Сезон дождей и розовая ванна

15

Итак, Мицухико Сугимото поставил свои условия: если Мияяма согласится, он подумает… Гисукэ понимал, что кроется за этим "подумает". Сугимото будет баллотироваться лишь в том случае, если провинциальный и городской комитеты, согласовав этот вопрос, выдвинут его кандидатуру на пост мэра. Старик, много сделавший для города Мизуо, и сам кое-чем обязан городу, так что, видно, считает своим долгом поработать в качестве мэра хотя бы один срок.

Что касается городского отделения партии, то инициатива должна исходить от Синдзиро Мияямы: он должен внести предложение о выдвижении кандидатуры Сугимото на пост мэра. Сугимото, прекрасно осведомлённый обо всём, что происходит в Мизуо, к счастью, ещё не знает, что Мияяма сам собирается баллотироваться.

Гисукэ заверил старика, что незамедлительно доложит обо всём Мияяме и тот, конечно, будет в восторге. Ему и в голову не приходило, что такой крупный деятель, как Сугимото-сан, согласится стать мэром какого-то провинциального городишки, иначе бы Мияяма сам приехал в Асия с таким предложением. О горожанах и говорить нечего — для них это будет просто подарком. Провинциальный комитет "Кэнъю" сочтёт, что лучшей кандидатуры днём с огнём не сыщешь, а оппозиционная партия вместе со своим кандидатом просто-напросто скиснет…

Гисукэ выложился до конца. Его щёки пылали, голос вибрировал на высоких нотах, из глаз, казалось, вот-вот брызнут слёзы умиления.

Хозяин пригласил Гисукэ отужинать. Из дома Сугимото, находившегося в самой высокой части Асия, открывался изумительный вид на Кобе. Гисукэ казалось, что огни расположенного внизу города никогда ещё не сияли столь волшебно, как в этот вечер.

После ужина Гисукэ, пообещав позвонить, как только определится позиция городского отделения, откланялся и поспешил на ночной поезд. Заночевать в Кобе он не то что не хотел, а просто был не в состоянии: всё его существо требовало незамедлительного действия.

Домой он вернулся ранним утром. Дверь открыла не прислуга, а жена. В ночном кимоно, с несвежим, лоснящимся после сна лицом.

— Так скоро вернулся? — Ясуко ждала его поздно вечером или утром следующего дня.

— Здешние дела торопят.

— Я сейчас согрею ванну, — сказала она, видя, как он устал.

Наполнив водой ванну, Ясуко на кухне занялась завтраком.

А Гисукэ, завалившись в постель, ждал, когда всё будет готово. Дело вроде бы идёт на лад. При хорошем настроении даже усталость кажется приятной. Пожалуй, он сумеет оставить с носом Мияяму. Судя по всему, Сугимото с полным удовольствием примет неожиданное предложение, а сразу не дал согласия лишь потому, что не мог угадать намерений Мияямы. За ужином он говорил, что никак не ожидал, что на склоне лет ещё сможет поработать в милом его сердцу городе — Мизуо для него вторая родина. На здоровье, слава Богу, пока жалоб нет — занятие гольфом отлично укрепляет организм. Можно сказать, здоровье в последнее время даже улучшилось, так что один срок он может поработать на благо города. И вообще, долги следует отдавать, а долг благодарности — в первую очередь: ведь в своё время и руководители го рода, и горожане проявили о нём такую заботу… Короче говоря, и по всему сказанному и по тону беседы было понятно, что Сугимото фактически уже даёт согласие быть мэром. Он, конечно, и мысли не допускает, что Мияяма станет возражать. Правильно, Мияяма просто не посмеет сказать слово против Сугимото.

Гисукэ незаметно для себя задремал. Жена его разбудила — ванна и завтрак были готовы. Он решил сначала выкупаться.

Погрузившись по шею в ванну-коробку, Гисукэ окинул взглядом свою ещё недавно так ему нравившуюся кипарисовую баню. Клубы пара поднимались вверх, затуманивая и без того тусклую лампочку. Сквозь маленькое оконце пробивался бледный утренний свет. И всё равно в помещении было темно. Толстые столбы, подпиравшие потолок, давно потемнели от времени и копоти. Ни единого яркого пятна. До чего же уныло: Казалось, всё сделано специально для того, чтобы нагнать на человека тоску. Словно в средневековье попал…

Невольно вновь вспомнилась европейская ванна в квартире Кацуко… Сколько света, какие краски! Ванная комната и сама ванна должны быть именно такими. Мытьё, купание, да просто наслаждение водой занимают немалое место в жизни человека. Вот и надо, чтобы наслаждение было полным. Только тогда можно почувствовать, что тело по-настоящему освежилось и получило новый заряд бодрости. А если хорошо телу, то и душа ликует… Нет, нельзя отставать от века! Лежачая европейская ванна даёт ощущение современности. А современный образ жизни — это острота восприятия, энергичность… Между прочим, без этих качеств и в политике недалеко уйдёшь…

Да и в сугубо личном плане неплохо бы иметь такую же ванну, как у Кацуко. Ляжешь в неё и мысленно перенесёшься в Намицу — будто ниточка протянется между двумя далёкими домами, между двумя жизнями…

Искупавшись, Гисукэ сел за завтрак. Над лакированной деревянной пиалой, до краёв наполненной мисосирой[12], витал лёгкий ароматный парок. Рис и засолённая в барде, поджаренная на углях кета были необыкновенно аппетитными. Ловко орудуя хаси[13], отправляя в рот то одно кушанье, то другое, Гисукэ приговаривал: "Вкусно!"

— Знаешь, — сказал он жене, — вчера у Сугимото-сан на ужин подали блюда китайской кухни. Очень вкусно. Но завтрак японца должен быть именно таким, какой ты мне сейчас приготовила. Особенно когда человек голоден.

— А по какому случаю ты ездил к Сугимото-сан? — спросила сидевшая напротив Ясуко.

— Понимаешь, речь идёт о предстоящих выборах мэра. Очевидно, будем его просить выдвинуть свою кандидатуру. Только имей в виду, это пока что надо держать в строжайшей тайне.

Жена была первым человеком, кому Гисукэ открылся. И лишь потому, что у него появилась надежда на успех.

— А разве Хамада больше не будет мэром?

— Хамада уйдёт в отставку. Мияяма интригует вовсю, поскольку сам зарится на пост мэра. Вот я и поехал к Сугимото, чтобы уговорить его баллотироваться. Вроде бы появилась такая надежда.

— И до каких пор ты будешь перечить Мияяме? Смотри, надоест ему это, он на тебя совсем разозлится. Навредит ещё как-нибудь.

— Да плевал я на Мияяму! Всё равно мы с ним, как кошка с собакой. До самой смерти не примиримся. Ведь ещё не было случая, чтобы он не встал мне поперёк дороги. Но на этот раз я его умою! Ничего у него не выйдет, может подавиться своими честолюбивыми планами!.. Кстати, ты никому не говорила, что я поехал в Кобе?

— Нет, конечно. Ты же велел молчать.

— Когда придёт время, я сам всех оповещу. А Дои вчера не спрашивал, где я?

— Спрашивал. Зашёл к нам перед обедом, поинтересовался, где директор. Я сказала, что ты поехал на Кюсю — мол, с нашим родственником несчастье случилось. Он тут же ушёл и больше не появлялся.

— На Кюсю… Далековато получается.

— Мне и в голову не приходило, что ты так скоро вернёшься.

— Да ладно…

В конце концов, даже если поехать на Кюсю, можно успеть вернуться ночным поездом. Не станет же Дои глубоко копать. Хорошо, что жена назвала место, достаточно удалённое от Асия.

Отправив в рот небольшую порцию риса, Гисукэ сказал:

— Наша баня совсем обветшала, пора бы построить новую.

— Да, пожалуй… — на этот раз Ясуко не стала возражать.

— Если уж переоборудовать, то как следует. Мне давно хочется европейскую ванну. Узнай, есть ли такие в магазинах, и если есть — купи.

— Европейскую ванну? — Ясуко округлила глаза. — Это какая же — длинная такая и мелкая, да?

— Ну да, как в отелях.

— Ну уж нет! Ни в коем случае! — Ясуко затрясла головой.

— Но почему?

— Ты ещё спрашиваешь! Да что ж я девка какая-нибудь, чтобы разлёживаться нагишом?! Пусть европейцы так купаются!

— Что значит — разлёживаться нагишом? Кто же это станет заглядывать в ванную?

— Станет не станет, всё равно стыдно. В японском доме и ванна должна быть в японском стиле. А в этой, в длинной-то, и не искупаешься как следует, только и будешь думать, как бы поскорее вылезти.

Гисукэ с большим трудом удалось сломить сопротивление жены. В быту диктатором была она, и муж крайне редко ей перечил.

Настояв на своём, Гисукэ решил учесть японские привычки жены и приобрести ванну лежачую, но достаточно глубокую. В последнее время чаще всего выпускали ванны широкие и не очень длинные. В таких лежать можно, только согнув колени. А Гисукэ мечтал о длинной, где ничто не мешало вытянуться во весь рост. Следовательно, длина должна быть не менее ста семидесяти сантиметров, а глубина — чтобы погрузиться по шею — сантиметров семьдесят, наверное. Ширина его не волновала.

Однако в продаже нужной ему ванны не оказалось. Среди полистироловых ванн были достаточно глубокие, но недостаточно длинные. А ванны, сделанные точно по европейским образцам, соответствовали желаемой длине, но дно имели неглубокое.

Гисукэ сам отправился к хозяину магазина сантехники, чтобы выяснить, бывают ли в продаже ванны нужных ему размеров.

— В магазине таких ванн нет, — ответил ему хозяин. — Попробуем уточнить в главной конторе, может быть, там найдётся. Наверное, сейчас уже выпускают глубокие, более привычные для японцев ванны. А как быть, если такой, как вы хотите, не окажется?

— Придётся попросить сделать на заказ. Я хочу иметь именно такую ванну.

— Редкий случай… А у нас в Мизуо — первый…

Через несколько дней хозяин магазина сообщил по телефону, что на складах главной конторы фирмы нашлась такая ванна, какую желает господин Канэзаки. Гисукэ попросил срочно её выслать.

Разумеется, Гисукэ занимался не одной только ванной. Вернувшись из Кобе, он в тот же день после полудня позвонил Синдзиро Мияяме и попросил о встрече.

— Вот уж не ожидал, что ты мне позвонишь! — сказал Мияяма. — Встретиться?.. Конечно, конечно! Я, правда, не представляю по какому поводу, но всегда приветствую любой контакт… А может быть, где-нибудь посидим, пообедаем? Мы ведь давно не виделись…

В его голосе сначала слышалось удивление, потом зазвучали весёлые нотки.

— Ну зачем же такое беспокойство! — Гисукэ про себя усмехнулся. — Просто хотелось поговорить с тобой наедине.

— Тогда, если тебе удобно, приезжай ко мне. Прямо сейчас; хорошо? Мои все дома, но они нам не помешают. А больше я никого не жду.

Мияяма был приветлив. Очевидно, считал, что знает, о чём пойдёт речь. Тадокоро постарался его обрадовать: мол, был у меня Канэзаки, я его уломал… Да, у Тадокоро и Мияямы полный альянс. Небось посмеиваются над этим несносным Канэзаки, который вдруг попался на удочку, возмечтав сделать Мияяму своим должником.

Гисукэ вышел из дому, предвкушая, как утрёт нос зарвавшемуся честолюбцу Мияяме. Доехал на автобусе за двадцать минут. Мияяма, адвокат по профессии, жил недалеко от районного суда. Года три назад он перестроил и переоборудовал свой дом — из тщеславия, конечно, и теперь прохожие нередко останавливались, любуясь его красивыми пропорциями и роскошью отделки.

Пройдя через передний сад, посреди которого возвышалась живописная сосна, Гисукэ окинул взглядом небольшое строение европейского стиля, где размещалась контора Мияямы, и остановился перед парадной дверью японского особняка. У входа стояла серебряная ширма, а перед ней — огромная икебана на подставке из чёрного дерева. Мияяма, мнивший себя крупным политическим деятелем, лез из кожи вон, чтобы ошеломить посетителей.

Секретарь, встретивший Гисукэ, провёл его в просторный кабинет с нишей "никэндоко", где висели две парные картины южной школы. Гисукэ вполне мог их оценить, так как хозяин предоставил ему возможность созерцать их в одиночестве в течение получаса. Наконец Синдзиро Мияяма вышел к гостю.

— Извини, извини!.. С посетителями хлопот не оберёшься, то один идёт, то другой, вот и задержался…

Мияяма всем своим видом изображал страшную занятость. Даже сел как-то боком, словно через минуту собирался вскочить и бежать по неотложным делам.

Синдзиро Мияяме было сорок три года. Невысокий, худощавый, без единого седого волоса в иссиня-чёрной, аккуратно разделённой пробором шевелюре, он выглядел моложе своих лет. Больше тридцати шести — тридцати семи ему не давали. Лицо овальное с очень светлой кожей, прямой нос, густые брови, тонкие подбритые усики, узкие глаза под очками без оправы. Примечательными были маленький рот бантиком и чуть покатые плечи, придававшие его внешности лёгкий оттенок женственности: Изящный Мияяма чувствовал себя красавцем и, действительно, пользовался успехом в увеселительных кварталах. Его любовницей была самая красивая и популярная хостес из кабаре "Куинби".

— Мияяма-кун, я пришёл просить тебя о сотрудничестве, — без обиняков начал Канэзаки.

— Да? О каком же?

По сценарию о сотрудничестве должен был просить Мияяма, а тут вдруг роли переменились. На лице Мияямы появилось напряжённое выражение.

— Прежде чем начать разговор, я хотел тебя спросить, верны ли слухи, что Хамада решил оставить пост мэра и не будет баллотироваться на предстоящих выборах?

— Да, это так, — кивнул Мияяма, насторожённо поглядывая на Гисукэ.

По его лицу пробежала лёгкая тень. Очевидно, Мияяма подумал, что ему сейчас придётся оправдываться перед Гисукэ за то совещание, где был решён вопрос об отставке Хамады. Канэзаки и других представителей внутрипартийной оппозиции на него не пригласили, всё сделали келейно. Короче говоря, Мияяма сам выдвинул свою кандидатуру на пост мэра. Сейчас он, разумеется, испытывал неловкость и заранее сделал постное лицо, готовясь к объяснению.

— Я согласен, что Хамаде пора на покой, — быстро отреагировал Гисукэ. — Хамада человек прекрасный, тут и говорить нечего, но… Есть одно "но" — мягковат он, не слишком энергичен. А наш город растёт, развивается. Мэром должен быть человек крупный, масштабно мыслящий. И такая кандидатура у меня есть на примете. Вот я и хотел услышать твоё мнение по этому поводу.

Гисукэ совершенно сознательно не упомянул о предполагаемом выдвижении Мияямы на пост мэра. Поскольку тот ничего ему официально не сообщил, он был вправе изобразить полную неосведомлённость.

Пока что тактика Гисукэ себя оправдывала. Мияяма, не получив его предварительного согласия, колебался, говорить или не говорить, что собирается баллотироваться, да так и не сказал. На это Гисукэ и рассчитывал. Теперь Мияяме будет невозможно сразу отклонить предложение Гисукэ. Ему придётся проглотить горькую пилюлю, всё выслушать и, скорее всего, сдать позиции.

— Что-то я не совсем понимаю, о чьей кандидатуре речь? — в голосе Мияямы появились тревожные нотки.

Гисукэ читал лицо Мияямы как открытую книгу: глава первая — радость от убеждённости, что давнишний противник, по словам Тадокоро, собирается пойти на мировую; глава вторая — недоумение и затем тревога по поводу неожиданного манёвра противника. Интересно, какой будет третья глава?..

— Речь идёт о человеке, который, как никто другой, может потрудиться на благо Мизуо… — Гисукэ, как заправский оратор, сделал эффектную паузу и не без торжественности произнёс: — Короче говоря, это Сугимото-сан.

— Что, Сугимото-сан? — Глаза Мияямы за стёклами очков округлились. — То есть ты имеешь в виду господина Мицухико Сугимото?

— Да. Именно господина Мицухико Сугимото! — Гисукэ сделал большой кивок.

Именно — большой, иначе не скажешь, таким он был значительным. Его можно было бы ещё назвать "победоносным", если бы это слово сочеталось с "кивком". Гисукэ Канэзаки ощущал этот миг, как победу, наконец-то одержанную над закоренелым врагом. Таких побед в его жизни было немного, и будут ли они ещё — кто знает…

Мияяма по-настоящему растерялся. Его рот-бантик несколько раз открылся и закрылся, как у вытащенной из воды рыбы, но он так и не произнёс ни слова. Только смотрел на Гисукэ округлившимися глазами.

А тот всё больше воодушевлялся:

— Мне думается, ни у кого не возникнет возражений против кандидатуры Сугимото-сан. Он долго проработал директором Р-ской железнодорожной компании, прекрасно знает наш город. Не важно, что сейчас он живёт в Асия, его никак нельзя назвать "импортным" кандидатом, поскольку связь Сугимото-сан с политическими и деловыми кругами Мизуо не на день не прерывалась. Да что говорить, у нас из влиятельных деятелей, наверное, не найдётся ни одного, кто в своё время не пользовался бы покровительством этого замечательного человека… Скольких он научил делу!.. Впрочем, что я тебе объясняю — ты один из лучших его учеников, так сказать, отличник школы Сугимото. Разве я не прав?

— Прав, конечно…

— Ещё бы! В городе каждому известно, что ты чуть ли не всем обязан господину Сугимото. — Нанеся ещё один удар, Гисукэ продолжал: — Да, деятель он выдающийся. Славно потрудился на посту директора железнодорожной компании. Для финансистов Осакско-Киотского района он и сейчас человек номер один, да и в финансовых кругах центра имя Сугимото широко известно. Что касается граждан Мизуо, они будут в восторге, ещё бы — мэр города такая крупная фигура! Уж он-то не будет терять времени даром — проекты и планы воплотятся в реальные дела, город сделает новый шаг в своём развитии… Так как же, ты согласен с кандидатурой Сугимото-сан на пост мэра?

— Да, конечно… С-согласен… — Мияяма попробовал выдавить улыбку, но словно поперхнулся. Лицо его мгновенно сделалось зелёным, как недозрелый лимон.

— Согласен, значит. Ну что же, прекрасно. Если ты согласился, считай, что Сугимото-сан уже наш мэр… Спасибо тебе! — Поклонившись, Гисукэ собрался подняться, но Мияяма жестом остановил его.

— Постой, постой!.. Всё это очень хорошо, но разве Сугимото-сан согласится быть у нас мэром?

Это была последняя надежда Мияямы. Конечно, он понимал, что Гисукэ уже получил согласие Сугимото, иначе бы не пришёл к нему с таким предложением, но всё же… А вдруг?..

— Он обещал дать согласие при одном условии.

— Что за условие?

— Одно-единственное; условие: Сугимото-сан сказал, что выставит свою кандидатуру, если у тебя не будет возражений.

— Гм… — Лицо Мияямы задёргалось, словно в судороге. — А ты… ты когда с ним виделся?

— Вчера, — невозмутимо сказал Гисукэ. — Узнал, что Хамада собирается в отставку, и тут же поехал в Асия. Сугимото-сан высоко тебя ценит, понимает, что у тебя — реальная политическая власть, и если ты дашь согласие, он с удовольствием выставит свою кандидатуру. Он, знаешь ли, загорелся. Сказал, что рад потрудиться для города, который считает своей второй родиной. Со здоровьем у него всё в порядке, для укрепления оного играет в гольф… Итак, твоё согласие я получил, позвоню ему сегодня же.