Семейные портреты

ДЛЯ КОГО ПИШУТСЯ «ПОРТРЕТЫ»?

После моих выступлений и лекций ко мне на стол ложились письма многих читателей. И тех, кто разделял мою точку зрения, и тех, кто с ней спорил. Чаще всего это были письма-раздумья о том, как делить и множить труды мужа и жены, а еще: как быть с ними, с детьми, малыми и взрослыми, с теми, которые уже есть, и с теми, кого почему-то не решились, не смогли приобрести. Да-да, и о нерожденных детях надо думать серьезно.

Например, после публикации очерка «Мать» пришло письмо из Казани от Г. К. Вот что было в нем:

Письмо это я читала, по случайному совпадению, во время трансляции по радио оперы Масснэ «Манон Леско». Мне подумалось: сколько сочувственных слов излило искусство по поводу «страданий» порочных женщин, которые «искали себя» в разного рода любовных похождениях! И оперы посвящают им, и балеты, и кинофильмы снимают. А трагедия моей корреспондентки, трагедия чистоты и верности, не для сцены, не для экрана. Она застенчива и молчалива. Но какая же нравственная высота за этими строками! И какая сложная проблема поднята в письме!

Одного этого примера, наверное, было бы достаточно для иллюстрации мысли о том, что все, касаемое человеческих взаимосвязей, тем более семейных, чрезвычайно сложно и деликатно. Но вот еще одно читательское письмо, в котором тоже рассматривается злободневная проблема.

Смотрите, как глубоко и верно судит отец-дед: чтобы правильно воспитывать детей, родителям иной раз нужно заняться самовоспитанием или даже перевоспитанием. И в этих словах, как и во многих других, не столько разрешение проблемы, сколько расширение ее рамок. Ведь для того чтобы осознать свою роль и ответственность перед потомством, нужна мудрость, а она приходит с годами, с жизненным опытом и с теми же ошибками. Человек не может знать, каким он будет мужем или отцом, пока им не станет. Как же тогда разорвать этот заколдованный круг, если мы входим в полный разум тогда, когда все заблуждения юности уже воспроизведены и закреплены в потомстве?

Прав, конечно, В. Самоходкин: учить и учиться надо этой важнейшей науке — семейной жизни. И мы здесь об этом много говорили. И учиться не только у мудрецов, но и накапливая живые впечатления из быта нашего ближайшего окружения, да и из собственного опыта. В процессе работы над книгой мне не раз приходилось выслушивать длинные повествования о том, как удивительно и благородно вели себя люди в необычных обстоятельствах. Один человек рассказал про трогательные отношения свекрови и невестки, которые юридически перестали быть близкими людьми: невестка оставила сына этой женщины, но не оставила своим вниманием и заботой его мать. Выйдя вторично замуж, молодая женщина уехала за границу, но, когда узнала, что бывшая свекровь тяжело заболела и осталась без присмотра, приехала в Москву и целый год выхаживала ее.

Другой раз была изложена печальная, но тоже необычная история о том, как теща после смерти дочери осталась в доме зятя. А вторую жену приняла как недобрая свекровь. Отношения осложнились еще и из-за того, что ребенок от первого брака всем сердцем привязался к мачехе, что бабушке казалось особенно обидным, чуть ли не предательством памяти родной матери. И у молодой женщины хватило мудрости, доброты, выдержки, такта, чтобы понять всю сложность ситуации, найти верный тон и стиль поведения, сделать так, чтобы дом не разорили распри.

Были рассказаны случаи высокого благородства мужчин в ответ на коварство женщин, самоотверженности пап во имя спокойствия и счастья ребенка. И бабушки и дедушки были героями восторженных рассказов. Одних их хватило бы на отдельную книгу о необычных семейных коллизиях, которая, может, и сложится потом. Но вот что любопытно: стоило мне повернуть взор рассказчиков на собственную семью, а у многих она была вполне благополучной, и попросить поделиться своим опытом, как люди терялись, умолкали. Куда девалось красноречие, искусное описание подробностей. Всех одолевала какая-то чрезмерная застенчивость.

— Да что там говорить? Ничего особенного, тем более интересного для большого круга людей, у нас не происходило. Живем как все.

Вот эти же слова мне пришлось услышать и от тех, про кого я тоже узнала из уст удивленного и восторженного рассказчика. Семья москвичей Салтычевых меня заинтересовала тем, что под одной крышей два десятка лет назад соединились три самостоятельных дома: тесть с тещей, дочь с мужем, его мама, то есть свекровь, и ребятишки, два внука. Вот такое соединение: теща и свекровь вместе — мне не встречалось раньше. Оттого я и решила подробней узнать о том, как строятся их отношения между собой и с собственными взрослыми детьми, как «делят» они любовь и внимание идущих им вслед поколений.

Екатерина Алексеевна и Андрей Викторович Салтычевы, центральные фигуры этого четырехступенчатого дома, воспринимают свой образ жизни как вполне нормальный, более того, продиктованный обстоятельствами, а не какими-то особыми свойствами членов семьи.

Они единственные дети у своих родителей.

Кому же, как не родным людям, было прийти на помощь им, молодым супругам, когда у них, в свою очередь, появились дети? И мама Екатерины Алексеевны, Александра Николаевна, оставляет работу, чтобы помочь дочери. А дедушка Алексей предлагает сменить отдельное жилье на общее, чтобы не тратить время и силы на беганье из дома в дом, когда нужна помощь. И мать Андрея Викторовича, Софья Дмитриевна, изъявляет готовность присоединиться к этим хлопотам и трудам, тоже отказывается от «собственного угла», чтобы удобней и лучше жилось семье сына. Так они все и оказались под одной крышей. Теперь же, когда дети выросли, разъезжаться со стариками никак нельзя. И очередь детей позаботиться о покое и благополучии старушек.

— Так что здесь небывалого? — отмахивается от моих расспросов Екатерина Алексеевна. — Это же так естественно. И, как многие родители, мы «построили» кооператив для семьи сына Алексея, когда стало тесно. Все как у людей.

Я бы тоже так думала и говорила, если бы не видела своими глазами тысячи карточек-объявлений о разъезде, размене жилья между родственниками, живущими в более благоприятных условиях, чтобы ни старших, ни младших не было под боком. Екатерина Алексеевна сейчас во многом повторяет путь, пройденный ее собственной матерью: она тоже поспешила на пенсию, чтобы помочь молодой семье старшего сына, который готовится в аспирантуру. Взяла она на полное свое попечение внучку Машеньку, позволив тем самым невестке, Елене, не отстать в работе.

Однако, согласитесь, общая крыша недостаточна для того, чтобы из трех семей сложилась одна-единая. У них доходы-расходы общие. Каждый в семейный котел вносит столько, сколько может. Обе бабушки оставляют себе небольшую часть скромных пенсий на собственные нужды и «баловство»: кто на сладости, кто на журналы. Общие у них и домашние труды. Бабушки не позволяют себе сиднем сидеть, считая свой вклад в хозяйство не только необходимым младшим членам семьи, но и им самим.

Александра Николаевна из-за болезни не может выходить из дому, а Софья Дмитриевна — очень подвижный человек, несмотря на свои 80 с лишним лет. Утром обе бабушки определяют, какие предстоят расходы и на что. «Баба Саша», главный бухгалтер, дает деньги, а «баба Соня» отправляется в магазины. Потом «бухгалтер» превращается в повара.

— Бабушка Саша — известный кулинар. У нас на даче собираются нередко друзья и родные, все только жмурятся от удовольствия, когда их угощают ее фирменными блюдами.

— Зато посуда — забота не моя, — рассказывает Александра Николаевна. — Утомительно ли это в наши лета? Да нет. У нас с Софьей Дмитриевной и для души время остается. Мы вдвоем или с родственницами, что наведывают нас, частенько собираемся за чашкой чая, обсуждаем все, что случилось за прошедшие сутки у нас в доме и во всем мире. Я любительница читать газеты, а Софья Дмитриевна — книгочей завзятый. Вот мы и обмениваемся информацией. Кстати, она же снабжает всю семью книгами из библиотеки. На покупку всего, чего нам хочется, денег не хватает. Да и вы знаете, как нынче трудно приобрести даже очень нужную книжку.

— Бабушки у нас никак не отстают от времени, — замечает уже младшая невестка, Елена. Она сама удивительно «вписалась» в дружное семейство. Зовет свекра со свекровью, как родных родителей: мама и папа, что нынче тоже не часто встретишь. А ведь мы строим отношения и тем, как зовем друг друга. Поэтому способ обращения может очень многое открыть стороннему человеку. Елена ведет себя со всеми старшими членами дома так непринужденно, раскованно и с доброй усмешкой, как с любящей и любимой родней. Она очень много, с нежностью вспоминала дедушку, Алексея Прохоровича Касаткина.

По ее рассказу складывался образ классического «отца семейства»: умного, рассудительного, снисходительного и доброго.

— Представляете, в свои преклонные года он старательно заучивал имена игроков хоккейной команды, за которую болели внуки, хотя спорт его не занимал. Ему было важно все, что важно и интересно им, хотя, понятно, какие уж там серьезные интересы одолевали мальчишек? Оттого дедушка был их доверенным лицом, исповедником. Свои споры, сомнения они с его помощью разрешали. Если говорить по правде, это он создал такой дух дома, в котором при очень скромных средствах создавалось чувство, что все, что пожелаешь, все возможно, достижимо. Это потому, наверное, что все кидались помогать кто чем и как мог.

Действительно, нынешнее положение в семье доказывает, что заложенная мудрым и добрым человеком традиция отношений сохраняется в полной мере. Алексей Салтычев, по согласию с родителями, решил продолжить свое образование. Это значит, еще несколько лет он не сможет без помощи старших быть кормильцем своей семьи. И родители дали добро, хотя в доме три пенсионера, один инвалид (младший сын), один учащийся, Алексей, маленькая Машенька вовсе иждивенка, а полноценных работников только двое: Андрей Викторович и теперь еще невестка Елена. Трудно? Еще бы! Но ни нытья, ни жалобы, ни желания спихнуть со своих плеч «чужие» заботы.

— Да как же иначе? — снова недоумевает бабушка Александра Николаевна. — Разве наши дети не любовью вскормлены? Отчего же им быть себялюбами и эгоистами, коли они такого примера не имели?

Вот тут я и задалась вопросом: какие же «университеты» кончали эти старушки и сердечно поминаемый всеми дедушка Алексей? А никаких! Науке любви и добра можно учиться, и не посещая лекториев. Они нужны тем, у кого нет перед глазами подобных «наглядных пособий», чей нравственный опыт отягощен печальной наследственностью. Вспоминаю реакцию одного юного папаши, что принялся изучать педагогическую литературу, когда у него появилось крохотное существо, за которое он не знал, с какого боку браться. Читал он один том за другим, потом оставил.

— Просветители-гуманисты словно состязаются в изложении общеизвестных истин, — возмутился он. — Все твердят: нужно ценить и уважать в ребенке личность, развивать его способности, растить его в уважении и любви к близким и далеким людям, к их трудам, вовлекать его в общие дела. Да кто же этого не знает!

Видите, насколько для него самоочевидны вещи, которые человечество выстрадало своей многовековой историей, да еще и до сей поры многие люди прорываются к этим истинам сквозь тернии заблуждений и страданий.

Вот я себе временами представляла такого благополучного читателя и думала: зачем ему эти «типы-характеры» и проблемы? Все они решены в пределах его семейства. И ему остается лишь пользоваться богатым наследством. Но потом убеждалась: счастливому тоже время от времени не помешает напомнить (или объяснить), какой ценностью он владеет. По мнению Ф. М. Достоевского, человек бывает несчастлив и оттого, что не знает, что он счастлив. А потому, добавим, бывает неосмотрителен и даже небрежен в обращении с доставшейся ему благодатью. Так мы все по пословице: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем».

В антиутопии того же Достоевского, в рассказе «Сон смешного человека», нам убедительно показывают, насколько хрупко и ломко человеческое благополучие. Счастье общей любви племени людей на фантастической планете было разрушено усилиями всего одного человека, который ворвался в идиллический мир, как «атом чумы», и развратил всех обитателей, насадив в их среде ложь, жестокое сладострастие, зависть и корысть. И обитателям планеты приходится платить веками страданий, борьбы за то, чтобы вновь обрести всеобщие любовь и добро, которые они так легко отринули и променяли на соблазны. Их собственная прошлая жизнь стала для них отдаленным идеалом, мечтой, к которой они страстно стремятся.

Благополучным полезно напомнить это предостережение: от каждого из нас зависит, насколько мы сумеем сохранить нравственные высоты, занятые нашими предками, и тем более сделать новый шаг к вершинам высшей человечности.

А неблагополучным? Может, полезно разобраться в истоках неудач и, наверное, прежде всего собственных промахов. Увидеть не мешает объективные причины, которые пока затрудняют частную жизнь, отделить их от причин случайных, наносных, временных и легкопреодолимых. И поработать над исправлением тех ошибок, что поддаются скорому разрешению. Первые же удачи нередко вселяют уверенность в том, что не так уж неизбежны катаклизмы, что очень многие рифы совместной жизни можно преодолеть или обойти стороной, стоит лишь серьезно и вдумчиво взяться за устройство своего дома, как мы беремся за ответственное производственное дело.

Вот это, пожалуй, и есть главная цель пишущего эти строки: передать читателю собственное убеждение в том, что наша семейная жизнь есть ДЕЛО, длящееся весь век, без перерывов и отпусков; дело живое, творческое, хитроумное; дело, дающее пищу уму и сердцу, но и развивающееся, растущее и крепнущее лишь тогда, когда в него вкладывается наш ум и сердце, кровь и пот.

Наградой в любом деле служат зримые результаты трудов: дома, заводы, ухоженные поля и нивы, научные работы и произведения искусства… А еще признание своих сограждан, материальные воздаяния. Достижения на семейной ниве менее очевидны и осязаемы, но не менее значительны для людей. И даже не только для тех, кто составляет сам клан, но для всех, кто соприкасается с выходцами из благополучных, добропорядочных семей. Они «заражают» своих коллег, сослуживцев, друзей, знакомых, соседей стремлением к лучшим человеческим свойствам души, что необходимы всем нам и везде. Мы ведь уже убедились: порядочность, честность, верность долгу, самоотверженность и доброта, мужественность и сердечность — все эти качества, воспитывающиеся в семье, обретают вполне солидное экономическое выражение, когда начинают проявлять себя в общественном хозяйстве. В этом смысле не будет особым преувеличением сказать: самая «рентабельная» сфера общественной деятельности — нравственное воспитание. Семья творит высшие социальные ценности, когда формирует личность нового существа, юного поколения. Одного этого сознания, на мой взгляд, уже вполне достаточно, чтобы не убояться упорных трудов и усилий по созданию такой ячейки, которая будет прочной основой общества грядущих счастливых дней.

— Не испугаются молодые люди такой степени ответственности, которую подобные суждения должны обрушить на их неокрепшие плечи? Не станут ли избегать семейных уз, не станут ли искать путей, «что протоптанней и легче»? Ведь одно дело — жениться, чтобы извлекать радость и удовольствия для себя. И совсем иное — чтобы в совместных заботах творить «общественные нравственные ценности».

Эти вопросы я задавала сама себе не раз. И постепенно уверялась: чем выше ценится обществом то или иное дело, чем сложней, ответственней оно, тем более притягательно для молодого человека. Ему есть в чем проявить свои силы, ум, высокие стремления. Его как раз больше всего отпугивает неосвещенное высокой мыслью и целью верчение быта и времени.

В одном из писем жителя вологодской деревни, отца многочисленного семейства, А. Лазурина, я прочла:

Это слова человека, принявшего на себя обязанности созидателя жизни, которая сама не терпит легкомысленного, потребительского отношения к себе. Послушайте, как созвучно суждение нашего современника, крестьянина, с высказыванием глубокого знатока человеческих душ, врача, писателя, ученого В. Вересаева:

Огромную серьезность живой жизни, естественно, немыслимо объять ни в каком самом пространном труде. Автор этих строк и не задавался неосуществимой задачей. Ведь это понятно: невозможно дать одни рецепты от всех болезней, предугадать все случаи опасностей, неудач, ошибок на долгом пути к счастью. Человеку интересно самому, своими ногами пройти отведенный ему путь, а не проследить его на нарисованной кем-то карте, схеме. С радостью и отвагой, засучив рукава, берется он строить свой дом, свое счастье. Ведь это та работа, которую за него никто и никогда не сделает. Даже самоотверженная мама и самый решительный и мудрый папа могут лишь помочь, но не заменить своего ребенка в этих трудах. И все советчики, в том числе автор этой книги, которые уже миновали бурные пороги в семейной жизни, могут лишь подсказать идущим вслед основные направления движения к желанному успеху.

Последнее заключение касается уже иного аспекта разговора: для чего пишутся «портреты»? Любой художник-портретист, берясь запечатлеть чей-то лик, стремится не только точно воспроизвести «натуру». Но еще и, может, прежде всего передать свое отношение к изображаемой личности, к ее внутреннему миру. Короче, любой живописный портрет есть в значительной мере автопортрет души художника: что и кого он ценит, кого любит и ненавидит. Насколько сложно было писать большинство этих портретов, можно судить по тому, что автор перебывал в самых разных семейных ролях: дочери, сестры, внучки, жены, невестки, золовки, матери, свекрови и, наконец, бабушки. И все эти «персонажи» нередко спорили между собой. Дочь возражала матери, золовка — сестре, а когда писала главу, может, самую конфликтную, то никак не могла совладать со свекровью и невесткой, поскольку одновременно являюсь и той и другой и хочу понять и объяснить обеих сразу.

С тем и прощаюсь с читателем, которому желаю счастливого узнавания самого себя и своих близких. И еще желаю создать такой автопортрет, которого не пришлось бы стыдиться. Потому что совершенствование мира людей и его молекулы — семьи — лучше всего начинать с самих себя. В этом-то уж автор убежден решительно, хотя обо всем прочем высказывался весьма осмотрительно, поскольку известно: у каждого читателя насчет семейных отношений есть свой взгляд, свои убеждения, свой богатый опыт. И автору можно рассчитывать скорее на понимание, нежели на непременное согласие. Но если его суждения оказались кому-то полезными, то и этим можно вполне удовольствоваться.