Семья вдребезги

Глава 41

Смотрю на сестру, на мужа, мой взгляд носится по их лицам, и меня понемногу паника накрывает. Начинаю вместе их представлять той ночью, как он целовал ее, брал, он говорил, что прерываться боялся, что я передумаю и…трахался.

Как сумасшедший.

С ней.

Мне снова обидно и больно, и хочется пощечину ему влепить.

— Вита, иди, — повторил Данил. — К моей жене больше не приближайся.

— То есть как? — Вита обошла стол, словно опасается быть рядом с Данилом и, правда, верит, что он ее из дома выкинет. — Ты мне с моей близняшкой запрещаешь общаться? Данил, это перебор. Мы сестры, и в своих отношениях сами разберемся.

Она говорит, я почти ничего не слышу, в мозгах стучит молоточками та ее фраза: Данил приезжал к ней на днях, и она его прогнала.

Это ведь может быть правдой. И если муж был у Виты — меня даже Илья не остановит, мы разведемся сейчас, и я выше головы прыгну, я наизнанку вывернусь, я небо переверну, но сын останется со мной.

— Когда это было? — спросила резко.

— Даша, — муж поморщился. — Я ее выставлю — и мы с тобой поговорим.

— Да, и навешает он тебе лапши на уши, — кивнула сестра. — Родная, зачем мне врать? Он был у меня. Нетрезвый. Ночью ввалился. Помнишь, у родителей в холле диван стоит? Так твой муж меня на этот диван…

— Тебя что, Робб надоумил? — перебил ее Данил и оперся руками на спинку стула. — Вита, уймись. Я и ты — это твоя фантазия. Можешь Роббу ее рассказать. К моей жене не лезь — говорю второй и последний раз.

Они друг напротив друга стоят, их стол разделяет, я на них со стороны смотрю. Слышу лишь голос мужа — уверенный и спокойный, такой размеренный, убедительный. И мне хочется верить ему. Я унижена достаточно, они ведь уже меня лицом в грязь макнули. Если у Данила до сих пор что-то есть с Витой — я рехнусь. Мы же сестры. Близняшки. И это страшно — ощущать ее превосходство надо мной и умирать, как женщина. Я не смогла родить ребенка, а муж в ту ночь не нашел десять отличий. И если сейчас, из двух одинаковых тел он ее хочет — пора хоронить мою самооценку, поставить памятник и пустить некролог в газете: Даша никчемна, она копия, подделка, и зачем она нужна, когда есть оригинал.

Повело. Прижала пальцы к вискам и зажмурилась.

— Маленький, — шевеление воздуха, Данил метнулся ко мне. Подхватил на руки, понес куда-то. И зашептал. — Тихо. Все хорошо. Сейчас она уйдет.

Ненавижу себя за эту слабость, за то, что к мужу прижимаюсь и его слова меня успокаивают. Я ведь держалась все это время, такой стойкой была, мне есть за что бороться — мысленно напоминаю себе.

— Ты ездил к ней? — спросила, когда Данил уложил меня на постель.

— Илья в детской? — вопросом ответил он.

Сын в комнате, в доме Вита — это уравнение сложила и подорвалась с постели.

— Лежи, — Данил перехватил меня за талию и силой придавил обратно к подушкам. — Доверяй мне, — потребовал и вышел.

Услышала его шаги, как открылась дверь детской, радость Илюши, что папа пришел.

Как же голова раскалывается. Просто на части. Не могу лежать, но и подняться тоже, тело словно из ваты, я тряпичная кукла, а не человек.

Боже.

Дурной сон.

Неужели это Робб подослал сюда Виталину? О чем они с Данилом говорили? Вопросы в голове множатся, ответов у меня нет, и всю потряхивает. За каким чертом я позвонила бывшему мужу сестры, честна с ним была, хотела, чтобы без лжи все, открыто. Для чего? Чтобы он сейчас так наседал, перетягивал Илью к себе?

Леон — меня тошнит от этого имени, они оба знают, и Вита, и Робб, что моего сына зовут Илья, она видят, как я вздрагиваю, когда они это имя коверкают, зачем они это делают, так упорно стоят на своем? Зачем им Илюша?

Он мой сын. Всегда им будет. И я против всего мира пойти готова, но он мой.

Всхлипнула и вытерла мокрые ресницы.

Я просто хочу быть мамой и своего ребенка люблю больше жизни, а он любит меня. Любовь — светлое чувство, чистое, так где же я так ошиблась, что все вдруг рухнуло в тьму.

Внизу хлопнула дверь — Данил выпроводил Виту. Я перевернулась на постели. Он взлетел по ступенькам, в спальню ворвался взъерошенный, словно сестра его там облапала. Сразу посмотрел на меня.

— Как Илья? — приподнялась.

— Мультики смотрит, — муж приблизился, присел на постель. — Маленький, прости. За все прости, — он положил голову мне на колени. — Нахрена ты ее впустила? Она же специально тебя выводит.

— Ты ездил к ней?

— Да, — краткий ответ, от которого у меня сердце оборвалось. Данил резко поднялся и снова лег, уже на меня. Ладонями в подушки уперся по обе стороны от моей головы. И навис, лицом к лицу. — Не за тем, что ты подумала. Просто хотел узнать, что за игры у них с Роббом. Ты ведь мне ничего не рассказывала, молчала, — упрекнул он.

На губах его дыхание. От его тела жарко. Надо, чтобы он с меня встал. Он был у Виты — сестра не соврала.

— Даша, — выдохнул Данил и губами коснулся моей щеки. — Как ты не понимаешь. Я на нее смотрю — и тебя вижу, мне как с этим бороться? — его губы ведут по щеке, по линии скул, до виска, он шепчет, — мне просто дико тебя не хватает и меня клинит, у меня такое в башке творится — спятить можно. Я себя останавливаю, — его рука скользнула между нами, потянулась к моим джинсам. Пальцы пуговицу нащупали, и послышался щелчок, когда он ее расстегнул.

— Данил, — попыталась отстраниться.

— Что? — он целует шею, языком водит по коже, он трогает меня, пальцы забрались под резинку трусиков. — Даша, не отталкивай. Я не могу уже. Я хочу с тобой быть. Вот так, — он толкнулся мне между ног. Я сопротивляюсь и сжимаюсь, он словно не замечает. — Даша, впусти меня.

Вжикнула молния — он брюки расстегивает. Я будто в бреду лежу под ним и машинально сталкиваю его с себя.

— Нет, Данил, нет.

— Почему?

Пальцами он толкнулся в промежность.

Мокро.

Как же вкусно от него пахнет. Одеколон с его запахом смешан, я дышу и не могу надышаться.

Он любит меня? — этот вопрос не дает покоя. Ерзаю под ним, уворачиваюсь, но его пальцы уже во мне, ласкают и гладят, и с каждой секундой мне все сложнее держаться.

— Стой, — выдохнула и перехватила его руку.

Он поднял лицо. Глаза в глаза — и словно дурман какой-то, и без слов все ясно, но я предупредила.

— Этого ничего не значит, Данил.

— Значит, Даша, — не согласился муж и с жадностью накрыл губами мои.