Сделано в ССССР Роман с китайцем

Часть вторая
НОВАЯ ЖИЗНЬ
Глава пятая

Китаец

Давно к нему не приходил этот потусторонний Голос (9), очень давно.

Олег по нему соскучился, потерял ориентир, тем более, что жизнь пошла путанная, непредсказуемая. Что из всего этого выйдет? Пан или пропал? Ничего страшного не грозит, горизонт чист, но отчего ж тогда, время от времени, посасывает под ложечкой?

Олег врастает в новую кожу. Олег привыкает к изменениям во всем – от манеры одеваться так, чтобы быть не слишком заметным, до ощущения вседозволенности: иной раз накатит бесшабашенное "своя рука владыка", и хочется заставить солнце вставать на западе. Смешной человек, Гагарин уверен, что теперь это (изменить траекторию вращения планеты) в его силах. Ну-ну.

Превращения незаметны и необратимы. Его начинает тяготить работа: богатый человек может (должен) тратить все силы на самого себя, а не на других. К тому же эти "другие" люди ни черта не понимают в тонкостях коллекционных вин и не ценят прелестей дорогого постельного белья – ведь и в самом деле, есть ли разница, на каких простынях спать? Лишь бы спалось и сны демонстрировали комфортабельные. (44)

Олег дежурит. В городе ночь, тишина, в больнице – вязкая духота многочисленных мучений, наслаивающихся друг на друга, хочется открыть окно, проветрить палаты, но нельзя, да и не приведет ни к чему. Олег снова закуривает сигарету. Возле компьютера (экран светится, как телевизор дома) еще можно существовать – немного уюта, зеленый чай опять же. Тогда он и начинает слышать Голос.

(44) В марокканском отеле Гагарина поразила одна подробность – для того, чтобы руки жильцов не марались типографской краской, газеты здесь проглаживали утюгом. Изощряться можно до бесконечности – он и раньше подозревал за миром нечто подобное, а теперь убедился в этом.

Он еще не знает, что сытость и скука очень скоро становятся главными болезнями богатых людей, практически неизлечимыми заболеваниями, хронические формы которых отяжеляют депрессии, алкоголизм и самоубийства. Это только в раннем детстве мы все мечтаем оказаться в закрытой на ночь кондитерской. Взрослый (зрелый) человек знает ограниченность своих возможностей: после третьего (ну хорошо, четвертого) пирожного начинаются (могут начаться) ненужные проблемы с пищеварением, лишним весом и т.д и т.п.

Диалог получается невнятным. Больше намеков, чем конкретных указаний. Одни, понимаешь, метафоры, толкуй хоть в эту сторону, хоть в другую. Мол, хотел и получил, дорогу осилит идущий, но благими намерениями дорога в ад вымощена – груда штампов, порожденных усталым и растерянным мозгом. Никакой определенности, так что полагайся (приходится полагаться) на собственные силы. Буратино вылез из пеленок и пошел в школу. Теперь ему уже никто не указ, а раз так – делай, что должно, и будь, что будет. Эх, если бы только знать, что делать.

А вот не сцы, гудит Голос, я дам тебе проводника, который выведет к

Свету и к Воде, к Воде и к Свету, иди за ним и не оглядывайся, не сомневайся, только так все и сложится, все и получится. Понурый

Гагарин кивает. С этим (направление) более-менее разобрались. Если честно, его другой скользкий момент волнует – неужели будет все и ничего за это?

Голос замолкает на неопределенное время. Экран компьютера гаснет, переходит в экономный режим: на его темном фоне проступают звезды, которые бешено мчатся в никуда. За окном висит полная Луна, от чего становится совсем уж неуютно. Вдруг нестерпимо начинает вонять пепельница, Гагарин идет к раковине и начинает настойчиво мыть.

Моет, моет, моет…

– Если Воды станет больше чем Света, ты окажешься на пределе, после которого наступит или окончательный Свет, или окончательная Мгла.

– А как я пойму это? – спрашивает Олег пустоту.

– Поймешь, обязательно поймешь, когда поделишься тем, что у тебя есть. Чем дальше ты будешь идти вслед за проводником, тем четче станешь понимать, что от тебя требуется.

– Но кому? – шепчет Олег пустоте пустот.

– А это ты уже давно знаешь, понимаешь, причем уже давно. Очень давно. – Отвечает ему пустота.

Вот и пойми, что к чему.

А утром его меняет китаец. Он давно уже тут стажируется. Тот, что иероглиф однажды нарисовал. Еще до Парижа (читай: до знания о волшебстве). Гагарин спросил, как будет бурная любовь, что накрывает с головой… Парень хмыкнул, сосредоточился на время, потом парой движений изобразил. Красиво…

Симпатичный вполне. Молодой специалист. В очках. Зовут Аки. Правда, по паспорту у него другое имя, но у них, в Китае, так принято – дома одно имя, в документах другое. Хорошо русский язык, язык Пушкина и

Есенина (Есенин люб особенно, "в старомодном ветхом шушуне…") знает. В школе учил. Только говорит медленнее, чем нужно. Словно заикается. Словно заика, вылечивший заикание (Олег вспоминает Дану).

Любознательный такой. Член коммунистической партии Китая, о чем сообщает не без гордости, хотя и с некоторым смущением (не знает, как отнесутся). Все сначала удивляются (будто пару лет назад еще сами поголовно не числились), а потом Денисенко объясняет, мол, помнишь, как у нас раньше было? Выпустили бы за границу какого беспартийного? То-то же. Эх, коротка историческая память у нашего народонаселения.

– А ведь точно, короткая… – закатывают глаза нянечки, вспоминая первую и единственную программу советского телевидения, сахар по талонам и чудовищное нижнее белье.

А одна пожилая, но все еще очень темпераментная докторша армянского происхождения (они иногда выкуривают с Олегом по сигаретке) зачем-то добавляет:

– Нет, память у нас хорошая. Я до сих пор помню, как партия и правительство сообщали через центральные газеты об очередном снижении цен на товары первой необходимости. Скажем, с первого января такого-то года. И о повышении цен на предметы роскоши, как-то: шампанские вина, хрусталь, изделия из золота и драгметаллов, кожа, дубленки…

– И лыжи… – почему-то добавляет Денисенко.

– А ведь точно, – закатывает глаза низший обслуживающий персонал, – и мы все это помним-помним. И томатный сок в кафетерии по десять копеек за стакан. А рядом солонка, алюминиевая ложка для соли в стакане с мутной водой, в которую эту ложку окунали.

– Но почему вдруг лыжи? – не понимает знойная армянка.

– А потому что они сделаны в СССР и на них стоит знак качества, – отвечает Геннадий Юрьевич.

Олег дружит с китайцем, когда время есть. Все про таинственный восток интересуется. Наблюдает, как Аки ест, как Аки пьет, как шутит. Но Аки и не думает шутить, он лишь буквально воспринимает то, что говорят ему люди. И возвращает им ту же самую прямоту, которую русский человек, отвыкший от единства мыслей и дел, принимает за юмор. Гагарин смеется тому, что Аки говорит, а китаец не может понять, отчего русский веселится.

Но если смеется – значит, так тому и быть. Аки – "типичный представитель" своей культуры, самой иерархизированной культуры в мире. За тысячелетия его предки выработали жесткий канон соответствий, полок и полочек, по которым разложены чины и звания.

Всяк сверчок знает свое место, шесток, Аки вырвался из этой понятной и приятной расчерченности мира на квадратики и теперь страдает от непонимания. Но оттого и вырвался, что не хотел быть как все. Сын крестьянина из северной провинции, Аки, тем не менее, оказывается человеком новой формации, в нем бродит вирус индивидуализма, из-за которого и учит чужой язык (русский – потому что близко лежал), учится лучше всех и едет работать в чужую страну, о которой много слышал и еще больше мечтал.

Гагарин, представляя себя в пробковом шлеме, тоже ведь хотел от себя убежать и за спиной великой и чужой цивилизации скрыться. Но у него не получилось в Китай уехать (а было дело – даже резюме рассылал), в отличие от Аки, который, несмотря на лень свою, осуществил перемещение из Поднебесной на одну шестую. И был интересен хотя бы уже этим.

Статный (бассейн дважды в неделю), смуглый, коротконогий, коротко стриженный лопоухий очкарик (в годы Культурной Революции таких нещадно били или заставляли каяться) небольшого роста, Аки постоянно влипал в разные истории. В том числе из-за своего упрямства – видите ли, нужно ему только русскую девушку и никакую иную.

Приятели-китайцы из местного землячества несколько раз знакомили его с местными китаянками, приглашали на вечеринки по случаю Праздника

Цветов или Дня Матери, где точно так же маялись, оторванные от привычного образа жизни, одинокие китайские девушки. Однако Аки не торопился с ними сходиться, ограничиваясь "вводными" встречами, посиделками. Дальше них дело не заходило. Аки считал, что, по пекинским меркам, он преуспевающий и весьма выгодный жених (работает за рубежом, недавно в Пекине однокомнатную квартиру выделили) и поэтому хотел найти ровню.

Постоянно говорил Гагарину об одиночестве и неустроенности, жаловался на отсутствие семьи и детей (маме весьма огорчительно): быть холостым китайцу в тридцать лет просто непростительно. А жена – залог уюта и здоровья: накормит, постирает, спать уложит. Олег удивлялся рациональности подхода, но Аки руками разводил: при чем тут любовь, браки не на любви держатся. И продолжал знакомиться с русскими девушками.

Русских он знал хорошо. Думал, что знал, пока не попал в Россию. В школе подробно разбирали "Капитанскую дочку" Пушкина – повесть про благородство и красоту человеческих отношений. По телевизору, вместе со всей Китайской народной республикой, Аки смотрел "Семнадцать мгновений весны", где скорбно-мудрый Штирлиц вырывал победу над врагом из пасти разъяренных фашистских хищников, а потом сидел в машине опустошенный и грезил о Родине. Теперь Аки отлично понимал советского разведчика, засланного во вражеский тыл. Отчасти он и сам был таким вот шпионом по неволе. После фильма мальчишки на улице играли не только в царя обезьян Сунь У Куна, но и в советского разведчика. Вот Аки и доигрался…

Но самое сильное впечатление на него, после чего, можно сказать, судьба и определилась, произвели "А зори здесь тихие" про военное подразделение девушек, самозабвенно погибающих за свою страну. Фильм потряс – эти милые, эти робкие и хрупкие создания, эротичные до невозможности (военная форма им очень шла, подчеркивая грудь, подчеркивая талию) образы их долго преследовали китайца во снах…

После кино нашел книгу, прочитал, укрепился в своем. Книга оказалась еще пронзительнее и слаще, после нее пропал наш китаец, как есть пропал. Отныне "выходила на берег Катюша" пелось им особенно интимно и прочувствованно.

Русский и китаец – братья навек…

Знал бы, во что это выльется… Однажды выпивали с Гагариным, сидя на летней кухне (окна распахнуты в солнце, балконная дверь ходит вслед за ветром), Аки говорил, что китайские мужчины вполне пьющие, но опьянел быстро, сидел среди остатков закуски (Олег упросил его сделать настоящий китайский ужин, Аки навел много дыму, чадил в кастрюле пряностями, добавлял сахар в свинину), подперев лицо руками, раскачивался из стороны в сторону и бормотал почти стихами.

– Не знаю кто я…

Не знаю где я…

И не спроси откуда я…

Родина моя далеко…

Любитель этнографии, Гагарин очень часто уговаривал Аки спеть. Звуки чужого языка завораживают. Когда Аки звонили друзья-китайцы и он начинал калякать по-своему, ординаторская замолкала. Но петь Аки отказывался, смущался от внимания коллег, стараясь быть невидимым и малозаметным. А тут, напившись, вдруг запел. Тихо и пронзительно.

Опустив глаза.

– О чем эта песня? – спросил после паузы Олег.

– О том, что река времени неумолима и она поглотит всех.

– Сильно скучаешь по дому?

– Не то слово, – сказал Аки, – чувствую себя первым китайским космонавтом, высадившимся на Луне.

Русские девушки его сильно огорчали. Они совершенно не походили на солдаток из "А зори здесь тихие". Ну никак. Аки не понимал, что у них на уме: говорят одно, а делают совершенно другое. Познакомился тут с одной…

Зовут Таней, на свидания ходит с младшей сестрой. Не хочет оставаться наедине? Бывает ласкова, но только если хочет чего-то добиться. Аки пригласил ее в китайский ресторан (в настоящий китайский ресторан, о котором вы, русские, не имеете никакого понятия), ну и она согласилась стать "его девушкой", когда счет принесли. Аки спросил, мол, как же я буду за тебя платить, если ты не моя девушка, Таня и согласилась, мол, твоя… твоя… Он тут же ввернул:

– Что, и замуж за меня пойдешь?

– А позовешь? Ну, тогда, конечно…

На выходные решили отправиться за город старинные монастыри смотреть. Заказывая гостиницу, Аки потирал руки, де, дело решенное.

Утром пришла с сестрой, ехали молча, день выдался хмурый, пасмурный.

Поездка не заладилась. Курносая конопатая сестрица лезла в каждую дырку, и было ее много, и некуда было от нее деться. Потом подвернула ногу, ныла пока ехали в гостиницу… На романтическое путешествие поездка не потянула.

В понедельник Таня исчезла и не отзывалась. Аки тоже не звонил, тянул паузу. Ходил в бассейн два раза в неделю, смотрел порнокассеты на видике. Сестры прорезались через два месяца поздним вечером: не успевали на метро, просились переночевать. Аки отказал, разозлившись на нечаянную фразу, которую, скорее всего, просто не понял. Таня разозлилась в ответ.

– Прежде чем разговаривать на серьезные темы с девушкой, надо хорошенько подумать. Тебе не пятнадцать лет. – И положила трубку.

Через несколько недель, на вернисаже в музее современного искусства,

Аки познакомился с очаровательной Наташей. Не первой молодости женщина, но эффектная и интересная, очень ухоженная. Особенно Аки понравились ее длинные, кудрявые волосы и черные, бездонные глаза, в которых плясали смешливые чертики. И грудь понравилась и ноги, и росту она оказалась ровно такого же, как и сам Аки. Наташа подкупила его внимательностью: слушала и не перебивала, пыталась вникнуть в суть происходящего, а если суть ускользала, то не стеснялась переспрашивать.

После музея гуляли по набережным. Переступали через тополиный пух, фотографировались у фонтанов, бивших прямо из речной воды. Аки решил брать быка за рога, предложил поехать к нему. На удивление, Наташа согласилась мгновенно, даже не кочевряжилась и не ставила условий.

Когда вошли в квартиру, поцеловала его пухлыми губами и пошла мыться в ванную. Вышла уже голая, и влага, загустевавшая в межножье, была отнюдь не водопроводной. Аки быстро скинул портки и пристроился к этому спелому, сочному фрукту. После курили голыми на балконе, и Аки почти не стеснялся – если русские так поступают, значит, так надо.

Значит, так принято.

Аки редко интересовался у "этих белокожих" правилами поведения. Если что-то непонятно, он предпочитал отмалчиваться или доходить до понимания самостоятельно. Иногда не получалось, тогда он дергал за рукав Олега. Отводил его в сторону и спрашивал так, чтобы другие врачи не слышали. Выбрал в конфиденты, принимая гагаринскую внимательность за особенную душевность. А Гагарину нравилось общаться с Аки, посланцем его собственной Внутренней Монголии, раз уж не удалось уехать и целиком погрузиться в чужой мир, то хоть так

– брызгами и отсветом чужого багажа.

Аки боялся, что после курения на балконе Наташа тоже исчезнет. Но нет, время от времени она звонила, приезжала, они уединялись в холостяцкой квартирке или же шли куда-нибудь развлекаться. Катались на американских горках, ходили в кино на фестиваль азиатского экстрима (Аки потом плевался фильмам про тайских трансвеститов) и в настоящие китайские рестораны, Наталья умело обращалась с палочками.

Замуж она не просилась, тема эта вообще никак не поднималась, из-за чего Аки решил, что не все русские девушки хотят срочно соединиться со свободными мужчинами.

С одной стороны, его это устраивало, свободу, от которой он маялся и постоянно уставал (стирка, глажка, готовка, длинные одинокие вечера), терять не хотелось. Но с другой, любопытство жгло пятки: как же так, встречаются они уже не первый день, и не второй, и не третий (месяц прошел, затем второй), а никаких планов и намерений высказано не было. Аки начинал заводиться и прикипать к Наташе еще сильнее. Но она держит дистанцию, рассудочна даже в постели, никогда не теряет головы и отключает телефон, переступая порог квартиры свиданий (Аки случайно заметил).

После свиданий не отзванивается, пропадает на какое-то время, и тогда телефон ее "находится вне действия сети". То есть она появляется только тогда, когда сама хочет появиться, когда хочет встретиться с Аки, но если попытки делает он, то "абонент недоступен". Про свою жизнь ничего не рассказывает, молчит или предпочитает, чтобы говорил Аки. Практиковался в русском языке.

Великом и могучем.

Разгадка свалилась еще через пару месяцев медленного, размеренного романа. Когда наступила осень и особенно хотелось нежности и тепла:

Аки сам завел роковой разговор. К тому времени его начали мучить бессонницы, наваливавшиеся как-то циклически – то ли вослед фазам луны, то ли из-за незаметно пережидаемых переживаний.

Вот и пригласил ее на молочный коктейль в кондитерскую, в зал для некурящих (в тщете отчаянья озаботился бросанием курить, получалось плохо, все время стрелял сигареты, тянуло сильно, стал раздражительным, нервным), долго не мог начать. Не решался, смотрел в глаза, переводил взгляд на стены, покрытые уморительными рисунками.

Заказ принесла молодая официантка, спелая и сочная, в самом соку, на фоне которого он вдруг увидел, что Наталья его не такое уже и юное создание. Странно, но он никогда не задавал ей вопросов о возрасте, и сам не думал об этом. Воспринимал ее как данность, ничего не зная о работе, образе жизни… Единственное, что допускается, – это воспоминания. О стране, которой больше нет, о том времени, "когда деревья были большими", а Наташа носила красный галстук, любила петь у костра, проходила практику на огромном писчебумажном комбинате, вела песенники и по вторникам готовила политинформации.

Разговоры их, в основном, получались необязательными, завязанными на сводки новостей (а в Иркутске опять самолет упал, а недавний дефолт не повторится) или на проблемы российско-китайской дружбы, знаете это промежуточное, межеумочное – "а у нас в России", "а у нас в

Китае…". Когда каждый чувствует, как его большая страна дышит в спину. Говорить о личном избегали, замещая пересказом обычаев и странностей. Хороший предлог – научить Аки говорить по-русски правильно и, главное, понимать, что говорят другие. Но сколько

Наталья ни старалась, сознание Аки продолжало напоминать ей черный ящик, непонятно, что внутри происходит и что ждать на выходе.

– А в Иркутске опять самолет упал, – начала Наташа по привычке.

Но Аки молчал, не поддерживал. Обычно он охотно, с азартом откликался, а тут – набрал молочный коктейль в рот и пузыри делает, соломинкой балуясь – ребенок и все тут. Меньший брат. Наталье его жалко стало, положила ладонь на его руку, и сразу стал виден контраст: белая кожа, желтая кожа и никаких волос – получается, что у Натальи волос на теле много больше, чем у ее мужчины.

Наконец, китаец решился и перешел к прямым вопросам. На которые, ничего не скрывая, Наталья ответила, что она замужем, у нее двое детей и она отчаянно скучающая домохозяйка, которой совершенно некуда девать силы. За детьми ходит гувернантка, в доме есть повар и уборщица, муж постоянно зависает на работе ("Летчик он у тебя, что ли?" – простодушно уточнил Аки), а ей, в минуту душевной невзгоды, и скучно, и грустно. И некому руку подать.

Вот она и подала. Аки.

– Понятно, – сказал он.

И на лице его не отразилось никаких чувств. Они, чувства, конечно, были. Распирали, раздирали ему грудь, пытались вырваться наружу.

Только со стороны трудно понять, что восточный человек чувствует.

Глаза маленькие, скрыты за стеклами затемненных очков, вот уж точно

– потемки.

Наталья поняла его сдержанность иначе.

– Не веришь?

В дамской сумочке, вместе со вторым томом "Анны Карениной" в гибком переплете ("У меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их; ибо близок день погибели их, скоро наступит уготованное для них…") оказался паспорт. Ну, точно – "Мамонтова Наталья Валериевна", штамп прописки на улице Кирова и штамп о браке, вот и дети в разделе

"Дети", двое, мальчик и мальчик.

Аки расстроился так сильно, что даже и не понял, насколько сильно: новый язык, с которым приходилось жить, отчуждал его от реального переживания происходящего, не давал приблизиться и погрузиться ни в отчаянье, ни в радость. Все казалось неокончательным, ненастоящим.

Неопределенность автоматически переносилась и на страну, к берегу которой однажды прибило. К стране, мучительно искавшей выход из собственной промежуточности – когда одна эпоха закончилась окончательно и бесповоротно, а другая, как ни старались, все не начиналась и не начиналась.

А потом ударили морозы, настоящие – со скрипом под ногами и скрежетом на зубах, и Аки понял, что такое "настоящая русская зима", фирменный деликатес, к которому теперь и он, и он тоже, имел причастность. Первые две зимы, проведенные в России, вышли игрушечными, сплошь состоявшими из оттепелей и слякоти, Аки решил, видимо, по умолчанию, что так и должно быть, и тут грянули крещенские заморозки. Ходить никуда не хотелось, сидел у телевизора, боясь высунуть на улицу даже кончик своего китайского носа.

После осеннего объяснения с Натальей отношения их пошли под откос, последовало несколько встреч, одна другой преснее. Если раньше Аки не позволял себе не найтись, тут же откликался на любой звонок

Натальи, то теперь медлил брать трубку, не брал вовсе, а то и просто отключал телефон, зачем он ему в этой чужой, чуждой стране?

Одиночество накатывало волнообразно. Иногда забывался на работе, Аки любил первую реанимацию, смотрел и впитывал, как ведут себя другие врачи. Сути их поступков он так и не понимал, но старательно копировал алгоритмы, иногда у него получалось, он понимал, что

"вписался", и тогда испытывал "чувство глубокого удовлетворения". Он не мог понять странных русских, интуиция молчала или подсказывала очевидные нелепости, приходилось жить наобум, не подозревая, что может принести завтрашний день. Непредсказуемость умножала ощущение неуюта, которым Аки щедро делился с Гагариным.

Когда он впервые увидел Олега, то вспомнил книжку "Как закалялась сталь", включенную в китайскую школьную программу. Гагарин напомнил ему Павку Корчагина, героического строителя узкоколейки, превозмогающего трудности во имя светлого будущего, в которое безоговорочно верил. Вот и Гагарин казался ему человеком светлым, устремленным вперед, к незримым берегам, на которых живут и радуются свободные люди. Угадал ли Аки своего товарища или снова ошибся, покажет время. А пока Аки не до далеко идущих планов – только бы день простоять, да ночь продержаться, решить сиюминутные вопросы приятного общества и хоть какого бы то ни было общения, поэтому – отчего и не седовласый Олег Евгеньевич? Главное, что слушает и пытается понять, не отталкивает, глаза у него внимательные, чуткие.

Если у Олега было время, они общались, гуляли по проспекту, ведущему от метро к больнице, и в сквере, где во все времена года пахло дубовой прелью. Но чаще всего (особенно после того, как возникла

Дана, точнее, блокнот и… Дана) времени у Гагарина не оставалось, и он бегло здоровался с китайским коллегой и пробегал мимо. Аки не обижался, ему ничего не оставалось, как холить и лелеять свою самостоятельность.

Вот он и холил. Вот он и лелеял.

А потом Дана неожиданно пропала, исчезла, будто корова языком слизнула. Большим, шершавым языком. Вот недавно крутилась возле зеркала, примеривая новую соломенную шляпку. В белом платье с большими алыми горошинами. Крутилась-вертелась. Кривлялась, изображая Мэрелин Монро, трубочкой вытягивала ярко накрашенные губы.

И, чу, исчезла. День нет, другой отсутствует, трубку не берет, как быть?

Тут уже точно не до китайца, такие ломки начинаются…