Семь чудес

X. Эпилог в Александрии: Восьмое чудо

В течение многих дней гибель людей в огне на Фаросе была предметом всех разговоров в Александрии. Для объяснения ужасных событий выдвигались различные версии, но преобладающей стала следующая: один из рабочих в приступе безумия напал на хозяина маяка и бросил его в огонь, а затем этот же рабочий напал на посетителя, которого сопровождал Анубион, несчастного ученого из библиотеки, проявившего интерес к истории Фароса. Убийства были списаны на действия сумасшедшего; о политике и интригах вообще ничего не говорилось. Время от времени упоминался некий Зотик из Зевгмы, но только как свидетель. Казалось, никто ничего о нем не знал - что неудивительно, подумал я, поскольку такого человека вообще не существовало

* * *

В возрасте семнадцати лет я стал для окружающего мира мужчиной, достаточно взрослым, чтобы носить тогу. Но именно в Александрии я по-настоящему оставил свое детство позади. Трансформация произошла не в одно мгновение, а в течение определенного периода времени. И это началось в тот момент, когда я понял, что Антипатр меня обманул.

Раньше, несмотря на все мои странствия, разгадывание тайн и любовные приключения, я все еще был мальчиком, доверяющим всему миру — или, точнее, верящим, что мир, каким бы огромным он ни был, тем не менее, является понятным местом, восприимчивым к разуму, как и люди в нем. Люди, особенно незнакомые, могли быть загадочными, но это было неплохо; это было поводом для волнения, потому что тайны существовали для того, чтобы их разгадывать, и разгадывание их доставляло удовольствие. У каждой тайны есть разгадка; и из-за самой их близости самые близкие нам люди были наименее загадочными. По крайней мере, так считал я.

«Мир не так прост, как ты думаешь, — говорил мне Антипатр. — И он никогда не будет таким снова».

Мои первые дни и месяцы одиночества в Александрии часто были томительными, но никогда скучными. У меня было ровно столько денег, чтобы прокормиться, а это все, что нужно молодому человеку. Кроме того, как и предсказывал Антипатр, я начал искать работу, идя по стопам своего отца. Он называл себя Искателем, хотя очень часто я ловил себя на том, что играю роль хорька или ласки, роясь в чужом мусоре. Молодому римлянину в оживленном чужом городе все тайны, для разгадки которых меня нанимали, казались экзотическими и заманчивыми — чем грязнее и причудливее, тем лучше.

Я продолжал изо всех сил пытаться примириться с обманом Антипатра. Благодаря нашим совместным странствиям я собственными глазами увидел великолепие греческой цивилизации. Антипатр любил этот мир и отчаянно хотел сохранить его любой ценой. Он был поэтом, который решил посвятить свои последние годы делу спасения грекоязычного мира от господства Рима, чего мог добиться только Митридат, которого он тоже считал греком. Ради этого Антипатр был готов пожертвовать всем остальным, включая мое доверие к нему. Мои чувства по этому поводу менялись день ото дня, иногда от часа к часу.

Однажды вечером, когда начали появляться звезды, я сидел на ступенях Храма Сераписа, глядя поверх города на далекий Фарос, когда меня внезапно посетило сомнение. Оно, должно быть, месяцами теплилось в моем сознании, занесенное туда Никанором. Он был уверен, что Антипатр был предателем их дела — и сказал об этом Анубиону перед тем, как убить того, предав проклятиям “старого сидонца”. Конечно, Никанор был сумасшедшим. Но сумасшедшие не всегда ошибаются.

А что, если Никанор был прав насчет Антипатра?

Возможно ли, чтобы Антипатр был двойным агентом? Может быть, он только притворялся, что поддерживает Митридата, а на самом деле был верен Риму? Если это так, то может ли быть такое, что мой отец знал об обмане и принимал активное участие в нем? А может быть это мой отец был автором этой затеи? Что я на самом деле знал о деятельности и связях моего отца?

Если мой отец действительно работал на римский сенат, а Антипатр был двойным агентом, то они обманули меня оба — конечно, для моего же блага. Я нашел эту запутанную идею одновременно тревожной и несколько утешительной.

«Остановись, Гордиан! Ты начинаешь вести себя так же безумно, как Никанор», — сказал я себе. Но червь сомнения не унимался.

Откуда мне было знать правду? Я молился, чтобы боги сохранили моего отца от всех бед, и чтобы я снова увидел его в Риме. Я молился, чтобы они защитили и Антипатра, чтобы я мог поговорить с ним хотя бы еще раз. Но мир — не надежное место, и молитвы не всегда бывают услышаны. Что, если я никогда не узнаю правду?

Сидя на ступенях храма, я смотрел на непоколебимый свет Фароса — точку устойчивости в неустойсивом мире. Я желал положить конец всем своим сомнениям, зная, что этому не суждено сбыться. Это была зрелость, из которой не могло быть пути назад: знать, что некоторые тайны, возможно, никогда не будут разгаданы, а на некоторые вопросы никогда не получу ответов. Но, тем не менее, мужчина всегда должен быть настойчивым

* * *

«Почему именно семь? — спросил я как-то Антипатра. В то время мне и в голову не пришло спросить: — Зачем вообще составлять список?»

Теперь я знал. Список отделяет то, что есть, от того, чего нет. Список можно запомнить и освоить. Список упорядочивает хаотичную вселенную.

С такими мыслями в голове я стал проводить большую часть своего свободного времени на ступеньках библиотеки, слушая учителей и философов, которые свободно делились своей мудростью со всеми, кто хотел их слушать или осмеливался спорить. Были представлены все научные школы. Я слушал стоиков, скептиков, циников, эпикурейцев и неоплатоников, а также вавилонских астрологов, любящих наблюдать за звездами, и еврейских мудрецов, сочиняющих истории.

По ночам я искал удовольствий плоти. В Александрии их нетрудно было найти.

Мне пришло в голову, что настоящие чудеса, с которыми человек сталкивается на жизненном пути, - это не безмолвные каменные памятники, а его собратья-смертные. Некоторые ведут нас к мудрости. Некоторые доставляют нам удовольствие. Некоторые заставляют нас смеяться. Некоторые наполняют нас ужасом, или жалостью, или отвращением. И вообще не нужно путешествовать по миру, чтобы найти эти чудеса. Они повсюду окружают нас, каждый день.

Но человек, посетивший Семь Чудес Света, никогда не испытывает недостатка во внимании. Как мужчинам, так и женщинам нравилось слушать истории, которые я мог рассказать. В тавернах Ракотиса моя чаша всегда была полна. Теплыми звездными ночами моя постель редко оставалась пустой..

Такова была жизнь, которую я проводил в Александрии: трудолюбивая, интеллектуально стимулирующая и развратная одновременно. По римскому календарю наступил месяц Марсия, а вместе с ним и день рождения Антипатра. Был ли он пьян в стельку, страдая от ежегодной лихорадки своего дня рождения, где бы он ни нахрдился? За этим последовала вторая годовщина его ложной смерти. Потом наступил мой день рождения. Мне исполнилось уже двадцать лет.

Я начал чувствовать себя, осмелюсь это сказать, слегка пресыщенным. Возможно, я путешествовал слишком далеко, видел слишком много. Удовольствия, которые меня забавляли, начали мне надоедать. Еда потеряла вкус, опьянение стало утомительным, и даже плотские наслаждения казались однообразными. Все философы и мудрецы говорили одно и тоже. Сама Александрия - самый космополитичный из городов, центр культуры, маяк всего человечества - стала казаться приземленной и заурядной, просто чуждым мне местом.

А потом …

Однажды я прогуливался недалеко от набережной, проходя мимо рынка, где продавали рабов. Это был не лучший рынок в городе; товар 0десь обычно был второсортным. Некоторых рабов предлагали так дешево, что даже я мог бы позволить себе купить одного, если бы нуждался в слуге и хотел платить за его содержание. Кошка подошла бы мне больше, чем раб, но и того, и другую нужно было бы кормить.

Сперва предложили купить беззубого старого бродягу, который решил отказаться от своей свободы, если кто-нибудь захочет его купить его. Толпа заулюлюкала. Желающих не нашлось. Аукционист аннулировал предложение, и безутешный потенциальный раб побрел прочь. На площадку был выставлен следующий товар.

— Опять не то! — закричал кто-то.

— Она же уже продавалась, — сказал другой. — Разве ее не купили всего несколько дней назад?

— Вчера ее купили, отвезли домой, и вернул на следующий день, - последовал ответ. — Она довольно скандальная особа. Покупателю надо быть с ней осторожным, если только он не захочет, чтобы ему откусили палец

— А выглядит достаточно безобидно. Сразу и не скажешь, что…

— Я всегда говорил, что следует остерегаться не высоких и жилистых.

— А у нее приятная фигура. Могла бы выглядеть хорошенькой, если бы кто-нибудь ее вымыл и расчесал.

— Красота ничего не значит, если рабыня слишком дикая, и ее нельзя приручить.

Аукционист призвал к тишине. Он выглядел несчастным, как будто у него болели зубы: — У меня выставляется на продажу одна рабыня, точный возраст которой неизвестен, хотя вы сами видите, что она довольно молода. Я не буду притворяться, что это новый товар… многие из вас видели ее и раньше. Некоторые из вас даже уже покупали ее и привозили обратно, чтобы продать снова. Ее нынешний владелец осведомлен о проблемном характере этого товара, и поэтому он готов начать торги с очень низкой суммы. и он назвал смехотворно низкую сумму, равную стоимости хлеба на несколько дней.

Впервые я внимательно рассмотрел девушку на подиуме. До этого момента она держала голову опущенной. Теперь она подняла глаза, откинула с лица копну черных волос и вызывающе посмотрела на толпу. Она стояла, поставив одну ногу перед другой и расправив плечи. Ее поза и поведение совсем не были рабскими. Ее темные мерцающие глаза встретились с моими.

Мое сердце забилось. Что-то шевельнулось во мне, чего я никогда раньше не чувствовал.

Я заглянул в небольшой мешочек с деньгами, который был у меня с собой. Какой бы низкой ни была сумма, которую назвал аукционист, мне не хватило нужной суммы.

Аукционист снова повторил цифру. Толпа беспокойно зашевелилась. Но никто не сделал ставки.

— Очень хорошо, — вздохнул аукционист. — Тогда я уполномочен снизить начальную ставку. — И он назвал цифру, которая была вдвое меньше той, которую он называл раньше.

Это была именно та сумма, которая имелась у меня в мешочке. Я пересчитал монеты, чтобы убедиться, затем с трудом сглотнул и снова посмотрел на девушку. В ответ, она уставилась на меня. На ее лице, мне показалось, я прочел следы веселья и презрения. Но это было только на поверхности ее лица, которое видели все. В ее глазах было что-то такое, что мог увидеть только я - выражение одновременно гордое и умоляющее, скромное и требовательное.

Я никогда раньше не делал ставки на рабынь, и медленно поднял руку.

— У нас есть покупатель! — воскликнул аукционист с облегчением и легким удивлением. Многие в толпе подняли брови и покачали головами. Некоторые громко рассмеялись.

Стремясь немедленно завершить сделку, аукционист позвал меня на площадку и потянулся за моим мешочком с деньгами. Пока он пересчитывал монеты, я спросил его, как зовут девушку.

— Имя столь же странное и варварское, как и она сама. На иудейском, кажется: Бетесда (Bethesda).

Глядя на нее, я впервые произнес занятное слово.

— Бетесда, — прошептал я. — Теперь я знаю название Восьмого Чуда Света.

Аукционист посмотрел на меня как на сумасшедшего. Точно также посмотрела на меня и Бетесда.

Так началась следующая глава моей жизни