Семь чудес

IX. Они делают это с помощью зеркал (Фаросский маяк)

— Ты, о чем? — пробормотал Антипатр, который клевал носом под палящими лучами полуденного солнца. Переполненное пассажирское судно, на которое мы сели в Мемфисе, пронесло нас вниз по Нилу, через дельту и в открытое море. Теперь мы плыли на запад, держась поближе к низкой береговой линии. Смотреть было особо не на что; земля была почти такой же плоской и безликой, как море. Палящее солнце, казалось, выжимало краски из всего. Бледная водная гладь отражала небо самого слабого оттенка синего, почти белого цвета.

— Почему существует список именно Семи Чудес? — спросил я. — Почему не шести, восьми, или десяти?

Антипатр откашлялся и моргнул: — Семь — священное число, более совершенное, чем любое другое. Это знает каждый образованный человек. Число семь неоднократно встречается в истории и в природе, и его значение превосходит все другие числа.

— Как так?

— Я поэт, Гордиан, а не математик. Но я, кажется, припоминаю, что Аристобул из Панеи составил трактат о значении числа семь, указав, что в иудейском календаре семь дней и что во многих случаях Гесиод и Гомер также придают особое значение седьмому дню в последовательности событий. На небе семь планет, сможешь ли ты их назвать? По-гречески, пожалуйста.

— Гелиос, Селена, Гермес, Афродита, Арес, Зевс и Кронос.

Антипатр кивнул: — Самое заметное созвездие, Семь Волов или Большая Медведица, имеет семь звезд. В Греции мы прославляем семь мудрецов древности, и твой город, Рим, был основан на семи холмах. Семь героев противостояли Фивам - Эсхил написал о них известную пьесу. А во времена Миноса каждый год отправляли семь афинских юношей и семь дев для принесения в жертву критскому Минотавру. Здесь, в Египте, Нил, образуя дельту, разделяется на семь основных рукавов. Я мог бы привести еще много примеров, но, как видишь, список Семи Чудес вряд ли можно назвать произвольным. Это пример закона природы.

Я кивнул: — Но почему именно эти семь?

— Теперь, когда мы увидели все Чудеса Света, Гордиан, ты, конечно же, понимаешь, почему каждое из них было включено в список.

— Да, но кто первым составил список, когда и почему??

Антипатр улыбнулся. Теперь он полностью проснулся и занялся тем, что ему нравилось больше всего, кроме декламации своих стихов, обучением.

— Список, безусловно, очень старый; он существовал столько, сколько его помнили, а когда я был ребенком я тоже изучал его. Но список в том виде, в каком он дошел до нас, не может быть старше самого младшего памятника, упомянутого в нем. А это, должно быть, Колосс Родосский, сооруженный около двухсот лет назад. Таким образом, список Семи Чудес Света, во всяком случае, в том виде, в каком мы его знем, не старше этого времени.

— Но кто составил этот список и почему?

— Никто не знает наверняка, но у меня есть собственная идея на этот счет. Антипатр выглядел вполне довольным собой.

— Идея? Почему вы никогда не упоминали об этом раньше?

— Прежде чем изложить свою идею тебе или кому-нибудь еще, я хотел увидеть все Семь Чудес Света. После этого мне все равно нужно провести небольшое исследование. Это одна из причин, по которой мы направляемся в Александрию. Надеюсь, я смогу получить доступ к знаменитой библиотеке, где смогу ознакомиться с древними источниками и встретиться с учеными, чтобы определить достоверность моей теории.

— Какой теории?

— Это в общем-то связано с происхождением списка Семи Чудес... — Он кивнул головой в сторону моря. — Вот это, да! Ах, но посмотри туда! Вон туда! Ты видишь?

Впереди нас и немного левее, казалось, прямо над горизонтом сияла яркая звезда, хотя был еще полдень.

— Что это может быть? — прошептал я. Я уставился на звезду, которая вряд ли могла быть звездой, очарованный мерцающим лучом света.

— Ты видишь Фарос! — сказал Антипатр.

— Фарос?

— Он получил свое название от скалистого острова, на котором стоит, в гавани Александрии. город основал Александр, но именно его преемник, царь Птолемей, сделал его великим, построив огромные новые храмы и памятники. Величайшим из них и самым заметным, было, безусловно, сооружение невиданной ранее, возвышающейся башни с маяком на вершине, который указывал безопасный путь кораблям мимо отмелей и рифов к столице Птолемея. Они назвали это маяком. За двести лет, прошедших с момента завершения строительства, подобные башни были построены по всему миру, везде, где морякам требовался высокий маяк, чтобы направлять их корабли, но ни один из этих более поздних маяков даже отдаленно не сравнится по высоте с Фаросским маяком в Александрии.

— Но мы должны быть далеко от Александрии. Я вообще не вижу никакого города.

— Говорят, маяк виден в открытом море на расстоянии трехсот стадиев… по римским меркам, это около тридцати миль или больше.

— Но откуда такой свет? Ведь, никакое пламя не может разгореться так ярко.

— Днем луч маяка создается с помощью зеркал, огромных отражателей из чеканной бронзы и серебра, которые можно наклонять по-разному, чтобы отражать свет солнца. Ночью в башне горит костер, а зеркала усиливают свет, делая его во много раз ярче.

— Замечательно! — прошептал я, не в силах оторвать глаз от мерцающего луча света. Иногда казалось, что он мерцает, искаженный волнами нарастающего тепла и дымкой, нависшей над теплым морем, но свет был сильным и устойчивым, становясь все ярче по мере того, как наш корабль подплывал к Александрии.

Наконец, я начал различать в миниатюре черты прибрежного города - корабли в гавани, городские стены и башни, огромный храм на холме вдалеке - и, что самое примечательное, маяк под названием Фарос у входа в гавань. Сначала мои глаза обманули меня, и я подумал, что Фарос намного ниже, чем был на самом деле. Затем, когда мы подплыли ближе и черты города проявились более отчетливо, я был поражен истинными размерами башни. Я считал, что он должен был быть таким же высоким, как Галикарнасский мавзолей, но он был намного выше, по крайней мере, в два, а может быть, и в три раза.

— Он должно быть такой же высокий, как Великая Пирамида! — сказал я.

Я услышал смешок позади себя: — Ну, уж, не такой высокий, по крайней мере, если верить тем, кто обладает знаниями и инструментами, способными измерять такие вещи.

Я оторвал взгляд от Фароса, чтобы взглянуть на улыбающегося пассажира, который только что сказал эту фразу и теперь присоединился к нам у перил. Его кожа была цвета черного дерева, а на голове не было ни единого волоска, что делало его белые зубы и ожерелье из серебра и лазурита еще более ослепительными. Мне было трудно определить его возраст, но он был немолод; в бровях у него было несколько седых волосков. В его безупречном греческом был элегантный (на мой взгляд, довольно наигранный) акцент высокообразованных александрийцев.

— Меня зовут Исидор, — сказал он. — Простите, что вмешиваюсь, но я случайно подслушал ваш разговор. Вы действительно видели все Семь Чудес Света?

— Совершенно верно, — лтветил Антипатр.

— Как замечательно! В разговоре вы упомянули о библиотеке и своем желании посетить ее.

— Да, — сказал Антипатр.

— Так получилось, что я служу в этой самой библиотеке. Возможно, я смогу помочь вам получить туда доступ… если, конечно, у вас уже есть необходимые учетные данные.

— На самом деле любая помощь, которую вы могли бы мне оказать, была бы очень кстати, — сказал Антипатр. — Позвольте мне представиться. Мое имя - Зотик из Зевгмы, увы, я не знаменитый ученый, а всего лишь скромный наставник молодежи. А это мой ученик… или, лучше сказать, бывший ученик, поскольку Гордиан теперь уже мужчина и вышел из школьного возраста.

— Римлянин? — спросил Исидор.

Я кивнул. Мой акцент всегда меня выдавал.

— Вы служите в библиотеке? — сказал Антипатр. — Я думал, что здешним ученым редко разрешалось покидать Александрию, кроме как по официальным делам, одобренным царем Птолемеем.

— Так оно и есть. Я только что вернулся из путешествия вверх по Нилу. При раскопках нового храма в закопанном кувшине были обнаружены свитки. Они оказались очень древними. Меня послали забрать их, чтобы их можно было оценить, скопировать и занести в каталог библиотеки. —Через одно из его плеч на ремне была перекинута римская капса, кожаный цилиндр для переноски свитков.

— Удивительно, — сказал Антипатр. — Могу ли я спросить, что за сведения оказались в этих свитках?

Исидор рассмеялся: — Не слишком возбуждайтесь, друг мой Зотик. Свитки были в плохом состоянии, так что копировщикам придется столкнуться с серьезными трудностями, пытаясь разобраться в выцветшем письме и пробелах. И, судя по моему беглому знакомству с ними, они относятся большей частью к повседневным делам мелких чиновников времен правления какого-нибудь древнего фараона, которого никто уже и не помнит. Боюсь, ничего общего с Семью Чудесами.

— Кстати об этом… — Я перевел взгляд на Фарос, который вырисовывался перед нами еще большей громадиной и был таким невероятно высоким, что в это невозможно было поверить. —Как могло случиться, что этого чуда нет в списке Чудес Света?

Исидор улыбнулся; — Конечно, мы, александрийцы, очень гордимся Фаросом. Но для начала я могу сказать тебе, что он не такой высокий, как Великая пирамида. Конечно, пирамиды и Мавзолей, если уж на то пошло, представляют собой практически монолитные сооружения, сложенные из камней, уложенных друг на друга, с очень небольшим внутренним пространством. При наличии достаточно большого основания и достаточного количества камней можно возвести такое сооружение любой высоты, и оно останется стабильным и непоколебимым, как гора. Но такого рода сооружения по определению является памятниками, а не зданиями, которыми люди могут пользоваться, с коридорами, комнатами, лестничными клетками и окнами. И Фарос - это именно такое здание. У него внутри есть сотни помещений на самых разных уровнях: склады для топлива, мастерские для ремонта и технического обслуживания, постоянно необходимых сложным механизмам маяка, столовые для прислуги и рабочих, а также казармы и оружейные помещения для солдат, составляющих гарнизон Фароса. Фарос существует не только для того, чтобы на него смотрели и восхищались. Он еще и охранный форпост Александрии.

Когда мы подплыли ближе, я увидел прислугу и рабочих, о которых говорил Исидор, целенаправленно двигавшихся по острову, поднимаясь по длинному пандусу, ведущему ко входу на маяк, и солдат, стоящих на парапетах башни. Солдаты были в экзотических доспехах, в которых смешались традиции Греции и Египта. Рабочие носили своего рода специальную одежду, состоящую из облегающей зеленой шапочки и темно-зеленой туники.

Я пытался подробно изучить детали Фароса. Здание было построено из огромных блоков белого камня с украшениями из красного гранита; колонны из этого розового камня обрамляли массивный вход. Башня поднималась в три отдельных этапа. Самая низкая и самая большая была квадратной формы; четыре стены плавно сужались внутрь по мере подъема и заканчивались искусно украшенным парапетом, на каждом углу которого стояли гигантские статуи Тритонов, каждый из которых держал трезубец в одной руке и дул в раковину в другой. Средняя часть была восьмиугольной и не такой высокой, как первая. Последняя башня была цилиндрической и самой короткой из трех. Ее венчал маяк, который, по-видимому, располагался внутри сооружения с колоннадой, мало чем отличающегося от круглого храма. На крыше Фароса стояла позолоченная статуя, такая далекая, что я не был уверен, какого бога она представляла.

Антипатр заметил, что я прищурился. — Это статуя Зевса Спаситель, поскольку его почитают моряки во многих храмах на всех берегах. В одной руке он держит молнию, символ своей абсолютной власти над сушей и морем; нет ничего такого, чего моряк боится больше, чем грозы. В другой руке он держит рог изобилия, символ его благодеяний и плодов торговли; все, кто перевозит грузы через море, ищут благословения Зевса Спасителя.

Я снова прищурился и едва смог разглядеть скульптурное изображение, описанное Антипатром. — Но как вы смогли разглядеть все эти детали? — спросил я, потому что знал, что зрение Антипатра было хуже моего.

Он засмеялся: — Все, что я вижу там, наверху, - это только золотое мерцание на вершине маяка. Но я знаю, что статуя изображает Зевса Спасителя из знаменитого стихотворения Посидиппа, которое ты также должен помнить, молодой человек, поскольку я читал тебе его. Вы его тоже должны знать, Исидор.

— Конечно, знаю, — сказал ученый, начав декламировать его своим элегантным акцентом.

«На острове, Протею посвященном, Состратом Книдосским

Для мира греков был маяк Фаросский им построен.

В местах, где нет ни смотровых площадок и ни горных пиков,

А только лишь коварных скал гряда ютится в гавани Александрии.

Здесь наш Фарос пронзает небо, будто бы торчащий шип

И виден он и днем и ночью, так как горит всегда

И в тот момент, когда корабль подходит к Бычью Рогу,

Спаситель Зевс, взирая вниз, его спасает, указывая путь.»

— Бычий Рог? — спросил я. — Это что?

Исидор посмотрел вперед и схватился за перила. — Я думаю, ты скоро сам узнаешь, Гордиан. А сейчас держись крепче!

Мы с Антипатром последовали его примеру, хотя не видели в этом необходимости. Мы собирались войти в гавань, так как между волнорезами и нами было достаточное расстояние. Насколько я мог видеть, поблизости не было ни кораблей, ни каких-либо других опасностей.

Внезапно высоко над нашими головами я услышал рев рога. Я поднял взгляд и, к своему изумлению, понял, что звук исходил от раковины, которую держала ближайшая из четырех статуй Тритона, возвышавшихся по четырем углам Фароса. Рог снова загудел.

Судно резко повернуло набок. Нас троих обдало морскими брызгами. Когда я моргнул, чтобы унять резь в глазах, то оглянулся и увидел неровный выступ камня, вокруг которого ловко маневрировал наш капитан. Скала действительно напоминала Бычий Рог, поднимающийся из пенистых волн.

— Что сейчас было? — спросил я

— На Фаросе размещены наблюдатели, которые следят за каждым кораблем, когда он прибывает и отбывает, - объяснил Исидор. — У нашего капитана большой опыт на этом маршруте, но на случай, если у него возникнут какие-либо трудности с обнаружением Бычьего рога, наблюдатель на "Фаросе" подаст специальный сигнал, чтобы предупредить его, когда наш корабль приблизится к опасному месту.

— Но как сделали статую, чтобы она дула в рог?

Исидор улыбнулся: — Это еще одно из чудес Фароса. В библиотеке есть трактат, описывающий работу механизма тритонов, но, боюсь, царь Птолемей ограничивает доступ к таким документам; пневматическая наука, лежащая в основе работы тритонов, является государственной тайной. Но я могу сказать тебе, что каждая из раковин, которые держат четыре Тритона, издает разную ноту. При звучании двух или более рожков в унисон, или при звучании последовательности разных нот, или при удерживании нот различной длительности может подаваться очень много различных сигналов. Опытные капитаны разбираются во всех сигналах, которые они издают… например, этот был простым предупреждением о Бычьем Роге..

— Потрясающе! — сказал я.

— А ты обратил внимание на подвижные зеркала, идущие вдоль яруса между каждым из четырех Тритонов?

— Нет! — Подняв глаза, я увидел большие листы чеканной бронзы, прикрепленные к стержням вдоль яруса, наклоненные под разными углами.

— Их также можно использовать для отправки сигналов, но, но, в отличие от звуковых сигналов, их сообщения могут быть направлены на конкретный корабль или даже на конкретное здание в городе Александрия с помощью направленных вспышек отраженного солнечного света.

Я посмотрел на Фарос, испытывая еще больший трепет перед этим монументальным зданием, чем когда-либо..

— Скажите, а у вас есть, где остановиться в Александрии? — спросил Исидор.

— Пока нет, — ответил Антипатр.

— Тогда вы должны остановиться у меня. Нет, я настаиваю! Мое жилье очень близко от библиотеки. Условия простые, но у вас будет своя комната. Это предложение является актом эгоизма с моей стороны, поскольку я очень хочу услышать каждую деталь о вашем путешествии к Семи Чудесам. А взамен я обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы добыть вам разрешение на посещение библиотеки.

— Великолепное предложение! — заявил Антипатр.

* * *

Какой еще город мог создать такое замечательное сооружение, как Фарос? Войдя в гавань, мы миновали несколько островов с прекрасными садами и зданиями; они были собственностью царя, продолжением великого царского дворца, занимавшего большую часть берега. Я никогда не видел такой красивой набережной; здания были многоэтажными и были украшены великолепным декором, широкими балконами и воздушными садами. На горизонте города мелькали элегантные башни, крыши храмов, заполненные статуями, и парящие обелиски. На значительном расстоянии над горизонтом возвышался храм, построенный на единственном огромном холме, и он казался таким же величественным, как и все, что мы встречали в наших путешествиях.

В ближайшие дни, и, как оказалось, месяцы, у меня будет достаточно времени исследовать каждый уголок Александрии. Из всех городов, которые я посетил в нашем путешествии, этот был самым впечатляющим. Александр Македонский выбрал это место; архитектор по имени Динократ спланировал город в виде сетки с широкими бульварами, обсаженными пальмами, и величественными перекрестками, украшенными фонтанами, статуями и обелисками. Храм на большом холме был храмом Сераписа, который сочетал в себе атрибуты греческого Зевса и египетского Осириса; для моих римских глаз его храм, как и большая часть Александрии, был одновременно знакомым и дико экзотическим. Я думал, что Мемфис, должно быть, перекресток мира с его пьянящим смешением языков и рас, но Александрия оказалась еще более интернациональной. Любой предмет, когда-либо созданный человеком, где бы то ни было на земле, можно найти на ее многочисленных рынках. Однажды в одной лавке я наткнулась на римский жезл авгура, теребиновую шкатулку из исчезнувшего Карфагена и платье из чистого шелка из далекой Серики.

Что еще более важно для Антипатра, в Александрии можно было найти копию каждой книги, которая когда-либо существовала. Библиотека Птолемеев считалась величайшей на земле благодаря агрессивной политике приобретения. На каждое судно, прибывавшее в гавань, являлись таможенники, которые требовали показать любую книгу, оказавшуюся на борту. Агенты проверяли каждую книгу по основному списку и, если ее еще не было в библиотеке, забирали этот том на хранение, отправляли на копирование и только потом возвращали владельцу.

Библиотека была лишь частью обширного царского ведомства под названием Музей, в котором прославлялись все дары муз человечеству. В этом обширном комплексе находились институты, посвященные изучению поэзии, музыки, философии, истории, астрономии, математики, инженерии, географии, медицины и анатомии. На протяжении веков здесь учились и преподавали некоторые из самых известных мыслителей в истории, такие как Архимед и Евклид. В Музее были собраны необыкновенные коллекции драгоценных камней, засушенных растений, архитектурных моделей, карт, оружия многих народов и мумифицированных животных. Была даже коллекция живых животных, собранных со всего мира. Иногда в тихую ночь из-за стены этого зоологического комплекса доносился рев зубров из Скифии, визг обезьян из Нубии или рев тигра из Индии

У меня самого не было возможности попасть в Музей или библиотеку, поскольку Исидор сумел добыть гостевой пропуск только для своего новообретенного друга Зотика из Зевгмы, получение другого пропуска для девятнадцатилетнего римлянина, не имеющего официальных дел в Александрии, было выше его сил. Итак, в те дни, когда Антипатр уходил с нашим хозяином, чтобы исчезнуть за воротами царской резиденции, я был предоставлен самому себе - не такое уж сложное занятие в таком огромном и завораживающем городе, как Александрия.

Моя первая задача каждый день заключалась в том, чтобы посетить нескольких профессиональных получателей писем, которые все были расположены близко друг к другу в районе недалеко от набережной, в надежде найти ответ моего отца на письмо, которое я отправил из Газы. День за днем я разочаровывался, пока, наконец, однажды утром один из получателей не достал свиток с биркой, на которой было написано: Гордиану Римскому от отца. Письмо пришло вместе с оплатой за его доставку, поэтому я смог забрать его, так как мой кошелек к этому времени уже опустел.

Я быстро прошел в гавань и сел на ступеньки, которые вели вниз, к воде. Перед Фаросом, который маячил передо мной через гавань, я осторожно развернул письмо. Когда я читал, я видел лицо моего отца и слышал его голос:

«Любимый сын,

Ничто так не радовало меня в последние месяцы, как твое письмо, отправленное из… неужели действительно существует такое место под названием Газа? Должен признаться, я никогда о нем не слышал. И все же мой сын побывал и в Вавилоне, и в Эфесе, и в Олимпии, и во многих других местах. Новости о ваших путешествиях наполняют меня удивлением и радостью, а также немалой долей зависти.

Боюсь, новости из Рима не такие радостные. Италику раздирает война между Римом и его старейшими и ближайшими союзниками. Подвластные города Италики требуют большей доли имперских благ. Сенат называет это восстанием. В результате огонь, кровопролитие и голод.

Но обо мне не волнуйся. Я в полной безопасности, пока остаюсь в Риме. Но в сельской местности царит хаос, и в результате город страдает от нехватки продовольствия и неопределенности, а путешествия по Италики затруднены. Короче говоря, это не место для тебя, пока ты в безопасности остаешься в Египте. Я договорился о том, чтобы некоторая сумма была переведена тебе на счет банкира в Александрии. Это немного, но, если ты будешь бережлив, этого теье может хватить на несколько месяцев до тех пор, пока ты не сможешь безопасно вернуться в Рим. В приложении к этому письму ты найдешь инструкции о том, как получить деньги.

В своем письме ты упоминаешь, что Антипатр здоров. Какой он замечательный человек! Какой другой мужчина его лет отважился бы на такое путешествие? Я надеюсь, что вам удалось посетить Великую пирамиду, и что он поднялся до самой вершины, и что он сейчас с тобой в Александрии, все еще в добром здравии.

Напиши мне, когда получишь это письмо (и деньги), и дай мне знать, что все хорошо.»

Я отложил письмо, охваченный тоской по дому. Вид Фароса над водой вдруг стал странным и нереальным, как будто я никогда не видел его раньше. На какое-то время я почувствовал себя потерянным и сбитым с толку. Затем во мне поднялись другие чувства - пьянящее чувство свободы и трепет волнения. Раньше Александрия казалась мне просто остановкой на пути домой; теперь, на время, она должна была стать моим домом. Я моргнул, и вдруг Фарос снова показался мне до боли знакомым, гордой достопримечательностью города, где я был не просто приезжим туристом, а жителем Александрии - величайшего мегаполиса на земле.

* * *

В тот вечер, как это повелось с момента нашего приезда, мы с Антипатром пообедали с нашим хозяином. У Исидора была только одна рабыня, которая выполняла обязанности повара и официанта. Пока женщина разливала вино и подавала тушеную тилапию, каждый из нас рассказывал о своем прошедшем дне.

Я охотно сообщил свою новость первым и прочитал вслух письмо от отца. Это привело к некоторому обсуждению беспорядков в Италике. Благодаря своему положению в Библиотеке Исидор был посвящен в более достоверную информацию, чем распространители слухов на рынках, но, тем не менее, его понимание ситуации было довольно туманным. — Никто еще не может предугадать исход такой разрушительной войны, — сказал он. Затем, увидев огорчение на моем лице, он заверил меня, что сам Рим наверняка будет избавлен от разрушений, которым подверглись несколько подвластных ему городов - предположение, которое вызвало в моей голове образы, только усилившие мое беспокойство.

Хозяин быстро перевел тему на деньги, которые мой отец прислал мне, и объяснил, что лучше всего оставить их на попечение банкира, который их получил, и снимать драхмы только по мере необходимости. — Тебе также следует сдать банкиру на хранение любые важные документы — например, это письмо от твоего отца.

— Кстати о письме, — сказал Антипатр, — ты должен немедленно ответить своему отцу. Передай ему мою благодарность за то, что он поинтересовался моим самочувствием, и обязательно сообщите ему, что я действительно взобрался на вершину Великой Пирамиды. — Он сделал глоток вина. — А ты, Исидор, как прошел твой день?

Наш хозяин вздохнул: — Утомительно. Когда мы с тобой разошлись после прибытия в библиотеку этим утром, я потратил несколько часов, собирая по кусочкам некоторые фрагменты папирусов, которые я привез из своего путешествия вверх по Нилу, только для того, чтобы обнаружить, что документ не содержал ничего более интересного, чем опись нескольких волов, вовлеченных в судебный процесс о банкротстве. Когда я спросил своего начальника в библиотеке, нельзя ли мне поручить более интересную работу, мы сильно поспорили. Некоторые воображают, что Библиотека и Музей - это своего рода первозданная Аркадия, где мы, ученые, ведем жизнь, полную возвышенного созерцания, но, боюсь, мои коллеги могут быть довольно порочными и мелочными. Как Тимон Скептик описывал александрийских ученых своего времени? «Писцы папирусов, бесконечно ссорятся в своей птичьей клетке с музами!» Увы, друг мой Зотик, я надеюсь, что твой день был более продуктивным

Антипатр улыбнулся: — Так оно и есть. — Он сжал кончики пальцев и поднял подбородок. — Думаю, я готов рассказать вам о своей теории о происхождении списка семи чудес.

— Действительно? — сказал Исидор. — Расскажите нам, пожалуйста.

— Очень хорошо. Несмотря на то, что в моем исследовании остаются некоторые пробелы и несколько небольших противоречий, которые еще предстоит разрешить, мне кажется, не кто иной, как Александр Македонский сам издал указ о том, что нужно создать список Семи Чудес — и этот список был разработан первым поколением ученых, собравшихся здесь, в Александрии, при первом царе Птолемее.

— Как александрийцу эта идея мне нравится мне. Но как вы пришли к такому выводу?

— Первое подозрение пришло ко мне незадолго до того, как мы покинули Рим, когда я обдумывал возможные маршруты нашего путешествия к Семи Чудесам Света. Изучая карты и отмечая местонахождение каждого чуда, я сначала был поражен их обширным и разрозненным расположением, но потом понял, что их объединяет: все семь находятся в пределах империи, завоеванной Александром. В самом деле, если бы кто-то провел линию, соединяющую и опоясывающую их, то получился бы настоящий контур империи Александра, включающий Грецию, Азию, Персию и Египет. Это был мир Александра, состоящий из множества наций, рас и языков - и это были его величайшие достижения. Мне пришла в голову мысль, что список Семи Чудес Света, возможно, был детищем самого Александра, который видел в нем объединяющий принцип: «Никогда не ступать за пределы моей империи», я представил, как он говорит: «Можно увидеть величайшие сооружения, когда-либо созданные человечеством, построенные разными народами в разное время, в честь разных богов, но все они собраны вместе силой моей воли в единстве моих владений».

— А сам Александр посетил все эти Чудеса? — спросил я.

— Отличный вопрос, Гордиан. Совершенно очевидно, что он посетил Храм Артемиды, когда освобождал Эфес, и видел Мавзолей, когда захватывал Галикарнас; а в Вавилоне он, должно быть, видел остатки Висячих садов и Стен, которые в его времена, возможно, были более прочными, чем в наши. Он отказался участвовать в Играх в Олимпии, но он наверняка видел статую в Храме Зевса. А после того, как он завоевал Египет, он, должно быть, смотрел на его самый известный памятник - Великую пирамиду. Таким образом, список Семи Чудес также мог послужить своего рода памяткой свидетельств о его собственных путешествиях.

— Но вы упустили одно из Чудес, — сказал я.

— Ах, да, Колосс Родосский, который был закончен только через тридцать лет после смерти Александра. Очевидно, Александр никогда его не видел, но это приводит к следующему тезису моей теории: Александр не сам составлял окончательный список, а поручил его кому-то другому. Возможно, это был его близкий друг, историк Аристобул, или Каллисфен, племянник Аристотеля, или, как я предполагаю, его товарищ Птолемей, впоследствии ставший царем Египта и лично заинтересованный в сохранении мистического ореола Александра и наследии его мировой империи. Именно Птолемей имел в своем распоряжении все ресурсы библиотеки и ее ученых, и именно в библиотеке, я полагаю, был создан самый первый список Семи чудес. Я считаю, что он был значительнее, чем просто список, и включал в себя подробную историю и описание каждого чуда. Эти труды еще могут быть обнаружена в архивах с добавлением к ним имени ее автора или авторов. На момент написания этого сборника Колосс был совершенно новым монументом, , о котором все говорили, и поэтому он был включен в список наиболее почитаемых Чудес, чтобы продемонстрировать, что человечество все еще прогрессирует и способно создавать новые чудеса

— Я думаю, что Фарос, более достоин почитания, чем Колосс, — произнес я. — Почему ученые Птолемея вместо него не включили его в список?

— Потому что список был составлен до завершения строительства Фароса, — объяснил Антипатр. — Маяк все еще строился, когда составлялся список, и даже ученые, стремящиеся польстить царю Птолемею, не смогли бы оправдать сравнение недостроенного здания с Храмом Артемиды или Великой пирамидой.

— Но теперь Фарос стоит уже почти двести лет, — сказал я, — а чудеса Вавилона лежат в руинах. Возможно, Висячие сады или стены Вавилона следует убрать из списка, а на их место поставить Фарос.

Исидор рассмеялся. — Какой ты дерзкий молодой человек, Гордиан, раз выдвигаешь такую идею.

— Вам это не нравится?

— Мне это нравится, но боюсь, что мои коллеги по птичьей клетке Муз настолько привыкли выковыривать одни и те же старые вещи, что ни один из них не осмелится поддержать такое новшество. Боюсь, они не воспримут и теорию Зотика, если только он не представит первоначальный список. Так что пока это открытие ускользает от вас?

Антипатр кивнул: — Я нашел ряд цитат, которые относятся не к самому документу, но ссылающегося на него. И скоро, очень скоро, я уверен, что заполучу его в свои руки. Вероятно, он гниет в стопке не внесенных в каталог папирусов или случайно завернут в другой свиток, который не имеет ничего общего с Семью Чудесами.

— Книги в библиотеке не всегда можно найти сразу. Возможно, ты поставил перед собой задачу на многие месяцы, мой друг Зотик.

— Тогда я должен молить Зевса-Спасителя, чтобы он продлил дни моей жизни еще на столько же, — сказал Антипатр.

— Я также помолюсь об этом, — сказал Исидор.

— И я тоже! — воскликнул я, и чуть не всплакнул. Я так привык к обществу Антипатра, что даже не мыслил, чтобы с ним что-нибудь случилось или чтобы я остался один без него в огромном, многолюдном городе, основанном Александром.

* * *

Той ночью, то ли из-за письма моего отца, то ли из-за чего-то неприятного в рыбной похлебке, меня мучили ужасные сны. Все смешалось в сплошной сумятицей крики и кровопролития. Мой отец каким-то образом фигурировал в этих кошмарах, а сам Рим был охвачен пожаром. Фарос оказался на вершине Капитолийского холма, словно каменный палец, взмывавший на немыслимую высоту, откуда он посылал свет маяк не морякам на море, а врагам Рима, направляя их со всей Италики к городу, который они стремились. Разрушить.

Я ворочался и изо всех сил пытаясь очнуться от этих кошмаров. Как человек, погруженный в глубокую воду, но способный видеть бледный дневной свет, постепенно, порывисто я приходил в сознание. Наконец, на рассвете я открыл глаза. Обмотанная вокруг меня простыня была вся мокрая от пота.

Я услышал знакомые голоса из соседней комнаты: Антипатр и наш хозяин дружелюбно болтали, готовясь отправиться в библиотеку на весь день. Их разговор был приглушенным, и слова были неразборчивы, пока один из них не открыл дверь, и Исидор, немного громче, сказал: — И не забудь сегодня утром захватить свой новый стилус, Антипатр!

Через мгновение дверь захлопнулась, и наступила тишина.

Я снова закрыл глаза и лежал неподвижно, измученный своими кошмарами. Я почти заснул, когда меня вдруг осенило и я резко выпрямился. Не ослышался ли я, или мне это только приснилось?

Не «Зотик», а «Антипатр»!

Исидор назвал его настоящим именем.

Что это значит?

* * *

В тот день, прогуливаясь по Александрии, у меня должно было быть хорошее настроение, потому что я больше не испытывал нужду в деньгах, у меня теперь было при себе немного монет, благодаря моему отцу. Имея столько денег, в Александрии было чем заняться.

Вместо этого я обнаружил, что хожу кругами. Утреннее высказывание Исидора продолжало эхом отдаваться в моей голове, дразня меня.

«Всему этому было совершенно невинное объяснение, —сказал я себе. —Антипатр стал доверять Исидору и поэтому раскрыл ему свою истинную личность. Это был выбор Антипатра, и какое мне до этого дело. Но почему же тогда Исидор продолжал называть его за обедом Зотиком? Потому что рядом была рабыня была. Да, скорее всего, так оно и было! Женщина, подававшая обед, не должна была знать, кто такой Антипатр. Но почему тогда Антипатр не сообщил мне о своем решении открыться нашему хозяину? Ах, ну, он был стариком и просто забыл.»

Но даже когда эта мысль пришла мне в голову, я знал, что это ложь. У Антипатра был по-прежнему острый ум, и он никогда ничего не делал без определенной цели. Между ним и нашим хозяином существовали какие-то отношения, и меня держали в неведении об этом. Почему?

Я оказался в районе Ракотис, самой старой части города. Ракотис был поселением времен Гомера; его узкие извилистые улочки предшествовали сетке улиц, заложенной в новом городе Александра. Своими ветхими многоквартирными домами, игорными притонами и захудалыми тавернами Ракотис напомнил мне Субуру в Риме.

Проезжая через особенно безвкусную часть Ракотиса, я миновал здание, которое явно было борделем, если судить по поведению женщин, которые стояли у окон верхнего этажа, выставляя напоказ свои обнаженные груди и выглядя скучающими. Из парадной двери вышел мужчина. Он посмотрел туда-сюда по сторонам, но не обратил на меня внимания.

Меня пронзила молния узнавания, за которой последовала дрожь сомнения. Мог ли этот человек быть тем, за кого я его принял?

Он был дородным блондином с аккуратно подстриженной бородой, и его одежда была греческой. В таком перенаселенном мегаполисе, как Александрия, было бесчисленное множество экземпляров, почти в точности похожих на него — и все же, что-то в высокомерном наклоне его головы и свирепой манере держаться, когда он повернулся и быстро ушел, сжимая кулаки, убедило меня, что он не кто иной, как убийца из Олимпии

Он был дородным и светловолосым, с аккуратно подстриженной бородкой и в греческой одежде. В таком многолюдном мегаполисе, как Александрия, было бесчисленное множество подобных ему людей, и все же что-то в высокомерном наклоне его головы и свирепой манере держаться, когда он повернулся и быстро пошел прочь, сжимая кулаки, убедило меня, что это был не кто иной, как убийца из Олимпии.

Я мгновенно вспомнил о нем все: стоя позади меня у храма Зевса, он громко высказывал антиримские настроения; позже той же ночью я подслушал, как он разговаривал с неизвестным заговорщиком, агентом Митридата, в палатке нашего хозяина; на следующий день он с помощью змеи, убил циника, Симмия Сидонского, а затем, в последовавшей суматохе, растворился в воздухе, и его больше никто не видел… до сих пор.

В Александрии была поговорка: «Побудь здесь достаточно долго, и каждый путник в мире перейдет тебе дорогу.» Видимо, это было правдой.

Я ускорила шаг, чтобы не отставать от него. Держась, как я надеялась, на безопасном расстоянии, я последовала за убийцей.

Очевидно, ему нужно было нанести несколько визитов, потому что я неоднократно видел, как он исчезал в многоквартирном доме или частном жилище, ненадолго задерживался, а затем появлялся снова, всегда останавливаясь, чтобы подозрительно оглядеть улицу, прежде чем продолжить путь. Мне пришлось призвать на помощь все навыки, которым научил меня отец, чтобы незаметно следовать за ним.

В конце концов, его маршрут привел меня с ним к набережной и к пристани, которая, по-видимому, была отправной точкой для рабочих, прибывающих с Фароса и направляющихся на него; так я предположил по специальной одежде - плотно облегающей шапочке и темно-зеленой тунике, которая была на пассажирах, сходивших с парома, который только что причалил к пристани. У них был усталый вид рабочих, только что закончивших тяжелую смену, в отличие от более энергичного поведения одетых таким же образом сменивших их пассажиров, которые прошаркали вперед, чтобы занять свои места на пароме.

У входа на пристань стоял пост охраны, но солдат, который должен был дежурить на нем, стоял поодаль, повернувшись спиной, и разговаривал с проходившей мимо хорошенькой девушкой. Убийца прошел мимо него и вышел на пристань. Я быстро последовал за ним.

Он прошел через узкий дверной проем и оказался в длинном низком здании. После некоторого колебания я отправился за ним. Внутри все было чем-то завалено и темно, так как свет исходил только из нескольких высоких окон. Когда мои глаза привыкли, я увидел вокруг себя различный морской инвентарь — мотки веревок, куски досок, заплаты для парусов и тому подобное. Там же лежала куча выброшенной рабочей одежды; возможно, ее нужно было починить.

Внезапно совсем рядом я услышал, как разговаривает убийца, и от звука его голоса, давно мною не слышанного, но не забытого, у меня похолодела кровь. Его голос приблизился. Сердце бешено заколотилось в груди. Я присел на корточки и спрятался, насколько мог, за стопкой свернутых канатов. Он прошел прямо передо мной и остановился всего в нескольких шагах. Поверх канатов я видел его лицо. Если бы он потрудился посмотреть в мою сторону, то, возможно, тоже увидел бы меня среди теней.

— Наши ряды развратились и должны быть очищены, — говорил он. — Подобно сорнякам среди ячменя, неверных нужно вырывать с корнем!

Сопровождавший его мужчина был очень высоким и с узким лицом. Он был одет в те же цвета, что и работники маяка, но его длинное зеленое одеяние было элегантно расшито изображениями тритонов с раковинами в руках. На нем была высокая шляпа в форме контура Фароса и церемониальная цепь, подчеркивающая его власть.

— Да, Никанор, согласен, — произнес человек, — всех предателей надо уничтожать без пощады. Но причина, по которой я попросил тебя прийти сегодня, заключалась в том, чтобы ты рассказал мне, какие успехи были достигнуты в кодировании сообщений, разработанной нашими друзьями в библиотеке. Их работа состоит в том, чтобы определить все возможные непредвиденные обстоятельства, военные и иные, а моя работа - выяснить, как зеркала и звуковые трубы могут быть использованы для передачи секретных сигналов между нами. Но я не могу приступить к проработке деталей, пока ты не предоставишь мне список безопасных мест в городе, на которые должны быть направлены такие сигналы.

— Возможно ли, Анубион, направить с Фароса луч света на любой дом в городе?

— Да, но при условии, что между этим домом и любым из зеркал, расположенных на Фаросе, есть четкая линия обзора. Но механика этого довольно сложна, и ее нужно проработать и протестировать заранее. Вот почему мне нужен список как можно скорее…

— Да, да, Анубион, ты получишь список, — сказал Никанор. — Но мне интересно — могут ли зеркала быть направлены и на царский дворец?

— Конечно, могут! Довольно часто мы так и делаем; именно так царь Птолемей и его агенты обмениваются сообщениями друг с другом. Сообщение в коде передается с зеркала в одной части дворца на Фарос, а затем такое же сообщение отправляется с Фароса обратно в другую часть дворца. Таким образом, агенты короля, даже если они находятся далеко друг от друга в королевском комплексе, могут общаться почти мгновенно и тайно, пока используемые ими коды остаются безопасными.

— Замечательно! Неудивительно, что царь Птолемей всегда на шаг впереди своих врагов. Но теперь, когда ты отвечаешь за маяк, эту систему может использовать и Митридат.

Митридат! Как часто я слышал имя понтийского царя, произносимое в течение нашего долгого путешествия? Оказалось, что его влияние распространилось и сюда.

— Говори тише! — сказал Анубион. — Большинство рабочих не поняли бы, о чем мы говорим, даже если бы мы говорили прямо им в уши, но, если бы кто-то из них подслушал нас, мне все равно пришлось бы его казнить. Я считаю себя полностью преданным царю Птолемею, но Птолемей беспомощен против римлян, и, если римлян не остановить, однажды они поглотят Египет вместе с остальным миром. Наша единственная надежда остановить римлян - это Митридат. И пока я отвечаю за Фарос, даже если мне придется делать это тайно, я буду использовать его силу, чтобы…

— Значит, ты можешь заглянуть прямо в личные покои царя Птолемея? — перебил его Никанор.

Анубион наморщил лоб: — Что ты имеешь ввиду?

— Я про зеркала... Я знаю, они излучают свет на очень большое расстояние. Но ты также можешь использовать их, чтобы увидеть, что творится на большом расстоянии, не так ли?

Анубион усмехнулся: — Откуда у тебя такая идея, от наших друзей из библиотеки? Да, я знаю, что некоторые ученые, специалисты по свойствам оптики и света, считают, что такой дальновидный прибор можно было бы создать с помощью зеркал. Но на Фаросе такие устройства пока не установлены.

— Но я слышал другое. Через них можно не только видеть на большие расстояния, но и с самой вершины башни, используя мощнейшие зеркала, можно даже заглянуть в мысли людей!

Анубион расправил плечи: — Теперь ты говоришь уже не о науке, друг мой, а о магии, и это вздор!

Никанор лукаво посмотрел на него: — О, я понимаю… ты не можешь пока говорить о таких вещах, по крайней мере, со мной. Но достаточно скоро ты увидишь, что мне можно доверять, и поделиться всеми секретами Фароса. И вместе с тобой мы воспользуемся ими, чтобы уничтожить предателей среди нас, всех тех, кто утверждает, что верен Митридату, но таковым не является. Они умрут, как собаки!

Анубион приподнял бровь и издал уклончивое ворчание: — Когда ты встречаешься со своим человеком из библиотеки?

— Сегодня, как только разойдемся.

— Очень хорошо. Скажите ему, что мне как можно скорее нужен список мест в городе, и список сигналов и кодов, которые он предлагает использовать. Ты понял?

— Конечно, понял. Я не так глуп, как ты думаешь!

Анубион поджал губы: — Да, скажи еще нашему другу из библиотеки, что нам с ним не мешало бы встретиться лицом к лицу.

— Ему это не понравится. Он говорит, что вам следует держаться подальше друг от друга, чтобы избежать подозрений.

— Тем не менее, ему следует лично взглянуть на Фарос. Он может сказать, что его исторические исследования требуют кое-каких выяснений, и я был достаточно великодушен, чтобы предложить ему посетить это место. Передай ему это в качестве пропуска. — И он достал керамический жетон с печатью.

— Он должен прийти один?

— Он может привести с собой своего нового коллегу, если захочет. Скажи им, чтобы пришли сюда, на пристань, через час после восхода солнца. А теперь иди.

Никанор повернулся, чтобы уйти, но оглянулся через плечо; — Рим, это болезнь, — прошептал он.

По-видимому, это был своего рода пароль, ибо Анубион ответил, не задумываясь: — А Митридат, лекарство!

Затем они оба разошлись и направились в разные стороны.

Их последние слова эхом отдавались в моих ушах. Моя кровь похолодела.

Прежде чем я смог двинуться с места, несколько рабочих вошли в хранилище, и мне пришлось спрятаться. Как только рабочие двинулись дальше, я улизнул и поспешил мимо поста охраны, где охранника все еще отсутствовал. Я оглядел набережную, но Никанора нигде не было видно.

Он сказал, что идет встретится с кем-то из библиотеки. Я направился в том направлении, подумав, что смогу снова его заметить, но дошел до входа в библиотеку, так его и не увидев.

Моя голова шла кругом, когда я брел по улице. Что бы Антипатр подумал о моей истории? Поверит ли он мне или посмеется над мыслью, что я видел убийцу из Олимпии столько месяцев спустя и за столько сотен миль оттуда? А как насчет фантастических представлений этого человека о Фаросе и магической силе его зеркал? Анубион отказался что-либо рассказывать, но, по его собственному признанию, он был мастером обмана и секретности. Пространство между двумя зданиями внезапно открыло мне вид на Фарос, и я почувствовал дрожь, задавшись вопросом, наблюдает ли за мной немигающий глаз его маяка.

Блуждая бесцельно, на полпути между библиотекой и домом Исидора, я миновал таверну. В такой теплый день все двери и ставни были открыты. Я случайно заглянул внутрь и в дальнем темном углу увидел Исидора. Он сидел лицом к улице, внимательно слушая человека, сидевшего ко мне спиной. Мне так не терпелось поговорить с кем-нибудь о том, что я видел и слышал, что я чуть не вошел в таверну, чтобы присоединиться к ним. Затем человек сидевший с Исидором немного повернул голову в сторону.

Это был Никанор.

* * *

В тот вечер за ужином Антипатр спросил, не заболел ли я. Я сказал ему, что со мной все в порядке.

— Тогда перестань ерзать. Можно подумать, что ты сидишь на игле. И ты почти не поел гранатового салата. Ты никогда не терял аппетит, Гордиан.

Я пожал плечами.

— Ты даже не попробовал превосходного вина, которым сегодня угостил нас Исидор. Он привез его аж с Хиоса.

Я снова пожал плечами. Я намеренно избегал вина. Я хотел сохранить самообладание.

— Оставь юношу в покое, друг мой Зотик, — произнес Исидор. То что он назвал моего учителя вымышленным именем заставило меня заскрежетать зубами. — Нам больше достанется.

Они оба рассмеялись и чокнулись серебряными кубками.

Я извинился и направился в свою комнату.

— Приятных снов, Гордиан, — крикнул мне вслед Антипатр. — Утром у меня для тебя должен быть сюрприз.

Когда я вошел в свою комнату, я услышал шепот Исидора: — Как ты думаешь, он заболел?

— Томится от любви, скорее всего. Должно быть, какая-нибудь красавица привлекла его внимание и испортила аппетит. Ах, как хорошо снова бы побывать в его возрасте. Мне вспомнился стих …

Вместо того, чтобы слушать декламацию его стихов, я закрыл дверь, упал в постель и накрыл голову подушками. Прошло некоторое время. В голове образовалась тупая, ноющая пустота. Я отбросил подушки в сторону, вернулся к двери и тихо приоткрыл ее. Антипатр и Исидор все еще разговаривали, так тихо, что я едва мог их слышать.

— Никанор стал обузой, — сказал Антипатр. — Я же рассказал тебе, что он сделал в Олимпии, убив этого жалкого циника. Я знал беднягу Симмия, когда мы были мальчишками в Сидоне, но мы не виделись пятьдесят лет, и он наверняка был агентом Рима не больше, чем я! Но Никанор посчитал, что Симмий узнал нас и разоблачит, поэтому по собственной инициативе он и убил Симмия, не задумываясь о том, что может произойти, если его поймают и выяснится его связь с Митридатом. Меня могли разоблачить вместе с ним, положив конец моей полезной деятельности, хотя я едва начал. Никанор всегда был безрассудным. Теперь ему повсюду мерещатся шпионы и лазутчики. Я думаю, он сошел с ума.

У меня на загривке волосы встали дыбом. Сомнений быть не могло: Антипатр был агентом Митридата. У меня не было времени подумать, потому что заговорил Исидор, и я должен был подслушать.

— Ты можешь сомневаться в суждениях Никанора, но не в его лояльности, — говорил он. — Никто не приносил таких жертв, не преодолевал огромных расстояний и не шел на подобный риск ради общего дела, больше чем Никанор — даже ты, Антипатр.

— Ты не слушаешь меня, Исидор. Я сомневаюсь не в его суждениях, а в его здравомыслии. Он говорит такие вещи, которые не имеют смысла. Что он сказал тебе сегодня о Фаросе? Что-то насчет использования зеркал, чтобы заглянуть в царский дворец и прочитать мысли царя Птолемея?

— У него действительно странные представления…

— Он сумасшедший, Исидор. Он всегда был немного сумасшедшим, но теперь он стал еще больше — до такой степени, что представляет опасность для всех нас.

Исидор вздохнул: — К сожалению, он мой единственный надежный посредник для связи с Анубионом на Фаросе. Ты сам сказал, в тот же день, когда прибыл сюда, что создание системы сигналов с использованием Фароса должно быть нашим наивысшим приоритетом. Когда между Римом и Митридатом разразится война, что, если римляне вторгнутся в Египет? Наша способность общаться тайно будет жизненно необходима.

— Римляне никогда не займут Александрию, — сказал Антипатр.

— Возможно нет. Но даже если Египет останется в стороне от войны, Александрия будет кишеть шпионами. Римляне - дети, когда дело доходит до секретных операций. Митридат - мастер в таких вещах, и это может быть его самым большим преимуществом. Наша способность использовать Фарос для тайного общения может повлиять на победу или поражение.

— Не будем увлекаться, старый друг, — ты начинаешь говорить так же грандиозно, как Никанор.

Исидор тихо рассмеялся: — Всю свою жизнь я был не более чем писакой в клетке Муз. Должен признаться, мысль о том, что я могу еще что-то сделать, чтобы изменить мир, немного опьяняет.

— Скорее, как это прекрасное вино. Не допить ли нам его?

— Нет, я уже слишком много выпил. Я иду спать. У нас впереди напряженный день. Ты по-прежнему настроен взять с собой Гордиана?

— Если он узнает, что я был на Фаросе без него, я затрудняюсь объяснить, почему не взял его с собой. Не волнуйся, я прослежу, чтобы он не путался под ногами, пока ты будешь совещаться с Анубионом. Гордиан молод и его легко отвлечь.

— Ты уверены, что он ничего не подозревает о твоей миссии?

— Ничего. Как Гордиан неоднократно демонстрировал во время наших путешествий, он довольно умен в некоторых отношениях, но ужасно наивен в других. Он умен, но еще не циничен. Он по-мальчишески верит в своего старого наставника; на самом деле это довольно трогательно. Он никогда не спрашивал меня о причинах моего путешествия инкогнито, и я совершенно уверен, что он и понятия не имеет о моей деятельности в каждом городе, который мы посетили - изучении местных настроений, поиске и беседах с теми, кто мог бы быть полезен нашему делу, составлении списка тех, кто представляет для нас опасность.

— Даже в Вавилоне?

— Особенно там! Парфяне с подозрением относятся и к Риму, и к Митридату, но, когда придет время, их нужно убедить встать на нашу сторону. Антипатр вздохнул. — Ну что ж, если больше не будет вина, тогда я тоже иду спать.

Когда они поднялись и направились к своим комнатам, я услышал шепот Исидора: — Рим, это болезнь.

Антипатр прошептал в ответ: — А Митридат, лекарство!

Я молча закрыл дверь и вернулся в свою кровать.

Моя голова была так наполнена болезненными мыслями, что я думал, что она вот-вот взорвется. С самого начала нашего путешествия Антипатр обманывал меня. Каким же я был дураком, не разглядев его насквозь!

Возможно, я не хотел видеть правду.

В Олимпии, в ночь перед убийством Симмия Циника, я подслушал разговор двух мужчин в шатре нашего хозяина. Одним из них был Никанор. Другой говорил таким тихим голосом, что я не мог разобрать, что он сказал, не говоря уже о том, чтобы узнать его голос. Теперь я знал, что этим человеком был Антипатр, и оба они были агентами Митридата.

Оглядываясь назад, я вспомнил все те времена во всех городах, когда Антипатр якобы оставался в своей комнате, пока я уходил куда-то на целый день… или говорил, что встречается с коллегами-учеными, чтобы поговорить о поэзии (зная, что нет ничего более вероятного, чем поразить меня)… или пошел в какой-то храм без меня, так как я уже посещал это место и не хотел идти туда снова. Сколько раз его фактической целью были встречи с сообщниками для подготовки восстания Митридата и разорения Рима?

Какие планы он вынашивал с Евтропием в Эфесе, и с Посидонием на Родосе, и со всеми остальными, с кем он, должно быть, встречался во время всех наших остановок в Афинах, на Делосе, Лесбосе и в других местах?

В Галикарнасе, в течение всех тех блаженных часов, которые я провел с Битто, я предполагал, что Антипатр погружается в тома ее библиотеки, хотя на самом деле он, должно быть, вел яростную переписку со своими контактерами по всему греческому миру. Я был в неведении. Как Антипатр только что описал меня? — «Молод и его легко отвлечь».

Они с Исидором были давними друзьями - это стало ясно из их разговора, - но из-за меня они притворились незнакомцами на корабле, который доставил нас в Александрию. Сколько раз подобные шарады разыгрывались прямо у меня на глазах? И теперь, каждый день, когда они вдвоем отправлялись в библиотеку, предположительно, чтобы заняться научными исследованиями среди пыльных свитков, они разрабатывали код, который можно было использовать для отправки секретных сигналов с Фароса.

Внезапная мысль пробрала меня до костей: какова была во всем этом роль моего отца? Он, несомненно, способствовал инсценировке смерти Антипатра и его исчезновению из Рима. Сделал ли он это, зная о миссии Антипатра? Был ли он тоже агентом Митридата и, следовательно, предателем Рима? Намеренно ли он держал меня в неведении, обманывая точно так же, как это делал Антипатр?

Почти столь же тревожной была и другая возможность: что Антипатр одурачил его так же, как и меня. Что можно было в таком случае сказать о мудрости моего отца, так называемого Искателя?

Мне захотелось разбудить Антипатра и потребовать правды. Я встал с кровати, вышел из комнаты и подошел к его двери. Я долго стоял в темноте, но не мог заставить себя постучать. Я еще не был готов противостоять ему. Затем я вернулся в свою кровать. «Выждать время было бы разумнее», -сказал я сам себе.

Могло бы все сложиться иначе, если бы я последовал своему первому порыву?

Я думал, что никогда не засну, но вскоре Сомнус положил на меня руку, и Морфей наполнил мою голову ужасными снами. Кругом был шум, хаос и ужас. Мой отец и Антипатр находились в эпицентре кровавого бунта. Скрывавшийся на окраине безумный Никанор внезапно бросился вперед и запустил в воздух шипящую змею. Затем массивный каменный палец вырвался из земли и взмыл ввысь, белым шпилем среди огненной тьмы. Маяк на вершине был невероятно ярким. Луч света обжег мои глаза и прожег мой мозг, обнажив мои глубочайшие страхи и лишив меня всех секретов.

* * *

На следующее утро, за завтраком, я попытался выглядеть приятно удивленным, когда Антипатр сделал свое заявление. Вместо этого я, должно быть, выглядел ошеломленным. Из меня никогда не получился бы хороший шпион.

— Гордиан, я начинаю думать, что ты не здоров, — сказал Антипатр. — Разве ты меня не слышал? Исидор устроил нам обоим сегодня поездку на Фарос. Это достаточно редкая возможность. Знаешь, маяк открыт не для всех. Мы увидим его изнутри и снаружи и поднимемся на самый верх, если наши ноги выдержат.

— Замечательно, — удалось мне выдавить из себя.

Антипатр нахмурился и покачал головой из-за моего необъяснимого отсутствия энтузиазма: — Не сиди так, разинув рот. Ешь свой завтрак и готовься к выходу.

Мы направились к пристани, где паром перевозил рабочих на Фарос. В то утро дежурил другой, более внимательный охранник; он потребовал показать наш пропуск, который Исидор должным образом предъявил. Нас проводили в начало очереди и разрешили сесть на следующую лодку.

Даже в моем мрачном, тревожном настроении поездка через гавань не могла не взбодрить меня. Воздух был прохладным и освежающим. Утреннее солнце поблескивало на воде. Храмы и обелиски царских островов на востоке были очерчены силуэтами, мерцающими огненными очертаниями, но впереди нас Фарос был освещен снизу доверху мягким желтым светом. Издалека он выглядел слишком изящным, чтобы быть созданным из камня - казалось, что он сделан из масла или козьего сыра. Но по мере того, как мы приближались, иллюзия мягкости исчезала, как будто само теплое солнце обжигало и закаляло массивные блоки, превращая их в камень с острыми краями.

— Фарос был построен особым видом каменной кладки, — сказал Исидор, как бы прочитав мои мысли, — нечто среднее между известняком и мрамором. Говорят, что он становится тверже, когда подвергается воздействию влажного морского воздуха. Фарос простоял почти двести лет, и эксперты говорят, что он может простоять еще и тысячу.

Когда мы приближались к Фаросу, я, несмотря на свое настроение, ощутил благоговение и волнение.

На выъоде, нас встретил охранник. Посмотрев на наш пропуск, он подвел нас к скамейке, затененной навесом из соломенного тростника. Повсюду были солдаты и одетые в зеленую одежду рабочие. Мы втроем выглядели среди них довольно заметно в наших обычных туниках.

После недолгого ожидания нас встретила внушительная фигура в зеленом одеянии и высоком головном уборе - Анубион, человек, с которым накануне разговаривал Никанор.

Он косо посмотрел на меня, а его приветствие Антипатру и Исидору было сухим и формальным; это шло мне на пользу, конечно. Я чувствовал себя нелепо, сделав вид, что я ничего не знаю об их заговоре и что у этих троих нет особых отношений .

Пока Анубион вел нас по длинному пандусу ко входу на Фарос, он рассказывал различные факты и цифры о маяке, как будто мы были обычными посетителями, получившими привилегию на экскурсию с проводником. Ситуация казалась мне все более нереальной. Сам Фарос был слишком гигантским и величественным, чтобы его можно было понять, и игры всех действующих лиц, включая меня, заставляли меня чувствовать себя странно отстраненным, но в то же время остро осознавать все происходящее.

Мы прошли через парадный вход из красного гранита в большую комнату с очень высоким потолком. Меня сразу поразил сильный запах этого места, смесь запахов, которых я никогда раньше не испытывал. Вскоре мне должны были показать источник этих запахов, но на данный момент я был озадачен.

Нам предоставили выбор: подниматься по внутренней лестнице или по внешней наклонной дорожке - пандусу; Антипатр предпочел более постепенный подъем по пандусу, и так мы поднимались, круг за кругом, мимо высоких окон, пропускавших яркий дневной свет, следуя за рабочими и вьючными животными, тащившими повозки, полные топлива.

— Мы используем различные виды топлива, чтобы поддерживать огонь, — объяснил Анубион. — Египет не благословлен лесами, но у нас есть небольшие деревья — акация и тамариск. Также используется древесный уголь и навоз животных, но самое яркое пламя дает жидкость, называемая нафтой. С нафтой Александра познакомили вавилоняне, в землях которых есть отверстия, из которых это замечательное вещество вытекает, как вода из источника. Ты когда-нибудь слышал о таком, Гордиан?

Я признался, что нет.

— Тогда, позволь мне показать вам.

Мы сошли с пандуса в одно из прилегающих складских помещений, которое было заставлено большими глиняными сосудами. Вынув пробку с одного из них, Анубион пригласил меня понюхать. Я сразу же отдернул голову, отшатнувшись от дурно пахнущих испарений.

— Вещество обладает высокой летучестью, что означает, что оно воспламенится еще до того, как пламя коснется его, будучи зажженным простым сиянием огня.

— Звучит опасно, — сказал Антипатр.

Анубион пожал плечами: — Время от времени кто-нибудь рабочих загорается, как пример для других рабочих, что они должны обращаются с этим веществом с особой осторожностью. Вода бесполезна, чтобы потушить нафту, если она загорится, поэтому мы держим под рукой тяжелые одеяла, которыми можно сбить пламя.

Мы вернулись на свой ярус. Теперь я понял, почему запах Фароса был таким своеобразным - запахи навоза животных и бензина смешивались с потом человеческого труда и соленым запахом моря.

Наконец, поднявшись по множеству пандусов, мы добрались до уровня яруса, где на каждом из четырех углов располагались тритоны, а между ними были установлены бронзовые сигнальные зеркала. Скульптуры и зеркала были такого масштаба, какого я и представить себе не мог. Без предупреждения один из тритонов издал своим рогом протяжный рев. Я заткнул уши, но шум по-прежнему был оглушительным. Какой бы механизм ни производил звук, он был скрыт от глаз.

Средства регулировки сигнальных зеркал были более наглядны. Я видел, что Антипатр и Исидор обратили особое внимание на эти металлические каркасы и приспособления, с помощью которых каждое зеркало можно было наклонять под разными углами, как вверх, так и вниз и из стороны в сторону.

Под нами рабочие и животные, поднимающиеся по длинному входному пандусу, выглядели очень маленькими. Гавань сияла утренним светом и была переполнена парусами. Город был похож на огромную замысловатую игрушку, созданную для развлечения богов.

Мы вошли в следующий ярус башни, который был отодвинута от нижней части и имел восьмиугольную форму. Лестницы вели вверх вдоль внешних стен, пронизанных высокими окнами. Центральная шахта была занята хитроумной подъемной системой, с помощью которой лебедки и шкивы поднимали платформу на самый верх башни; таким образом можно было перевозить тяжелые грузы топлива без необходимости его переноски людьми. Анубион предложил нам прокатиться на этом устройстве до самого верха.

Антипатр посмотрел вверх, затем побледнел и покачал головой.

— Но я настаиваю, — сказал Анубион. — Ты уже запыхался, добрый Зотик, и впереди еще много шагов. Это устройство не только сэкономит массу усилий, но и позволит тебе удивить слушателей, что ты поднимался наверх на фаросском лифте, а на это способны немногие.

Любопытство Антипатра взяло над ним верх, и вскоре мы вчетвером вошли в похожее на клетку сооружение и взлетели в воздух. Поездка была на удивление плавной, с гораздо меньшими колебаниями и рывками, чем я ожидал. Мы прошли мимо рабочих, которые тащились вверх по лестнице вокруг нас, и нас угостили мимолетными взглядами на Александрию и море через высокие окна, которые опускались под нами одно за другим. В самом конце поездки платформа так сильно вздрогнула, что я схватился за перила и быстро помолился, думая, что клетка вырвалась из механизма и вот-вот рухнет вниз. Но в конце концов мы остановились и добрались без происшествий.

Я был рад полученному опыту, но с облегчением вышел из клетки. Оставив на мгновение остальных позади, я поспешил мимо рабочих, поднимавшихся и спускавшихся по лестнице, и вышел наружу, на открытую площадку с восьмигранным ярусом. На несколько замечательных мгновений я был совершенно один. Надо мной возвышалась третья, цилиндрическая часть башни, короче первых двух ярусов, на которых располагался маяк. Взглянув под крутым углом вверх, за линию крыши, я смог разглядеть кусочек молнии, выпущенной огромной статуей Зевса, венчавшей Фарос.

Со всех сторон меня окружала поистине изумительная панорама. Среди моря крыш отчетливо виднелась сетка улиц Александрии, особенно там, где высокие пальмы тянулись вдоль широких проспектов, а обелиски отмечали основные перекрестки. Даже Храм Сераписа, самая высокая точка города, был намного ниже меня. В противоположном направлении я смотрел на бескрайнюю водную гладь, усеянную ближними и дальними кораблями. По обеим сторонам тянулись туманные береговые линии, где встречались песок и вода. На западе была только пустыня, а на востоке виднелась зеленая масса дельты Нила.

Здесь дул постоянный ветер, такой сильный, что Анубион, только что присоединившийся ко мне вместе с Антипатром и Исидором, обеими руками ухватился за свой головной убор, чтобы тот не слетел.

— А ты, о чем думаешь, юный римлянин? — спросил он.

— Вы живете в самом, безусловно, замечательном городе, который я когда-либо видел.

Он кивнул, довольный моим комментарием: — Я собираюсь показать Исидору огонь маяка и механизм круглого зеркала, расположенный над ним на самом верху башни. Сейчас особо не на что смотреть: пламя днём горит слабо, а зеркала повернуты наружу, чтобы отражать солнечный свет, а не огонь.

— А мне разрешите посмотреть?

— Конечно, через некоторое время. А пока останься здесь с Зотиком и наслаждайся видом. Боюсь, твой старый наставник еще недостаточно отдохнул, чтобы преодолеть последние несколько лестничных пролетов.

Скорее всего, это была уловка, с помощью которой смотритель маяка и библиотекарь могли поговорить наедине, вдали от любознательного, но легко отвлекаемого юного римлянина. Анубион и Исидор исчезли внутри цилиндрической башни. Я повернулся к Антипатру.

— Наш хозяин считает, что вы слишком устали, чтобы подняться еще на несколько ступенек, — сказал я, пытаясь смягчить нотки сарказма в своем голосе.

— Немного утомился. Но этот бодрящий морской бриз скоро оживит меня.

Я не мог больше молчать: — Учитель, — начал было я и собирался сказать дальше: — «зачем вы меня обманули?» — когда краем глаза увидел фигуру, одетую в зеленое, ненадолго шагнувшую на площадку, а затем исчезнувшую обратно в башне. Я только мельком увидел его лицо, но сразу понял, что это Никанор.

Что он делал на Фаросе? Почему он был одет как один из рабочих?

Я повернулся спиной к Антипатру и поспешил внутрь башни. Над собой, поднимаясь по лестнице, я увидел Никанора. Я последовал за ним.

С каждым шагом воздух становился теплее. Когда я преодолел последний лестничный пролет, я почувствовал порыв горячего воздуха, как из духовки. Сами стены здесь были горячими. Я поднялся на круглую галерею с каменными перилами и увидел под собой, в огромной чаше из почерневшего гранита, раскаленное добела пламя, которому никогда не давали погаснуть. Я отшатнулся от нарастающего жара, едва способный дышать. Если это был самый слабый огонь, то каким он был ночью, когда горел еще жарче и ярче?

Рабочие, работавшие с топливом и ухаживавшие за углями, были покрыты потом и только в набедренных повязках; их сброшенные зеленые туники были развешаны на колышках по всей галерее. Я поднял глаза и увидел круглую систему зеркал, прикрепленных к куполообразному потолку. За исключением упавшего Колосса, я никогда не видел таких больших кусков бронзы. Их отражающие поверхности были отвернуты от меня, но сами края, покрытые серебром, были слишком яркими, чтобы на них можно было смотреть. Казалось, я попал в другой мир, где все было огнем, камнем и металлом — огненную мастерскую Гефеста.

Анубион и Исидор стояли напротив меня, в дальнем конце галереи, их образы были размыты волнами горячего воздуха. Никанор только что присоединился к ним; они отпрянули, удивленные его внезапным появлением. Пока что никто из них меня не видел.

Я нашел способ спрятаться, схватив с вешалки ближайшую зеленую тунику, отступил на лестничную клетку и натянул ее поверх своей. К тунике прилагался лоскуток зеленой ткани; я повязал его вокруг головы и надел так, как это делают рабочие. Когда я снова появился на лестничной площадке, никто не обратил на меня внимания. Я оказался просто еще одним из похожих на муравь рабочих, которые обслуживали Фарос.

Анубион закричал на Никанора: — Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?

Я мог бы ему сказать: «С такой слабой охраной на пристани и с таким количеством разбросанной одежды, валяющейся повсюду, Никанору вряд ли требовались навыки искусного шпиона, чтобы выдать себя за рабочего и сесть на паром».

Никанор проигнорировал вопросы и крикнул ему в ответ: — Я говорил тебе, что среди нас есть предатели, и только-что я видел, как ты общался с худшими из них, обращаясь со старым сидонцем, как с почетным гостем. Зачем ты устроил ему и его римскому ученику экскурсию по маяку!

— Ни слова больше, Никанор. Немедленно покинь Фарос. Мы встретимся на паромной пристани, и обсудим этот вопрос там.

— Кто ты такой, чтобы отдавать мне приказы, Анубион? Ты, не сделавший ничего полезного, грязный полуегипетский, полугреческий ублюдок? Насколько я знаю, ты еще и предатель; двойной агент - шпион римлян. Прошлой ночью я смотрел на Фарос и чувствовал, как ты в ответ смотришь на меня. Я не мог пошевелиться! Луч пронзил меня, как игла муху! Кто знает, какими ужасными силами ты владеешь с Фароса? Ты читаешь мысли людей, контролируешь их сознание, парализуешь их действия!

Несмотря на палящую жару, Анубион побледнел: — Да, он сумасшедший, Исидор. Совершенно сумасшедший!

Исидор уставился на Никанора широко раскрытыми глазами. С его безволосой головы цвета черного дерева капал пот.

Никанор отпрянул: — Теперь я вижу — вы все предатели. Вы все против меня! Ты заманил меня сюда против моей воли. Ты обманом заставил меня приехать на Фарос. Ты хочешь погубить меня здесь.

Исидор тяжело сглотнул: — Никанор, прекрати этот разговор. Выйдем на улицу, подышим прохладным воздухом, здраво посмотрим на вещи...

Но время разговоров прошло. Никанор сделал ход. Он оттолкнул Исидора в сторону, словно тот был из соломенным чучелом.

Такой человек, как Анубион, не привыкший защищаться не мог дать отпор нападению. Борьба была короткой, и наблюдать за ней было ужасно.

Каменные перила галереи доходили мне почти до пояса, достаточно высоко, чтобы никто случайно не упал в открытую печь. Но перила не стали препятствием для разъяренного безумца, решившего бросить человека в огонь. Я смотрел, как Анубион с визгом полетал по воздуху. Он загорелся еще до того, как приземлился, его высокая шляпа и зеленая мантия вспыхнули пламенем. Его крики были ужасны. Я смотрел на него, не в силах отвести взгляда, затем закрыл лицо руками, когда Анубиона взорвало.

Внезапный огненный шар поверг рабочих в панику. Когда я открыл глаза, то увидел, что некоторые из них были сильно обожжены. Другие, с горящими набедренными повязками, хватались за одеяла, чтобы потушить пламя.

Таков был конец Анубиона. Хозяин маяка стал единым целым с пламенем своего маяка.

Я моргнул и огляделся, затем отступил назад как раз в тот момент, когда Исидор промчался мимо меня, за ним быстро следовал Никанор. Ни один из них не обратил на меня никакого внимания.

Я долго стоял, ошеломленный, затем поспешил вниз по ступенькам вслед за ними.

Я вышел на нижнюю площадку, кашляя и задыхаясь, жадно втягивая прохладный морской бриз в свои обожженные легкие. Панорамный вид на Александрию и море, прежде завораживавший, теперь сбивал меня с толку и был причудлив. Я пошатнулся от внезапного приступа головокружения и увидел невероятную сцену, разыгравшуюся передо мной.

Антипатр все еще был на лестничной площадке. К нему присоединился Исидор. Они стояли, прислонившись спинами к парапету и морю, с выражением шока на лицах.

Никанор находился рядом. У его ног лежал горящий факел. В обеих руках он держал что-то похожее на тяжелый глиняный сосуд. Пока я смотрел, он швырнул содержимое в Антипатра и Исидора, облив их прозрачной жидкостью. По резкому запаху я понял, что это было вещество под названием нафта.

Никанор отшвырнул сосуд в сторону и подобрал факел.

Мое сердце подпрыгнуло. Я бросился к Никанору, но он увидел меня, взмахнул левой рукой и ударил меня по лицу. Я отшатнулся в сторону и упал.

Прежде чем я успел сделать еще одно движение, Никанор бросил факел в сторону прижавшихся фигур Антипатра и Исидора.

Антипатр был ко мне ближе всех. Я вскочил на ноги и бросился к нему. Если бы мы откатились немного в сторону, Исидор мог бы упасть на землю и тоже спастись. Но мы только задели его, когда падали, и когда мы ударились о твердый каменный пол, позади меня вспыхнуло пламя, за которым последовал леденящий кровь крик.

— Исидор! — воскликнул Антипатр. Я откатился от него и посмотрел вверх, чтобы стать свидетелем финального акта ужасного зрелища.

Как человек, объятый пламенем, Исидор бросился на нападавшего. Даже Никанор был потрясен тем, что тот совершил. Он стоял как завороженный. Прежде чем Никанор успел отступить, Исидор обнял его. Был ли это акт мести? Я думаю, что Исидор действовал чисто рефлекторно, хватаясь за все, что было ближе к нему.

Объятые пламенем, вдвоем они начали исполнять отвратительный танец, волочась и кружась то в одну, то в другую сторону, пока не наткнулись на парапет. В отчаянии размахивая руками, безумец попытался перелезть через него, но хватка Исидора была цепкой. И они вместе перевалились через каменную стену.

Я бросился к парапету и увидел, как они падают. Они летели вниз, оставляя за собой языки пламени, как Фаэтон, когда разбился о колесницу солнца. Они ударились о тритона на нижнем ярусе, который разорвал их на части и отправил поодиночке прочь от Фароса прямо в открытое море. Они, как уменьшающиеся кометы завершили свой полет двумя крошечными белыми всплесками, за которыми через мгновение последовали два крохотных сотрясения. Потом сверкающие зеленые волны сомкнулись над пеной вод, как ни в чем не бывало.

Позади я услышал стон. Антипатр поднялся на ноги. Он выглядел растерянным и неуверенным. Меня самого немного трясло, когда я шагнул к нему. Мои ноги дрожали, как тростник на ветру.

— Они упали? Ты их видел? — спросил он. Если бы я не держал его за руку, думаю, он бы упал. Я чуть не упал вместе с ним. От его одежды пахло нафтой.

— В море, — сказал я. — А вы, учитель, в порядке?

— Немного в синяках. Но ничего не сломано. Где Анубион?

— Никанор бросил его в печь. От него ничего не осталось.

Антипатр выглядел ошеломленным, но вздрогнул: — Откуда ты знаешь имя этого человека?

Я вздохнул; — Я знаю гораздо больше. Я вчера увидел на улице Никанора и узнала его. Я последовал за ним. Я знаю, чем он занимался в Олимпии и здесь, в Александрии, — шпионил в пользу Митридата. Как и Анубион. Так же, как и вы с Исидором!

Антипатр резко вздохнул. Его глаза заметались по сторонам.

— Учитель, почему вы обманули меня?

Он прикусил губу. Наконец, он посмотрел мне в глаза: — Это было сделано для твоего же блага, Гордиан. Если бы ты знал, что были времена, когда ты мог бы оказаться в большой опасности.

— Вы хотите сказать, что мне не угрожала опасность, потому что я ничего не знал? Это не ответ, учитель!

— Ты сожалеешь, что отправился в наше путешествие, Гордиан? Хотели бы ты, никогда не покидать Рим, и никогда не увидеть все эти Семь Чудес?

— Это тоже не ответ. Вы обманули меня. Я до сих пор не знаю, чем вы занимались во всех местах, где мы были, я могу только догадываться. Дело не в том, подвергали ли вы меня опасности. Вы меня подставили. Я обманут в пособничестве и подстрекательстве шпиона на службе у врага Рима!

— Рим не воюет с Митридатом…

— Еще нет! — Я покачал головой, едва в силах смотреть на него. — В Великой пирамиде, вы помните, как вы меня назвали? — «Разгадыватель загадок, как и твой отец». Вы сказали, что у меня есть особая способность, дар богов…

— Так и есть, Гордиан.

— И все это время я не видел загадку прямо перед собой! Каким дураком вы, должно быть, меня считаете. Сыплете похвалами мне в ухо а втайне презираете.

— Нет, Гордиан. Это не так.

— Скажите мне одну вещь: все ли знал мой отец?

— О моей миссии? Ничего не знал.

— Вы хотите сказать, что его вы тоже одурачили?

— Я убедил его, что хочу бесследно исчезнуть по своим причинам.

— И он вам поверил?

— Это не такая уж надуманная идея. После определенного возраста многие мужчины питают подобную фантазию, включая твоего отца, я полагаю. Тебе этого пока не понять, Гордиан.

— Потому что я слишком молод?

— В яблочко. Мир не так прост, как ты думаешь. Я обманул тебя? Да. Что же касается твоего отца, то у него были свои негласные причины отослать тебя — он знал, что Рим и его италийские союзники находятся на грани войны, и хотел, чтобы ты из нее выпутался. Так что он воспользовался возможностью, которую я предложил, и не расспрашивал меня так подробно, как ему бы хотелось. Это не выставляет его дураком, а только как заботливым отцом. Что касается выбора, который я сделал, я ни о чем не жалею. Дружба, конечно, важна, Гордиан, но в этом мире есть вещи поважнее. Рим должен быть остановлен. Митридат предлагает единственную надежду. Если бы тебя пришлось держать в неведении, что из того? Тем временем ты отправился в путешествие, о котором большинство мужчин могут только мечтать. Ты следовал своим устремлениям, Гордиан, а я следовал своим.

Я покачал головой. Я искал слова, чтобы возразить ему. Внезапно он оттолкнул меня.

— Отойди, Гордиан, — прошептал он. — Отойди от меня!

Я удивлялся этой резкой перемене, пока не услышал звуки шагов, доносившихся из башни. В то же время тритоны на нижнем яруск начали реветь нестройными нотами.

— Я придумаю, как объяснить свое присутствие здесь и какое-нибудь объяснение тому, что произошло, — прошептал он. — Но для тебя это может быть не просто. Уходи сейчас же! Спуститесь по башне вниз и вернитесь на материк.

— Но как я могу…

— Они подумают, что ты рабочий с маяка. Поторопись!

Группа солдат высыпала на площадку, обнажив при этом мечи. Меня почти не заметили. В зеленой тунике я казался обычным работником, причем довольно молодым. Их внимание привлек Антипатр. Наши взгляды встретились в последний раз, когда он скрылся из виду, окруженный стражниками.

Один из них начал громко расспрашивать его. — Что здесь случилось? Кто упал? Где Анубион?

— Ужасно было видеть такое, — воскликнул Антипатр, — Это совершил какой-то безумец!

Я тихо шагнул к дверному проему и оттуда на лестницу, ведущую вниз. Когда я спускался, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, мимо меня, поднимаясь по лестнице, прошло большое количество вооруженных людей. Еще больше их поднимались с помощью механической платформы в центральной шахте. Никто не удостоил мне и взглядом.

Я выбрался с Фароса и спустился по длинному пандусу. Тритоны надо мной продолжали реветь. Одни рабочие собрались кучками и возбужденно перешептывались, а другие занялись своими делами, еще не подозревая о том, что произошло. Когда я прибыл, переполненный паром уже отходил. Я был последним, кто поднялся на борт — просто еще одна фигура в зеленой тунике среди многих таких же.

Когда мы отчалили, я вдруг понял, что у меня нет причин бежать с Фароса. Я не сделал ничего плохого. Это Антипатр настоял, чтобы я пошел. Было ли это потому, что он хотел избавить меня от мучительного допроса или потому, что боялся, что я могу сболтнуть лишнее стражникам и разоблачить его как шпиона чужеземного царя? И снова я невольно позволил ему манипулировать собой.

Я повернулся и посмотрел на Фарос. На самом верхнем парапете, среди блеска солдатских касок, я увидел копну седых волос. Это был мой последний мимолетный взгляд на Антипатра.

* * *

Высадившись на пристани, я осторожно сбросил зеленую тунику и направился прямо к жилищу Исидора. Солдаты подошли к дому впереди меня и толпились на улице снаружи. Лучшей демонстрации быстроты и эффективности сигнальной системы Фароса и быть не могло.

Я ушел так быстро, как только мог, не привлекая к себе внимания. В уме я перечислил те немногие вещи, что хранились у меня в комнате. Мне пришлось бы обойтись без них.

Я спал в ту ночь под открытым небом, что не страшно в такое тепло и сухом климате. На следующий день я попытался обдумать свою позицию. Пока Антипатр не упомянул обо мне властям, ни у кого не было оснований связывать мое имя со случившемся на Фаросе. Рабыня Исидора могла его слышать, но женщина больше ничего обо мне не знала. Никто в Александрии даже не знал о моем существовании, кроме профессионального получателя писем и банкира, который держал для меня в доверительном управлении средства моего отца. Как я понял, у меня не было причин бояться властей.

Позже в тот же день я решил нанести визит банкиру, точнее, одному из чиновников, которые встречались с клиентами от его имени. Я опасался, что солдаты царя Птолемея появятся из ниоткуда и схватят меня, но этот человек был счастлив дать мне мизерную сумму, которую я попросил.

— Кроме того, сегодня утром для вас было оставлено сообщение, — сказал он, доставая небольшой свиток папируса, перевязанный ленточкой.

Я пошел на ближайшую лужайку и нашел участок травы рядом с пальмой. К стволу был привязан мул. Его молодой хозяин был поблизости, разговаривая с какими-то мальчишками, так что я выбрал место на противоположной стороне дерева, сел к нему спиной и открыл письмо.

Не было ни приветствия, ни подписи - ничего, что могло бы скомпрометировать нас обоих, если бы письмо попало в чужие руки.

«Надеюсь, ты будешь вспоминать все хорошее, что случалось в наших путешествиях. Забудь все плохое. Если это будет для тебя означает забыть меня, пусть будет так.

Я не буду просить тебя простить меня, потому что это означало бы раскаяние, а я не сожалею о сделанном выборе. Я обещал показать тебе Семь Чудес - я сделал это. Я обещал твоему отцу, что благополучно довезу тебя до конечного пункта назначения – я исполнил его пожелание. Ты скажешь, что я что-то скрывал от тебя, но у каждого человека есть свои секреты, даже у тебя.

Я уезжаю из Египта. Ты меня больше не увидишь, по крайней мере здесь.

Ты можешь остаться в Александрии, если хочешь. Я собирался оставить для тебя несколько драхм у банкира, прибавив их к деньгам твоего отца; но запись о таком вкладе может быть когда-нибудь ошибочно истолкована как платежное доказательство связи между тобой и мной, которой никогда не было. Я бы не хотел, чтобы такое произошло; я думаю, и ты тоже. В конце концов тебе, возможно, придется найти работу, но для такого умного молодого человека, как ты, это вряд ли будет проблемой.

Я уже старый и у меня в запасе может быть осталось несколько лет или даже несколько дней. Но теперь я могу умереть счастливым. Моим давним желанием было увидеть все Чудеса и это желание исполнилось, в немалой степени благодаря тебе. Я не мог бы и мечтать о лучшем попутчике. Возможно, мы начали как учитель и ученик, но в этом путешествии я научился у тебя не меньшему, чем ты когда-то учился у меня. Я горжусь тобой и благодарю тебя.

Сейчас наши пути должны разойтись, но, если это угодно будет богам, мы снова встретимся.

Сожги это письмо после того, как прочтешь его, или брось в море.»

Как я мог уничтожить такое письмо? Хорошо это или плохо, но это была моя последняя ниточка связывающая меня с Антипатром. В оцепенении я положил его на траву рядом с собой. Я закрыл глаза и откинула голову назад, позволяя пятнышкам солнечного света согревать мое лицо. Через мгновение я услышал чавканье и повернул голову как раз в тот момент, чтобы увидеть, как последний кусочек папируса исчезает в пасти мула.