Серпомъ по недостаткамъ

Глава 32

— Вот, сами посмотрите — Александр Платонович Энгельгардт протянул собеседнику письмо.

— Ну и отлично, — ответил тот, прочитав бумагу. — Вы получаете повышение, причем более чем заслуженное. Я вам больше того скажу — это, скорее всего, лишь первая ступенька в вашей дальнейшей карьере. Поздравляю! И что за причина расстраиваться?

— Назначению, откровенно говоря, я рад. А изучив уже ваш опыт, думаю, что пользу изрядную смогу принести Отечеству — тем более, что вы и в дальнейшей помощи не отказываете. Но речь не обо мне, а о моем преемнике. Боюсь, что напортит он дела в губернии изрядно.

— И кто же это?

— Пока достоверно неизвестно, но ходят слухи. И слухи мне не очень нравятся.

— И с чего? Кто он такой?

— Выскочка. Еще в позапрошлом году — уездный Предводитель в каком-то Ковно. Почему не Царевского Предводителя на губернию посадить? — он-то хоть с условиями тутошними знаком.

— Но может быть просто толковый?

— Если бы так… женился на приданом, тесть его и двигал. Университет закончил коллежским советником, через четыре чина скакнул, ну а как тестя не стало — так десять лет секретарем в земельной канцелярии прослужил. Как граф Зубов преставился, так его замещающим Предводителя и назначили — ох и натворил он за три года в губернии дел! Мало со всеми прочими поссорился — так мать и братья с сестрами ему от дома отказали. И — жесток, особо нравится ему мужиков лично мордовать. Дворянское собрание трижды Императора просили отставить его с должности, с третьего раза государь просьбу исполнил. Но Вячеслав Константинович, под давлением, говорят, в Гродно его губернатором поставил — так не поверите, за восемь месяцев императору четыре прошения об отставке его пришло! Нынче он вроде без дела, но Вячеслав Константинович отписал, что в Сенате опять ему губернаторство подыскивают — а другого-то сейчас свободного и нет… Ох, чует сердце мое — сюда его и назначат. Ну, надеюсь, вы не дадите ему губернию испохабить и похерить нами сделанное.

— Спасибо, что предупредили. Не дам, конечно — а теперь и заранее подготовится смогу.

— У меня к вам еще просьба будет… личная. Сын у меня, знаете, все рвется на благо отечества труды приложить. А работа-та такая весьма опасна бывает. Вы его с собой не возьмете? С вами-то спокойнее, а в тягость он вам точно не будет, да и в университете хвалили его.

— Даже рад буду. Ну что же, вам удач в новой должности, если помощь какая потребуется еще — так без стеснения обращайтесь.

После ухода гостя Александр Платонович оглядел кабинет — не забыл ли чего? — и, вздохнув, вышел из него. Навсегда.

Закручивание гаек началось буквально на следующий день после свадьбы. А всеобщему недовольству по этому поводу вероятно поспособствавал буран, начавшийся в ночь с воскресенья на понедельник. Мышка, подойдя утром у окну, как-то печально прокомментировала бушующую за окном пургу:

— Природа вот так решила отметить нашу свадьбу…

— Это не природа, — тут же ответил я, — это вздох разочарования всех девиц России, прочитавших в утренней газете о нас. Зависть… все они просто тебе жутко завидуют. Но мы на их зависть внимания обращать не будем, нам некогда. А пурга — она на улице, а нам с тобой туда не надо идти.

Мы и не пошли, но циркуляр "Об укреплении трудовой дисциплины и введении пропускного режима на предприятиях" уже начал внедряться. И народу это не очень понравилось — прежде всего тем, что теперь на заводы перестали пускать детишек. Раньше они по заводу бродили толпами, в особенности в обеденное время: рабочие часто прикармливали своих из бесплатных обедов. Хоть копеечная, да экономия — а теперь она стала недоступна. Ну а второй причиной недовольства стало ограничения шатания по заводу, что — с точки зрения рабочих — заставляло их трудиться больше (c моей точки зрения — тоже, но ведь и зарплату они получали именно за работу, а не за нахождение на территории завода).

Впрочем, народ немного поворчал, да и перестал: в школе для детей рабочих питание тоже было бесплатным, так что детишки стали просто меньше уроков прогуливать, а премии "за перевыполнение норм" у меня всегда выплачивались очень четко.

А вот появление на территории вооруженной охраны народ принял в штыки: не забыли еще про "подавление бунта" на французском заводе. По этому поводу пришлось задать Васе Никанорову серьезную взбучку, после чего он провел через свои "профсоюзные" структуры определенную воспитательную работа и ропот несколько стих. Не до конца, но на охрану рабочие открыто больше не ругались.

На "незаметно приватизированной" территории между моими владениями и французским заводом (я ее не покупал, мне границу владений писарь из царицынской управы "подвинул" за сто рублей) за прошлое лето был построен небольшой комплекс, называемой внутри завода "военной приемкой": трехэтажный дом, в котором трудились "военные инженеры", две довольно просторных одноэтажные мастерские и испытательный трек, размером с небольшой стадион — где была и кольцевая "шоссейная" дорога, и — внутри кольца — "опытные участки" от песчаной "дюны" до глинистой топи. Сейчас, по специально насыпанному глубокому снегу, территорию полигона бороздил лишь "всепогодный артиллерийский трактор" — трехмоторное творение моего "сумрачного военного гения". Сами военные инженеры, по-моему, до сих пор не поняли, зачем это чудо нужно, но способность агрегата, оснащенного высокоскоростным шнековым снегоуборщиком, прокладывать в заснеженной степи приличные дороги на скорости до сорока верст в час их впечатляла.

Но сейчас, утром двадцать третьего января, им было точно не до снегоуборщиков. После того, как Журавлев с Харитоновым довели практически до серийного производства "ГАЗ-51" и его трехосного собрата (названного мною "ГАЗ-53", пусть все хоть мозги сломают, думая, почему я их так назвал — а мне так проще), они по моей просьбе уже самостоятельно (хоть и с помощью приятелей из Артуправления) собрали целое конструкторское бюро из отставных военных инженеров. И теперь все шестнадцать человек сидели в большой комнате, где я сделал для них коротенький доклад.

— Александр Владимирович, — очень вежливо и тактично обратился ко мне подполковник в отставке Юрьев — вы, вероятно, не очень подробно знакомы с задачами артиллерии во время военных действий. Мне кажется, и меня вероятно поддержат все присутствующие, что предлагаемая вами конструкция не обеспечит должной эффективности боевого применения. И даже напротив, использование столь примитивных систем способно повергнуть уже наши войска в уныние, тем уже фактом, что продемонстрирует отсутствие возможности или желания командования оказать войскам артиллерийскую поддержку.

— Господа офицеры, — я тоже постарался быть вежливым и тактичным, — я понимаю, что у меня вообще нет никакого боевого опыта. А еще я понимаю, что нет у меня и завода, подобного Обуховскому или Мотовилихинскому. У меня есть только то, что есть, включая шестнадцать человек, к оружию отношение имеющих, весьма ограниченный бюджет и четкое понимание, что через год нас ждет серьезная война. Для ведения которой у Армии тоже нет денег.

— Армия вполне успешно перевооружается! И на нее выделяются очень немалые средства!

— И из этих немалых средств Армия смогла закупить у меня тысячу велосипедов по половинной цене и целых двадцать четыре грузовика в качестве арттягачей, а на мотоциклы с пулеметами денег у Армии не хватило, я в курсе. Именно поэтому я не собираюсь дискутировать по поводу приемлемости или эффективности этого оружия. Я просто поручаю вам его сделать, испытать на полигоне и сообщить мне о результатах испытаний. Причем испытаний не только оружия самого по себе, но и испытаний времени подготовки слаженных расчетов. Для чего испытательный отдел с сего момента преобразуется в опытно-конструкторский институт с штатной численностью в пятьсот человек. Сотрудников — как из числа отставных офицеров, так и из числа отставных солдат и казаков я предлагаю набрать вам самим. Директором института я прошу стать вас, господин подполковник, и вас же попрошу составить потребное штатное расписание. В финансировании работ я особо не ограничиваю, но мне крайне желательно иметь сто единиц готовых изделий с подготовленными расчетами в октябре.

Оставив военных инженеров удивляться причудам "самого богатого промышленника России", я раздал кучу ценных указаний прочим подразделениям, после чего отправился в гости к Луховицким.

— Привет, Камилла, ты уж извини, но мне срочно понадобился твой муж. Причем не целиком, а только его мозги — прочее можешь оставить пока себе.

— А мои мозги тебе больше не нужны?

— Очень нужны. Но сперва — твоего мужа. Просто ему рассказывать — дело пяти минут, а потом он быстренько все сделает. Ну а тебе — долго рассказывать и еще дольше делать. Так что пока поешь пирожков, я специально захватил, и давай сюда мужа на растерзание.

Камилла с подозрением посмотрела на корзину с пирогами, но, вздохнув, пошла звать Юру.

— Так, мне нужна твоя инженерная мысль. Ты видел подарочек, который мне сделали в модельном цехе? Так вот, к нему нужно сделать небольшой прицеп с буровой установкой. Требования к установке простые: она должна перетаскиваться двумя машинами, в лучше — вообще одной, и бурить нефтяные скважина на глубину до полутора сотен метров — а после пары таких скважин ей можно и развалиться от старости на части. Всё. Ах да, не всё, мне эта установка нужна в готовом виде не позднее первого марта. Теперь — точно всё.

— А я? Ты уже все сказал Юре, теперь мне говори — тут же влезла Камилла, уже ополовинившая корзинку с пирожками.

Я все же бездушная скотина. Для Камиллы у меня было простое и незатейливое задание: быстренько придумать мне тринитротолуол и гексоген. Насколько я помнил, последний из уротропина как-то добывался, а уротропин Камилла уже во вполне промышленных количествах изготавливала, делая из него что-то еще очень ей нужное. Но вот так взять и сказать ей "а сделай-ка мне кучу взрывчатки, только постарайся сама при этом не взорваться" я не смог.

— Камилла, ты наверное в курсе уже насчет новых правил допуска на заводы.

— Да, я слышала, девочки в лаборатории по этому поводу уже хихикали, а что?

— Так вот… там всем рабочим нужно будет сделать фотографические карточки на пропуска, а это — дело весьма хлопотное. Поэтому я хочу тебя попросить сделать фотографическую пленку, на основе ПЭТ. Это раз — уйдя с неудобной темы, фантазия моя стала двигаться легко и непринужденно — а два — придумать, как готовый пропуск наглухо заваривается в такую пленку — чтобы злоумышленники не могли потом фотографию подменить.

— Ну, — в голосе Камиллы прозвучала обида, — это не мне задание, а Гале Лозовой. Я ей передам, конечно…

— Это — задание твоей лаборатории. А тебя лично я попрошу о другом. У меня скоро должно появиться много прямогонного бензина, но октановое число у него, сама знаешь, низкое. Придумай, как без спирта — там его не будет — и без тяжелого промышленного оборудования, а только с помощью каких-нибудь присадок октановое число бензина повысить. Только тетраэтил свинца не предлагать.

— А что делает тетраэтил свинца?

— Я же сказал — не предлагать. Октановое число повышается, но штука эта очень ядовитая. В особенности — для будущих детей, так что смотри у меня!

— Хорошо, я подумаю… Нет, про свинец я все поняла, я про другое подумаю — срочно добавила Камилла, увидев мою физиономию.

— Ну и отлично. Юра… а где твой муж?

Отвлекать Юру, сидящего за столом в соседней комнате и что-то рисующего на бумаге, мы уже не стали.

Разработка техпроцессом по изготовлению тола была поручена все же военному инженеру, Бенсону Павлу Афанасьевичу. Образование у него было вполне себе профильное, и он успел пять лет послужить на Казанском пороховом заводе, но после того, как в восемьдесят четвертом завод взорвался, оглох и службу оставил. Но опыта не растерял, еще десять лет работал там же уже в гражданском статусе. И за порученное дела взялся с радостью.

Раздав все "ценные руководящие указания", я занялся, наконец, тем, что делать умел именно лучше всех — готовить "Урал" к экспедиции. Это я себе такой подарочек на свадьбу организовал — причем машин было сразу две. Две практически полных копии "Урала" с копиями ЯМЗ-238! Я уже убедился, что современная технологическая база позволяет изготовить практически все (кроме электроники), что делалось и в начале XXI века, только не очень быстро и очень дорого. Сергей Игнатьевич по моей просьбу подсчитал: каждый из двух "Уралов" обошелся мне в двести сорок шесть тысяч рублей. И даже если их поставить на конвейер, то машина дешевле пятидесяти тысяч не получится, а для первой пары тысяч цена будет ближе к восьмидесяти пяти тысячам. Но две тысячи таких машин никому не нужны, а вот пара штук — очень даже нужна. Мне. Чтобы их чинить…

Но, готовясь к экспедиции, я не забывал и о прочих делах. У французов, точнее, на фирме "Хочкисс и Компания", я заказал сразу сто пулеметов — под патрон "Арисака". А американская компания "Machine Shipping" заказала уже в Японии тысячу винтовок и к ним двести тысяч патронов. Маловато, но не хотелось привлекать к сделке внимания, а потом японцы сами наладят поставку боеприпасов… Во Франции заказ тоже особых вопросов не вызвал, так как точно такой же пулемет, под такой же патрон уже три года как производился для шведской армии — и у шведов я заказал еще миллион патронов. А у японцев патроны я заказал чтобы понять, насколько их изделия подойдут и не придется ли пулеметы еще дополнительно дорабатывать.

Слава Серов срочно готовился к выпуску полутораста тяжелых мотоциклов с коляской — с бронированной коляской. Срочно — потому что для них пришлось делать фактически заново моторы: сейчас вся техника "средней мощности" переводилась на стандартные цилиндры размерностью 84х110. Работы было много, но и мотоцикл с мотором в двадцать две силы должен был получиться удачным. По крайней мере я надеялся, что к такому мотоциклу на коляску можно будет и "Максим" установить: от пулеметных мотоциклов Артуправление отказалось лишь потому, что "Гочкисс" не вписывался в новую российскую систему вооружений, а на старом мотоцикле "русский" пулемет просто не помещался.

Американцы тоже не остались без заказов: я законтрактовал на "Магнуме" сто тысяч папковых охотничьих патронов восьмого калибра "Long" и к ним — сто тысяч фунтов бездымного "охотничьего" пороха "для переснаряжения патронов". Американцы, наверное, ржали: в патрон пороха помещалось двенадцать грамм, а бумажную гильзу переснарядить можно хорошо если раза три-четыре. Но заказ, разумеется, приняли.

Мышка, оплачивающая все мои заказы, становилась все более грустной, а когда Хочкиссу отправила почти полмиллиона рублей, спросила:

— Саш, ты с кем воевать собрался?

— Солнце мое, я воевать ни с кем не собираюсь. Просто я вижу, что в отдельных местах русская армия не столь сильна, как нужно для безопасности страны — и, соответственно, нашего счастья — вот и решил потратить малую толику на его, счастья нашего, защиту.

— А куда ты собираешься ехать? И надолго? Все говорят, что ты готовишь какую-то экспедицию, но никто не знает куда и на сколько.

— Это секрет. Но тебе я конечно же его открою: на Сахалин. Пока действует царский указ о том, что мне дозволено беспрепятственно покупать казенные земли, я хочу там тоже кусочек застолбить.

— Что сделать?

— Ну ты же читала про американских золотоискателей: кто вбил столбик со своим именем — тот и владелец земли. В Австралии тоже так, но для пастбищ. Вот я слово и перевел на русский — это значит, получить землю в собственность.

— Зачем тебе собственность на Сахалине? Ты хочешь открыть собственную каторгу?

— Тоже мысль хорошая. Но — нет, там земли богатейшие. И это богатство нужно на пользу обратить. А поеду я — потому что без меня там, к сожалению, ничего не получится, как только Юра сделает мне буровую установку. И придется уже моей женушке всем хозяйством заправлять. Так что давай-ка займемся делом: я тебе расскажу, что нужно будет сделать пока меня не будет…

К экспедиции подготовка шла полным ходом. У причала Феодосийского завода стоял уже полностью готовое пятое судно на три тысячи тонн, построенное Березиным. Секционный метод сборки кораблей оказался весьма удачным, и с этого года с двух стапелей Сергей обещал спускать по дюжине судов ежегодно — не считая "мелочевки". На борт были уже погружены оба "Урала", восемь "ГАЗ-53", два десятка тракторов Т-40, триста тонн бензина и сто тонн солярки в стальных бочках, два десятка готовых срубов для быстрого возведения жилья.

Корабль был построен в варианте "карго-лайнера", в каютах которого (мало отличающихся, правда, от купе в железнодорожном вагоне) могло разместиться двести человек. Не считая двух кают "первого класса" — по нынешним нормам их с натяжкой можно было отнести ко второму. Но "класс" меня не беспокоил — это было исключительно "деловое" судно. Настолько "деловое", что основаниями носовой и кормовой лебедок служили бронированные артиллерийский башни, снабженные пушками Барановского: их мне удалось выкупить со складов Артуправления. Пушка, конечно, почти игрушечная — два с половиной дюйма, и стреляет всего на пару километров — но вот пароходик какой японский потопить вполне может: специально изготовленные для нее фугасные снаряды, начиненные толом, дырку в обшивке современных "торговцев" делали в полметра в диаметре — проверили на полигоне. А снаряды для нее делал "небольшой механический заводик" в Тамбове.

К Климу Тимофееву я наведался в середине февраля. С момента покупки заводик существенно преобразился, теперь на нем размещалось тридцать токарных станков, а рядом с кузницей поднялась и небольшая чугунолитейка. Да и цех немного "подрос": усилиями Федора Чернова там появился второй этаж, на котором, кроме конторы (освободившей место для станков на первом), разместились и сварочные посты. Основной продукцией завода были простые метизные изделия (гайки, болты) и собственно метизный инструмент — метчики и плашки. А не основной — все, что можно сделать на токарных станках, и мелкое чугунное литьё: Тамбов, например, полностью теперь обеспечивался чугунами и утюгами с этого завода. Ну и передние колеса к "Бычкам" — там и точить, и варить много чего требовалось.

— Опять бомбы делать? — поинтересовался Клим Иванович, разглядывая чертежи, — или это что иное будет? На бомбу не очень похоже… — Тимофеев, только что выполнивший заказ на две тысячи снарядов к пушке Барановского, считал себя теперь специалистом по снарядам.

— Бомба это, бомба. Только для другого оружия. Поэтому и чугунная. Я ведь из-за этого и приехал, посоветоваться: тут же вот какая резьба должна быть, по чугуну-то ее сделать получится?

— Да всяко получится. Опять же, смотря какой чугун брать: если немного его повыжечь подольше, чугун и сам помягче будет — не сталь, конечно, но нарезать уже совсем просто получится. Тут ведь стенки-то, поди, в пару линий, как у простого чугунка делать? Ну, скажем, десятую часть и поколем, дак переплавим сами же и снова в дело пустим. Сделаем. И сколько таких бомб наделать надо? Как тех, две тысячи?

— Минимум двадцать тысяч. До октября. А по хорошему бы — тысяч сто…

— Сто говорите… Нет, не получится сто. Это же как чугуны лить, только размер поменьше будет. Понятно, что точить да резать и сто бы успели, ежели прочее все отставить, но по литью никак, думаю, больше двух сотен в день не сделать. Ладно, так скажу: пятьдесят тысяч до октября сделаем, это обещаю. А больше — стараться будем, но обещаний не дадим.

— И еще, Клим Иванович. Сюда нужно вот такую штуку навинчивать, а ее, сам видишь, сваривать нужно. Евгений Иванович Чаев обещал автомат для сварки через месяц сделать, но получится у него или нет — неведомо. Так что пока налаживай сварку этих штук вручную, тут уж сколько сделаешь.

— Займемся. Вот только людишек на все работы не хватит может. Мне бы еще человек двадцать нанять…

— А есть кого?

— Есть. Тут же у рабочих, у кого сыны постарше, на заводе я им присматриваться не мешал к работе-то. Так иные нынче и родителю не уступят в умениях, а где им в городе по металлу-то работу найти? Иные нынче на чугунке в мастерских, учениками али как — а ежели их обратно сюда в завод взять, то и им, и заводу пользы больше будет.

— Сам, небось, учиться-то им помогал?

— Не препятствовал, скажем так.

— За то, что не препятствовал — получишь премию в два месячных оклада. И подумай, как организовать уже постоянную учебу, причем не только для детей своих рабочих. Новых рабочих нанимай, конечно — работы еще больше будет, лишними они не окажутся. Ну а пятьдесят тысяч бомб ты обещал, буду ждать.

Самым долгим перед отъездом был разговор с Евгением Ивановичем. Чаев уже два года занимался исключительно станочным парком всех моих заводов, причем многие станки уже производил сам, в отдельно выстроенных цехах. Оказалось, что чаще самому проще станок построить, чем переводить существующий на электротягу — и теперь из-за границы везлись лишь уникальные, очень сложные или очень большие станки, а для большинства — заказывались лишь "запчасти" типа шпинделей, суппортов и прочих прецизионных деталей. Поэтому у Клима Тимофеева все станки были уже собственного производства. Ну а теперь остро возникла потребность в уникальном оборудовании, которого за границей тоже никем не делалось.

Двадцать четвертого февраля Луховицкий провел пробное бурение с помощью сделанной им передвижной буровой машины и за день пробурил скважину свыше шестидесяти метров глубиной. Дальше я велел испытания не проводить — время было дорого. Установка отправилась в Феодосию, собрался туда и я. Юра тоже очень просился, но ему было выдумано какое-то новое срочное задание и он от меня с просьбами отстал. Камилла после этого демонстративно принесла мне пирожок…

Но с выездом все же пришлось немного задержаться: от Энгельгардта пришло письмо с просьбой его срочно посетить.

Когда я приехал в Саратов, оказалось, что Александра Платоновича отозвали с должности губернатора и назначили товарищем (заместителем, по сути) министра сельского хозяйства. Собственно, из-за этого он и попросил меня заехать:

— Я вам, Александр Владимирович, хочу оставить экземпляр рукописи моей по упорядочиванию сельского хозяйства. Посмотрите, если найдете что-либо сомнительное — не откажите в любезности, известите меня. Я слышал, вы снова уезжаете — опять в Уругвай? Надолго ли?

— Посмотрю, непременно посмотрю. А уезжаю я все же в Россию, на Дальний Восток. Думаю, месяца на три. Но прочитаю я быстро, и если что — письмо вам отправлю, думаю, уже из Порт-Саида. Так что долго вам ответа ждать не придется.

— Я особо попрошу рассмотреть часть, где сельскохозяйственные машины и их применение описаны. Сдается мне, что ваши слова об убыточности пользования тракторов несколько устарели. Мне вопросы эти интересны, и я узнал, например, что Алексей Александрович Бобринский, например, специально закупил во Франции до полусотни тракторов "Першерон" французской выделки. Цены на них на треть ниже ваших, и это, скорее всего, делает использование таких машин делом уже прибыльным.

— Ну, мне его не жалко, сам виноват. Трактора у него весной же все и сломаются, где он их чинить собрался? Сами французы, обратите внимание, пока предпочитают покупать трактора у меня, хоть и дороже. Причем не только потому, что мои машины много лучше, но и потому, что у Барро, который мои трактора там продает, сейчас как бы не шесть дюжин мастерских по всей стране создано. Бобринский мастерские ремонтные тоже купил?

— Об этом не неизвестно…

— Ладно, пока не стоит об этом — надо смотреть по результатам, осенью. А то получается, что я конкурента хаю — улыбнулся я. — Но рукопись я непременно прочту, тем более на пароходе дел особых и не предвидится.

— И еще, Александр Владимирович, это вам в знак моей особой благодарности: знаете, от вашего молочка у меня очень существенная поправка здоровью получилась. Так что не отказывайтесь, примите — и он протянул мне дарственную на небольшое поместье в две сотни десятин. — Думал, задержусь тут еще годика на два, купил нынче осенью — да теперь уж и не получится воспользоваться. А вы всяко землю с пользой для Империи применить сумеете — там ведь, кроме собственно земли, и нет ничего.

Отказываться я не стал, неудобно. Да и сумма в шесть тысяч для губернатора — не очень-то и великие деньги. А мужик — хороший, не зря ему в модельном цеху именной "УАЗик" собирают…

— А на мое место прочат некоего Петра Аркадьевича Столыпина. Я с ним незнаком, слышал только, что последний год был Гродненским губернатором, а до того в какой-то глуши пребывал уездным предводителем дворянства. Надеюсь, с вашей помощью он тут дел не наворотит, и вы с ним подружитесь…

В словах Энгельгардта явно звучала неприязнь к выскочке. Да и у меня почему-то особых надежд на "дружбу" не было…

В день отплытия, уже в Феодосии, получил я письмо и от Арсеньева. Дмитрия Герасимовича тоже отзывали с поста губернатора Перми и отправляли на пост градоначальника в Одессу. В письме Арсеньев выражал уверенность, что теперь мы сможем видеться чаще, поскольку на меня у него уже появились определенные планы. А еще он сообщал — в качестве забавного анекдота — что теперь и он, и я оказались в Перми увековечены: там появилась Александровская площадь и Арсентевская улица.

В Перми я последний раз был довольно ранней весной, по дороге в Соликамск, где как раз пускалась первая установка по очистке хлористого калия. И навестить губернатора было бы очень невежливо. В разговоре сначала речь зашла об устройстве электрического освещения — и я, естественно, предложил свои услуги: Герасимов уже сделал четыре мегаваттных генератора, которые, в общем-то, были мне уже не нужны, у себя я предпочитал поставить новые, на шесть мегаватт. Ну а затем разговор коснулся и постоянных беспорядков, с которыми (благодаря некоторой моей помощи и слезоточивому газу) Арсеньеву удавалось довольно успешно бороться.

То есть беспорядки успешно подавлялись, но почему-то сразу начинались новые. И Дмитрий Гаврилович у меня поинтересовался, как же я все устроил так, что никаких беспорядков в Саратовской губернии и вовсе нет?

— Если безобразия невозможно прекратить, то следует их возглавить — изрек я свежую (для данного времени) мысль. — Просто у меня все рабочее движение управляется моим же профсоюзом, но в этом мне повезло с руководителем оного. А уж после того, как я ему создал правильную репутацию у рабочих, никаких безобразий, кроме тех, что я лично санкционирую, и быть не может. А хотите, я и вам так же сделаю? Человека я пришлю, найду подходящего, сейчас у Никанорова толковые помощники появились. С вашей небольшой помощью ему тут репутацию создадим — и будете вы сами своими безобразиями руководить, как хормейстер церковным хором.

— Интересно, как вы сможете "создать репутацию"? Репутацию, насколько я понимаю, завоевывают, и среди рабочих это сделать ой как непросто. Ведь рабочим нужно увеличение выплат, сокращение времени работ — на это промышленники не пойдут, в особенности в такое трудное время.

— Вы не совсем правы, репутацию можно "создать". Вот смотрите, у меня на заводах зарплата не выше, а чаще и ниже, чем у других. Но у меня рабочие получают возможность жить в хороших квартирах. И они знают, что если с работы их уволят, то и их квартиры безусловно выгонят…

— Так где же их взять-то, хороших квартир? Они денег стоят… хотя о ваших "рабочих городках" я уже наслышан.

— Просто никто толком посчитать не может. Вот, сморите: у меня дом на восемьдесят квартир обходится в девять тысяч. Сто десять рублей за квартиру, в среднем. Плата за нее — тоже в среднем — семь рублей, затраты — рубль в месяц. Получается, что строительство только на квартплате окупается за два года. А так как рабочим я и плачу меньше, то окупился бы дом за год — но мне и три года не мешают. Поэтому я строю еще школу, больницу, клуб для рабочих — и все окупаю за два года с небольшим. Но рабочий у меня уже никогда бунтовать не будет! А если подать это дело так, что не мы все это придумали, а наш профсоюзный человек это из нас "выбил" — то будут такому профсоюзному лидеру рабочие доверять?

— Лидеру? Ах, да… вожаку, вы же из Австралии. Хитро. Но где взять денег на все эти работы? Да и не занизили ли вы расценки?

— Денег я не дам, самому мало. А дома и все прочее — построю. За вами будет лишь выделение земли под строительство, скажем, рабочего городка в Мотовилихе. Я там еще и церковь поставлю, очень красивую, по образцам храмов Тотьмы — там самые красивые во всей Империи стоят. Соглашайтесь?

— И в чем ваша выгода тут будет?

— Да помилуйте Бога, Дмитрий Гаврилович, какая выгода? Речь-то о наведении порядка в губернии идет! И что, по сравнению с этим, значат какие-то пятьдесят процентов годовых?

Тогда Арсеньев долго смеялся, но предложение принял. И успел до отставки побывать на освящении новой церкви. Разместившейся, по предложению профсоюза рабочих Мотовилихи, на Александровской площади, от которой к новому зданию заводской больницы шла Арсеньевская улица. Ладно, вернусь с Сахалина — специально сгоняю в Пермь и надеру этому "профсоюзному лидеру" уши.

Пока я читал письмо Арсеньева, судно (окрещенное "Thunderbird" — "американский" корабль все же) отплыл. Я вышел на палубу, проводил взглядом Феодосию. И отправился читать Энгельгардта — плыть предстояло долго.