Сердцеед

Глава 29 СБОР ИНФОРМАЦИИ

Спустя некоторое время я захожу в свою спальню и стою, в носках и его рубашке, уставившись на свой ноутбук.

Вздохнув, я отношу его и коробку из-под обуви, наполненную своими записками, на маленький коврик перед кроватью. Я сажусь по-турецки и принимаюсь изучать свои заметки, одну за другой. Заметки о нем.

«Искренность и верность», написала я.

Черты, которые он так ценит в своих друзьях. Черты, которые он, возможно, никогда не найдет в женщинах, которые сходят по нему с ума. Искренность и верность...

Только об этом я и могу писать. Все остальное слишком личное, чтобы этим делиться.

Только искренность и верность.

Вещи, которые Сент ценит выше любви.

«То, что он не найдет во мне.» Фраза, написанная позади этой карточки, мой почерк, я говорила о себе.

Я ТАААААААК КРУПНО ОБЛАЖАЛАСЬ.

Он тогда стоял, говоря о правде и верности, пока я сидела, тронутая всем, о чем мы говорили, зная, что влюбляюсь в него, не в состоянии это остановить.

И все равно, я делала заметки. Изучала его, как лабораторную крысу. Словно он не человек. Словно им управляют не те же самые вещи, что и остальными — сердце, разум, тело, гормоны. Словно ему не нужны воздух и вода, а может и любовь. Словно он был роботом, которого нужно было разобрать и изучить, на потеху всему миру.

Ну правда? Какая разница, что он был с тысячей и одной женщинами? Какая разница, что по нему сходит с ума весь город, а теперь еще и я? Он человек. Он имеет право на то немногое личное пространство, что у него есть. Он чертовски закрыт, редко кого подпускает к себе, теперь я понимаю, что виной тому желание окружающих постоянно осуждать и изучать.

Слезы наполняют глаза и внезапно хватаю заметки и начинаю их рвать, одну за другой. Так я потом и лежу в этих обрывках, и плачу. Затем смотрю на весь этот беспорядок. Что я натворила? Боже.

Если я хочу спасти журнал, мне нужно что-то написать.

Я делаю вдох и выдох.

— Рейчел? — слышу, как зовет Джина.

Она заглядывает в комнату и оценивает весь этот бардак, порванную бумагу и меня. Так же разрушенную, как и эти заметки.

— Ох, Рейчел.

Я начинаю плакать.

— Я должна это написать.

— Рейчел, скажи ему правду. Скажи ему правду. Если он вообще знает тебя, то он поймет.

— Что? Что я обманщица?

— Скажи ему, что любишь его, — говорит она.

— Ему не нужна моя любовь. Он ценит... правду и верность, качества, которыми я не обладаю.

— Ты обладаешь ими в достатке. Ты верна и честна со всеми.

— Но не с ним.

— Тебе стоит поговорить с ним начистоту. Заставь его увидеть все твоими глазами. Возможно, у тебя получится добиться всего.

— Кто вообще добивается всего желаемого, Джина? Никто. Вот так-то.

— Все же, мы все верим, что это возможно. Разве не это причина всего, что мы делаем? Мы хотим получить все. Так что напиши эту статью. А если ты все еще хочешь его, то добейся его.

Я задумываюсь.

— Я правда хочу его, — шепчу я, вытирая лицо тыльной стороной ладони. — По миллиону маленьких причин я понимаю, что никто во всем мире не будет оказывает на меня столь же невероятный эффект, как он. Иногда я полностью теряюсь в его присутствии, не могу думать ни о чем, кроме него, — я вытираю глаза. — Он — единственный мужчина, о котором я мечтаю ночами, единственный, с кем я хочу просыпаться по утрам. Всех интересует его слава или его деньги, но я люблю его не за то, что ему принадлежит, а за то, что он завладел мной...

— Ох, Рейч. Не плачь. Может для вас двоих еще есть шанс.

— Разве такое возможно? Он больше не желает иметь со мной ничего общего.

— Ему, блин, больно, Рейчел! Даже я это вижу, ведь нет ни одной фотографии за последнее время, где бы он не прятал взгляд за очками. В этом взгляде, должно быть, настоящий ад творится! Мне самой не верится, что теперь я его жалею.

— Потому что в наших с ним отношениях я была Полом. Я была лжецом.

— Пол играл со мной. Ты же никогда не играла с ним. Твои чувства были настоящими.

Я стону, пряча лицо в ладонях. Вспоминаю, как Хелен с самого начала предупреждала меня. Говорила, что я слишком молода, чтобы играть со взрослыми. Я всего этого не предвидела. Она была права. Я совсем не была к этому готова.

Но я беру протянутый Джиной бумажный платочек, вытираю слезы, подключаю ноутбук, запускаю его и пишу, выплескивая все свое сердце в тексте.

В день, когда я включила ноутбук, Хелена предупредила меня, что почтовые сервера «Эджа» переполнены гневными письмами, направленными ко мне, так что она порекомендовала мне недельку поработать из дома.

В день, когда моя статья вышла, я не вылазила из постели. Не отвечала на звонки. Мама заходила, но в результате говорила только с Джиной, потому что я не хотела, чтобы она видела меня в таком состоянии. Я слишком расстроена, чтобы притворяться, она слишком хорошо меня знает. Прежде, чем уйти, она говорит мне «Пойду рисовать».

Говорит, что мне тоже стоит. Говорит, что я могу пойти и заняться чем-нибудь, что люблю.

Но тот, кого я люблю, ненавидит меня.

Twitter:

Ты читал статью своей девушки? @malcolmsaint

В его Instagram:

Нифига @malcolmsaint не даст этой сучке еще один шанс!!

А в феминистически настроенных группах:

Рейчел Ливингстон — наш герой! Месть всем плейбоям! Хотите играть нашими сердцами? Берегитесь, что ваши слабости тоже обнаружат. Месть сладка!

Позже на той неделе я набираюсь достаточно сил, чтобы выползти из постели и сходить на работу, и меня мгновенно зовут в офис Хелен.

Между нам напряжение. Хелен была не рада, прочитав статью. Она сказала: «Это не то, что я просила».

— Не то, — соглашаюсь я.

Но Хелен все равно приняла и опубликовала статью.

Сегодня я удивлена тому, что она, кажется, рада меня видеть, искренне рада.

— Вот так цирк там происходит, — говорит она мне, подзывая, махая рукой из-за заваленного бумагами стола.

— Я не выхожу в интернет. Можешь ли ты меня за это винить?

— Нет. Но позволь ввести тебя в курс дела, — она указывает на стул напротив своего рабочего места, но я остаюсь стоять. — Твой парень, — начинает она с нескрываемой радостью в голосе, — прикрыл статью Вики. Теперь ее нельзя репостить без серьезных юридических последствий, — она бросает на меня взгляд, полный уважения и восхищения, добавляя, — Если ты утратила нить беседы после фразы «твой парень», — она радостно смеется, — Малкольм Сент изъял любые печатные копии поста Виктории, а еще удалил пост из блога, — она медленно кивает.

У меня глаза лезут на лоб.

— Что? — речь наконец-то возвращается ко мне.

— Статья Виктории. Теперь права на нее принадлежат твоему бойфренду. Ее больше нельзя публиковать, нельзя без его согласия.

— Что? Но как?

Она пожимает плечами и откидывается на кресле, вызывая небольшой скрип колесиков.

— Похоже Сент не желает, чтобы она существовала.

Божемой, он заставил статью Виктории исчезнуть?

— Если он изъял статью Виктории, то почему не поступил так же с нашей? Почему не изъял мою? — Почему он не прочел мою?!

Мое сердце сжалось, словно кто-то схватил его в кулак. Дышать тоже становится невыносимо.

— Похоже, тебя он не ненавидит настолько сильно, — она буднично пожимает плечами, но останавливается, когда замечает (наконец-то замечает), что я разбита. Что мои волосы в беспорядке, мое лицо в беспорядке, я вся сплошной беспорядок. — Возможно, ты правда ему нравишься, Рейчел, — говорит она спокойно. — Я была впечатлена, знаешь? И не только я. Мир тоже под впечатлением. Его не видели... в сопровождении сама понимаешь кого, — она отрешенно постукивает карандашом по столу, не сводя с меня взгляда. — Но на днях он прыгал с парашютом. Можно подумать, что ему жить надоело или требуется выплеснуть адреналин из организма способами, отличными от обычного.

Я едва слышу ее. Мне нужно уйти. Из «Эджа», от нее, из этого офиса.

— Хелен, ничего, если сегодня я поработаю из дома?

Хоть и с неохотой, но она соглашается. Я иду за вещами к своему столу, ледяной холод проникает до костей.

Сент прыгает с парашютом.

Сент покупает статью Виктории.

Сент считает, что я предала его.

Выйдя на улицу в обед, я останавливаюсь возле книжного киоска, с его полок на меня смотрит один оставшийся экземпляр нашего «Эджа».

— Вы уже читали? — мужчина за прилавком смеется и присвистывает. — Эта журналисточка позволила парню забраться глубоко себе в трусики.

Я вскидываю голову, готовая наорать на продавца. Вместо этого я зависаю, рассматривая фото Сента, которая Хелен использовала для обложки — эти холодные зеленые глаза смотрят прямо на меня. Так что да, этот мужик прав. Я правда позволила Сенту забраться к себе в трусики. Не только в трусики, в душу и тело. В свою жизнь.

Никого не касается, как сильно я скучаю по нему.

Я хочу его поцеловать.

Хочу его сжать. Руками. И бедрами. Всем телом, пока не СЛОМАЮСЬ или пока он меня не сломает, и я совершенно не против, если только это означает, что он будет со мной.

— Вот и умница, — наконец шепчу я, от эмоций перехватывает горло. — Думаю, возьму его с собой домой.

Я покупаю журнал только лишь из-за фотографии Малкольма на обложке. Классический галстук, идеально стоящий воротник, густые ресницы, ледяной взгляд, который так и просит, чтобы его согрели, который сбивает меня с ног. Удивительно, как легко эти ледяные глаза могут растопить меня.

Я сажусь на скамейку, кладу журнал на колени и вожу кончиками пальце по его глазам, в тысячный раз задаваясь вопросом, прочтет ли он то, что я написала ему.