджу был сокольничим и эмиром-темником правой руки, он ведает одним караулом и оружием.

И еще Алака, эмир тысячи хатакинов, сын Джилке сына[836] Бахадура, который приезжал сюда.[837] Еще Джанки-гургэн из джалаиров, эмир тысячи. Это та самая тысяча, эмиром которой был до этого Укай. Он с тысячей ойратов согласно указу охранял Будда [Буре] Ундур, великий заповедник, где хоронят кости царевичей. Когда царевичи, спутники Нумугана, оказали неповиновение и войска распались, большинство этой тысячи присоединилось к войску Кайду, и некоторые остались там, а теперь эта тысяча принадлежит потомкам Укая.

|A 184а, S 426| Еще Киридай[838] — старший из битикчиев, из племени сулдус.

Еще Кяхтай — молочный брат Мелик-Тимура, тоже из племени сулдус, он ведает в ставке пищей и прочим. Еще Кадака из племени меркит, он старший эмир и начальник стольников, дело созыва войска находится в его руках. Еще Сакмай из племени хатакинов, эмир дворцовой стражи, еще Суке из племени хатакинов, он ведает одним караулом.

Еще Батуха, сын Кутука-нойона, эмир тысячи. Еще Эсэн-Тимур, стольник, сын стольника Нойона.[839]

Еще Йисутай-нойон, эмир ставки.

Еще Ариг-Бука-нойон из найманов.

Еще Чаудар, сын судьи Бургучи из племени арулат.

Еще Эбургэн, сын судьи Бугры из джалаиров.

Еще Туган-Ахтачи[840] из семьи Джэбэ-нойона из племени исут.

Еще Тугрул, сын Буртака[841] из [племени] сулдус.

Еще казначей Кундукай, сын ... из кара-хитаев.

Еще зонтичий Абишка из хурлатов.

Еще дворецкий Мелики из тазиков. Вот и все!