Сексуальный переворот в Оушн-Сити

Глава 11

Сид Уайт из отдела по борьбе с распространением наркотиков ненавидел не столько сами наркотики, сколько тех, кто ими промышлял. Он всегда с презрением относился к болтовне несведущей публики о якобы заблудших овцах и радовался всякий раз, когда ребятам из их ведомства удавалось накрыть очередного наркодельца. Такой день становился для Уайта праздничным, и он, забыв о тяготах службы, допоздна засиживался с приятелями в баре.

Сегодняшнее утро, а точнее, ночь, Уайт мог считать особенно удачными: накануне в руки полиции попал не кто-нибудь, а сам Луис Наварро – известный мафиози, на совести которого числилось несколько громких дел по переброске нелегальных грузов из Мексики.

Бизнесом Наварро был кокаин, и этого момента вполне хватало, чтобы Сид Уайт искренне ненавидел преступника и мысленно желал ему поскорее провалиться в преисподнюю.

Обстоятельства ночного ареста Уайт знал лишь в общих чертах. Они мало интересовали тридцатилетнего копа, ибо результат был налицо: плененный Наварро с головой в бинтах стонал на больничной койке в двух метрах от него.

Его доставили в клинику Оушн-сити сразу же после поимки, опасаясь, что раненый может плохо перенести двухчасовой путь до Лос-Анджелеса. К счастью, тревоги оказались напрасными, и состояние Наварро стало быстро улучшаться. После консультации с медиками полицейское начальство решило отложить перевозку преступника в тюремную больницу по крайней мере до следующего дня, когда за ним должен был прибыть спецавтомобиль с охраной.

Наварро и сейчас не смог бы пожаловаться на отсутствие внимания к его персоне со стороны полиции. В палате, расположенной на первом этаже клиники, рядом с ним постоянно находился один из полицейских, другой дежурил в коридоре у двери.

Для более полной изоляции еще одного охранника выставили на улице под окнами палаты. Помимо прочих предосторожностей, левая рука мафиози была надежно прикована наручниками к койке, что, по мнению Уайта, напрочь отсекало любые мысли о побеге.

Раненый Наварро опять жалобно застонал, и на лице полного розовощекого Уайта появилась брезгливая ухмылка.

«Каждому – свое!» – удовлетворенно подумал он, разглядывая серебряный перстень с зеленым камнем, который ему недавно подарила любовница.

Рядом на тумбочке зазвонил телефон и полицейский снял трубку. Звонил Майк Смолл из их управления, интересуясь состоянием Наварро.

Уайт, как всегда, был резок и циничен.

– Мне плевать, есть ли у него шанс! – пролаял он в трубку. – В любом случае, шанс на место в аду этому парню обеспечен! – Уайт злобно расхохотался.

Смолл, похоже, разделял надежды коллеги, потому что в ответ из телефонной трубки послышалось его довольное блеяние.

Глянув на часы, Уайт забеспокоился: время близилось к девяти, а он еще не завтракал.

– Эй, Майк, – строго сказал он, и смех в трубке тут же прекратился. – Передай Грэйсу, чтоб не задерживался с заменой: я подыхаю с голоду!

Получив заверения Смолла, он бросил трубку.

Едва Уайт успел закончить разговор, как Наварро вновь принялся стонать. Последний час он лежал на боку, спиной к охраннику и, поскольку медики его не беспокоили, лишь тихо стонал. На этот раз стоны раненого были громче и жалобнее прежних.

– Заткнись, ублюдок! – процедил, не оборачиваясь, Уайт.

– Пить… – чуть слышно попросил Наварро.

Уайт лениво посмотрел в его сторону.

– Может, тебе и бабу подкинуть? – с сочувствием спросил полицейский. – Мигом устрою! – он едва не захлебнулся от хохота.

Когда коп успокоился, Наварро повторил просьбу громче. Наглость преступника взбесила Уайта, однако, он довольно быстро взял себя в руки.

– Черт с тобой, – неожиданно согласился охранник и встал со стула. Уайт подошел к столику с лекарствами и, отыскав бутылочку с нашатырным спиртом, плеснул из нее в стакан с водой. Полицейский опасливо понюхал приготовленное пойло и, оценив его качество, довольно хохотнул.

– Сейчас попьешь! – многозначительно пообещал он.

Когда Уайт по-матерински склонился над перебинтованной головой раненого, мысленно представляя, как тот будет плеваться предложенной отравой, произошло то, чего он в эту минуту меньше всего ожидал: Наварро резко приподнялся с постели и нанес сокрушительный удар головой в румяное лицо охранника. Тот выронил стакан и молча рухнул на пол.

К счастью для Наварро, полицейский упал на спину, и преступнику, хотя и с трудом, все же удалось вытащить ключи для наручников. Встав с постели, он тенью скользнул к окну. Короткая разведка подтвердила наихудшие опасения: прямо под окном торчал еще один охранник.

«Черт, за дверью тоже наверняка кто-то есть!» – мелькнула тревожная догадка. Он хотел было заняться поверженным копом, но вдруг какая-то неодолимая сила повлекла его к стене, на которой висело овальное зеркало.

Наварро сдержал крик только потому, что успел вцепиться зубами в собственную руку!

Он был ошеломлен и напуган, увидев внезапно прямо перед собой лицо родной бабки, которую с детства знал лишь по свадебной фотографии на каминной полке в доме отца.

Там, на старой карточке, красавица-бабка сидела в подвенечном платье и белой украшенной цветами фате рядом с женихом. Здесь же, в зеркальном овале, цветов не было и в помине, а вместо фаты голову закрывали белоснежные бинты. Больничная одежда только подчеркивала какое-то ужасное и противоестественное несоответствие!

– Святая дева, за какие грехи?!. – чуть не плача пробормотал раненый и начал осторожно ощупывать лицо того, кто еще совсем недавно был Луисом Наварро.

В свои сорок пять Мэб Донован окончательно распростилась с мечтой выйти замуж. Ненавистный статус старой девы уже не тяготил ее, как прежде, и лишь временами она с грустью думала о том, что упустила в жизни нечто очень важное и волнующее.

К счастью, у полной и некрасивой Мэб была хорошо оплачиваемая работа, не позволявшая скучать: последние два года она жила у баронессы Фонтенбло, выполняя функции служанки и поварихи. Немногословная Мэб быстро овладела искусством распознавать желания и прихоти хозяйки и та, оценив ее старание, оставила Донован в своем просторном доме на Парк-роуд.

Патси Фонтенбло нравилась спокойная жизнь, и она решила, что, держа в прислуге лишь одну Мэб, избавится от хлопот, связанных с присутствием в доме нескольких слуг.

По тем же соображениям вдова не стала нанимать садовника для своего небольшого сада. Живущий по соседству Дэнни Гловер однажды порекомендовал ей Джонатана, и Фонтенбло быстро условилась со старым негром, что тот будет присматривать за ее деревьями и тремя цветочными клумбами.

С тех пор Джонатан стал наведываться к ним по несколько раз на дню, еженедельно получая за работу чек на двести долларов. Как правило, чек ему выдавала Мэб, которая была в курсе всех домашних дел хозяйки.

В это утро Джонатан пришел к ним раньше обычного. Когда Мэб заметила из окна кухни его сухую, слегка сутулую фигуру, ей показалось, что садовник чем-то встревожен: тот беспокойно оглядывался по сторонам и, похоже, кого-то искал.

Предчувствие не обмануло женщину. Через пару минут она услышала в коридоре шаги, и вскоре негр появился в дверях кухни. Вместо приветствия Джонатан внимательно осмотрел помещение и, убедившись, что в нем нет посторонних, прямиком направился к Мэб.

Когда садовник произнес первые слова, она заметила, как сильно дрожит его голос.

Джонатан говорил быстро и крайне запутанно. Фразы сыпались одна за другой, как кукурузные зерна из дырявого мешка, но бедняжка Мэб, как ни старалась, совершенно не могла ухватить их общий смысл.

Старик начал с заявления о том, что мир меняется, и явно не в лучшую сторону. Затем он без видимой связи перескочил на то, как в детстве его обижал соседский мальчишка, который был старше Джонатана на пять с половиной лет и выше на две головы. Садовник помнил проделки этого негодяя в мелких подробностях и, как поняла Мэб, отомстил бы, доведись им встретиться вновь.

Детские воспоминания сменила страстная жалоба на коварство женщин. Оказалось, что за свою жизнь садовник был трижды женат, и все три раза жены уходили от него, забрав все наличные деньги. Из рассказа Джонатана было достаточно трудно понять, какую часть потерь он считал более ощутимой.

Сбитая с толку Мэб слушала бред садовника с раскрытым ртом, совершенно не догадываясь, куда он клонит. Постепенно у нее забрезжила смутная догадка. И только когда Джонатан признался, что не питал сильных чувств ни к одной из своих бывших подруг, она вдруг ясно осознала, что сумбурный спич садовника – не что иное, как тайное признание в любви, чем-то похожее на те, о которых Мэб читала в любовных романах.

После этого открытия дыхание женщины заметно участилось, а ее богатое воображение тут

же нарисовало картинку с церковным алтарем и седым, по-отечески добрым священником, мирно венчающим влюбленную пару.

Затем у Мэб мелькнула практичная мысль о том, что свадебное платье можно одолжить у младшей сестренки Лиззи, которая была такой же плотной и невысокой, как она. После свадьбы сестра решила не расставаться со своим роскошным подвенечным нарядом и хранила драгоценную реликвию в огромном шкафу.

Служанка начала уже прикидывать, кого бы пригласить на грядущее торжество, когда Джонатан неожиданно умолк.

«Сейчас соберется с мыслями и попросит руки, – с волнением подумала Мэб. – Кажется, перед этим он еще должен глубоко вздохнуть», – вспомнила она вдруг деталь полузабытого книжного эпизода.

В подтверждение ее догадки садовник потупил взгляд и глубоко вздохнул. Он, конечно, очень нервничал, намереваясь сказать что-то важное и значимое для них обоих.

Растроганная Мэб ни на секунду не сводила глаз с пухлых блеклых губ Джонатана, готовясь покрыть их своими горячими поцелуями.

«Через миг они прошепчут то, о чем я мечтала еще девчонкой, – пронеслось в затуманенном сознании женщины. – Конечно же, эти губы заслужили награду…».

В конце концов нерешительный садовник таки разомкнул уста:

– Мэб… у вас не найдется лишнего… лифчика?

Джонатан задал вопрос очень тихо. Настолько тихо, что, кажется, не услышал его и сам.

Но догадливая Мэб прочитала по губам…

В первую секунду у нее от неожиданности просто потемнело в глазах. Потрясенная женщина стояла перед садовником с раскрытым ртом, отчаянно хлопая накрашенными ресницами.

По густому румянцу, мгновенно выступившему на бледном лице служанки, Джонатан сообразил, что суть его просьбы понята и теперь остается лишь дожидаться ответа. Ждать, однако, пришлось недолго. После короткого мощного взмаха Мэб влепила старику звучную затрещину, от которой его голова резко дернулась в сторону.

– Мерзавец! – воскликнула служанка и тут же нанесла Джонатану еще одну затрещину, но уже другой рукой. Голова садовника дернулась опять.

– Грязный мерзавец! – грозно уточнила Донован, пронзая негра бешеным взглядом. – И ты посмел прийти к женщине с такой просьбой?!!

Джонатан даже не пытался оправдываться. Он лишь обреченно прижимался к столу, на котором до его появления Мэб разделывала здоровенную индейку, и с покорным видом ожидал очередной оплеухи.

Гнев служанки увеличивался с каждой секундой. Она вновь замахнулась, целя в большое, слегка оттопыренное ухо несчастного Джонатана, но внезапный громкий звонок вдруг заставил ее замереть на месте.

– Бесстыжая морда! – сквозь зубы выругалась Мэб, медленно опуская руку. – Учти, сегодня тебе повезло. Но завтра… – она тут же умолкла, вновь услыхав настойчивый звук хозяйского звонка.

Одарив негра свирепым взглядом, Донован что-то буркнула под нос и опрометью бросилась на зов баронессы.

Старый садовник с тоской посмотрел вслед ее пышной фигуре. Сообразив, наконец, что его миссия полностью провалилась, Джонатан тихо застонал и безвольно побрел к выходу на улицу.

Патси Фонтенбло чувствовала себя как никогда отвратительно. Всему виной был скверный сон ее любимицы Милли, которая всю ночь напролет жалобно скулила и ворочалась на кровати рядом с хозяйкой. Лишь под утро болонка немного успокоилась, позволив вдове забыться коротким беспокойным сном.

Около девяти Фонтенбло вылезла из кровати и, наскоро умывшись, позвонила знакомому ветеринару, к которому обращалась всякий раз, когда Милли мучила какая-нибудь болезнь. Врач приехал лишь через час, и до его появления вдова успела переодеться и привести в порядок прическу. Закончив туалет, она вызвала служанку.

Вместе с Мэб они внимательно осмотрели болонку. Донован первой заметила странное новообразование внизу живота собаки, окончательно смутившее покой Фонтенбло.

– Паховая грыжа, – уверенно заявила Мэб и, еще раз взглянув на розовый животик Милли, подтвердила: – Точно!… В детстве у брата тоже было что-то вроде этой штуки.

– Грыжа?! – У собаки? – изумилась баронесса. – Надеюсь, ты не давала ей таскать тяжести? – в голосе Фонтенбло слышалось подозрение.

– Упаси Господь! Я люблю Милли, как родную дочь, – поспешила успокоить ее Мэб. – Зато Джонатан… – прозрачно намекнула она.

– Садовник?! – у вдовы удивленно вытянулось лицо и она еще крепче прижала болонку к себе. – Ты с ума сошла: он всегда был таким тихоней!

– От этого извращенца можно ждать чего угодно! – веско возразила Донован.

Фонтенбло не успела расспросить служанку о подвигах старого садовника, поскольку на подъездной дорожке перед домом показался синий фургон доктора Шмулера. Ветеринар по привычке отчаянно сигналил, оповещая всех и вся о своем появлении.

Визит Шмулера продлился неожиданно долго. Мэб, не желая мешать хозяйке и доктору, вернулась на кухню. Ее все еще одолевали противоречивые чувства, вызванные странными утренними событиями.

Через некоторое время служанка услышала стук входной двери. Выглянув в окно, она увидела толстяка-Шмулера, задумчиво бредущего к своему фургону. Вслед за ним шла Фонтенбло с болонкой на руках. Поведение баронессы очень удивило Донован: обычно твердая красивая походка хозяйки теперь была какой-то шаткой и неуверенной

Когда они вышли на крыльцо, Фонтенбло вдруг ужасно захотелось разрыдаться.

– Док, вы уверены, что это не грыжа? – уже в который раз спросила она с отчаянием.

– Абсолютно! – озадаченный Шмулер даже не обернулся в ее сторону. – Я же сказал, у вашей Милли вырос пенис. Понимаете?!

Фонтенбло ускорила шаг и, поравнявшись с ветеринаром, попыталась заглянуть в его усталые темно-серые глаза.

– Понимаю… – не очень уверенно подтвердила она. – А можно сделать обратную операцию?

На этот раз Шмулер не выдержал и остановился.

– Хотите кастрировать собаку? – прямо спросил он.

– Не-ет, – смутилась вдова. – Ни в коем случае! Я лишь хочу, чтобы она стала прежней Милли… Сукой.

– На вашем месте я прежде поинтересовался бы мнением пса, – Шмулер даже не скрывал раздражения. – Извините, мадам, но у меня сегодня полно вызовов!

Он резко повернулся и решительно зашагал к своему фургону с броской надписью «Мы лечим ваших любимцев!» на борту.

Вернувшись в дом, Фонтенбло зашла в большую, со вкусом обставленную гостиную, где на стенах висело несколько картин старых мастеров. Эти картины когда-то собирал ее покойный супруг, который, будучи человеком предусмотрительным, позаботился, чтобы каждое из драгоценных полотен было закрыто стеклом для надежной защиты от пыли и пальцев любопытных гостей.

Выпустив болонку на пол, баронесса медленно подошла к одной из картин и тупо уставилась на холст с изображением незатейливой пасторали. Кроме влюбленной парочки, целующейся на зеленом холме рядом с овечьим стадом, Фонтенбло разглядела внутри рамы отражение своего изумленного лица.

– Подумать только: сучка с яйцами, – прошептала она и сокрушенно покачала головой. – Скажи кому – не поверят…

Она хотела уже пожаловаться самой себе, что, переменив пол, собака поступила бесчестно, но внезапно резкая и сильная боль в пояснице заставила ее согнуться пополам.

Спустя несколько минут, когда Фонтенбло немного полегчало и она смогла медленно разогнуть ноющую спину, вдова вновь увидела перед глазами знакомый холст.

На нем все было по-прежнему: и стадо, и зеленый холм, и даже пастух, держащий в объятиях свою любимую. И все же какая-то деталь увиденного заставила вдову мгновенно забыть про боль в спине и замерев от страха. Фонтенбло не сразу догадалась, что именно поразило ее в картине, которую баронесса знала не хуже собственного лица.

Она долго смотрела на холст, прежде чем обратила внимание на свое отражение в защитном покрытии живописного полотна. В следующий миг из уст баронессы вырвался долгий дикий крик…

Когда встревоженная Мэб примчалась в гостиную, Патси Фонтенбло была в полуобморочном состоянии. Увидев на полу мужчину в хозяйкином платье, Донован взвизгнула и хотела тут же дать деру, но затем все же пересилила страх и приблизилась к незнакомцу на безопасное расстояние.

Рассмотрев его лицо, Мэб обнаружила, что тот удивительно похож на баронессу. Однако фигура мужчины была несколько крупнее фигуры хозяйки, из-за чего платье разошлось по швам на плечах и в талии.

«Странно, она никогда не говорила про брата-близнеца», – мелькнуло в голове служанки.

Незнакомец на полу двинул рукой.

– Мэб… – тихо позвал он.

Донован вздрогнула от неожиданности и, превозмогая страх, осторожно шагнула к лежащему, готовая в любую минуту броситься наутек.

– Мэб… это я, – снова откликнулся незнакомец, и в его низком голосе служанке почудились знакомые интонации. – Не вздумай вызывать врача: я не хочу скандала…

– Да, мадам, – послушно кивнула изумленная Мэб, но затем, сообразив, что сказала что-то не так, тут же поправилась. – Как вам будет угодно, мсье…

Заметив, что мужчина вот-вот потеряет сознание, она всплеснула руками и бросилась на кухню за водой.