Северные рассказы

БИШКА

Серая Сватья ощенилась, когда уже перестали сбегать с ледников ручьи, когда кайры со своими птенцами слетели с базальтовых скал на воду и когда в ночную пору на поверхности бухты стало появляться первое ледяное «сало».

Помет был невелик, всего три щенка — два серых, как мать, и один белый. Белого назвали Бишкой. Собственно, сначала ему дали имя «Мишка», но каюр зимовки, страдающий хроническим насморком, не пропадающим даже в Арктике, и испытывая затруднения в произношении чистых носовых звуков, невольно заменил заглавную букву.

Мы согласились — Бишка так Бишка, эдак даже лучше. По крайней мере никаких претензий. К тому же неизвестно, что еще получится из этого белого живого комочка.

Бишка рос незаметно и мало чем отличался от остальных щенков. Не было у него ни особых талантов, ни сообразительности и особых шкод. так отличающих всегда даровитых собак. Правда, каюр Мечевтъич, взяв однажды Бишку на руки и проделав с ним ряд таинственных манипуляций, авторитетно заявил:

— Первый медвежатник будет! Все признаки налицо и еще несколько совершенно особых!

Какие это были признаки, да еще «совершенно особые» — так и осталось для нас тайной…

Мы с больший интересом смотрели на обследование» которому подвергался Бишка.

Но ни заглядывание в самую глубину пасти чуть ли не до утробы щенка, ни плеванье в рот, что с особым шиком старого помора выполнял Мелентьич, ни дутье в черную влажную пуговку носа, ни тем более эксперимент ползания щенка по табуретке (упадет или не упадет) — нам абсолютно ничего не говорили. Однако заявление Мелентьича было молча принято к сведению» и с тех пор на Бишку смотрели с уважением и надеждой, как на будущего оплота всех медвежьих охот.

Прошла короткая полярная осень, а за ней зима и ночь. Пурги отсвистали свое положенное время, навалив у домов сугробы твердого как лед снега.

В марте солнце осветило зимовку. Люди встретили появление солнца салютом из ружей, собаки отметили его радостным лаем. Правда, прозаики и пессимисты уверяли, что лай относился не к солнцу, а только к стрельбе, но коль скоро стрельба относилась к появлению солнца, другая, более романтическая часть зимовщиков сочла возможным связать все эти явления в одну радостную и шумную картину.

В многоголосом хоре собачьего лая появился вдруг молодой, срывающийся, но солидный басок. Все обратили внимание на его обладателя.

Среди собак выделялся статный белый пес с острыми стоячими ушами и пушистым хвостом. Широкая грудь и крепкие недлинные лапы говорили о силе и выносливости. Черные глаза отражали ум и отвагу.

За осень и зиму Бишка превратился из кутенка в красивого пса. Мы решили на первой же медвежьей охоте испытать его способности.

— Бишка! — крикнул Мелентьич.

Мгновенный поворот настороженной головы. Уши прижимаются, и Бишка, стремительно бросившись к но гам хозяина, начинает выполнять какой-то дикий, восторженный танец — топчется на месте, прыгает и виляет не только хвостом, но и всей задней половиной туловища, стремясь, кажется, сломаться пополам.

Вдруг резкий бросок в сторону, и вот он стоит настороженный, опустив хвост и чутко нюхая воздух, устремив уши и глаза — в сторону бухты.

В этот день, день восхода солнца после четырехмесячной полярной ночи, Бишка родился для нас второй раз, и с этого дня началась его полная приключений жизнь.

Однажды утром, когда стали длиннее дни и морозный воздух, пронизываемый солнечными лучами, искрился ледяными иглами, а на ледниках серебрились купола и лиловели впадины, каюр вышел из дому, держа в руках деревянную чурку с привязанной к ней собачьей шлейкой. Этот инструмент предназначался для Бишки.

У поморов принято приучать собаку к упряжке этим инквизиторским способом. Собака должна несколько дней всюду волочить за собой такую чурку, постепенно привыкая к лямке. Для живой, подвижной собаки такая «волокуша» является большим испытанием.

Бишка только один раз позволил надеть на себя шлейку с чуркой и, очень быстро избавившись от нее каким-то хитроумным способом, больше не давал себя провести. Все ухищрения Мелентьича не приводили ни к чему. Пес, казалось, знал все замыслы каюра; стойле ему появиться на улице даже без злополучной чурки а только с намерением поймать Бишку и запрячь его как тот, с подозрением вглядевшись в своего хозяина я понюхав воздух, низко опускал хвост и, нагнув голову с прижатыми ушами, ленивой рысцой убегал в глубь берега, где, спрятавшись за обломками базальта наблюдал за тем, что происходило около домов зимовки.

Так он мог лежать целыми часами, не проявляя признаков жизни и даже не реагируя на инсценировку кормежки собак, которую устраивали специально для него. Каким-то особым чутьем он умел угадывать окончание поползновений на его свободу и, спокойно появившись среди собак, начинал жестокую расправу со сверстниками. От его трепки собачья весенняя линяющая шерсть летала по воздуху разномастными хлопьями.

Визгам и воплям клал конец вожак стаи — старый, до еще сильный пес, полукровка Джим. Ударив грудью расходившегося забияку и повергнув его на землю, вожак презрительно обнюхивал лежащего на спине с раскинутыми лапами Бишку и, постояв над ним, отходил прочь, предварительно воинственно поскребя лапами снег.

Мы все принимали участие в преодолении бишкиных хитростей, но безрезультатно. Он проявлял столько остроумной изобретательности, выдержки и ума, что заставить его забыть чурку мы не могли. Как ездовая собака Бишка погиб для нас безвозвратно.

Первая охота на белого медведя, в которой принимал участие Бишка, чуть не окончилась для него трагически.

Три дня бушевала пурга. Три дня апрельский, влажный снег несся непрерывным потоком с юго-востока.

Ураганный ветер упруго хлестал по оледеневшей, заснеженной земле. Три дня все живое пряталось от пурги и колючего снега. На четвертый день на небе появились звезды, стихающий ветер унес последние хлопья облаков.

В эту ночь к жилью подошел зверь. Смело, не замедляя шага, хозяин пустыни вплотную подошел к продовольственному складу, обошел его кругом, оставляя на снегу громадные круглые следы, встал на задние лапы во весь свой трехметровый рост, обнюхал стену, похлопал по ней мохнатой сильной лапой и, неудовлетворенно рявкнув, отошел, сел и стал оглядываться, осваиваясь с обстановкой.

Здесь его и почуяли собаки. Первой тявкнула старая Сватья — мать Бишки. Это послужило сигналом для остальных собак. Отовсюду, из всех укромных, нагретых за ночь уголков с лаем выскакивали потревоженные псы.

Зверь не проявил особого беспокойства, только встал и, поводя головой, стал шипеть. Через несколько секунд, окруженный злобно лающими собаками, он медленно повернулся и, отмахиваясь лапами от особенно активных преследователей, стал уходить по льду в сторону скалы Рубини-Рок.

Во всем поведении медведя не чувствовалось страха. Казалось, что нападающие собаки просто надоедливо выводят его, привыкшего к тишине и одиночеству, из равновесия.

Среди собак Бишки не было. То ли случайно, то ли. из особых соображений он задержался на зимовке и, бегая между домами, бухал своим неустановившимся баском. Его голос, многократно отраженный в звонком морозном воздухе, будил тишину спящего поселка.

И действительно, кое-где в темных окнах матово вспыхнул свет и в жилом доме громко захлопали двери.

Лай собаки по медведю столь характерен, что всякий полярник воспринимает его как боевую тревогу.

Поскрипывают по снегу лыжи. Ремень винтовки привычной тяжестью оттягивает плечо. Впереди, в чуть белеющем сумраке ночи временами виднеется — силуэт Бишки. Он то исчезает в темноте, забегая далеко вперед, то, появившись как из-под земли у самых концов лыж и призывно гавкнув, снова исчезает.

Нам кажется, что наш проводник нарочно отстал от собак, чтобы разбудить нас и довести по следу к медведю. В этот раз мы не обратили особого внимания на поведение Бишки, но дальнейшая жизнь и многочисленные охоты заставили нас сделать вывод о го исключительной преданности и отваге.

Все громче раздается в тишине ночи нестройный хор собачьих голосов.

Хорошо и чуть-чуть жутко идти ночью в полной темноте к медведю. Самая обстановка располагает к настороженности, а мысли невольно обращаются к давно и хорошо известной винтовке. Невольно забывается, что ночью, в темноте, не все зависит от качества оружия — нужны опыт, самообладание и решительность. Но кажется, что если в твоих руках привычный перехват приклада, — все будет хорошо и успех обеспечен.

Вот впереди серым видением встает громада скалы. Бишка исчез, и мы несколько раз слышим октаву его баса среди ансамбля собачьих голосов.

Несколько свистящих По снегу лыжных бросков, и снова впереди мелькнул знакомый силуэт. Исчез… и опять в собачьи голоса вплетался густой колокол бишкиного лая.

Подходим вплотную к почти отвесной базальтовой скале, у подножия которой в непрерывном движении сплетается клубок и в самом его центре Бишка.

Медведь теперь забыл о своем величавом спокойствии. Он защищается, отбиваясь от нападающих собак. Зверь, прижав уши и весь подобравшись, отстаивает свою вековую власть над полярной пустыней.

Подходим ближе. Стрелять можно только наверняка, иначе под пулю может попасть один из наших четвероногих друзей.

Бишки не видно. Только его голос дает знать, что он не отстает от остальных собак.

Сбрасываем уже не нужные лыжи и, взяв наизготовку винтовки, подходим еще ближе, внимательно вглядываясь в пляшущие силуэты.

До медведя 15–20 метров; вся сцена почти отчетливо видна в обманчивом сумраке ночи. Можно различить всех собак. И совершенно невольно наши взгляды устремляются на светлую фигуру около медведя.

Плотно прижав к затылку уши, ловко владея своим молодым, подвижным телом, Бишка нападал на могучего зверя. Крошка по сравнении с колоссальной фигурой медведя, он мужественно бросался к зверю, отскакивая в сторону, увертываясь от его страшных передних лап, стараясь схватить толстую, неподатливую шкуру. Несмотря на свою неопытность, он, казалось, руководил всей стаей.

Невольно забыв об опасности, которой подвергался наш четвероногий друг, мы залюбовались этой живописной сценой. Но вот лапа медведя задела бок Бишки.

Весь скорчившись от боли, он, не издав ни звука, с еще большим азартом пошел в атаку, но, потеряв от обиды инстинкт самосохранения, пес бросился на грудь зверю, стараясь схватить его за горло.

Молниеносный взмах лап, — и Бишка, подброшенный сильным ударом, описав в воздухе дугу, покатился по заснеженному льду.

Это было последнее движение медведя. Залп из трех винтовок положил конец охоте. Звонкоголосое эхо, многократно повторив его, терялось своими отголосками в тишине наступающего весеннего полярного утра.

Мы нашли Бишку под ропаком. Белая пушистая шерсть была окровавлена. На боку зияла глубокая рана. Он нашел силы слабо вильнуть хвостом на наше приветствие и, устало откинув голову, замер в ожидании человеческой помощи.

Домой мы донесли Бишку на импровизированных носилках из двух винтовок и ватной куртки. Переход он перенес терпеливо и молча.

Через две недели Бишка, шатаясь, появился среди собак.

Еще через несколько дней первая жестокая схватка известила нас, что пес совершенно здоров. Внимательный уход и крепкий организм сделали свое дело.

Но поведение Бцшки изменилось. Много было за эту весну охот на медведей. Много раз тишина снежных просторов оглашалась лаем. И ни разу среди этих голосов мы не слышали густого баса нашего любимца.

Бишка участвовал в охотах, он чуял зверя всегда первый, водил нас по следу к блокированному собаками медведю, указывая дорогу среди торосов бухты, но близко к зверю не подходил, всегда находясь от него в приличном отдалении. Мы решили, что карьера Бишки как охотника погибла безвозвратно. Подросли другие псы, которые блестяще держали медведя. Бишка на время был забыт.

Прошла весна. Короткое полярное лето отшумело ледниковыми бурными ручьями. Стал замолкать птичий базар на скале Рубини-Рок, гаги появились в разводьях льда со своими семействами. Наступала короткая полярная осень. На зимовке ждали парохода с Большой Земли.

Однажды утром нас разбудил рев и шум под самыми окнами жилого дома. Здесь происходила страшная по своей жестокости сцена.

Матерая медведица в грязной осенней шкуре и два годовалых пестуна терзали Бишку. Он был совершенно один. Видимо, остальные собаки убежали куда-нибудь в глубь острова.

Медведица, прижав Бишку лапой к земле, судорожно щелкая клыками, старалась перекусить ему затылок.

Одновременно два медвежонка растягивали в разные стороны щеки хорошо знакомой нам белой головы.

События развивались с молниеносной быстротой. Измятое, безжизненное тело Бишки, потерявшее интерес для медведицы, было брошено среди камней, и медведи отошли в сторону. Казалось, все кончено. Но вдруг Бишка взметнулся и рывком бросился к перекинутому на берегу вверх килем старому карбасу.

Чуть теплившаяся в молодом теле жизнь отстаивала себя. Это движение не ускользнуло от внимания медведей. Мягкий прыжок, и Бишка вновь под мохнатыми лапами и клыками, вцепившимися в шейные позвонки.

Выстрел… и пуля положила конец этой трагической сцене. Медвежата бросились наутек, и скоро их желтые силуэты неуклюже скрылись за ближайшим ледником.

У наших ног лежал растерзанный Бишка. Искусанный затылок и разорванные щеки кровоточат рубинами свежей крови. Мутные глаза и острые уши неподвижны. Казалось, жизнь ушла из этого полного энергии тела. Вдруг пробежавшая по мускулам дрожь и слабое движение ушей дали знать, что жизнь еще теплится. Через несколько секунд, судорожно шевельнув всеми четырьмя лапами, Бишка поднялся и молча пополз от нас, опять в сторону старого карбаса. В узкой щели между камнями и его бортом на мгновение задержался его пушистый хвост.

В это время на горизонте пролива мы увидели дымок… И в сутолоке дней разгрузки парохода был забыт наш смелый друг.

Отгрохотали лебедки. Катера и кунгасы подняты на борт, и бухта оглашается трехкратным ревом сирены уходящего до следующей весны парохода. Реву сирены сопутствуют залпы наших ружей и лай собак.

И вдруг около старого карбаса мы увидели странную, неподвижную грязно-белую фигуру, у которой вместо головы был распухший, мохнатый фантастический шар, и только пушистый хвост своим движением придавал жизнь этому странному видению.

Это был Бишка…

Услышав звуки сирены и салютов, он выполз из своего убежища, где молча пролежал несколько суток, зализывая раны и оправляясь от потрясений, и изменившийся до неузнаваемости предстал перед нами.

В этот день Бишка родился для нас в третий раз.

Быстро поправившись, он снова стал первым медвежатником и ревностным участником всех охот. Казалось, он умышленно искал встреч с медведями и мстил им за свое поражение. Даже мороженое мясо медведя, идущее на корм, он рвал зубами и пожирал с особым озлоблением. В каждой охоте он принимал самое активное участие, всегда был первым, висящим у медведя сзади «на штанах», и не один десяток их был убит нами при его непосредственной помощи до тех пор, пока печальный случай не прервал его доблестной жизни.

…Снова наступила полярная весна.

Хлопотливые люрики стаями играли на первых полыньях бухты. В солнечные дни на льду у лунок появились чуткие нерпы. Снег начинал оседать под незаходящими лучами солнца. Подошло время весенней миграции полярного медведя.

Однажды утром, разбуженные криками дежурного по зимовке, мы соскочили с постелей и, в несколько минут облачившись для охоты, выскочили на улицу.

По льду бухты спокойно и величаво шел огромный медведь.

Оглядываясь на зимовку и чутко поводя носом, он шел в сторону скалы Рубини-Рок. Собак дома не было. Как всегда, они всей стаей бегали по берегу острова.

Через несколько секунд трое лыжников с винтовками за плечами уже бежали за зверем. Не обращая внимания на бегущих, медведь спокойным шагом размашисто шел своей дорогой. Один лыжник, обогнав остальных, стал настигать медведя. Зверь обернулся и прибавил шагу. Затем, мотнув головой, остановился, сделал несколько шагов дальше и вдруг, круто повернув, пошел на лыжника. Тот, замедляя бег, остановился, скинул лыжи, сбросил с плеча ремень винтовки, щелкнул затвором и, став на одно колено, прицелился.

Зверь быстро и решительно подходил к нему, оскалив клыкастую пасть и хищно прижав к затылку короткие уши. В маленьких, налитых кровью глазах таилась злоба.

Ствол ружья спокойно следил за ним…

Остается двадцать… пятнадцать… десять метров. Щелчок затвора, но выстрела нет. В патроннике винтовки нет очередного патрона.

Зверь делает прыжок и почти накрывает своей тушей неизбежную жертву. И вдруг… из-за спины охотника молнией блеснуло серебристо-белое ловкое тело. Прыжок… и клыки Бишки впились в ненавистное горло зверя, — а лапы стараются разорвать шкуру.

Медведь грузно осел на лед, заревел и, сомкнув лапы, упал на грудь. Еще мгновение… и пуля оправившегося охотника пригвоздила его ко льду.

Когда мы с трудом перекинули на спину многопудовую тушу убитого медведя, в его судорожно стиснутых лапах, весь измятый и изломанный, лежал Бишка. Его пасть по самые уши утопала в шкуре зверя. Выразительные глаза были неподвижны и мертвы, клыки застыли в последней судороге на ненавистной глотке. Белая, с желтизной между пальцами лапа безжизненно упала в сторону.

Спасенный Бишкой зимовщик с трудом оторвал от горла медведя бишкину голову и, помедлив мгновение, прикоснулся губами к черной пуговке носа.

Грустные и опечаленные, мы везли на связанных лыжах неподвижную белую тушку.

Так доблестно погиб наш четвероногий полярный друг!