Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Глава первая. ОДИССЕЯ КАПИТАНА БЕЛОПОЛЬСКОГО

...Андрей очнулся в темноте среди неясных, странных звуков, сменяемых внезапной тюремной тишиной. Болела голова. Он ощупал себя правой рукой. Левая казалась вырванной из плеча. Столько лет прошло после ранения — он уже и забывать стал о ее неполноценности, скованности в движениях. Андрей часто тренировал руку и, казалось, уже добился многого. И вот... Подонки! Знали, куда ударить... Андрей нащупал рядом какое-то тряпье, мешки, влажную солому и заставил себя сесть, осторожно опираясь специально на левую руку. Ничего. Он еще повоюет!.. Но где он, однако? Как оказался тут? Преодолевая мучительную боль, вживавшуюся в висок, Андрей пытался вспомнить, как он попал в эту темную, вонючую клеть... Вспомнились улицы Софии, встреча с Калентьевым у входа в громадный собор, его странная просьба — помочь увезти от мужа какую-то неведомую Андрею даму.

Все это было мало похоже на правду, но от безделья и скуки Андрей легко дал себя уговорить.

Даму он так и не увидел, зато пролетка, в которой он должен был ее поджидать, вдруг понеслась, как бешеная, возница внезапно спрыгнул, лошадь еще неслась по узкому переулку, а сзади Андрей слышал погоню, крики, ждал выстрела... Потом треск, удар, пролетка перевернулась, он упал, на него навалился кто-то... и все исчезло... Он провалился в беспамятство.

За стеной лениво хлюпала о борт волна. Сквозь дырявую обшивку сочилась вода. Он был в море. Его опять везли куда-то сломленного, арестованного, против его воли. Но куда и кто? Один ли он в этом трюме, пропахшем гнилой рыбой? Где здесь трап? Как выглянуть на свет?.. Андрей чуть отполз в сторону и снова прислушался. Постукивал, надрываясь из последних сил, старенький мотор. «Кораблик-то не «Титаник», — подумал Белопольский. — Древняя посудина, не океанская. На такой и реку не каждый решится переплыть. Нечто вроде запомнившегося на всю жизнь «Преподобного Фомы». Может, меня передали туркам и вновь везут в Константинополь, откуда я с таким трудом бежал подальше от Кутеповых и иже с ними?..»

Спереди мелькнул неяркий лучик солнца. Андрей преодолел еще метр-полтора и, приблизившись к щели, выглянул наружу. Штиль совершенно выровнял морскую поверхность. Предзакатные лучи заходящего справа и сзади солнца, зашторенного большим неплотным желтым облаком, покрывали зеркальную гладь моря, словно масляной, разлитой по поверхности пленкой нефти. Больше ничего в щель Андрей не увидел. Море и море. Ни острова, ни маяка, ни паруса вдалеке. Но по заходящему солнцу он определил: идут на юго-запад. Что там, на юго-западе? И вообще, как он оказался на море? На каком? Адриатическом — на западе от Софии? Или на востоке, на Черном? Ведь должны же они были тогда везти его и по железной дороге? И снова вопросы: когда это было и кто его вез? Ответов Белопольский не находил. Но ведь кто-то должен был управлять этой посудиной. Значит, есть на ней хоть один человек, кроме него. Где он? Почему прячется?..

Солнечный свет мерк. В щель дуло: усиливался ветер. За кормой росло черное облако. Посудина поскрипывала, стонала. Усиливалась качка. Может наступить миг, когда Андрея, подобно бревну, начнет катать от борта к борту. В трюме стало совсем темно: солнце зашло. Андрей осторожно пополз вдоль борта, боясь удариться головой о какой-нибудь брус, выступ, поломанную доску. Двигаясь, он все время попадал рукой в воду, которой с избытком начерпал его «Титаник». Интересно, что и кого он перевозит по морю? Андрей не нашел ответа: никаких остатков прежних грузов. Ничего годного в пищу. Ни горстки зерен, ни дохлой рыбешки, запах которой он ощущал. Хотелось есть, мучила жажда. Качка усилилась. Через грудь Белопольского пробежала большая крыса. И, уже не торопясь, обнюхивая его, — обратно. Если она такая же голодная, как он... неизвестно еще кто победит: ему и ударить ее нечем. Одна боль. Проклятая, непроходящая боль, усиливающаяся при каждом движении. И полная, угнетающая неизвестность. И все более охватывающая тревога. Пройти Великую войну, пережить Галлиполийский лагерь и константинопольское нищенство и подохнуть в вонючем трюме дырявой шаланды от крысы, которая в десятки раз сильнее и удачливее его и способна отгрызть ему нос и уши, перегрызть горло. Черт их знает, тварей, что у них считается деликатесом... Прибавилась еще одна, неотложная работа — убить крысу. Ведь стоит ему снова потерять сознание, и его тело будет покоиться не в фамильном склепе, а в трюме неизвестной шаланды, принадлежащей скорее всего красным бандитам или контрабандистам. Да какая, в сущности, разница?..

Тут над его головой раскрылся люк и на мокрый пол легло светлое пятно. Андрей увидел узкий деревянный трап с поломанными ступеньками — одна треснувшая пополам, другая трухлявая, выкрошившаяся. Еще он увидел свое ложе — солому, покрытую офицерской шинелью. Андрей пытался припомнить, откуда тут могла оказаться офицерская шинель, и лишь через несколько секунд догадался, что эта шинель принадлежит Калентьеву... Последнее, что увидел он, пока люк не закрылся, был человек в носовой части трюма. Он спросил его о чем-то. Человек ответил: губы его шевелились, но Андрей не услыхал ни слова: он оглох, видно… когда?.. Когда тот, главный палач, русский, называвший себя Далиным, ударил его рукояткой револьвера в висок...

В носовой части трюма сидел высокий худой человек с лысым черепом и непомерно длинными руками и ногами. Почему-то точно специально освещенные увиделись короткие рукава солдатской куртки и едва прикрывающие костлявую щиколотку брезентовые, как у матросов, штаны. И еще голые мослатые ступни с длинными, черными, будто отдавленными или отмороженными пальцами. Эти плоские огромные ступни, и эти черные пальцы возникли на миг перед Андреем. И тут же плотная чернота поглотила все, приглушила даже звуки. Андрею за плеском воды вдруг у слышалось, как тяжело дышит тот, у трапа, накрытый шинелью. Что это за люди и какой случай свел их на готовой вот-вот пойти ко дну шаланде, нахлебавшейся морской воды...

— Кто вы? — спросил Андрей по-французски и по-болгарски.

Никто не ответил.

— Куда вы меня везете, черт побери? — крикнул он по-русски и выругался. — Что вам надо?

— Не беспокойтесь:мы друзья, — ответил с явным болгарским акцентом тот, в носовой части. — Нас послал друг — освободить вас любой ценой. И отправить в Варну. Или куда вы хотите...

— А вам досталось! — добавил второй. — Дайте посмотрю, я доктор. — Он приблизился, бормоча себе под нос. — Если можно осмотреть в такой адовой темноте. Разрешите, ваша голова. Я осторожно пальпирую. И надо менять бинт. Немного придется потерпеть — без криков. У меня нет обезболивающего. Вы согласны?

— Валяйте, — сказал, сжавшись, Андрей. Терпеливый к боли, он считал самым трудным ее ожидание.

Спутник длинного, откинув шинель, принялся раскручивать бинт, что-то участливо спрашивал. Его губы вновь беззвучно шевелились.

— Я не понимаю, — сказал, морщась, Андрей. — Не слышу, плохо слышу.

— Да, понимаю. Это не голова — ухо. Сильный удар сюда, — он осторожно потрогал скулу, ухо и височную кость, сжал. — Боюсь, если нерв задет сильным ударом, дело плохо. Тут можно ждать помощи только от вашего бога. Никто другой не поможет. Но будем надеяться на лучшее. К сожалению, я не располагаю необходимыми лекарствами. Однако могу сделать укол и вы будете хорошо спать, долго. Да?

— Делай! Но я хочу есть и пить.

— Есть — это есть хорошо. Пить — очень хорошо. Мы, однако, не имеем есть. И мало пить до берег. Нас могут встречать неожиданность. Вы согласны терпеть? Тогда мы будем обязательно выполнять приказ наш другарь.

— Так куда все-таки вы везете меня?

— Вы кончаете путь в Константинополь.

— Ехал, ехал и приехал! Константинополь? Давно не виделись!

— У вас много друзей в Константинополе? — обеспокоенно подал голос высокий, с голым черепом.

— Никого нет. Были и укатили.

— А ваши отношения с полицией? Придется прятаться? Не скрывайте, господин, наш другарь Петков давно не может добиться лояльности со стороны варненских властей. Приходится прятаться. Много забот, но ничего, как говорят руссы, живут и здравствуют.

— А вы, собственно, кто? Полиция союзников? Военная разведка? Почему выполняете чужие приказы? На кого работаете и почему занялись моим спасением? Кстати, как это вам удалось?

— Разве это имеет значение теперь? — ответил лысый. — Мы просто забрали вас у них. Это другая тема и нет нужды ее касаться.

— Послушайте, господин. Оказав помощь своему однополчанину, я помимо воли вляпался в какое-то дерьмо. Я сделал все, чтобы он смог уйти. Вы спасли меня, комбатант, несомненно, из вашей... — Он задумался, подбирая слово, — из вашей группы. Я помог ему, вы — мне. Мы квиты? И вам я больше не нужен? Скажите о моих задачах. Я готов на все. Только не воевать. Поверьте, навоевался по горло. Хочу забыть, как убивают друг друга.

— Это так просто все, капитан Белопольский.

— Значит, вы меня знаете? Сейчас начнете вербовать? Как у вас принято? За приличную сумму в твердой валюте я готов.

— Вы торопитесь, капитан. У нас другие инструкции.

— Какие же? — Андрей, уже несколько успокоившись, снова почувствовал подвох, ловушку, стремление загнать его в угол. На этот раз ощущение не взволновало его. То ли поверил в знакомцев Калентьева, то ли перестал остерегаться их так, как в первые минуты встречи. — Следовательно, я не нужен вам и могу распоряжаться собой по собственному усмотрению? И твердой валюты не будет?

— Будет, капитан, — послышался голос, в котором звучали незнакомые командирские ноты. — Мы должны обеспечить вас деньгами, документами и отправить в Париж.

— Которого мне очень не хватает.

— Говорю, — уже с явным неудовольствием сказал тот, с лысым черепом, — вы ошибаетесь, уважаемый. По приезде в Париж мы больше не увидимся. Нам от вас ничего не требуется. Вы оказали помощь нашему другу! Он через нас — вам. И немного денег. Сказал, передает все, что может. Это честные деньги и от честных людей, поверьте...

— Тем не менее. Я — русский дворянин и офицер.

— И всегда, когда по чужому приказу расстреливали людей, интересовались, в чьем банке у них хранятся счета?

— То есть? — Андрей насторожился. — Извольте объясниться, господин... э... Не знаю, как вас зовут.

— Никакого значения, — оборвал его лысый. — Но поскольку этот вопрос так важен для князя, поясню свою мысль. Коротко. Деньги, которые хранятся и в Московском, и в Лионском банке, одинаково не пахнут.

— Заберите их, господин… безымянный. Я не возьму!

— Да какой я господин, — сорвался, не выдержав, лысый. — Дальше гардеробных господа меня не пускали.

— Так. Значит, товарищ? Это членам вашей банды вы товарищ. Мне вы не товарищ. Прошу запомнить. И передать, кому сочтете необходимым. Я благодарен вам за спасение, конечно, но у меня старые понятия о чести... Денег от товарищей не надо!

— Вы добавляете нам немало хлопот, князь.

— Но ведь я теперь принадлежу самому себе?

— Точно так, черт побери!

— Оставь его: не видишь, этот беляк упрям, как мул.

— Замолчи! И действуй. Мы подходим, Гошо.

Поднявшись по трапу, лысый осторожно приподнял крышку люка. Сказал Белопольскому:

— Обиды на вас не держу. Езжайте куда хотите, с богом.

— Спасибо и вам, — выдавил из себя Андрей, понимая, что лысый оказался умнее и выдержанней его.

— Надеюсь, не причиню вам больше забот, — сказал он сухо. — Полиция и пограничная стража не имеют против меня никакого компрометирующего материала. Я давно отвык от комфорта и доберусь хоть на крыше, хоть на площадке тормозного тамбура. Это уж не ваша забота.

— Ну и черт с тобой, — проворчал лысый. — Приходится действовать с учетом характера и привычек князя Белопольского.

— Цветков приказал швартоваться у дальнего причала, — сказал второй. — Тут у него есть опасения.

— Приказал — так приказал.

Оба вернулись на свои места. Снова заработал мотор и шаланда двинулась. Кто-то на мгновение проворно раскрыл люк и вниз полетели два карабина и несколько револьверов, завернутые в промасленную бумагу.

— Будет дело? — живо поинтересовался второй.

— Скажут, если будет, — флегматично отозвался лысый. — Не планировалось. Да и погрузка потребует час-другой, не меньше. И еще этот князь!.. Только его нам не хватало!

Андрей угрюмо молчал. Эти люди спасли его, но были для него чужими, может быть, даже враждебными. Было одно желание: расстаться с ними поскорей.

Остановился двигатель. Открылся люк и кто-то, свесив голову в трюм, крикнул:

— Добре дошли, другари! С приездом!