Сделай и живи спокойно 3

Глава 1

Вагон поезда «Кишенёв — Москва» в котором я ехал, остановился, на станции Тихонова Пустынь прямо напротив входа в вокзал. Сейчас зайду, попью квасу и можно ехать в Калугу. По другому я не согласен, потому, что сегодня двадцать восьмое августа, а погода как в середине июня. Жарища! Градусов под тридцать и если меньше, то ненамного. Хотя, надо посмотреть, как там на свежем воздухе, может это в вагоне так жарко.

В буфете кваса не было. Прямо «чёрная полоса» какая-то. Собкин не встречает, квасу нет, если ещё и телефон в отделении не работает, то надо срочно идти в церковь. Замаливать грехи и каяться в содеянном. А что? Самое время. Скольких уконтропупил уже? А они живые люди, между прочим. А сколько ещё предстоит, сам чёрт не знает? Вот и делаю выводы.

На мои пожелания, насчёт чая со льдом и лимоном, буфетчица упомянула шотландский город Герван. Только как-то с чисто-русским «Х» вместо шотландского «Г» и заменяя мягким, калужским «М» резкую нерусскую «Н». Я только не понял — к чему это всё было? Где Тихонова Пустынь и где этот иностранный город? Но думаю, что разберусь в последствии. У меня и без этого дел невпроворот.

Раз чай со льдом откладывается, то можно минеральной водички попить. Ничего со мной не случится. А пока утоляю жажду, можно кое-о-чём подумать и кое-что вспомнить.

Тогда, в больнице, когда на пороге моей палаты нарисовались Катерина, Сергачёв и мой дед Николай, мне особо думать некогда было. Я просто радовался знакомым лицам и впитывал все положительные эмоции от их присутствия. К тому же они приехали ненадолго. Им ещё в Калугу надо было вернуться, чтобы в понедельник выйти на работу. Так что два часа разговоров пролетели незаметно. А вот содержание, этих бесед, я обдумываю до сих пор.

Всё, в основном, сводилось к одному — меня помнят, ждут, переживают и надеются на скорое возвращение. Но была какая-то недоговорённость. Что-то прям цепляло и не давало успокоиться. Ещё и Катя добавила интриги, когда передала привет от Риты. А на ушко мне добавила, что матерью Риты занимается фининспекция и поэтому она не смогла приехать. И уже совсем перед тем, как выйти из палаты, чтобы бежать на поезд, тихо пояснила:

— Сейчас всех частников проверяют. Согласно указу министра финансов Косыгина, что тут сделаешь.

Мне оставалось только пожать ей руку, показывая что я всё понял. Хотя, если честно, ни фига я не понял. Что за указ? О чём указ? При чём здесь Косыгин? Если это тот крендель, о котором я думаю, то фигли он делает в 1949 году? Или он бессмертный, раз дожил до восьмидесятых годов в том времени в этой должности?

Стоило только закрыться двери за Катериной, как я начал напрягать свою память, пытаясь вспомнить всё о Косыгине и его указах. Ничего более кроме, как название «Косыгинская реформа», не вспоминалось. И то, насколько я знал это не его заслуга. Он воспользовался наработками другого человека. Но это было из другой серии и мне совсем не подходило. Короче, пришлось использовать местный электорат. Но и тут мне не повезло. Главгад, он же главврач, отказался разговаривать со мной, на экономические темы. Ссылаясь, что он далёк от этой науки. Я же, с пылом и упорством молодого комсомольца, вылавливал его по всей больнице и требовал продолжение банкета. Два дня бегал, пока этот докторишка не сдался. Откуда-то из тайных закромов извлекли и принесли мне в палату подшивки газет за 1946–1949 года и отдали на изучение. Да-с! Косыгин, как оказалось, был очень плодовитый товарищ, в смысле указов. Да и всё министерство финансов тоже обладала теми же качествами. Столько разных и противоречащих друг другу законов и постановлений, я не видел давно. Одно принимали, другое отменяли и так несколько раз по кругу. Что-то товарищ Сталин не досмотрел с этой стороны. Ну я ему в этом не указ. Раз надо было, значит надо. Я не экономист и тем более не финансист, что я могу сказать, кроме как посочувствовать. Может это тактика такая была, чтобы некоторые товарищи на свет вылезли и начали возмущаться, а тут их раз… и к стенке! А вот нефиг возмущаться! Ну это я так думаю, а там кто его знает. Мне же предстоит определить, какой именно указ подвиг фининспекторов наехать на мою будущую тёщу. И что, в этой ситуации, я могу сделать, для Риты?

В общем, неделю я рылся в газетах, пока меня не вышвырнули на улицу. Прямо вот так и было. Утром, после обхода, главгад сказал, что я полностью здоров. Потом, в течении получаса, мне было выдано: выписка из истории болезни, рюкзак с новыми вещами и обувью, мои документы, отдельно паспорт с вложенной синей бумажкой, двадцать пять рублей одной купюрой и шерстяные носки. Последние меня особенно порадовали. Летом, в полуботинках и шерстяных носках — это эпический подвиг! Пассажиры, что будут ехать вместе со мной в купе, очумеют от запаха. Но я человек не привередливый, доеду до Калуги, а там всё поменяю. И на мнение окружающих мне очень сильно фиолетово. Тем более тогда, мне спорить совсем не интересно было. Мне из Конотопа смыться побыстрее хотелось, а там как-нибудь справлюсь своими силами. Меня уже просто плющило от необходимости находиться там.

Дальше, всю дорогу я крутил и так и эдак, всю информацию что сумел раздобыть. Единственный и более-менее подходящий указ это — «Постановление Совета Министров СССР N 1229». Там столько всего наверчено, что даже сейчас я до конца не понял всего. И как мне кажется, в газетах был напечатан неполный вариант. Слишком уж всё туманно и размыто было, для такого балбеса как я. Да и название, у этого опуса, слишком неоднозначное. А ещё, что привлекло моё внимание это то, что сначала указ был принят в министерстве финансов РСФСР и только потом ратифицирован для всего Советского Союза. В общем среди множества других, именно это постановление подходило больше всего.

Сейчас, сидя в буфете, я постепенно складывал все паззлы в общую картину и нащупывал наиболее подходящий вариант для помощи Рите. Понятно, что без предварительного разговора ничего не получится. Я могу только сделать всё ещё хуже. В конце концов надо просто узнать, что именно произошло. А уже потом действовать. Я не считаю, что мои размышления ни о чём. Наоборот, я заранее подготавливаю несколько путей решения. А какой выбрать — это покажет время.

Вот теперь можно и в отделение зайти. Я с удовольствием потянулся всеми своими конечностями… аж до хруста! Ах! Хорошо!

Мог бы никуда не выходить. Стоило только приблизиться к двери буфета, как нарисовался Фёдор. Сияющий как солнышко в Египте. С новенькой медалью на груди. После приветствия меня проводили в машину, где я, по праву единственного пассажира, занял правое переднее сиденье. Там и просидел всю дорогу до Калуги. Единственное что очень напрягало в пути это рассказы Фёдора. Не думал, что этот товарищ может так. Удивил, прям. Кто его вообще пустил работать в милицию? Тут не надо быть шпионом или специалистом по допросам, чтобы узнать всё о работе калужского отдела транспортной милиции. Этот говорун всё сам рассказал! Медалист фигов.

В отделе кардинально ничего не поменялось. Народ ходил серьёзный и озабоченный. На меня никто не смотрел. Хотя, некоторые ребята здоровались. Но у них тут же находился повод, куда-то бежать. В общем поговорить ни с кем не удалось. Собкин сидел в своём кабинете и занимался обычным делом — заполнял туеву кучу бумаг.

Я наверное ни грамма не изменился, раз товарищ лейтенант даже не удивился моему появлению. Так, только посмотрел и опять занялся своим делом. А ведь мог, хотя бы для приличия, встать и чего-нибудь сказать умного. Я же килограмм пять прибавил пока в больнице прохлаждался. Изменился наверное. Мышц не нарастил, а вот жирку прибавилось точно. Кормили хорошо. Даже очень. Первые дней десять, конечно, строго по схеме питаля, а вот потом… Потом я оторвался за всё. За всё что пришлось испытать! За детдомовское детство и послевоенные годы. За мой дурацкий характер и любовь к приключениям. За Катю и её помощь мне, за Риту и за будущих детей! В общем жрал как не в себя. Результат, скорее всего, должен быть виден, но лейтенант этого не заметил. Обидно, да?! Я старался, как оказалось, зря…

— Явился, — наконец-то оторвался от бумаг Собкин и уставился на меня, помолчал немного и продолжил, — я тебя ждал пять дней назад. Где пропадал?

Офигительно меня встречают! Вообще ничего не понял. Это я ещё и виноват, что ли? Какого блюдского блюда здесь творится? Ладно. Я не Вилор-комсомолец, на котором можно только пахать, как на лошади колхозной, а прораб, который сам на ком хочешь вспашет и заборонит, что угодно и как получится. Ещё посмотрим кто тут и в чём виноват. А для начала:

— Начальник, извини! Лепила оборзел, в карантин закрыл, продоху не давал. Режим как на крытке ввёл. Конвой в белых халатах и с зелёнкой в руках. На любой кипиш укол с горчичником и под арест с голодовкой. Еле вырвался. Во смотри всё в сопроводиловке указано: статья, нарушение режима и меры по пресечению, которые были приняты.

Если кто-то когда-то видел картину «Офонаревший мент», то тот меня поймёт. Я например прямо сейчас её наблюдаю. Но, чтобы добить Собкина окончательно, я вытащил из рюкзака выписку из истории болезни. Покрутил её в руках и аккуратно положил на стол перед начальством. Хотя, какой он мне начальник, после этого. Нахрям этих ментов. Помог им, а они хоть бы значок, как у Фёдора, подарили. Фиг там — только обвинять могут. Уйду я от них. Буду в своём доме жить и картошку растить. Так спокойнее.

— Это что сейчас было? — грозно нависнув над кучей бумаг, спросил Собкин, — я, если честно, половины слов не понял. Это что-то из тюремного жаргона, что ли? И где ты такого успел нахвататься?

Не о об этом я хотел поговорить. Но раз представился случай, то почему бы и нет. Я и выдал всё что думаю по поводу и без него. По детски получилось, конечно. Зато дошло гораздо быстрее. Всё упомянул — и тяжёлое детство, и работу на стройке, и Монетный двор. А самое главное это постоянное общение со сверстниками, которые, по странному стечению обстоятельств, все почему-то предпочитают разговаривать на блатном жаргоне. Причём, дома все белые и пушистые, а стоит только выйти во двор или ещё куда, где собираются подростки, так сразу начинают общаться только так и нету никакой разницы пионер ты или комсомолец. В общем загрузил Собкина по полной программе. Пусть теперь у него голова болит, насчёт этого. Может найдёт решение проблемы, с которой никто не смог справиться. А впрочем, мне это теперь без разницы. Всё равно, я с ментами больше дел иметь не буду. У меня своих дел до фига и больше. Мне вон, на стройку надо попасть, чтобы велосипед и рюкзак свои забрать. У меня, некстати, жор послеобеденный проснулся, а денег свободных в наличии нет. Чем мне в столовой расплачиваться? Да и не нужен я тут больше. Банда ликвидирована, все кто нужно награждены, а кто нет, тот может идти домой. Что я и сделал. Точнее хотел сделать. Но не вышло. Товарищ лейтенант меня остановил и долго рассказывал…

Теперь, после рассказа, мне стало понятно, почему у лейтенанта такое настроение. История стара как мир и известна любому человеку. «У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота», — не знаю кто именно это сказал, но это подтвердилось, на примере поимки Шульца. Когда его доставили в Калугу, не без приключений по дороге, то уже через сутки состоялся большой сбор грозных начальников всех мастей и с различным количеством звёзд на погонах. По горячим следам, наградили Фёдора, так как он пресек попытку побега Шульца. Этот крендель смог с отстреленной пяткой почти вылезти в окошко туалета. Но бдительный старшина, каким-то образом увидел это или почувствовал, что не удивительно, и выломав дверь в туалет успел перехватить преступника. За что и получил очень почётную медаль. А вот дальше всё пошло не по плану. Неожиданно для всех припёрлись люди из охраны лагеря, откуда сбежал Шульц и начали предъявлять свои права на обладание этим экземпляром. В общем, начались такие танцы с бубнами и пионерскими горнами, что только грозный окрик из Москвы смог всех успокоить. В итоге — Шульц поехал в столицу, а Собкин и все кто попался ему под руку, погнали искать трупы остальных подельников. Только недавно закончили. Нашли мужчину, которого мёртвого выкинули из вагона, женщину, что выпала вместе с преступниками. А вот из грабителей нашли только одного. Второй или выжил и скрылся, или мёртвым закатился в такую дыру, что его не смогли обнаружить. Меня там не было, поэтому я не могу ничего сказать. Досталось ребятам, с этими поисками, по полной — это точно. Да и ещё, во всей этой кутерьме про меня даже не вспомнили. Хотя, представление на награду, Собкин оформил и отправил в канцелярию Калужского отдела МГБ. Но оно, где-то потерялось в кулуарах или просто лежит в куче других документов, пока ещё не подписанное, а может и не прочитанное вообще. Посмотрим.

Я решил разрядить обстановку и предложил сходить покушать. Ну а что? Я с этого Конотопа не ел по нормальному. Имею право, в конце концов, как раненый в одно место и пострадавший за светлое будущее. Пусть, только, хоть слово скажут, я смогу найти чем ответить и не обязательно словами. Но Собкин, даже, не думал сопротивляться, а очень даже наоборот, моментально высвистел Фёдора, чтобы он нас отвёз в столовую.

В воскресенье, как я и говорил ранее, на талоны можно было покушать только в нескольких местах. Федя не заморачивался по этому поводу и отвёз нас на хлебозавод. А что? Нормальная точка общепита. А по моему, даже, одна из лучших.

Ужин прошёл в непонятной атмосфере. Фёдор сиял и излучал позитив, на всех работниц столовой. Собкин больше молчал и кушал с завидным аппетитом. Я вообще, разошёлся не на шутку и умял две порции. За что и поплатился. Когда меня везли в общежитие, я вырубился прямо на заднем сиденье. А вот когда автомобиль затормозил, то я подскочил и выглянув в окошко громко возмутился:

— А чего это мы сюда припёрлись?

— Ну как? — полуобернувшись и с удивлённым видом ответил Собкин, — тебе же надо отдохнуть?

— Нафиг отдых! — коротко бросил я и добавил, — кто-то мне обещал сватом выступить, когда я вернусь. Я тута, не пора ли выполнить общение?

— Да ты чё, Вилор? — в который раз, приняв ошарашенный вид, ответил лейтенант, — это же надо готовиться! Переодеться там, ну и подарки какие-никакие собрать. Да и кто на ночь глядя, такими вещами занимается?

— Ночь — не ночь, а свои слова надо держать! — твёрдо сказал я и для придания веса, своим словам, стукнул кулаком по переднему сидению.

— Вот ведь, мабул неугомонный! — это Фёдор очнунлся и решил вмешаться в наш спор.

— А ты вообще молчи, — сорвался я на старшину, — мог бы и поддержать меня, если захотелось поговорить. Ты же там тоже был, между прочим и поэтому фиг отвертитесь вдвоём. Поехали к Рите и никаких гвоздей. Если не свататься, то хотя бы поговорить.

Преувеличивал лейтенант. Никакая не ночь, на дворе, а вполне себе хороший вечер. Тёплый и ласковый, как и положено в конце августа. Так что можно не сомневаться, дома у Марго ещё никто не спит. А что скорее всего, все усердно трудятся — выполняя заказ от военных. А может и ещё чего. Месяц прошёл, как я виделся в последний раз с Ритой. Катерина ещё со своими, сказанными в больнице словами, вносила дисбаланс в мыслях. Надо ехать и разбираться, а иначе я просто не смогу, спокойно себя чувствовать. Хорошо, что на работу завтра не идти — высплюсь хотя бы. У меня освобождение, на две недели, согласно рекомендации конотопского хирурга. Решать, конечно, местным эскулапам, но я так думаю, что они будут солидарны со своим коллегой. Впрочем завтра всё узнаю. С утра, схожу в поликлинику и там всё решится. Кстати это освобождение мне далось очень нелегко. Мне хотели вообще запретить тяжёлый труд. Что-то очень серьёзное зацепил этот Шульц в моём ливере. Главврач грозился отослать письмо в военкомат. Хотя, где Конотоп и где Калужский военкомат? Но всё-таки оставил решение этого вопроса на калужских врачей. Для этого я и согласился на очень строгий режим стационара. Надеюсь, что от армии меня не освободят. Как-то это фигово быть инвалидом, в таком возрасте. Я совершенно не хочу отказываться от работы каменщиком. Мне нравится эта профессия и, если честно, то ничего другого я не умею. Если не считать работу прорабом, конечно. Но это тоже нелёгкий труд. Как-то не хочется мне быть похожим, на товарища Иванова и целый день сиднем сидеть в прорабской. Ладно, не будем загадывать — завтра всё решится.

К дому Марго доехали за пятнадцать минут. И чего спрашивается спорили? Всё равно сделали так, как я сказал. Только время потеряли. Немного, но всё-таки. Я хотел-было первым вылезти из машины и броситься к знакомой двери, но был остановлен лейтенантом:

— Отдохни пока, — произнёс Собкин, — если уж поручил это дело мне, так будь добр уважать моё решение.

А я чё? Я ничё. Сижу, молчу и смотрю. Учусь у старшего поколения, как и что делать после долгой разлуки. Просто я, на сто процентов уверен, что лейтенант сегодня не намерен заниматься сватовством. День недели не тот. Да и обстановка не располагает. Вот и интересно мне, что же дальше будет?

А было всё интересно. Смешно и громко. Я не знаю, что там подумала моя будущая тёща, но она наотрез отказалась впускать лейтенанта в квартиру. Как бы он её не уговаривал. В конце концов, он просто попросил чтобы Рита вышла на улицу. Но это только ещё больше, возбудило дорогую тёщу. Таких криков я не слышал давно. А самое главное это те обвинения, что она предъявляла Собкину. Чего там только не было… Как оказалось, калужская милиция это сборище похотливых индивидуумов с, почему-то, обильным слюноотделением. Которые только и мечтают, как бы получить в свои загребущие лапы молоденькую и красивую девочку. Собкин, в который раз, офонарев от таких обвинений, резко развернулся и красный как варёный рак, влез в машину. Минут пять, под неумолкаемый грохот и крики из дома, он сидел и тупо смотрел в одну точку. Пока не выдавил из себя:

— День сегодня, какой-то неудачный. Может завтра приедем? А, Вилор?

— Не, не, не… — быстренько ответил я, — не пойдёт! А давайте я сам попробую?

— Иди, — как-то легко согласился лейтенант.

Тьфу ты! Я думал, что придётся уговаривать, а он сдался при первой возможности. Что-то не вяжется у меня, такие телодвижения, с прежним образом спокойного и рассудительного человека. Которым мне всегда казался товарищ Собкин. Но это дело второе, а сейчас мне предстоит встретиться с женщиной, которая, пока ещё, является самым близким человеком для Риты. Эх! А и ладно… В конце концов, я же не свататься буду. Для этого есть другие люди…