Серпомъ по недостаткамъ

Глава 16

Капитан Эжен Арно, стоя в рубке "Лю Гёлль", пытался разобраться: повезло ему или, наоборот, судьба повернулась к нему тылом.

"Лю Гелль", небольшой — всего лишь в две тысячи восемьсот регистровых тонн (и грузоподъемностью в две с четвертью тысячи тонн метрических) — грузо-пассажирский корабль, был построен всего лишь четыре года назад. Эжен заступил на вахту сразу же после спуска судна на воду, но поначалу — всего лишь третьим помощником капитана.

Судно предназначалось для Гвианских линий, и генеральным грузом для всех кораблей серии (за пять лет было построено двенадцать систершипов) назначался каучук, кофе и какао. Но оказалось, что Франции столько какао не нужно, и "Лю Гелль" с уже первым помощником Арно был переведен на линию Марсель — Ростов, благо в трюмах было очень удобно перевозить зерно.

Правда капитан Люка ушел с корабля после второго рейса в Россию, и Анри теперь его понимал: погрузка двух с лишним тысяч тонн пшеницы с шаланд, занимающая две, а то и три недели, изматывала до предела. А в июне "Лю Гелль", уже прибывший снова в Ростов, и вовсе оказался без фрахта: наглые русские хлеботорговцы отказались отпустить заказчику фрахта зерно в кредит и судно больше двух месяцев стояло на рейде, ожидая, пока в конторе на найдут новый фрахт.

Такой нашелся лишь в сентябре, и Эжен было обрадовался, когда получил телеграмму о том, что через четыре для он, наконец, покинет этот постылый рейд. Но когда прибывший из Одессы представитель компании изложил детали, капитану стало грустно: судно сдавалось в аренду до тридцатого апреля следующего года какому-то местному промышленнику, причем ни характер грузов, ни маршруты перевозок были заранее неизвестны.

Впрочем, первый маршрут капитану был известен, и маршрут этот Эжена Анри несколько удивил. А то, что на борт немаленького, в общем-то, судна погрузили лишь около трех сотен тонн груза, удивило его еще больше. Впрочем, благодаря этому на борт был загружен и почти тройной запас угля — а пассажиров оказалось столько, что часть пришлось размещать уже в трюме.

И все это было так необычно, что заставляло французского капитана еще и еще раз задумываться о том, во что же он ввязался.

С одной стороны, простой почти два месяца в этом забытом Богом и людьми порту в варварской стране везением никак не назовешь и то, что "Лю Гелль" следующие девять месяцев почти наверняка в такую передрягу не попадет, было приятно — все же жалование при простое составляло всего лишь треть от оплаты в море. Но с другой стороны, еще неизвестно, куда захотят отправить судно арендовавшие его варвары. Конечно же варвары — из всех пассажиров на борту лишь один, да и то очень плохо, говорит по-французски.

Хотя те же англичане по-французски вообще чаще всего не говорят, а арендатор судна — вполне себе приличный джентльмен, и его английский хотя и забавный, но вполне понятный. И, кажется, этот джентльмен прекрасно знает чего он хочет. А варвары на борту — это всего лишь нужная для каких-то неизвестных дел прислуга.

Так что, решил капитан Арно, будем считать что судьба все же повернулась лицом — и на лице этом сияет приветливая улыбка. Что же до капризов этого, видимо все же американского, джентльмена — то ведь он платит, причем — наличными. И не требует никаких расписок…

В Саратов я прибыл через два дня после неудачного путешествия с Березиным. Сергей Сергеевич, пообещав что сразу же по возвращении из Баку он уволится и переедет в Царицын, отплыл к родственникам, ну а я отправился в путь нормальным способом — на поезде. И по прибытии отправился сразу же к Лебедеву. У него я застал не только всех моих "казанских" химиков (Антоневич уже, как оказалось, закончил и вторую очередь сернокислого завода и ребята плавно переместились на строительство и наладку завода уже гидролизного), но и забавного старичка, которого Сергей Васильевич представил как приват-доцента Забелина. Старичок действительно был приват-доцентом Петербургского университета, и вдобавок — крупнейшим специалистом в стране по дрожжам: в университете он, кроме обучения студентов-медиков, занимался и разработкой как раз отечественного классификатора грибков — в том числе и дрожжевых.

Лебедеву его помощь понадобилась для того, чтобы все же наладить производство спирта, так как обычные хлебные дрожжи очень быстро погибали в той химической жиже, которую выдавали гидролизные ванны. Касьян Петрович Забелин довольно быстро подобрал нужную Лебедеву культуру, и завод заработал довольно стабильно, но старому ученому захотелось изучить поведение других культур в этих экстремальных условиях, и вот уже два месяца он занимался своими экспериментами. Лебедев не возражал — поскольку благодаря работе специалиста-биолога ему удалось наладить чисто химический, как он полагал, процесс, тем более что Забелин за свою исследовательскую работу денег не просил.

Решив, что это будет не совсем честно, я сразу решил проводимые работы оплатить — и, конечно, обратить их в свою пользу. Тем более в данном случае наши с Забелиным интересы совпадали.

— Касьян Петрович, а что нужно сделать, чтобы, допустим, установки вместо выработки спирта вырабатывали в результате именно дрожжи?

— Да ничего особенного и делать не нужно. Спирт дрожжи вырабатывают при недостатке кислорода, и если в ванны подавать большое количество воздуха, то дрожжи будут сами расти, а не вырабатывать алкоголь. Однако не вижу в этом большого смысла: в ваннах и так дрожжи растут, и их все рано приходится уничтожать — так что для заселения новых ванн культуры всегда будет в избытке.

— Но ведь можно и сами дрожжи использовать?

— Эти? Нет, они не годятся для хлебопечения, и для, скажем, пивоварения они не годны.

— Я имею в виду как белковый продукт…

— Я бы и хлебные дрожжи не назвал вкусными, а уж от этих… тем более, что для лучшей их работы в ванны добавляется в известных количествах птичий помет. При перегонке на спирт, тем более на спирт строго для технических нужд, это значения не имеет. Но использовать такое для еды — это уж слишком! Вдобавок в культуре имеется несколько разнообразных видов, и некоторые потенциально патогенные. А лечить грибковые заболевания крайне трудно — и, хотя патогенность нынешней культуры довольно сомнительна, рисковать я бы не советовал.

— Не для еды, а для корма. Скотине. Высокобелковый дрожжевой корм — да еще смешанный с каким-нибудь сеном, мне кажется, будет очень неплох.

— Ну если так вы ставите вопрос, то, пожалуй, это имеет смысл. Одно лишь скажу: для использования дрожжей как корма грибок следует все же убить. Например, нагревом до температуры градусов в шестьдесят пять — семьдесят по Реомюру.

— А вы бы не смогли еще некоторое время потратить тут, на заводе, чтобы наладить такое производство? Вам, конечно же, будет выплачиваться вознаграждение, как и всем инженерам, в двести пятьдесят рублей ежемесячно. Ну и все прочие блага — думаю, Сергей Васильевич вам их успел обрисовать.

— Успел что сделать? А, ну да, он мне много рассказывал про вашу систему найма. Мне нравится, тем более что на текущий год у меня и занятий-то иных нет: в университете сейчас мою должность из конкурса убрали, а исследования будут передавать в Москву, в Петровскую академию, то есть это сейчас сельскохозяйственный институт. Высокие чины сочли дрожжи не грибками, а продуктами… Хотя и у вас, получается, вроде то же самое — но у вас, я вижу, сие получается с полным пониманием и общей картины, если первым делом именно о возможном вреде поинтересовались.

Я, честно говоря, ни о каком "возможном вреде" и не помышлял, но Забелин согласился заняться производством кормовых дрожжей — и если нужно, на Библии ему поклянусь что только этот вред этот меня и волновал. Тем более что Касьян Петрович тут же предложил (ну а я тут же согласился) пригласить и знакомого ему специалиста уже именно по кормам, неплохого зоолога из бывшей Петровской академии. Я попросил Лебедева (который тут оставался за старшего в связи с предстоящим отъездом Антоневича) оформить все финансовые и бытовые аспекты деятельности биологов, после чего со спокойной совестью вернулся в Царицын. Где дел у меня ожидалось просто невпроворот: предстоял сбор очередного урожая.

К уборочной было все подготовлено: кроме ста шестидесяти "старых" тракторов было поставлено в строй и полторы сотни "Бычков" (ну, получат их французы парой недель позже — не помрут). В Ростове были закуплены три сотни жаток, по пять сотен веялок и молотилок. Очень кстати тут оказалась новая "стальная" печка: благодаря ей было изготовлено больше тысячи одноцилиндровых семисильных мотора, от которых все эти веялки-молотилки и крутились, ведь изначально они предназначались для работы от локомобилей. Ну и полевые тока были поставлены буквально через каждые триста метров вдоль "верхней" границы заволжского поля.

Впрочем, и "старые", правобережные поля техникой были не обижены, так что собственно жатва на пшеничных полях была закончена буквально за три дня. Но "скосить" хлеб — это вовсе не значит "убрать": нужно было скошенные колосья хотя бы перетащить с полей на тока. А это было то еще занятие! Весь каждая жатка у меня накосила хлеба примерно на сорока гектарах, и на каждом из этих гектаров теперь лежало тонн по пять скошенных колосьев, а может и больше. Два мужика с телегой при работе от зари до зари теоретически могли собрать и перевезти на ток скошенное от силы с гектара — а этих гектаров у меня только в Заволжье было двенадцать тысяч. Мужиков же было всего около пятисот.

Зато и на заводе у меня было мужиков немало — благодаря все тому же кризису только из Нижнего (точнее, из Сормова и Канавино) ко мне переехало человек двести, а ещё народ подтянулся и их Казани, и из Харькова, и даже из Москвы. Так что к началу уборочной мне было чем занять почти три сотни новых, но довольно умелых, рабочих. И они немедленно "занялись", а французы с соседнего завода видимо лапки потирали от удовольствия: ежесуточно с соседнего завода на мой перевозилось тонн по пятьдесят разного железа.

Фактически на базе газонокосилки (то есть мини-трактора с "рамой" из стального листа) были на скорую руку изготовлены подборщики, аккуратно (ну… относительно аккуратно) перекладывающие скошенные валки в прицепленный кузов. Ну а чтобы не допускать простоя ценного оборудования, кузовов делалось по три штуки на подборщик, а уж их по полю таскали "газонокосилки" без косилки, с маленькими двухсильными моторами — и их у меня делалось по десять штук на дню. Главным преимуществом этой "малой механизации" было то, что работали на подборщиках в основном мальчишки от двенадцати лет (хотя были и десятилетние), а на "тягачах" основной рабочей силой были вообще девчонки — и народу на уборке у меня хватало (хотя на технику я все же девчонок младше четырнадцати не сажал): при действующей натуральной оплате в пуд зерна за день работы крестьяне сами мне детишек на работу приводили.

Так что мужикам приходилось на телегах вывозить лишь то, что оставалось на полях после подборщиков (остатки сгребались в небольшие валки конными граблями), и практически все зерно вывезти на тока удалось уже через две недели.

Забавно: если весной те же батраки с Рязановки в большинстве отказывались перейти на работу ко мне, то сейчас уже почти все ее население трудилось на моих полях. Да и с Собачьей Балки народ косяком повалил, так что пришлось даже специально договариваться о карантинном фильтре с врачами из Бобруйского батальона: больных я старался на работу не брать чтобы заразу не распространять. После того, как в середине июля весь командный состав батальона поселился в весьма благоустроенных квартирах, с этим составом было достигнуто полнейшее взаимопонимание и "взаимовыгодное взаимодействие". В том числе и с работниками медицинского фронта: за небольшое вознаграждение они проводили осмотр "кандидатов в колхозники" и даже занимались лечением больных в заводской больнице.

"Взаимодействие" было достигнуто и с рядовым составом, их усилиями на левобережье была быстренько проброшена узкоколейка в двадцать пять верст для вывоза зерна с токов на берег Волги. Хиленькая дорога, с самыми легкими восьмифунтовыми рельсами. На эту дорогу мне пришлось дополнительно затратить даже чуть больше ста тысяч полновесных рубликов, но оно того стоило: зерна пришлось вывезти почти семнадцать тысяч тонн.

А еще — даже больше ста тысяч тонн соломы. Сильно больше — после покоса хлебов косилки были пущены уже и вовсе в "голую степь", где были скошены уже чуть более двадцати тысяч гектаров ковыля "на солому". Сено даже из молодого, совсем еще зеленого ковыля, крестьяне именовали исключительно матерным словом — и это, как я увидел, было единственным случаем всеобщего употребления данного слова: в таком контексте слово употреблялось даже в присутствии женщин и детей (женщинами и детьми — тоже), и крестьяне при его произношении не крестились, отгоняя грех. Ну а уж солома из ковыля — для нее в русском языке и слова-то не нашлось. До меня: я слово нашел. Причем вполне даже цензурное: сырьё.

Шестнадцатого августа из Саратова в Царицын приехал Борис Коростылев — один их "новых химиков" Камиллиного "казанского" набора. Приехал не просто так, а строить завод кормовых дрожжей по технологии Лебедева-Забелина. От Лебедева тут была гидролизная часть, благодаря которой (двухступенчатый процесс, где на первом соляная кислота давала тридцатипроцентный раствор сахара, а на втором уже серная "выжимала" остатки целлюлозы) из тонны растительного сырья (а хоть бы и соломы) получалось чуть больше центнера сахаров. А Забелин придумал как из этого сахара добывать уже полтораста килограмм совершенно сухих дрожжей.

Завод, правда, ставился в расчете на переработку всего лишь пятидесяти тонн соломы в сутки, но ведь можно и не один такой завод поставить. Хотя и не сразу: только стоимость рекуператоров соляной кислоты была больше пятидесяти тысяч рублей, а всего нужно было потратить на завод тысяч двести. В принципе недорого, но денег все же не хватало.

Денег всегда не хватало, несмотря даже на то, что только из солнечной Франции в день "капало" почти по сорок пять тысяч рубликов. Тридцать семь тысяч — с тракторов, остальное "добавляли" мотоциклы. Но и траты росли: ведь для хранения урожая нужно было построить какой-никакой элеватор, да и про овощехранилища не забыть надо было: собранные в прошлом году пять килограммов капустных семян в этом "вылились" в почти четыреста тонн капусты. Из одного грамма-то полсотни кочанов вырастает, а амагер — капуста тяжелая. Я уже не говорю про пятьсот тонн морковки, редиску, картошку и прочие ценные овощи. Причем строить пришлось именно овощхранилища, чтобы сохранить урожай не для еды, а как ценный семенной материал.

Жалко только, что "ценный семенной материал" так медленно увеличивается в объеме: если современная пшеница-"белоярка" дала на поливных полях урожай по четырнадцать центнеров с гектара (что было рекордом для Царицынского уезда, но хоть и большим, но не удивительным достижением для других мест), то "мой" сорт (который я, для определенности, поименовал "Царицынским") выдал в тех же условиях тридцать шесть. Это не просто рекорд, это уже буквально чудо — но "чудо" сие случилось лишь на полудесятине: всего-то семян было лишь два пуда. И если не произойдет никакого нового чуда, то в следующем году можно будет засеять почти что двадцать десятин. Нескоро такими темпами крестьяне с голоду пухнуть перестанут.

Впрочем, потерпят… наверное. Урожай по губернии был хотя и не очень высокий, но, вероятно, рассказы о "голоде начала века" были все же преувеличены: народ собрал центнера по четыре с половиной с гектара. Не густо — но до голода куда как не дотягивает. Что же до скотины — ковыльное сено хоть и хреновый, но все же тоже корм. Раньше слегка недоедая жили — и сейчас, поди, проживут.

С подачи Забелина ко мне приехали трое агрономов из Московского сельхозинститута. Задачу я им поставил простую: прикинуть чего в земле не хватает для рекордных урожаев. Или просто для нормальных: на левобережье у меня почему-то урожай чем дальше от Волги, тем был больше: ближе к реке центнеров двенадцать, а там, где земля по определению была суше — по шестнадцать. Может, сильно воды переливали? На будущий год начала распахиваться степь ещё на шесть верст дальше от реки, так что я и урожай ждал повыше, но в любом случае уточнить стоит.

Василий Портнов — он как раз был "почвенник-докучаевец", как он представился — вскрыл мою ошибку буквально на следующий день после приезда:

— Александр Владимирыч, ну какой идиот вам так каналы спроектировал? Земли-то засоленные, вы соль поливами вымывали, да канал ей стечь-то и не давал. Ещё годик — и получите вы сплошной солончак! Канал надо поверху пускать, а тот что есть — как дренажный использовать, рассол в реку сливать. Денег, конечно, немало потрачено, но коль не хотите вы земли вконец угробить — так потратьте еще толику малую, но по уму сделайте. Получится и на нижний канал все же не зряшние траты проведены, и землю не более чем за год и восстановите.

— Василий Павлович, у меня к следующему году нужно мелиорировать ещё пятнадцать, а то и двадцать тысяч десятин. Давайте-ка вы этим и займетесь. С окладом в двести пятьдесят рублей и бюджетом, скажем, в сто тысяч на местный институт почвоведения…

Зашедший в этот момент в мой кабинет Саша Антоневич хмыкнул и добавил:

— Соглашайтесь, Василий Павлович, соглашайтесь. Это только посланец дьявола может пообещать и не исполнить обещанного. А сам Александр Владимирович вдвое, втрое больше обещанного дает…

— Саша, очень рад тебя видеть! Что нового на строительстве? Или ты с каким важным вопросом ко мне?

— Со строительством — все. Два миллиона пудов кислоты ты получишь, сейчас обе линии в работу пущены. И управляющего на завод, как ты просил, подыскал. Он сейчас сильно занят, но через месяц приедет, представится. Зовут Виталий, отчества не носит, а фамилия его — Филипп, с двумя "п" на конце. Учился в Сорбонне и Филадельфии. Но несмотря на это — русский, православный и даже не дурак. В том числе и выпить, но дело знает и излишнего не позволяет. А я к тебе все же с вопросом, тут ты прав. Ты свои дела закончишь когда, пошли кого-нибудь домой, я к жене и детям пойду.

— Да мы уже вроде как и закончили — сообщил Портнов. А насчет почвенного института — это у вас шутка была?

— Я же говорю — соглашайтесь не глядя, этот непосланец никогда о делах не шутит.

— Верно, — добавил я. — И если вам эта идея нравится, я бы попросил вас набросать примерные штаты такого института, потребности в лабораториях, что там еще потребуется? Вы же специалист. Я, впрочем, вас не тороплю особо, если, скажем, завтра к обеду набросок подготовите — будет вполне приемлемо.

Антоневич неприлично заржал, усаживаясь в кресло:

— Не обращайте внимания, Василий Павлович, это мастер шутить изволит. Шутки у него такие — но, с другой стороны, сейчас как никогда ваше будущее буквально в ваших руках. А раз вы закончили, перейдем к моему вопросу. Он буквально на пару минут, так что если вы, Василий Павлович, соизволите немного задержаться, то я вас приглашаю к себе на обед, а заодно и расскажу побольше о том, куда вы попали. Значит так, дорогой личный друг — продолжил он, обращаясь уже ко мне. Серной кислоты ты сейчас будешь получать два миллиона пудов в год — и это хорошо. Но на заводе в результате получается в качестве отходов четыре с лишним миллиона пудов угадай чего?

— Не томи, я же не химик.

— Не прибедняйся, нехимик, а подумай, куда нам девать четыре миллиона пудов чистой окиси железа. Впрочем, можешь не утруждаться произношением надуманного, я уже прочел твою мысль и готов выстроить и металлический завод. С детства, понимаешь, люблю строить железоделательные заводы, в особенности если кто-то даст мне на это дело шестьсот восемьдесят тысяч твоих рублей. Но это — только на завод, поэтому для рабочего городка ты мне еще отдай Чернова на пару месяцев. Чернова на пару месяцев — раз, Чернова на пару месяцев — два…

— Договорились, продано. Только не Чернова, у него сейчас неплохой помощник образовался, некто Кочетков Иван Федорович. Бери его — не пожалеешь, тем более что он един в трех лицах.

— То есть?

— Он сам, его брат, а ещё — еще один брат, но младший — пока студент, работает еще вполсилы.

— Ладно, беру. Марии Иннокентьевне сам скажешь или мне придется у нее миллионы униженно выпрашивать?

Кроме Портнова в кабинете у меня сидели и двое других агрономов, Вадим Кудрявцев и Станистав Викентьевич Леонтьев. Последний — сорокавосьмилетний вдовец — был, что называется, "чистым ботаником" и неплохим — по словам Забелина — специалистом по злакам, а двадцатитрехлетний Вадим — согласно той же рекомендации — "юным фанатиком картофеля".

Скажу честно: то, что они услышали и увидели за получасовое ожидание — а в особенности мой стиль принятия решений — потрясло их в сильнейшей степени, поэтому на предложение учинить у меня в городке еще и институт растениеводства с занятием там соответствующих должностей оба ответили согласием, не приходя, как говориться, в сознание. Ничего, со временем придут — главное, что у меня теперь появились настоящие агрономы. А то моего дачного опыта было явно недостаточно для прокорма населения РКМП.

Да и недосуг этим лично заниматься — мне же строить надо, и строить много!

Строительство дворцов, особняков и просто домов в Царицыне было практически завершено, лишь в полудюжине зданий завершалась внутренняя отделка. А вот в рабочем городке и на примыкающей (с моей подачи) воинской части это строительство было в самом разгаре. У военных строились четыре казармы, отдельная столовая (офицеры были совсем не дураками и быстро осознали пользу централизованного питания). Что же до моего городка, то тут требовалось поселить почти что тысячу семей рабочих, для чего начал строиться целый квартал из дюжины восьмидесятиквартирных домов, строилось новое помещение школы и заводской больницы — и это не считая строительства сразу шести новых цехов. Ну а кроме рабочих и солдат у меня были еще и крестьяне — я решил воспользоваться удобным случаем и переманить в свои "колхозы" всех тех, кто активно участвовал в моих сельскохозяйственных начинаниях.

Очень удачно я тут вспомнил про прочитанную в какой-то книжке, валявшейся у бабушки на даче, про массовое сельское строительство в пятидесятых годах прошлого (или, смотря с какой точки считать) будущего двадцатого века. Одноэтажные сельские домишки со скоростью свиста возводились из материала, именуемого "камышебетоном". Рубленый камыш заливался цементным раствором — и получался не очень прочный, но теплый и дешевый стройматериал для стен. Я попробовал (Василий Иванович Якимов сделал мне несколько деревянных форм для стеновых блоков) — и выяснил, что стандартный "сельский коттедж" шесть на шесть метров четверо мужиков поднимают за день. А еще за два дня — ставят крышу, двери и окна. Конечно, для превращения этого строения в полноценное жилье еще много чего сделать надо — но вот организованная мною бригада из сорока человек под названием "Сельстрой" в день сдавала "под ключ" три дома.

Руководить сельским строительством я подрядил одного из царицынских "техников"-архитекторов, Дмитрия Петровича Мешкова. Все эти "техники" благодаря моему "Домострою" остались практически без заказов — но ничего не попишешь, ребята просто "не вписались в рынок". Так что Мешков, получив предложение, особо артачиться не стал. Мужику под сорок, семью кормить надо — а тут гарантированная и высокооплачиваемая работа. Так что, поручив ему задачу по созданию уже "треста "Сельхозстрой", я занялся более интересными работами.

Например, железной своей дорогой, точнее — подвижным ее составом. А ещё точнее — позволил им заняться Илье Архангельскому.

Идея купить для строящейся железной дороги готовые паровозы и вагоны мне даже не пришла в голову: узнав, что узкоколейный паровозик Путиловского завода стоит почти двадцать тысяч и вдобавок весит двенадцать тонн, я решил обойтись своими силами. Причем сил у меня было больше, чем у путиловцев: их паровозик был стосильный, а у меня завелся уже мотор в сто двадцать сил. И не один — на сгоревшем катере их два было. Откровенно говоря, поначалу я решил что это мотор взорвался, но, изучив обгоревшие остатки, выяснил, что на самом деле под напором воды оторвалось крыло и эта острая железяка попросту пропорола борт и перерубила бензопровод. Сам же мотор был не виноват.

Да и с чего ему быть виноватым? По сути это был сдвоенный шестицилиндровик, причем даже мощность снималась с коленвала посередине между двумя "блоками". Так что мотор "чудом технической мысли" не был — он был обычным двенадцатицилиндровым мотором. Ставить такой на трактор (или еще куда) смысла не было: длиной мотор получился чуть ли не в полтора метра, для "Сухогруза" мощность такая была не нужна — скорость с ним увеличивалась всего на пять-семь процентов по сравнению с простым четырехцилиндровым, а на тракторах даже шестицилиндровик легко ломал шестерни коробки передач. Но вот если такой двигатель поставить на небольшой локомотив — лишние его силы оказывались очень не лишними. Ну Илья и спроектировал узкоколейный "тягач" на его базе. То есть спроектировал под двигатель двенадцатиступенчатую коробку передач — и теперь по выходным строил сразу три локомотива на моем заводе. Елена Андреевна поначалу пришла ко мне ругаться, но, когда я показал ей готовящийся для Ильи Ильича "сюрприз", она свои возражения сняла: Илье я делал прогулочный катер — вещь несомненно весьма престижную. Сюрприз, который я начал готовить для нее, так сюрпризом и остался — нечего даже добрым феям все знать заранее.

Не остался без сюрпризов и я, причем первый оказался не очень-то приятным.

Глеб Зюзин — самый богатый ерзовский купец — на меня очень обиделся и даже стал подыскивать каких-нибудь "злодеев" с целью моего физического устранения — о чем мне сообщил (всего за рубль) местный "головорез" Степан Кружилин. Я его понимал — ведь для того, чтобы засеять освободившиеся поля, я скупил на корню весь урожай ржи в Ерзовке, Собачьей Балке, в Рынке (это деревня такая, называлась она "Рынок") и всех трех через реку лежащих селах Погромских. Пришлось зайти к нему в гости и объяснить, что даже при неудавшейся попытке хотя бы набить мне морду сам Глеб Трофимович, дом его вместе с домочадцами, и все прочее движимое и недвижимое имущество будут преданы всеочистительному огню. Причем я особо озабочусь о том, чтобы глава семьи этому огню был предан живьем. Купчина объяснению поверил, в особенности учитывая то, что заходя в гости я попросту пристрелил из револьвера выскочившего из конуры цепного пса.

Откровенно говоря, я очень испугался — и только поэтому повел себя таким образом. Но больше всего меня удивило то, что этот поступок довольно сильно поднял мой авторитет среди крестьянства. Хотя, возможно, росту авторитета способствовала последняя моя фраза, брошенная Зюзину уже при выходе из ворот его усадьбы: "Это же произойдет и при нанесении любого вреда и моим людям или их имуществу".

Пожалев на будущее, что я не помнил отдающих архаикой удачных фраз из того же "Крестного отца". Ведь добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем одним только пистолетом…

Камыша мне требовалось все больше, поэтому двадцать шестого августа на расчистку Ахтубинских ериков отправился "камышеуборочный комбайн", построенный на базе "Драккара". Два насоса подмывали корни камыша, после чего камыш просто собирался сетчатым транспортером и переваливался либо на порожний "Драккар" — если было очень мелко, или сразу же на сопровождающий "Сухогруз". Варварский метод, согласен — но во-первых камыша было ну очень много, во вторых корни мне были тоже нужны для обеспечения общепита, а в третьих не так уж много камыша я выгребал: "комбайн" за сутки чистил от силы с полгектара. Ну а сто тонн сухого камыша (и тонны две корней) мне покрывали и текущие нужды, и обеспечивали запас сырья на зиму. Это, собственно, был уже второй сюрприз — я никак не ожидал, что "урожайность" камышовых корней так велика. Хотя разобравшись, убедился, что все же мала: столько корней вырастало за несколько лет.

Третий сюрприз мне подарила Мышка: в воскресенье двадцать восьмого она приволокла мне в подарок огромную корзину винограда, еще большую корзину с грушами и яблоками, "торт такой огромадный" и даже ананас. А "на сладкое" — шесть бутылок шампанского. То есть не сама принесла (она бы просто не подняла столько), все это тащили трое здоровых мужиков — и притащили как раз к завтраку, который, по вернувшейся традиции, проходил в обществе Камиллы. А по традиции новой — еще и в обществе Машки: с утра она теперь четыре часа "обучалась наукам разнообразным" — причем в качестве учителей были мобилизованы все мои инженеры и их супруги (при наличии таковых), так что завтракать теперь она тоже приходила ко мне (точнее, к Дарье, за ее замечательными пирожками).

Когда в дверях появилась и Мышка, да еще с такими подарочками, все мы слегка удивились (то есть буквально рот открыли от изумления), и лишь после того, как она уселась за стол, я смог спросить:

— По какому случаю банкет? Уж не выходишь ли ты замуж и это пищевое изобилие — твой прощальный дар осиротевающим нам?

Мышка хихикнула:

— Нет, это не мой дар вам, а твой дар нам! — И, оторвав большую гроздь винограда, продолжила:

— Было бы просто неприлично простому русскому инженеру-миллионщику не угостить шампанским присутствующих здесь дам!

— Согласен, но все же повод-то для угощения какой?

Мышка повернулась к Камилле и с демонстративной досадой "поделилась сокровенным":

— Поверь мне, милочка, мужчины — они все такие несообразительные. Пока их носом не ткнешь — они так ничего и не поймут, придется все разжевывать, как дитятку неразумному…

Но удержаться долго она все же не смогла, и, встав в вычурную позу, громогласно объявила:

— Вчера в пять часов пополудни Александр Владимирович стал миллионщиком! — а затем, перестав изображать из себя античного оратора, нормальным голосом пояснила: — У вас, после поступления денег их Саратовского магазина мотоциклов, на счету в банке стало больше миллиона рублей!

Первой отреагировала Машка:

— Ну теперь, дядя Саша, ты мне выстроишь новый стеклянный завод?

Не удержалась и Камилла:

— Мне сейчас попросить новую электрическую станцию или сперва мы все же позавтракаем?

Сюрприз был очень приятный, хотя я и знал, что большая часть этих денег "испарится" уже в сентябре. С другой стороны…

— Мышка, вот ты про наши деньги все знаешь. Поэтому задам тебе простой вопрос: а сколько денег мы вообще тратим ежемесячно? И сколько получаем? Я почему-то думал, что тратится почти все получаемое…

— Тут, Александр Владимирович, сразу ответить трудно. А если очень примерно взять, то за лето всего было потрачено три миллиона, а получено четыре. Сейчас только по действующим контрактам в месяц должно поступать по миллиону семьсот тысяч, а трат вы пока наметили чуть меньше или больше миллиона — это по конец года. Но ведь с конца октября перевозки по реке встанут, а это — почти триста пятьдесят тысяч доходов за месяц. Расходы же, напротив, вырастут — так что на конец года вряд ли сумма в банке вырастет сильно. Тысяч на двести, может триста… А давайте о делах завтра поговорим, воскресенье нынче все же! Отдыхать нужно, а не дела делать!

— Кому отдыхать — а мне опять учиться — пробухтела, хотя и очень тихонько, Машка: по воскресеньям супруга Чаева, Дора Васильевна с ней занималась литературой.

— Да, кстати, тебе наверное уже пора идти на урок. Но ты не переживай, мы тебя дождемся и вместе все отпразднуем, брат-то с сестрами поди все равно в воскресной школе до обеда?

Мы еще немного посидели, поболтали о совершенно "нерабочих" мелочах. Затем, договорившись, что "всерьез" событие отметим торжественным обедом в шесть вечера, разошлись.

Машка снова появилась у меня через полтора часа и, усевшись на кухне, стала читать "заданную" Дорой Васильевной книгу. Я когда-нибудь Дарью точно выгоню: стоящая на столе "неиссякаемая" корзина с пирогами очень вредно влияет на фигуру. Собственно, именно поэтому Машка на кухне и сидела, "заедая" книжку творениями вредной (для фигуры) Димкиной тетки. Не удержавшись, я налил себе кружку чаю и уселся рядом с девочкой.

Машка вдруг засмеялась, да так, что на самом деле свалилась со стула на пол.

— Ну что, слово смешное попалось? — поинтересовался я. Помню, в прошлый раз похожий приступ веселья у девочки вызвало слово "батрахомиомахия". Но она пояснила:

— Нет, просто такой дядька важный — она показала на портрет автора — а пишет ерунду, вот послушай: "Осенью, то есть в апреле и мае, нередки проливные дожди". Осень-то — она в октябре, а в апреле — весна. Или это дядька так специально для смеха написал?

"Дядька" на портрете был мне знаком, да и книжка называлась "Дети капитана Гранта". Я даже примерно помнил, в чем там суть, поэтому и ответил даже не задумываясь:

— Так они путешествовали в южном полушарии, на другой стороне земного шара. Помнишь, я тебе глобус показывал? Так вот, там где они путешествовали, времена года точно наоборот: когда у нас лето — там зима, а когда у нас зима, то у них лето. Где они сейчас едут, в книжке?

— В аргентинских пампасах, а это где?

Глобус я себе купил — в целях "просвещения молодого поколения", даже два. Один я уже отдал в ерзовскую школу, а второй — заказал для новой, строящейся. И он пока стоял у меня в комнате. Я не поленился, сходил, принес его в кухню…

— Они там сейчас едут по тридцать седьмой параллели, это вот тут? она ткнула пальцем чуть ниже экватора.

— Нет, ты же сама сказала — аргентинские пампасы — и я показал, где это.

— Чудно, вот у нас сейчас осень наступает, а у них только весна начинается?

— Да, сейчас там начинается весна… А ты, Машка, просто чудо. Значит так, тебе назначается премия в размере месячного оклада, а я сейчас быстренько скатаюсь по делам. Не забудь брата и сестер на праздник вечером привезти! — крикнул я уже из прихожей.

В понедельник утром газета "Ростовский вестник" поместила странное объявление: "На постоянную работу срочно требуется человек, свободно говорящий по-испански (знание иных европейских языков приветствуется). Желательно несемейный (работа предполагает длительные отъезды) и крепкий здоровьем. Желающих занять вакансию просим обращаться письмом по адресу…"

В этот же понедельник агент французской пароходной компании выехал утренним шестичасовым поездом в Царицын, ну а в среду он же уехал уже в Ростов. Туда, где стоял зафрахтованный мною пароход. Мышка, оплачивая пятидесятитысячный счет, что-то пробурчала насчет "порчи красивой цифры, не мог до пятницы обождать", но после небольшого — и чисто рабочего — разговора со мной ее недовольная мина сменилась загадочной улыбкой.

Ну а в четверг у меня состоялись обстоятельные переговоры с есаулом Головиным — старостой, или как его правильно называть, соседней с Ерзовкой станицы Пичугинской.

— А если, не приведи Господь, война будет? — попытался не согласиться со мной Иван Михайлович.

— Во-первых, войны не будет. Во-вторых, если будет, то всех взрослых казаков я в течение месяца привезу обратно. В третьих, скотину-то чем кормить будете? — в качестве одной из форм оплаты я предложил корма по сто двадцать пудов на каждую рогатую скотину в станице.

— Насчет корма — оно, конечно, верно — но, с другой стороны, кто кормить-то будет?

— Ну вы сами же и распорядитесь.

— Э, нет. Я-то сам уеду, нельзя же без меня казаков отправлять, неправильно так будет. Ну да ладно, кого оставить — найду. А прочая оплата — как? по полста рубликов в месяц — это без прокорму? а почем еда там, та же греча?

— Еще раз повторяю: прокорм за мой счет. Пятьдесят рублей в месяц на человека, если кто сынов, к примеру, захочет взять, то сына — кормлю, а денег ему не плачу.

— Та это на круг выходит по тыщще рублей в месяц? — на всякий случай уточнил есаул — или начальству больше положено?

— Если, Иван Михайлович, вы лично команду возглавите, то, понятно, сто рублей в месяц вам пойдут сверх общей оплаты. Только мне людей отправлять не позднее чем через неделю нужно будет.

— Вы уж об этом, Александр Владимирович, не беспокойтесь, вся команда будет в сборе, при конях и оружии.

— Коней как раз не надо, на месте купим если нужно будет. Ну что, по рукам?

Последующие восемь дней я работал часов по восемнадцать в сутки. Ну да ничего, время отоспаться будет. А в пятницу в помещении "инженерного клуба" на первом этаже первого "инженерного дома" (сейчас таких стояли уже три) я собрал весь инженерный и научный персонал своей "корпорации" — за исключением разве что химиков из Саратова. Среди собравшихся очень гордо восседали и два совсем не инженера: Вася Никодимов как "председатель профкома" и Машка — как технический руководитель стеклозавода. А ещё присутствовали специально приглашенные Илья и Елена Андреевна Архангельские.

Для собравшихся был приготовлен замечательный обед, но народ с некоторым недоумением и волнением пока его игнорировал, лишь Машка (да и то потихоньку) мела Дарьины пирожки.

— Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие, — начал я, — вы мне все надоели и я от вас уезжаю. Точнее, вы мне, конечно же, не надоели, но я все же уезжаю, и надолго: месяца на два, а то и три. В связи с этим некоторое время заниматься руководством предприятиями я не смогу, и эту часть я перекладываю на вас. А чтобы никто из вас не надорвался, разделю обязанности между несколькими лицами.

Финансовым руководством всей нашей деятельности будет заниматься Мария Иннокентьевна, и я буду очень признателен, если никто из остальных руководителей не будет заниматься вымогательством у этой славной женщине. Потому что это — бессмысленно, Мария Иннокентьевна и без того все требуемые суммы обеспечит, а лишнего у нее даже мне получить не удается.

Мышка улыбнулась, но вид у нее был довольно усталый — все восемь дней ей тоже приходилось работать часов по двенадцать.

— Что же касается технического обеспечения производства, — продолжил я — то его будет обеспечивать уважаемый Евгений Иванович Чаев. У него будет, как впрочем и раньше, забот выше головы, поэтому прошу так же не приставать к нему с немотивированными запросами. Лучше расскажите ему, что вы хотите сделать — а уж как лучше это обеспечить, он и без вас разберется.

Евгений Иванович тихонько хихикнул: согласно намеченным с ним планам ему предстояло за следующие три месяца чуть ли не утроить станочный парк.

— Электричеством обеспечивать всех вас будет, как и всегда, Герасим Данилович, а недостаток электричества всем нам обеспечит Нил Африканович, напропалую творящий электрические моторы и сующий их в каждое нужное место. Поскольку в данной гонке молодость имеет явное преимущество, то опыту и мастерству мы предоставим финансовую фору, доступ к которой будет исключительно у Гаврилова.

Гаврилову было выделено шестьсот пятьдесят тысяч на подготовку собственного производства сконструированных им генераторов и еще триста пятьдесят — на закупку новых мощностей у нынешних изготовителей. А Африканыч буквально на днях сманил еще двоих инженеров из Москвы и в приобретенном в Камышине старом складском здании собирался организовать завод по выпуску как тракторных стартеров, так и электрических моторов. Обещал уложиться в шестьдесят тысяч — конечно, после получения станков у Чаева.

— Господин Серов, столь сильно мечтающий об увеличении выпуска мотоциклов, запрошенные двести тысяч в мое отсутствие не получит. А получит триста пятьдесят, с целью выстроить отдельный завод где-нибудь в другом месте, скажем в Коврове. Вот тут у меня некоторые предложения по мотоциклам нового завода, потом посмотрите — и я передал Славе толстый конверт.

Со Славой я еще ни о чем не договаривался за недостатком времени, но, думаю, его энтузиазм поможет в реализации намеченного мною.

— Теперь разрешите представить Сергея Сергеевича Березина, — судостроитель как раз вчера вечером прибыл в Царицын — он у нас теперь главный по судостроению. Разве что к обязанностям своим он приступит через пару месяцев, поскольку сейчас уезжает со мной. Так же со мной едет Станислав Викентьевич, а вот господин Кудрявцев едет совсем в другую сторону…

Вадим позавчера тоже было намылился "примкнуть", но, после того как я объяснил некоторую преждевременность данной поездки, возжелал все же осуществить задуманное "в местных условиях" — и теперь в понедельник отправлялся в Ленкорань, сжимая в кулачке дополнительное финансирование в сумма двадцати тысяч рублей.

Все прочие господа будут отвечать за то, чем они занимались и раньше, но еще всем вменяется в обязанность подыскивать и новых специалистов для расширения своих участков работ. Но это делать это нужно без фанатизма, искать только проверенных специалистов и притом хороших людей, потому что вам же с ними и работать в дальнейшем. А если в ходе выполнения работ возникнут транспортные проблемы, то Илья Ильич обещал по возможности оказать помощь — и с такими вопросами всех прошу обращаться непосредственно к нему. Ну а если возникнут проблемы, скажем, административного характера — то тут помощь сможет оказать лишь наша добрая фея Елена Андреевна. И, чтобы никто не перепутал, я позволю себе преподнести Елене Андреевне небольшой подарок — и с этими словами преподнес ей изготовленную на манер советского Ордена Победы брошь. Только вместо Кремля в медальоне был изображен миниатюрный портрет самой Елены Андреевны анфас, а надпись на ленте была в две строчки: "Добрая фея Царицына".

— Напоследок напоминаю — кто в мое отсутствие зайдет в запретную комнату — за исключением особо допущенных лиц — тому я по возвращении отрублю голову. Лично отрублю. Всем все понятно?

— Дядя Саш, а куда ты уезжаешь-то? — поинтересовалась Машка.

— Ладно, так и быть, открою страшную тайну. Я уезжаю на отдых в Аргентину. Если кому-то что-то срочно нужно из этой Аргентины привезти — не стесняйтесь, заказывайте. Корабль большой, все что нужно довезет. Ну а сейчас давайте все же поедим — я, честно говоря, изрядно проголодался.

Идея ехать в Аргентину, где сейчас всего лишь весна, осенила меня во время давешнего разговора с Машкой. И оказалось, что идея эта легко осуществима: судов, свободных для почти любого фрахта, было более чем достаточно и даже в Ростове вот уже два месяца маялся без дела океанский сухогруз. Его-то я и арендовал, причем сразу на восемь месяцев. Фрахт обошелся в семьдесят пять тысяч рублей, правда жалование экипажу и все расходы на обслуживание судна так же были за мой счет. Французская компания решила, что они обвели меня вокруг пальца: на таких условиях столько стоил годовой фрахт судна стоимостью в полтора миллиона франков. Но они несколько просчитались: в контракт я включил условие, что если судно я не смогу вернуть в срок, то попросту обязуюсь его выкупить, доплатив еще четыреста пятьдесят тысяч рублей. То есть фактически я мог выкупить у французов судно со скидкой в тридцать тысяч от начальной цены. Конечно, оно уже четыре года отработало, и фактическая его цена была несколько меньше — но такую переплату можно считать "платой за кредит". Хотя, откровенно говоря, французы точно дураками не были, и избавиться от ненужного им судна были бы и рады, но во-первых, никто сейчас новые корабли не покупал, а во-вторых, во Франции были какие-то непонятные ограничения на продажу таких судов именно в Россию. Так что по большему счету, контракт был взаимовыгодный — настолько, что первоначальный платеж был всего в пятьдесят тысяч, а оставшиеся двадцать пять (или, скорее, уже четыреста семьдесят пять) французы были готовы получить и в апреле.

Судно было "не совсем сухогрузом" — на нем присутствовали и двенадцать пассажирских кают (довольно скромных по современным меркам, двухкомнатных кают первого класса было всего две), так что заодно я решил захватить и крестьян, которые зимой вырастят и преумножат ценный семенной материал. Жалко, картошку так размножить не получится: водится ли в Аргентине колорадских жук — я не знал, но рисковать не решился. Так что Вадим отправился разводить картошку в Ленкорань — там зимой погода как раз подходящая.

С собой было решено захватить десяток тракторов (даже если сломаются, то двадцать-тридцать гектаров прерии все равно вспашем), по нескольку штук жаток-веялок, прочий сельхозинвентарь. Взяли и два десятка мотоциклов, а для охраны всего этого богатства я и уговорил Головина выставить двадцать казаков. Ну а пахать сеять — это уж крестьяне. Двадцать пять парней, двадцать пять девиц-механизаторов, и два десятка взрослых мужиков и баб.

А еще в поездку отправилось сразу полсотни парней покрепче — от шестнадцати и старше — которые у меня работали на "Сухогрузах". По отдельной договоренности с капитаном "Чайки" — так называлось судно — и за отдельную плату эти ребятишки в пути должны были обучиться матросским премудростям. Ну, основам оных.

Переводчиком с нами плыл найденный по объявлению в газете бывший суперкарго, некто Мухонин. С должности он ушел по инвалидности — в шторм упал и сломал руку, в результате правая рука почти не действовала. Но иных проблем у него не было, прилично знал Петр Пантелеевич шесть европейских языков, а ругаться — по его словам — мог не меньше, чем на дюжине.

"Le Gull" вышел с ростовского рейда ранним утром в понедельник двенадцатого сентября. Поскольку груза у нас практически не было (триста бочек с бензином и два десятка кубов досок — не в счет), свободные трюмы были заполнены мешками с углем, что более чем удваивало дальность плавания. Но капитан предпочел не рисковать, и маршрут пролегал через Алжир, Дакар, Ресифи — и уже оттуда в солнечную Аргентину. Три недели нам предстояло изнывать от скуки, и чтобы скука нас не победила, все дружно принялись изучать испанский язык. Мухонин именно испанский знал чуть ли не лучше родного русского, но почему-то первым делом обучающиеся освоили испанскую ругань — что очень веселило двух матросов-испанцев. Впрочем, уже в Ресифи, до которого мы добрались на семнадцатые сутки плавания, судовой кок, испанским владеющий, уже понимал что мы хотим получить на обед — так что была от путешествия и определенная польза.

Вот только в Аргентину мы так и не попали — за ненадобностью.