Сердцеед

Глава 10 НОЧЕВКА В ПАРКЕ

Последние двадцать четыре часа я штудировала интернет, просматривая все новые фотографии, где он был отмечен. Также есть несколько старых фото, на которых девушки в бикини играют в мини-гольф у него дома. И фотографии, на которых он выходит из вертолета, при этом на девушках-пилотах надеты лишь крошечные шортики.

— Эти фотографии меня и правда беспокоят, ведь столько девчонок увивается за ним, без каких-либо усилий с его стороны, — говорю я Джине.

— Подруга, Сент — редкостный бабник. Должно быть, из-за внимания, которое он недополучил в детстве.

— Скорее, он просто здоровый мужчина, на которого вешаются женщины. Я видела видео в YouTube, посвященные ему, на них женщины раздеваются или моют свои машины, предлагая также прийти и помыть его авто. Вообще, вот, посмотри на это...

Мы смотрим видео, на котором женщина без лифчика обливает водой свою футболку и улыбается. «Сент, я готова в любое время вымыть тебе машину. И прочистить тебе трубы.»

Мы заливаемся хохотом.

— По-видимому, у него огромная коллекция машин. Есть фото, видишь? Там около тридцати машин. Весьма редких. У него множество игрушек. Это о чем-то говорит?

— О чем? — спрашивает Джина.

— Когда у тебя есть все, но и этого не достаточно?

— Нам-то откуда знать? Мы в этом месяце с трудом наскребли на аренду.

— Ну же, серьезно. Когда тебе всего мало, на уровне подсознания он должен чувствовать, что его жизнь, в каком-то смысле, пуста. Джина, я видела его за работой — это словно он... одержим ею. Словно она помогает ему не думать о чем-то другом.

— О чем?

— Забудь.

Джина смеется.

— Рейчел, ты так этим поглощена. Прям философ. Пошли ему счет, поможешь сэкономить на психиатре.

Я продолжаю изучать ссылки, пока не попадаю на видео, где он рядом с отцом, который отказался следовать последней воли матери Сента — назначить его на должность члена правления директоров.

«Единственное его достоинство — это его имя», — отвечает его отец репортеру, который спросил, почему Малкольму не позволили участвовать в семейном бизнесе. Малкольм даже не дернулся. Он иронично улыбается, ничего не говоря, держа себя в руках. После этого видео все поддержали Малкольма, а не его отца. И все же, отразилось ли это каким-то образом на его психике?

— Вот ведь ублюдок, — говорит Джина позже в тот день, когда я еще раз пересматриваю это видео, на этот раз, наблюдая только лишь за выражением лица Сента, на котором, однако, ничего не отражается, будто он ждал этого удара и был к нему готов.

— Не удивительно, что Сент и сам мудак — он был так воспитан.

— Он не мудак.

— Прошу прощения?

— Он не мудак, — говорю я, не подумав.

— Кто-то тут расчувствовался?!

— Никаких чувств. Простая констатация факта.

— Ладушки. Тебе не понравилось содержимое нашего холодильника, хотя была твоя очередь идти за покупками на неделю; ты одержима этим компьютером; у тебя круги под глазами; у тебя на лбу написано: «разоблачающая статья», а на твоей заднице уже крестик, призывающий Сента тебя трахнуть. Да ты втрескалась в него, не так ли?

— Нет.

— Что ж, отлично, потому что ты хотела этого всю свою жизнь. Посмотри на фотографии всех этих женщин, окружающих его. Черт, да их сиськи почти на его лице. И этот парень тебе нравится?

Я не отвожу взгляда от видео.

— Мне нравится этот, — бормочу я, когда она уходит, хмурясь на саму себя. Нет, Рейчел, он тебе не нравится. Тебе просто хочется быть справедливой, ты хочешь быть честной.

Я иду за своим спальником для ночевки в рамках нашей кампании «Конец насилию».

Мои друзья считают, что какая-то ночевка сама по себе многого не изменит, но каждый раз, когда я туда хожу, я чувствую себя лучше, так что хожу я часто. А когда моя жизнь настолько нестабильна, я хожу еще чаще, потому что чувствую себя более безопасно. Сосредоточиться на ком-то другом — единственный известный мне способ забыть о своей собственной боли, да и не так много в моей жизни боли. У меня отличная жизнь. Была.

Меня воспитывали иначе. Мне не говорили: «Ты безответственна, единственное твое достоинство — твое имя». Моя мама дарила мне столько любви, что вот она я — берусь за проекты, которые, возможно, не потяну, лишь потому, что достаточно ненормальна, чтобы верить, что справлюсь с ними.

Я настолько озабочена тем, чтобы справиться с происходящим, что мне нужно услышать ее голос.

— Привет, мамуль.

— О, привет, солнышко. Чем занимаешься? Ты идешь на ночевку?

— Да, просто хотела узнать, чем ты занята. Тебе что-нибудь нужно?

Я всегда могу точно сказать, когда мама в порядке, а когда она притворяется. Я успокаиваюсь от того, что сегодня, судя по голосу, она искренне счастлива.

— Рейчел, я в порядке. Когда я последний раз проверяла, то это я была твоей мамой, — она еще и подшучивает надо мной. — Как моя девочка?

— Хорошо, — я слышу звуки ее любимого CD Кэта Стивенса на заднем плане. — Я завтра напишу тебе с работы. Прими свой инсулин, ладно? — я жду, когда она согласится, а затем тихонько шепчу:

— Мам, я люблю тебя.

— Рейчел! Погоди. Что-то случилось?

Я замолкаю.

— Что ты имеешь ввиду?

Вот блин, мой голос, что — звучит взволнованно? Я всегда говорю ей, что люблю ее, так что это не могло стать причиной ее беспокойства.

— Ничего не случилось, у меня все замечательно. Я пишу новую статью, скоро расскажу тебе о ней.

Тишина.

— Ты уверена?

Черт, она что-то подозревает.

Бессмысленно просить её не беспокоиться обо мне, потому что в этом случае она ответит, чтобы я не беспокоилась о ней, а я слишком сильно ее люблю, чтобы этого не делать. Но я не хочу, чтобы она волновалась по пустякам.

— Да, — смеясь, заверяю я ее, — я люблю тебя. Скоро увидимся, — кладу трубку и выдыхаю.

Несмотря на то, что я вызвала подозрения своей мамы, я правда нуждалась в этом звонке. Мне нужно было напомнить самой себе, что ее я люблю больше всего на свете, и что мечтаю дать ей хороший дом, хорошую машину, хороший больничный уход, безопасность. Я не могу вернуть ей своего отца, но хочу дать ей то, что в моих силах. Я хочу дать ей то, чего бы хотел он. Для меня это означает, почтить его память (где бы он ни был), — обеспечивая нас тем, что он бы хотел нам дать. Моя мама — диабетик. Годами она держит болезнь под контролем, но я забочусь, чтобы ее здоровье и дальше было хорошим, даже если она отказывается признавать, что ее это тоже заботит.

Этой ночью парк не особо заполнен. Многие пропускают эти сборы, предпочитая патрулирование или другие мероприятия в рамках нашей кампании, но мне лично нравится приходить сюда со своими книжками, подборкой в плеере, с закусками.

Я узнаю некоторых из пришедших, продолжая идти, пока не нахожу отличное местечко под деревом.

Я расстилаю свой спальный мешок, здороваюсь с молодой парой неподалеку, чьих имен не знаю, но которых видела раньше, и смотрю вверх на ветви деревьев и листья, устремившиеся в небо. Редко, когда мне удается прикорнуть хотя бы на час во время ночевок здесь, но я все равно продолжаю приходить. Потому что дело не в удобстве, а в том, чтобы не переставать хотеть изменить все к лучшему.

Съев немного ягод и послушав музыку, я снимаю наушники, взбиваю свою подушку для ночевки и погружаюсь в сон. Мне снится, что я заблудилась в зеленом лесу, бегу в мужской рубашке, а когда Джина, Хелен и моя мама зовут меня, я не могу найти выхода из чащи.

Вздрогнув, я просыпаюсь, потная и тяжело дышащая, в замешательстве оглядываясь по сторонам. Я на ночевке в парке. Дрожа, достаю свой телефон и моргаю, когда вижу, что получила сообщение.

«Если я пока не могу отвезти тебя домой, позволь мне хотя бы заехать за тобой и отвезти куда-нибудь».

Я смотрю на сообщение с незнакомого номера, и мое сердце колотится, а все внутри скручиваются в узел. Я знаю, что это он, это должен быть он. Я думаю о нем, его рубашках, взглядах, его винограде. Я думаю о его яхте, его секретах, льдинках в глазах и о том, как он смотрит на меня, будто хочет, чтобы я растопила весь этот загадочный лед. Я думаю о том, как беспокойно себя чувствую и не могу сосредоточиться ни на чем другом... а затем думаю о статье, и заставляю себя сконцентрироваться на этой цели, этом желании. Выдыхая, я пишу в ответ:

«Я бы не отказалась от экскурсии по главному офису Interface».

«По рукам».

Кусая губы, я чувствую что-то, похожее на бабочек внутри. Эти бабочки должны быть связаны со статьей, но раньше я подобного не испытывала. Прежде, чем я могу остановиться, пишу:

«Ты вообще спишь?»

«Нет, если не хочу».

Я краснею. Боже, это он сейчас заигрывает? Он мог бы стать тем самым для одной единственной, это угнетает, что он позволяет всем получить по кусочку.

«А ты? Почему ты сейчас не спишь, Рейчел?»

«Твое сообщение меня разбудило», — пишу я.

«В таком случае, сладких снов, Рейчел».

Я закрываю глаза и думаю о его лице на том видео, его лице в клубе, после того, как он меня увидел, и выражение его лица всегда такое отстраненное и загадочное, будто он не позволяет другим увидеть и узнать, кто он на самом деле или чего он от них хочет.

«И тебе, если теперь ты захочешь поспать».

Ох, я такая тупица. Ааа. Убираю телефон в сторону и, словно встретила голодного аллигатора в своем зеленом лесу из кошмара, я больше ни на секунду не могу уснуть.