Сезон дождей и розовая ванна

14

Оправдываясь перед Гисукэ, уговаривая и улещивая его, "настоятель" был вкрадчиво вежлив и необычайно многословен.

— Ты только не волнуйся, я и сам не могу опомниться… Понимаешь, Мияяма вдруг изъявил желание баллотироваться… С неделю назад неожиданно явился ко мне со словами: "Умоляю, помоги мне стать наконец настоящим мужчиной!" Я даже испугался, не случилось ли чего дурного… Мияяма объяснил, что Хамада не хочет больше оставаться на посту мэра, и решили выдвинуть его кандидатуру… Да ты слушай, слушай, как было дело… Я изумился — как же так, ведь мизуоское отделение нашей партии давно решило этот вопрос в пользу Хамады… Мияяма сказал, что, действительно, ещё месяц назад ни о ком другом и речи не было. А тут Хамада вдруг стал жаловаться на здоровье и попросил в дальнейшем освободить его от обязанностей мэра. Говорил, что раз здоровье пошатнулось, вряд ли он сможет проработать третий срок — ещё четыре года. В отделении партии провели чрезвычайное заседание, приняли решение удовлетворить просьбу Хамады. Хамада, ты сам знаешь, человек скромный, тихий, а если говорить откровенно, личность не очень сильная. Ну и подумали, что катастрофы не произойдёт, если он отстранится от дел. Но надо же было кого-то выдвинуть на пост мэра… Самым подходящим сочли Мияяму. Вот так это и получилось… Что мне оставалось делать?.. Подумал, что надо отнестись с уважением к самостоятельности мизуоского отделения партии… "Пусть будет так, как вы решили, — сказал я Мияяме, — а как смотрит на это Канэзаки-сан?" Постараюсь как можно точнее пересказать тебе ответ Мияямы. Он сказал, что отношение Канэзаки к нему, Мияяме, всем давно известно. Канэзаки, конечно, будет возражать против его выдвижения на пост мэра. Это может привести к неразберихе в городском отделении партии, а то и к отмене уже принятого решения. Начнётся скандал, о котором весь город незамедлительно заговорит как о безобразной внутрипартийной склоке. Авторитет партии может пошатнуться. Канэзаки, мол, обязательно подольёт масла в огонь, взбрыкнёт, как норовистая лошадь, и договориться с ним будет невозможно. Так не лучше ли сначала получить принципиальное согласие провинциального комитета партии, а потом уж не спеша взяться за обработку Канэзаки, чтобы в конце концов он смирился с обстоятельствами… Я ему возразил — помня наш разговор прошлой осенью, — что согласие Канэзаки получить совершенно необходимо. Сказал это достаточно твёрдо. Мияяма обещал сразу же — как он выразился — начать тебя обрабатывать, но просил, чтобы я пока ничего тебе не говорил. Он боится, что ты выкинешь какой-нибудь номер, используешь свою газету, и тогда последствия будут непредсказуемыми. Во всяком случае, внутрипартийного скандала не избежать. Короче говоря, Мияяма умолял меня повременить. Когда так просят, отказать невозможно. Я обещал некоторое время молчать, взял с него слово, что он постарается получить твоё согласие. Сейчас, увидев тебя на пороге моего дома, я совершенно растерялся. Ты спросил прямо: собирается ли Мияяма баллотироваться; не мог же я врать тебе в глаза. Нехорошо, конечно, перед Мияямой, я ведь дал ему слово… Но, с другой стороны, тебе я очень симпатизирую… Вот так всё и получилось… Я всё откровенно тебе рассказал, не стал перед тобой юлить. А теперь наберись терпения, послушай меня ещё немного и постарайся не слишком сопротивляться тому, что я тебе посоветую. Мы тут в провинциальном комитете очень хотим, чтобы в мизуоском отделении партии наконец-то наступил мир. И я прошу тебя, очень прошу, помоги этому, поддержи кандидатуру Мияямы, несмотря на все свои возражения. Я понимаю, ваш городской комитет перед тобой виноват — не поставил тебя в известность о секретном совещании. Ты оскорблён, и понять это можно. Но постарайся правильно оценить ситуацию. Мияяма в городском комитете забрал власть в свои руки, — и единственный человек, которого он боится, это ты. Не о ненависти идёт речь, а о том, что он перед тобой пасует, находясь в постоянном страхе, что ты будешь вставлять ему палки в колёса. Потому он и поступил так: обойдя тебя, заручился согласием своих сторонников. Теперь он будет просить тебя о сотрудничестве… Н-да, сложное у него положение, но я думаю, тут можно ему верить. Послушай, Канэзаки-сан, вспомни примеры из истории. Бывало ведь, что враждующие стороны в чём-то помогали друг другу, — скажем, давали провиант, чтобы солдаты противника не умерли с голоду. Прошу тебя, прояви благородство, помоги Мияяме. Тогда ведь Мияяма станет твоим должником, так что в дальнейшем ты окажешься в более выигрышном положении. Четыре года не такой долгий срок, а там снова подойдёт время выборов мэра. Я считаю, что ты вполне можешь претендовать на этот пост. И не сомневайся, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебя поддержать… Так как же, Канэзаки-сан, что ты мне ответишь? Не лучше ли подумать о далеко идущих стратегических планах, чем портить себе нервы из-за текущих мелочных дел?..

Гисукэ Канэзаки ушёл из особняка Тадокоро обозлённым до предела. "Настоятель" ловко поймал его на удочку. Не мог же Канэзаки открыто восстать против обладающего реальной силой влиятельного человека из провинциального комитета! Пришлось улыбаться, кивать головой и под конец обещать всё хорошенько обдумать. Но чем больше он пытался скрыть свои чувства, тем сильнее в нём бушевал гнев. Благообразное лицо, мягкие манеры, елейный голос "настоятеля" приводили его в бешенство. До чего сладко говорил, только что за ушком — как котёнка — не почесал! И симпатизирует-то он дорогому Канэзаки, и в мэры прочит, и поддержит всеми силами…

В растрёпанных чувствах Гисукэ сел в такси и отправился на горячие источники в Намицу. Даже ожидание близкой встречи с Кацуко не могло поднять его настроения.

Как видно, Ёситоси Тадокоро и Синдзиро Мияяма прочно связаны одной верёвочкой. Впрочем, кто их разберёт. Быть может, Тадокоро обвёл вокруг пальца Мияяму. Дал слово молчать, а сам всё выложил. И какой ведь театр устроил! Он, видите ли, разволновался, увидев Гисукэ, не смог врать в глаза такому симпатичному человеку, начал откровенничать, а потом, суля в будущем поддержку, стал уговаривать милого его сердцу Канэзаки поддержать Мияяму: Старая лиса! Обоих ведь предал — и Мияяму, и его, Гисукэ. Как ведь прошлой осенью уверял, что всё остаётся по-старому, что о честолюбивых планах Мияямы ему ничего не известно! А Мияяма, тут и сомневаться нечего, уже тогда обрабатывал Тадокоро.

Теперь у Гисукэ в голове было только одно: как выбить почву из-под ног Мияямы. Затевать внутрипартийную борьбу; бесполезно. Оппозиция в "Кэнъю" немногочисленна, а за Мияямой большинство, то есть все приверженцы главного направления. Зарвёшься, ещё из партии исключат за нарушение партийной регламентации. Очень заманчиво расчихвостить Мияяму в "Минчи", но в итоге опять-таки могут быть партийные неприятности. Вместо победы попадёшь в расставленные Мияямой сети…

И всё же должен же быть какой-нибудь способ натянуть Мияяме нос…

Когда на душе так погано, пожалуй, лучше не встречаться с женщиной, настоящей радости это не даст. Гисукэ, однако, надеялся, что наслаждение от обладания Кацуко как следует встряхнёт его и, кто знает, возможно, даст неожиданный толчок мыслям. Порой хорошие идеи возникают после физической встряски.

Когда Гисукэ проходил через бар, там было пусто — ни бармена, ни кельнерши, ни посетителей. Рано ещё, вечер только начался. Во многих окнах дома, который гостиничная горничная назвала "женским замком", за розовыми и голубыми занавесками горел свет, и это подчёркивало очарование весенних сумерек. В воздухе был разлит тончайший аромат — наверное, деревья уже погнали сок к ожидающим тепла почкам!

Гисукэ поднялся по знакомой лестнице на второй этажи подошёл к дверям квартиры Кацуко. В окне, выходящем в коридор, было темно. Он подёргал дверь — заперта. Гисукэ понял, что Кацуко нет дома. Какую глупость он сделал, что не дозвонился! Надо было, сойдя с поезда, позвонить, может быть, Кацуко была ещё дома, и теперь он не поцеловал бы замок. Но тогда он так спешил увидеться с Тадокоро, что личные дела отошли на задний план.

Не хотелось верить, что её нет. Гисукэ начал стучать; а вдруг она спит? Потом покрутил дверную ручку, вновь постучал, подёргал дверь. Никто не отозвался.

Открылась дверь соседней квартиры — видно, стучал он очень громко, — и выглянула сильно накрашенная молодая женщина.

— Знаете, Кацуко-сан нет дома, — сказала она, окинув Гисукэ быстрым взглядом, и чуть усмехнулась; очевидно, узнала поклонника своей соседки. — Она вчера уехала в Токио.

— В Токио?!

— Да. Сказала, пробудет там примерно месяц. Она ведь собирается завести своё дело, и ей надо подготовиться.

Гисукэ поспешил ретироваться. Эта женщина, видно, запомнила его в лицо, и ему вдруг стало неловко.

О том, что Кацуко собирается в Токио, он не знал. Относительно собственного дела у неё были разные планы. Она никак не могла решить, на чём остановиться — кафе, бар, небольшая закусочная, парфюмерный или галантерейный магазин, а может быть, и косметический салон. Если она сейчас поехала в Токио, чтобы подготовиться, значит, пришла к какому-то определённому решению. Гисукэ понятия не имел, что именно Кацуко выбрала, но в любом случае поездка в Токио пойдёт ей на пользу.

Ему было немного обидно, что Кацуко уехала на целый месяц, не предупредив его. Они виделись две недели назад, и она тогда ничего не сказала о своих планах. Однако никаких претензий к ней у него не было. Если Кацуко внезапно решила поехать, связаться с ним она никак не могла: он строго-настрого запретил ей писать или звонить ему в Мизуо. Оставалось только сожалеть о собственном невезении — ведь они разминулись всего на один день.

Не везёт, так уж не везёт. Настроение и без того отвратительное, а тут ещё это. Гисукэ с тяжёлым сердцем прошёл через пустой бар и вышел на улицу. Подумал было заночевать в какой-нибудь гостинице, но тут же отказался от этой мысли. Вспомнился тот тоскливый вечер перед знакомством с Кацуко. Тогда было одиноко, а сейчас будет и того хуже. Хватит с него переживаний! Решил вернуться в Мизуо.

Ночной поезд оказался совершенно пустым. Гисукэ постарался устроиться поудобнее, откинулся назад, положил ноги на противоположное сиденье. На полу, довольно-таки грязном, валялись коробки из-под готовых завтраков, кожура мандаринов. На мелькавших за окном станциях горели тусклые, наводившие тоску фонари.

Его мучила одна-единственная мысль — как перехитрить Синдзиро Мияяму. Досадно, конечно, что не удалось повидаться с Кацуко, но с другой стороны, даже хорошо, что её не будет целый месяц. Когда предстоят серьёзные дела, женщина является помехой.

…Значит, Мияяма всегда зарился на пост мэра. Отказ Хамады баллотироваться на третий срок — это тоже работа Мияямы. Хамада ведь никогда не обладал реальной властью. Ставленник Мияямы, он плясал под его дудку. Пока Хамада был мэром, ловкач Мияяма потихоньку расчищал себе путь к заветному креслу. Не исключено, что Тадокоро знал об этой тщательной, кропотливой подготовке.

Если провинциальный комитет поддерживает Мияяму, значит, почти невозможно сорвать его замыслы открытым сопротивлением. Тем не менее Гисукэ и не подумает идти на мировую и давать "провиант" своему давнишнему врагу. Все эти разговорчики "настоятеля", что таким образом он сделает Мияяму своим должником и в дальнейшем извлечёт из этого выгоду, чушь собачья. Разве можно верить человеку, отрёкшемуся от того, в чём он чуть ли не клялся, не далее как прошлой осенью?! Не такой Гисукэ дурак, чтобы поверить сладким речам Тадокоро.

Поезд остановился на большой станции. Глянув в окно, Гисукэ увидел среди пассажиров, вышедших из соседнего вагона, седого сутулого старика. Удивившись, он вгляделся пристальнее и понял, что обознался, приняв его за Мицухико Сугимото.

Сугимото, бывший директор частной железной дороги, человек, имевший немалое влияние в провинциальных финансовых кругах, в своё время сделал неплохую карьеру. Приёмный сын дзайбацу, он женился на девушке из этого же высокого клана, царившего в Осакско-Киотском регионе, и, когда дзайбацу инвестировали частную железную дорогу, был назначен её директором-распорядителем. На этом посту он оставался долгие годы, стал лицом чрезвычайно влиятельным и пользовался всеобщим уважением. Однако его происхождение — не родной, а лишь приёмный сын дзайбацу — послужило тормозом в дальнейшем продвижении по службе: в главную контору Сугимото не перевели. Когда подошёл возраст, он удалился от дел и переехал в Асия, небольшой городок, находящийся на железнодорожной линии Осака — Кобе. Родной сын или приёмный, но Мицухико Сугимото бесспорно был незаурядным финансистом, и в пору расцвета в этих кругах его иначе как "наше светило" не называли.

Когда поезд тронулся и, оставив позади ярко освещённую станцию, пошёл среди тёмных полей, на Гисукэ снизошло озарение.

На следующий день Гисукэ Канэзаки снова сел в поезд на сей раз Осакского направления. Жене он рассказал о делах лишь в общих чертах, упомянул, что слухи оправдались, и строго-настрого наказал никому ничего не говорить. Даже если к ней зайдёт Гэнзо Дои и будет спрашивать, где директор, придумать что-нибудь, но ни в коем случае не ставить его в известность о том, что происходит. В последнее время он перестал доверять Гэнзо, поняв, что с ним надо держать ухо востро.

Итак, Гисукэ Канэзаки решил сделать ставку на Мицухико Сугимото. До Кобе поезд идёт пять часов. За это время необходимо обдумать, как вести себя со стариком.

Вчера ночью в поезде Гисукэ пришла мысль выдвинуть кандидатуру Сугимото на пост мэра. Дело в том, что Мияяма многим обязан Сугимото. В свою бытность директором Сугимото опекал начинающего политического деятеля и, помимо всего прочего, оказывал ему финансовую поддержку. Если не он, Мияяма никогда не занял бы такого прочного, как сейчас, положения в политических кругах Мизуо, не стал бы одним из главных заправил в этом городе.

Если выдвинуть на пост мэра кандидатуру Сугимото, Мияяма не посмеет возражать. Мияяма всем обязан Сугимото, в Мизуо это факт общеизвестный. Скажи он хоть слово против — общественность на него ополчится, и он сразу же прослывёт безнравственным наглецом, лишённым совести, чувства долга и благодарности, лезущим на рожон ради осуществления своих честолюбивых замыслов. А это Мияяме невыгодно. Он может потерять голоса. Граждане Мизуо в массе своей добропорядочные, не лишённые сентиментальности обыватели, ещё не переставшие верить в законы дружбы и в теплоту человеческих отношений. Мияяма должен это понимать — он сообразительный. Ему ничего не останется, как только снять свою кандидатуру.

И вообще против Мицухико Сугимото никто в городе возражать не станет. Ведь в Мизуо нет ни одного преуспевающего человека, который в своё время не получил бы хоть какой-нибудь помощи от Сугимото. Пусть сейчас он отошёл от дел, его влияние в секторе частных железных дорог всё равно очень велико. Кроме того, ему принадлежит немало примыкающих предприятий: пакгаузы, портовые склады, универмаги, земельные компании. Кандидатуру Сугимото безусловно, поддержат все граждане Мизуо: им будет лестно иметь мэром такого известного и уважаемого деятеля.

Гисукэ, когда вчера ночью ему пришла эта мысль, чуть не пустился в пляс в пустом, замусоренном мандариновой кожурой вагоне. Если бы не тот старик на станции, издали так похожий на Сугимото, возможно, на него и не сошло бы такое озарение. Идея великолепная! Ничего лучше не придумаешь, чтобы натянуть нос Синдзиро Мияяме. Гисукэ уже представлял позеленевшее лицо своего давнишнего врага.

Весь вопрос заключался в том, как уговорить Мицухико Сугимото. Ему уже семьдесят. Не совсем ещё старый, но для начала политической карьеры возраст достаточно преклонный. Сугимото живёт в спокойном уединении, вдали от суеты, и — хоть он связан прочными узами с краем, — возможно, у него не возникнет желания стать мэром провинциального города. Он абсолютно свободен, богат, состоит в родстве с дзайбацу Осакско-Киотского региона; зачем ему лишние хлопоты? Может рассердиться и как следует отчитать за подобное предложение.

Гисукэ Канэзаки тоже был из тех, кого Сугимото не обошёл своими милостями. Гисукэ казалось, что старик ему симпатизирует. Правда, так считал каждый, кто относительно близко общался с Сугимото, ибо последний — как личность по-настоящему крупная — всегда был любезен и благожелателен. Но ведь человеку хочется верить, что его хоть немного выделяют среди прочих, и Гисукэ вспоминал, как старик хвалил его за прямой, открытый характер, за честность. Сугимото был не дурак выпить, высоко ценил сакэ "Дзюсэн", и Гисукэ всегда посылал ему к Новому году бочонок любимого, напитка.

Думая обо всём этом, Гисукэ то обретал, то терял надежду уговорить Сугимото. В конце концов он оценил свои шансы как пятьдесят на пятьдесят. Впрочем, уговоры вряд ли помогут. Надо просто попросить, вложив в просьбу всю душу. И сразу будет понятно — да или нет.

Поезд прибыл в Кобе около двух часов дня. Гисукэ, не мешкая, взял такси и отправился в Асия. Особняк Сугимото находился в верхней части городка. Гисукэ немного беспокоился, застанет ли хозяина дома, ведь ехал он без предварительной договорённости. Но вряд ли старик часто отлучается.

Лет пять-шесть назад, когда Гисукэ был здесь в последний раз, позади особняка живописно зеленела поросшая кудрявыми деревьями гора. Сейчас рощу вырубили, гора оголилась, и единственным, довольно сомнительным, украшением её были красные и зелёные крыши, возвышавшиеся над каменной кладкой оград.

— Я соорудил себе сад, рассчитывая, что зелёная гора послужит ему задним планом. Но разве можно в наше время что-нибудь загадывать? Гору использовали под строительство жилья, зелень изничтожили, весь вид мне испортили. Да и воздух теперь загрязнённый… Вот она, унылая действительность: зелёные горы пожухли, воды иссякли…

Эту тираду хозяин произнёс, как только они, после первых приветствий, устроились в гостиной, выходившей в сад.

Мицухико Сугимото, сложив на коленях руки, окинул свои владения задумчивым взглядом. Сутулостью, белоснежной головой, он, действительно, очень походил на того старика на станции.

— Ты молодец, — сказал он, переведя взгляд на Гисукэ. — Правильно живёшь, не даёшь себе расслабиться, всё время в действии… Я, как видишь, тоже ещё жив, пока не болею… Очень тебе благодарен за сакэ. Попиваю "Дзюсэн" помаленьку каждый вечер. Отличная штука! Ну а что слышно у вас в городе? Всё без перемен?

Из-под нависших морщинистых век на гостя глядели острые, как у маленькой птицы, глазки. "Постарел, — подумал Гисукэ, — но ещё вполне бодрый, сможет поработать".

Улучив удобный момент, Гисукэ заговорил. Рассказал, как бурно в последнее время развивается Мизуо, какие проблемы в связи с этим возникают и как трудно их порой решить. Гражданам очень хотелось бы, чтобы городом управлял кто-нибудь из крупных деятелей, пользующихся всеобщим уважением. Поэтому нижайшая к вам просьба: согласитесь выставить свою кандидатуру на пост мэра… Всё это Гисукэ изложил со свойственными ему горячностью и красноречием.

Мицухико Сугимото слушал, уронив седую голову, а когда Гисукэ кончил, поднял на него свои по-птичьи мелкие глазки.

— Благодарствуй… А Мияяма с этим согласен?

Сугимото, живя в уединении, вдали от всяческой суеты, тем не менее был прекрасно осведомлён обо всём, что про исходит в тех краях, где он некогда работал, и понимал, что реальная политическая власть в Мизуо принадлежит Синдзиро Мияяме.

Значит, сделаем так, продолжал старик. — Мияяму надо поставить в известность. Если он согласится, я подумаю над этим любезным предложением…

В общем, забрезжила надежда.