Мирослав
Соколовский проснулся позже, чем обычно, почти в обед. Он приподнялся и, проведя ладонью по лицу, огляделся. В кабинете Огнева он был один.
Хотя нет. Послышался какой-то глухой звук, словно на пол упало что-то стокилограммовое, а затем и матерная речь Ярослава.
Соколовский поднялся, отряхнул брюки, размял затекшую шею. Голова болела ужасно, мышцы по всему телу ныли. Сколько он проспал? От силы пару часов. В шесть они с Яром еще не спали, а допивали последнюю бутылку из бара.
Да уж. Посидели на славу.
Питьевой воды нигде не было, а просить ее у секретаря Мир не стал, он пошел в отдельное помещение, где в этот самый момент Огнев укладывался обратно на свою небольшую кровать, потирая, по всей видимости, ушибленный бок.
У Соколовского настолько болела голова, что он даже усмехнуться над своим будущим родственником не смог, попытался улыбнуться, но в висках нещадно запульсировало. Мир прошел в ванную комнату, умылся холодной водой, намочил даже волосы в надежде, что головная боль пройдет, но его ожидания не оправдались, затем мужчина нагнулся и начал пить жадными глотками воду из-под крана. С трудом утолив жажду, он все же вытерся первым попавшимся полотенцем и пошел на выход.
— Ты подниматься-то планируешь или дальше спать будешь?
— Только не говори, что ты вытираешься моим полотенцем, — приоткрыв один глаз, простонал Огнев.
— С каких это пор ты стал таким брезгливым?
— Не я, а ты, — прохрипел Ярослав и уткнулся лицом в подушку.
Соколовский зашвырнул уже мокрым полотенцем в будущего деверя — или кем он там ему станет? Мир не разбирался во всех этих семейных названиях, но одну вещь он решил вчера точно.
Браку с Лаской быть.
Если до этого Соколовский сомневался, нужны ли ему эти формальности, ведь для выполнения условий их сделки свадьба была совсем не обязательна и Мир составил брачный договор скорее для отвлечения внимания — смены акцентов, так сказать, — то теперь не осталось никаких сомнений. После того что он вчера узнал, как бы глупо ни звучало, но он понял, что не сможет поступить с Лаской подло. И нет, дело было даже не в совести, которую он в пятом классе продал за пирожок, как с детства он смеялся сам над собой.
Нет. Дело было в самой Ласке и его отношении к ней. Она ему нравилась. Глупо было отрицать. А то, как его к ней тянуло, было вовсе чем-то запредельным. Поэтому упускать такой ценный шанс, как жена из благополучной семьи, он не видел смысла.
Хмыкнул про себя. Жена, при одних только мыслях о которой у него внутри все в узел сворачивалось и огнем горело. Это было больше похоже на истинную причину смены его приоритетов.
Еще бы справиться со Славиными демонами… Да, ему очень понравилось называть ее именно так — Слава. Его Ласка.
Интересно, она хоть заметила, что он не ночевал дома? Наверное, сразу же уснула после изматывающего дня и до сих пор сладко спала в его кровати. Мирослав улыбнулся и понял, что даже головная боль отступила, стоило ему только вспомнить о Ласке.
И тут же мозг прострелило угнетающей мыслью. Она же к врачу должна была идти.
Мужчина, не прощаясь, пошел на выход. Нужно было успеть поговорить с Лаской до ее визита к врачу. Мир вчера многое обдумал и прокрутил в голове. У Огневой не было мужчин, все это время она их остерегалась. И если так, то, скорее всего, она осталась девственницей, а значит, и визит к доктору был для нее совершенно бессмысленным занятием.
Через пятнадцать минут Соколовский был уже дома, но Миры там не оказалось, лишь остывающий кофе на столе. Она, видимо, и глотка сделать не успела.
Черт.
Мирослав достал из холодильника бутылку воды, затем, отойдя на шаг и поразмыслив еще, вернулся за второй. А потом поехал в клинику, надеясь, что успеет перехватить девушку хотя бы на выходе.
Ласка
— Что значит не можете? — Я быстро натянула трусики и брюки, пытаясь успокоиться. Но никак не выходило. Пальцы подрагивали, а неизвестно откуда взявшаяся в глазах влага так и хотела превратиться в самые настоящие ручьи.
— Присядьте, Мирослава.
Врач указала мне ладонью на стул, но я не пожелала садиться, иначе совсем раскисла бы.
— Спасибо, я постою. Вы можете объяснить…
— Понимаете, произвести искусственное оплодотворение и не порвать девственную плеву весьма проблематично, что может вступить в противоречие с уголовным кодексом, который не разбирает, порвана плева с добрыми намерениями или коварным умыслом. Я за такое точно браться не буду. Могу вам, конечно, предложить сначала сделать дефлорацию, мы все задокументируем, вы подпишете и тогда…
Что? Что она такое говорила? Мои глаза, наверное, становились все шире, а поджилки тряслись. Какая еще дефлорация? Господи-боже.
— А как же все эти, — я взмахнула руками в последней попытке успокоиться и что-то доказать, — девственницы, которые делают ЭКО, а потом еще и кесарево, чтобы так и оставаться невинными?
— Я такого делать точно не буду. Вы можете обратиться в другую клинику, но не уверена, что получите положительный ответ, — грубо бросила мне женщина. — Я бы на вашем месте подумала, нужно ли вам это вообще. Молодая, красивая, здоровая. Пробуй — не хочу. Не получится — тогда приходите. Или хотя бы после того, как… кхм… — женщина замолчала, видимо, поняв, что все же перегнула палку. — После того как вступите с кем-нибудь в половые отношения.
— Не вам решать, что мне делать, как и когда, — не сдержалась я, — ваше дело выполнять работу за деньги. Вы врач-репродуктолог, вот и помогайте людям размножаться, а не лезьте в их мозги и советы раздавайте. Всего вам хорошего.
Я схватила со стола телефон и ключ-карту, которые я побоялась оставлять в кармане куртки, когда сдавала ту в гардероб, и направилась к двери. Врач от моего напора опешила, а я поняла, что больше к ней не вернусь. Пусть даже она будет единственным человеком, который не сдал бы нас моему отцу. Я к ней не вернусь.