Сделано в ССССР Роман с китайцем

Глава вторая

Двойной агент.

– У меня даже где-то записан его прямой телефон.

– Да, странно, – откликается Дана, – он не любит раздавать свои телефоны при первом знакомстве.

– А кто тебе сказал, что мы виделись всего один раз?

– Очень интересно.

– Мы встречались с ним неоднократно, я же говорю – нас связывали кое-какие дела.

– С этого места поподробнее.

– Да ничего особенного, Дана, подожди, блокнот достану.

И потянувшись, Олег встает, чтобы пойти в прихожую. В зеркальном пенале он оставил роскошный кожаный портфель, подаренный Даной в

Париже. Олег заехал к любовнице после дежурства, в портфеле грязные носки и трусы, пара историй болезни, разные нужные мелочи.

– Действительно ведь странно, – бросает вслед Дана, расположившаяся на диване, – я очень хорошо знаю своего Безбородова. Он со всеми, даже со мной, предпочитает общаться через секретаря. А тут такая щедрость… Видимо, дела и в самом деле жизненной важности…

Не останавливаясь, Олег кивает. Дана продолжает думать вслух.

– Можешь мне ничего не говорить… Хотя, честно говоря, я сгораю от любопытства.

В дверях Олег одаривает ее улыбкой.

Вот он, блокнотик, извлечен на поверхность. Предусмотрительный

Гагарин оставил портфель в прихожей, защелкнув замок: мало ли чего, вдруг подруге захочется поковыряться. Меньше знаешь, крепче спишь.

Никому не нужно, чтобы она обнаружила больничные документы, так ведь?

Олег вздыхает. Когда Мамонтова подарила ему этот блокнот, он думал вернуться к творчеству, начать писать или, хотя бы, для разгона, начать вести дневник. Но странички по-прежнему манят и пугают белизной, всего несколько торопливых абзацев, написанных в другой жизни. Совсем в другой. Пара рисунков, случайных записей (китайский иероглиф, например). Нужно бы остановиться, одуматься, привести жизнь и мысли о жизни в порядок, доверить сокровенное этим чистым страницам. Больше некому.

– Вот видишь, не вру, – протягивает Олег блокнот Дане. Та откладывает в сторону сигарету, впивается взглядом в цифры, записанные наискосок. – Только, чур, все остальное не читай, – смущается Гагарин, – не нужно…

– Да? А что там? – Интерес Даны мгновенно переключается на содержимое блокнотика. – Что это? Обожаю секреты.

– Ну я же сказал: не читай.

– Что это? Стихи? Ты пишешь стихи? – Краем глаза Дана выцепляет короткие строчки, со стороны заметки Олега и в самом деле можно принять за поэтические. – Так ты у меня еще и романтик? Я всегда в тебе, Гагарин, подозревала нечто подобное…

– Ну какие стихи, – Олег смущается еще больше, – так просто… игра воображения.

– Ну-ну, игровой аппарат… – Она вертит перед его носом сигаретой и возвращается к цифрам телефонного номера.

– Слушай, а я не знала у него такого номера… – удивляется она.

Задумывается. – А ты им пользовался?

– Нет.

– Ну, хоть раз?

– Ни разу.

– А давай сейчас и позвоним. Вдруг у него любовница.

– Какие глупости, Дана, ну зачем бы он стал давать мне телефонный номер своей любовницы.

– Тоже верно.

Дана похлопала Гагарина по нервному плечу.

– А ты ничего.

– В смысле?

– Ну, шаришь… Твой компьютер быстро работает.

– Шутишь? – говорит Олег, который знает, что его компьютер работает еще быстрее. Ему приятна похвала, он засовывает руку под юбку Дане.

А там уже влажно. От одного только прикосновения-намерения влажно.

Берите, мол, я вся ваша.

И он берет ее. Одной левой. Слева. Сбоку. Дана закатывает глаза, стонет. Начинает кончать. Кончает. Но Олег не останавливается. Они меняют позу. Потом еще и еще. Исследуя границы чувствительности.

Чувство зашкаливает, проступает вокруг их тел черными точками. Ему кажется, что с каждым движением он уходит глубже и глубже. Уже не в

Дану. В насыщенную, непроницаемую, вязкую мглу, из-за которой невозможно видеть. Только слышать. Только осязать. Пока красная мгла продолжает сгущаться. Пока Дана продолжает кончать. Прогибаясь под ним. Под ним. Каждое касание превращается в россыпи искр, расходящихся по телу. По телу. Пока Дана продолжает кончать. Ее оргазмы похожи на оригами, складываются один за другим в затейливые фигурки из рисовой бумаги. Ее многочисленные оргазмы похожи на древний акведук, на арочный мост, стремительный и изящный, пот капает у Олега со лба, и на пояснице проступает роса, которую Дана смахивает легким касанием (птица крылом), Олег не хочет и не может остановиться, пока Дана продолжает кончать, сотрясаемая как вулкан, из нее на поверхность вырывается невидимая магма, стекающая по

Олегу, обволакивающая его жаром, от которого хочется двигаться еще быстрее. Олег снова переворачивает Дану и ускоряется. Еще и еще. Еще.

Заканчивают они одновременно, потом медленно остывают, страсть испаряется, взгляд вновь приобретает осмысленное выражение.

Возвращаются память и зрение. Олег валится на подушку.

Дана, впрочем, неутомима. Неумолима как осень. Ей все нипочем.

Потянулась, соскочила с кровати, вернулась с гагаринским блокнотиком.

– Надо тебе новый дневничок подарить.

– Не надо. – Гагарин нервно пытается вырвать.

– Он дорог тебе? – В глазах непонимание.

– Да, как память. – С подтекстом: "отвяжись".

Поняла. Пожала плечами. Наморщила лоб. Мол, запомним, запомним.

Шестеренки снова закрутились в голове, снова на взгляд навалилась тяжелая умственная работа.

– Давай все-таки позвоним. – Азарт переключения.

– Ну не знаю… – Олегу вдруг становится неловко, как если

Безбородов сейчас ответит ему и увидит голого, лежащего в его, безбородовской, семейной кровати.

А Дана уже набирает номер и быстро протягивает ему телефонную трубку. В ней Олег слышит голос Безбородова Юрия Александровича, записавшего на автоответчик сообщение о том, что он не может сейчас ответить. Но, в случае крайней необходимости, позвонивший может перезвонить по другому номеру, который Безбородов Юрий Александрович и сообщает перед тем, как отключиться, передав эстафету зуммеру.

– Он тут говорит, чтобы перезвонили по другому номеру…

– Дай-ка послушать.

Дана прилипает ухом к трубке. Морщится.

– Он уже ничего не говорит.

– Уже все сказал? – Улыбается Олег.

– Угу.

– Так набери номер еще раз.

И она повторяет набор, вслушивается в шуршание эфира, глаза ее блуждают по комнате. Потом становятся сосредоточенными.

– Это не его голос.

– Точно?

– Ты что, хочешь сказать, что я не знаю голос своего мужа?

Дана еще раз повторяет набор. Снова пристально слушает голос, пока догадка не высвечивает ее лицо.

– Обычный механический автоответчик.

– И что это значит?

Дана пожимает плечами.

– Скорее всего, ничего. Безбородов сноб. Его корпоративный статус требует простоты подачи. В его телефоне самый простой звонок. В его автоответчике говорит автомат. Так положено. Правила хорошего тона.

– Понимаю. – Мысленно Гагарин уже переключает мелодию на своем телефоне. Он ее скачал из интернета. Хорошо еще, что при Дане он отключает звук. Догадался. Сделал зачем-то. Теперь, если кто-то звонит, телефон беззвучно вибрирует в кармане. Интуитивно, а в яблочко.

Хотя звонят ему редко. Больше по работе. Можно не волноваться.

– А давай, значит, позвоним по другому номеру? – Исследовательский энтузиазм Даны не знает границ.

И они набирают другой, второй номер. Дана набирает, она запомнила последовательность цифр. Потом снова прижимает трубку к уху. Взгляд ее становится напряженным, заинтересованным, Дана захвачена расследованием. Однако, минуту спустя, она расстраивается

– Номер абонента не зарегистрирован в сети.

– Что бы все это могло значить?

– Не знаю. Будем думать.

Утром Олег едва не опаздывает на пятиминутку. Так не хочется вылезать из-под теплого одеяла. Тем более, если рядом с тобой спит такая женщина. Умная, красивая, желанная. Или так: желанная, красивая, умная. Или точнее: красивая, желанная, умная. Метропоезд покачивается на поворотах. Олег переставляет местами слова, словно это поможет ему лучше понять происходящее.

Опаздывать Олег не любит. Особенно если впереди дежурство. Дежурство

– это важно. Нужно бы отказаться, но лишние пять тугриков не помешают. Тем более сейчас. Хотя, конечно, накладно. Он и раньше из режима дня выбивался, отдежурив, долго приходил в себя. Теперь и подавно – возраст, жизненный темп… Дана… Да, из-за Даны время на работе терять тем более обидно. Он сказал, что сегодня встречи не будет: дела. Она на всякий случай слегка обиделась: устал от меня?

Неужели ж я тебе надоела?

В ответ Олег неопределенно хмыкнул. Он любит собираться на службу в гордом молчании. Четко и сосредоточенно. Движения и жесты, доведенные до автоматизма. Скука – это пост души. Перед дежурством душа обязана поститься. Дежурство – это серьезно. Даже очень. М-да, отвык уже, когда его утром провожают. Все сам да сам, один. Нужно менять. И поменяю. Сказал, как отрезал. Слышал бы кто.

День выдался муторный, мутный. Больные шли косяком. Сестры тупили.

Накануне коллеги "накосячили", теперь шло служебное расследование, народ ходил понурый, хмурый, все на нервах. Олег криво усмехнулся: он говорил, что умершего нужно лечить не так, как они хотели. Все показания были к тому, чтобы… Олег мысленно махает рукой. В кармане халата начинает вибрировать телефон. Дана.

– Ты занят? Можешь говорить?

– Ну… так, относительно.

– Извини, что отвлекаю.

– Ничего-ничего, нормально. Говори. Что сказать-то хотела?

– Да я сейчас по дороге в больницу. Еду к своему благоверному.

– Это правильно. – И подумал: хорошо, что предупредила. Нужно быть осторожнее. Осторожным. – Ты поэтому позвонила?

– Нет. Просто сегодня я пробила этот второй телефонный номер. Ну, помнишь, который не зарегистрирован.

– Что значит "пробила"?

– Помнишь Наташку Корнилову? Мы с ней и с женихом ее Илюшей Гуровым в опере встретились?

– Ну, помню, подруга твоя. Роскошная девушка. Причем тут она?

– Вот у нее папа работает в органах. Понимаешь? Большой чин. Сама

Наташка сейчас в Монако на футбол заехала. А потом полетит к подруге в Париж. Какая они с Гуровым, все-таки, красивая пара. У Илюши в городе две навороченные парикмахерские. Кого он только не стрижет…

Точнее, его мастера. Настю Волочкову, группу "Тату" и весь питерский

"Зенит". А недавно он новым бизнесом занялся – организовал поставки из Лондона коллекционного оружия. Представляешь? Я видела одно. Даже в руках держала, вот. Стоят они немерено. Целое состояние. Как вилла в Биарицце… Они, между прочим, нас к себе на венчание пригласили – в Царское село, поедем, дорогой, если ты не очень будешь занят?

Будет Ксюша Собчак с очередным хахалем и "Pet Shop Boys" на подпевках. Обещают прием в Камероновой галерее и костюмированный бал в Павловском дворце-музее, который ампирный, Гагарин, ты любишь ампир?

– Ты не отвлеклась? Дана, я все-таки занят.

– Ох, извини, дорогой, извини. Меня иногда з-заносит. Не могу остановиться. Столько информации…

– Ближе к делу. И, пожалуйста, поменьше подробностей, слышишь?

Поменьше подробностей.

– Ну, да, да.

– Так вот, по моей просьбе Наташка Корнилова (на самом деле, скоро она станет госпожой Гуровой, с Ильей они шесть лет как с-существуют, но повенчаться решили только сейчас, потому что Илья только сейчас смог со своей первой женой развестись, так как она уехала в Гонконг карьеру делать) связалась с разными нужными ребятами.

– И что?

– А то, что того, второго номера не существует. Простой набор цифр.

Он действительно нигде не зарегистрирован.

– И что?

– А то, что я попросила распечатку звонков на первый номер, который тебе продиктовал сам Безбородов. – Дана замолчала.

– И что показала распечатка? – Гагарин заполняет паузу.

– А то, что на него никогда не звонили. То есть почти никогда.

Распечатка показала всего пять звонков. Два из них были с нашего домашнего. Ну, это мы вчера звонили.

– Ну правильно.

– А три других были сделаны с одного и того же номера.

– Какого?

– И ты знаешь какого?

– Дана, ну конечно, я не знаю. Говори быстрее, мне уже пора.

– Ты скисаешь на самом интересном месте. Какой же ты недогадливый…

Эх… Потому что три других звонка были с номера Безбородова.

– То есть он сам себе звонил, что ли?

– Именно. Как ты этого еще не понял.

– Но я не понял, а зачем он это делал?

– Ну как зачем? Чтобы вспомнить код. Пароль. Ключ. Потому что этот, второй номер и есть пароль, понимаешь? Иначе, зачем ему звонить на несуществующий номер.

– Ловко придумано, – только и смог вымолвить Олег.

– Ладно, Олежка, я уже приехала, подхожу к лифту. Сейчас связь прервется. Я целую тебя и люблю… л-люблю… и все такое.

Гагарин стоит посредине коридора: неужели все так просто? Ларчик открылся и… И что? Засияло богатство? Задумчиво, словно каждый шаг дается с усилием, Олег идет в ординаторскую. Там его уже ждет медсестра: поступил очередной тяжелый.

Во время операции Гагарин получает смс от Даны: "Мужчина, я вас боюсь…" и тут же отвечает: "Нечего нас бояться. В лес не ходить…" На что получает скорый ответ: "Почему же Безбородов тебе выдал свою главную тайну? Каким знанием и влиянием на него ты обладаешь? Оттого и боюсь, мой Джеймс Бондушка…" Видимо, Дана хотела написать больше, но вместительность смс-сообщений невелика и вынужденно похожа на телеграмму.

Оставшись один, впервые за многие дни, Олег мечтает о богатстве.

Мысль стать ровней Дане его завораживает. Переворачивается на другой бок, не в состоянии сосредоточиться, заснуть. (36) Но – засыпает, засыпа…

(36) Как же так незаметно произошло, что из поколения "детей" мы вдруг стали поколением "отцов"? Когда время перещелкнуло нас в обратной перспективе? Еще вчера мы качались в уютном гамаке отодвинутого на неопределенное "потом" будущего, баюкали мечты и надежды, еще только готовясь кем-то стать, но внезапно настоящее встало стеклянной стеной; стена есть, а двери отсутствуют; под ногами шелестят осенние листья, дубы и клены завалили город хохломской росписью, в кинотеатрах идут недоваренные фильмы, даже дома, с книжкой не спрятаться под теплым, клетчатым пледом: и где та книжка? Где тот плед? И где тот дом, который был, был и есть, но в котором уже давно никто не живет, старая избушка определена под снос, а новой так и не построено, в ней перманентный ремонт, цементная пыль, и все время что-то капает в туалете. Теперь темнеет рано, кислород струится над улицами и проспектами, над всем этим неоновым беспределом: даже если снимешь очки, вытащишь из глаз контактные линзы, неоновые чертики продолжают плясать перед глазами.

Кислород загустевает до состояния кленового сиропа, только троллейбусы в состоянии протаранить толщу густого и грустного сиропа, который подкрадывается к освещенным окнам и глядит в освещенные окна. Ты распадаешься на наблюдателя и ведомого, дежурная аптека подмигивает зеленым крестом, и ты идешь дальше, странная штука – время, оно как ветер – берется из ничего, из "просто так" и однажды начинает затвердевать, как кислород или вечер, дырявой шалью накинутый на жилые и нежилые кварталы. Мы уже знаем все про сто оттенков грусти, но не перестаем удивляться новым ее оттенкам, вода в стакане после бессонной ночи меняет вкус, к ней примешивается ситцевое небо за оконной рамой, телевизионные антенны на доме напротив взбалтывают коктейль невиданной до этого момента тоски, листья летят вперемешку с письмами от умерших людей, дети идут в школу, отцы прокашливаются в ванной комнате. Обратная перспектива приводит к тотальному сужению дороги, которого сначала не замечаешь, а когда заметишь, то будет уже поздно, и поделать ничего нельзя, и вернуться невозможно, бреешься утром и смотришь на себя в зеркало. В раковине остаются твои волосы, цепляются за гладкий фаянс, не хотят быть смытыми безвозвратно, приходится проводить рукой по холодной поверхности раковины, словно заговаривая будущее ненастье, его не избежать, не избежать, пока лежал – думал, а вот с понедельника, а вот если так, а вот если этак, но, сами знаете, скоро зима и все такое…