Шарлатаны

Глава 1

Суббота, 1 июля, 4:45

Будильник на смартфоне сработал в 4:45 утра. Небольшая однокомнатная квартирка Ноя Ротхаузера находилась на третьем этаже дома по Ривер-стрит в районе Бикон-Хилл. Пять последних лет, с тех пор как стал хирургом-ординатором Бостонской мемориальной больницы, Ной почти каждое утро, за исключением воскресенья, просыпался в этот ранний час. Зимой в квартире царили мрак и холод, поскольку отопление в доме включалось только в семь утра. Но сейчас, летом, выбираться из постели было намного приятнее: температура в спальне благодаря старому кондиционеру, громоздкому и шумному, держалась на комфортном уровне, а первые лучи солнца уже просачивались в окно.

Потягиваясь и разминая затекшие мышцы, Ной как был, голышом, направился в крохотную ванную. Было время, когда он спал в пижаме, как в детстве, однако теперь отказался от этой привычки: пижама — еще один предмет одежды, который приходится стирать, а Ной не любил тратить время на стирку. Чтобы добраться до прачечной-автомата, нужно пройти целый квартал вверх по улице, а затем сидеть там, дожидаясь, пока машина крутит вещи в барабане. Томительное ожидание Ной выносил с трудом, полагая, что преданный своему делу врач не должен отвлекаться на разные мелочи, в том числе на бытовые нужды.

Ной вгляделся в свое отражение в зеркале. Вид у него был слегка помятый. Накануне он позволил себе пропустить пару рюмок, что случалось нечасто. Он провел ладонью по щеке, прикидывая, можно ли обойтись без бритья. У него вошло в привычку бриться по утрам на работе в туалетной комнате хирургического отделения — таким образом удавалось выкроить несколько лишних минут и прибыть в больницу чуть раньше. Однако он вспомнил, что сегодня не совсем обычный день и можно не спешить. Во-первых, суббота, а значит, плановых операций гораздо меньше, чем в будни, но главное — сегодня первое июля, День больших перемен, как его называли в БМБ: начало учебного года для клинических ординаторов. Приступает к работе целая группа новичков, уже работающие переходят на следующую ступень, а пятикурсники завершают обучение и начинают очередной этап карьеры, становясь штатными врачами в различных больницах и клиниках. Все, кроме Ноя. По результатам голосования Совета ординатуры и хирургического факультета университета решено было назначить доктора Ротхаузера главным ординатором — пост, которым Ной чрезвычайно гордился. Теперь он становился кем-то вроде дорожного полицейского, руководящего движением на оживленном перекрестке. В большинстве других клиник эту должность попеременно занимали ординаторы, прошедшие пятилетнее обучение. Но в БМБ дело обстояло иначе: звание главного ординатора добавляло еще один год обучения. С помощью Марджори О’Коннор, заведующей учебной частью, и двух находящихся в ее подчинении координаторов Ной должен будет планировать ротацию младших и старших ординаторов между отделениями, а также составлять расписание практических занятий в учебном центре и суточных дежурств в больнице. Вдобавок ко всему он отвечал за утренние обходы, а также за еженедельные, двухнедельные и ежемесячные больничные конференции. Составление расписания лекций, которые являлись частью академического курса, тоже было на нем. Словно мамочка-наседка, главный ординатор следил, справляются ли его подопечные со своими обязанностями, посещают ли занятия и выдерживают ли напряженный рабочий график.

Поскольку необходимость спешить отпала, Ной открыл шкафчик над раковиной, достал бритву и пену для бритья. Намыливая перед зеркалом щеки, он вдруг понял, что улыбается. Новая должность сулила огромный объем работы — особенно с учетом того, что у него по-прежнему останутся свои пациенты и плановые операции, — однако Ной знал: грядущий год принесет ему радость и удовлетворение. Больница была его миром, его вселенной, и теперь он, как главный ординатор, становился ее властелином. Избрание на должность Ной рассматривал как огромную привилегию: как показывал опыт его предшественников, после завершения ординатуры ему наверняка предложат место штатного хирурга Бостонской мемориальной больницы. Получить возможность работать в крупнейшем медицинском центре при одном из ведущих университетов мира — все равно что вытянуть счастливый лотерейный билет. Ной давно мечтал об этом. Наконец-то все его усилия, жертвы, годы самоотверженной учебы окупятся и принесут свои плоды.

Расправившись со щетиной несколькими взмахами бритвы, Ной юркнул в узкую душевую кабинку. Минут десять спустя он вылез и принялся энергично растираться полотенцем. Никаких сомнений: год предстоит сумасшедший, но, с другой стороны, есть и положительные моменты — например, больше никаких ночных звонков и экстренных операций, хотя Ной не сомневался, что и так большую часть вечеров будет проводить в больнице. Однако разница заключалась в том, что теперь Ротхаузер сам может выбирать интересующие его случаи. И не придется отвлекаться на черновую работу, которой обычно загружают молодых ординаторов, вроде смены повязок, промывки катетеров или обработки нагноившейся раны. Отныне Ной сам будет поручать такие дела первокурсникам. Перед ним же открывались невероятные возможности для серьезной хирургической практики, от которых просто дух захватывало.

Единственной ложкой дегтя — и ложкой немаленькой, отравляющей всю бочку меда, — была эта чертова конференция по летальным исходам. Ной не мог переложить ответственность за ее подготовку ни на кого другого. Он, и только он один, должен проводить расследование по каждому случаю смерти пациента, а затем выступать с отчетом. Нежелание Ноя заниматься отчетом было вполне понятным. Поскольку чаще всего речь идет о врачебных ошибках, ему придется обращать внимание на профессиональные, а порой и личные недостатки коллег, указывать пальцем на виновных и перетряхивать чье-то грязное белье на глазах удивленной публики, так как сама специфика конференции предполагала именно такой разбор летальных исходов. Причем собрание обычно проходило в обстановке общей нервозности, эмоционального накала и неизбежно возникающих взаимных обид и подозрений. Учитывая непростой характер многих докторов, атмосфера нередко становилась откровенно взрывоопасной, и если не находился козел отпущения, разрядить ее бывало довольно трудно. За пять лет работы в клинке Ной не раз становился свидетелем того, как в конечном итоге на докладчика, словно на гонца, принесшего дурную весть, обрушивалась ненависть собравшихся. Предшественнику Ноя на посту главного ординатора частенько доставалось, и теперь у Ротхаузера были все основания опасаться, что его постигнет та же участь. А поскольку он сам был непосредственным участником злополучной операции, окончившейся смертью Брюса Винсента, ситуация выглядела и вовсе угрожающей. И хотя Ной был уверен в правильности принятого решения — экстренно перевести пациента на аппарат искусственного кровообращения, — он понимал, что другие хирурги могут усомниться в этом.

Вдобавок ко всему Брюс Винсент оказался местной знаменитостью. Весть о смерти короля больничной парковки потрясла всех, медицинский центр гудел, слухи и сплетни распространялись со скоростью лесного пожара. До того момента, когда Ной увидел мистера Винсента на операционном столе, старший ординатор понятия не имел о его существовании. Машины у Ноя не было, следовательно, не было и повода наведываться в служебный гараж. Обычно он ходил на работу пешком, а в плохую погоду оставался ночевать в дежурных помещениях клиники, где было намного просторнее и уютнее, чем в его квартире. Конечно, Ной видел фотографии детей на доске объявлений в кафетерии, но не знал, чьи это малыши. Однако выяснилось, что Ротхаузер, не являющийся членом фан-клуба начальника гаража, находится в явном меньшинстве. Судя по многочисленности поклонников Брюса Винсента, конференц-зал будет забит до отказа.

И все же больше всего Ноя тревожило участие доктора Мейсона. Ной старался держаться как можно дальше от этого человека. Но теперь, когда до конференции оставалось меньше двух недель, они стремительно сближались: ординатор и профессор шли встречным курсом, как пресловутый гигантский лайнер и потопивший его айсберг, и столкновение было неизбежно. Что бы Ной ни обнаружил при расследовании, это станет дипломатической катастрофой. Из того немногого, что успела рассказать анестезиолог, у Ротхаузера сложилось впечатление, что львиная доля вины лежит именно на Уильяме Мейсоне, который работал в трех операционных одновременно. Сама по себе тема участия врача сразу в нескольких операциях была довольно острой и давно вызывала горячие споры.

Ной вернулся в спальню и направился к комоду, чтобы достать из ящика носки и нижнее белье. Комната была обставлена скупо: кроме комода имелась широкая двуспальная кровать, возле нее — прикроватная тумбочка, на которой помещались лампа под матерчатым абажуром и стопка медицинских журналов. Ни репродукций на стенах, ни занавесок на окнах, выходящих на задний двор, ни ковриков на дощатом полу. Если кто-нибудь спросил бы Ноя, как называется такой стиль интерьера, он, пожалуй, охарактеризовал бы его спартанским. Но его никто не спрашивал. Гостей у Ноя не водилось, да и сам он приходил сюда нечасто, особенно с тех пор, как уехала Лесли. Наверное, из-за долгого отсутствия хозяина к нему столько раз и вламывались грабители. Поначалу Ной расстраивался и злился, но поскольку красть тут было нечего, вскоре он перестал принимать близко к сердцу незаконные вторжения и стал относиться к ним как к неизбежному злу, сопутствующему жизни в большом городе, особенно если к соседке с верхнего этажа регулярно наведываются толпы студентов. Конечно, можно было снять жилье поприличнее, но тратить время на поиски новой квартиры Ною не хотелось, да по большому счету он и не считал это место домом — так, нора, куда можно завалиться пару раз в неделю, чтобы рухнуть на кровать и поспать пять-шесть часов.

Но еще несколько лет назад все здесь выглядело совершенно иначе. Квартира действительно была домом, уютным и теплым, с ковриками, салфеточками, картинками на стенах и веселыми занавесками на окнах. И мебели было чуть больше: в углу стоял письменный стол, на котором красовались семейные фото в рамочках, а возле кровати — вторая тумбочка. Но милые домашние вещицы принадлежали Лесли Брукс — давней подруге Ноя. Оба окончили Колумбийский университет, Лесли — факультет экономики, а Ной — медицинский, после чего вместе переехали в Бостон, где Лесли собиралась поступить в Гарвардскую школу бизнеса. Но два года назад, получив степень магистра, девушка вернулась в Нью-Йорк, где нашла отличную работу по специальности.

Решение Лесли уйти стало для Ноя полной неожиданностью. Девушка объяснила, что за прошедшие три года поняла: вряд ли в жизни такого человека, как Ной, с его профессиональным рвением и преданностью делу, найдется место для нее. Как правило, хирурги-ординаторы старших курсов по мере продвижения по карьерной лестнице получали возможность проводить с семьей больше времени. Однако у Ноя вышло наоборот: по его собственному желанию объем учебных часов от семестра к семестру только возрастал. Когда они с Лесли разошлись, ни одна из сторон не испытывала обиды, хотя поначалу Ной чувствовал себя подавленным, поскольку уже подумывал о женитьбе. Позже, поразмыслив, он пришел к выводу, что Лесли права: работа и впрямь съедает все его время, и так будет до тех пор, пока он не окончит ординатуру, а то и дальше. Образно говоря, Ной был женат на медицине и не мог дать Лесли того, на что она имела полное право.

И все же порой молодой врач скучал по ней и с нетерпением ждал их ежемесячных разговоров по видеосвязи, которую Лесли старалась аккуратно поддерживать. Они продолжали считать себя друзьями, а друзья иногда болтают и делятся новостями. Так Ной узнал, что Лесли помолвлена, и его это задело. С другой стороны, он был благодарен подруге, не побоявшейся объяснить, что ее не устраивает в их отношениях. В глубине души Ной был даже рад, что ему больше не надо согласовывать свою жизнь с желаниями Лесли. Медицина — вот его требовательная и строгая хозяйка; что касается Лесли, Ной искренне желал ей счастья.

Он достал из стенного шкафа белую рубашку и галстук и снова направился в ванную. Сочтя, что узел галстука достаточно хорош — обычно это выходило не с первой попытки, — Ной провел расческой по густым темно-русым волосам, разделил их слева аккуратным пробором и зачесал назад.

В старших классах школы Ной чрезвычайно заботился о своей внешности. Он потратил немало времени, желая убедиться, что определение «красавчик», брошенное однажды парочкой одноклассниц в его адрес, соответствует истине. И хотя толком так и не понял, что имели в виду девочки, все же принял их слова за комплимент. Но теперь все эти глупости остались в прошлом, и он лишь старался выглядеть так, как подобает врачу. С точки зрения Ноя, это означало опрятный вид и чистую отутюженную одежду. Он с презрением относился к молодым ординаторам, которые считали чуть ли не особым шиком носиться по больнице в мятом, забрызганном кровью операционном халате, демонстрируя всем и каждому, как много и самоотверженно они трудятся.

Ростом Ной был чуть выше шести футов и все еще выглядел стройным и подтянутым, хотя после окончания колледжа бросил ходить в спортзал. При этом Ной не набрал ни одного лишнего килограмма, в отличие от некоторых его школьных приятелей, и без труда сохранял привычный вес. Такое везение он объяснял тем, что редко находил время, чтобы толком поесть. Помогала и удачная наследственность: гены отца — единственное благо, доставшееся сыну. Чертами лица Ной тоже был доволен, особенно нравилась ему форма носа, идеально прямого и ровного, и большие изумрудно-зеленые глаза — «подарок» рыжеволосой матери.

Церемония одевания завершилась облачением в белые медицинские куртку и брюки. Все знали, что доктор Ротхаузер меняет форму по нескольку раз в день, пользуясь тем, что одежду персонала стирают и гладят в больничной прачечной. Теперь Ной был готов к выходу. Опустив служебный планшет в боковой карман куртки, он еще раз окинул себя взглядом в большом зеркале, висящем в гостиной. Зеркало тоже принадлежало Лесли, но она почему-то не забрала его при переезде. Гостиная, как и спальня, выглядела по-спартански сдержанной: потертая кушетка, журнальный столик, торшер, еще один небольшой складной стол в комплекте с двумя складными стульями и низкий книжный шкаф. Старый, видавший виды ноутбук стоял на журнальном столике — последнее напоминание о подростковой любви Ноя к компьютерным играм. Стены гостиной, как и спальни, оставались пустыми: никаких украшений, если не считать зеркала и белой декоративной панели в виде кирпичной кладки на одной из стен. За окнами без занавесок открывался вид на краснокирпичные дома Ривер-стрит — типичные постройки квартала Бикон-Хилл.

Ной покинул дом в начале шестого. В другие дни, когда не приходилось тратить время на бритье, он выходил ровно в пять, что служило доказательством эффективности установленного им утреннего распорядка. В это июльское утро на улице было тепло и светло, хотя солнце только-только начинало подниматься над горизонтом. Зимой, особенно в снегопад, округа выглядела куда менее жизнерадостной. И все же Ною в любое время года нравились эти утренние прогулки, которые давали возможность подумать и спланировать предстоящий день.

Обычный маршрут вел молодого хирурга налево и вверх по Бикон-Хилл — самому настоящему холму, в честь которого и назвали район. На перекрестке с Гроув-стрит Ной сворачивал на Миртл-стрит, продолжая взбираться на холм. Как правило, вокруг не было ни души, но стоило подняться на вершину, как точно по волшебству появлялись люди, в основном собачники и бегуны, хотя попадались и ранние пассажиры пригородных поездов. Сегодня, едва Ной поравнялся с детской площадкой на Миртл-стрит, на него обрушились звуки лета. Он находился в центре большого города, однако вокруг было полно птиц, воздух звенел от их трелей, щебета и пересвиста.

Продолжая шагать по пустынным тротуарам, врач вновь и вновь мысленно возвращался к докладу, с которым ему предстояло выступать на конференции. И всякий раз внутри разливался неприятный холодок, причиной которого был страх перед любого рода авторитетами, преследующий Ноя всю жизнь. Ему внушали робость директор школы, декан университета, профессора медицинского факультета — словом, все, кто мог встать у него на пути и помешать осуществлению заветной мечты стать хирургом. Причем Ной отдавал себе отчет в том, что эта боязнь абсолютно неоправданна, ведь еще со средней школы он неизменно был лучшим учеником в классе. Но понимание беспочвенности опасений никак не уменьшало сами опасения. До самого окончания школы Ной продолжал бояться людей, наделенных властью; страх сопровождал его все годы учебы в университете и только усилился с поступлением в ординатуру, особенно после того, как на втором курсе произошло событие, сильно встряхнувшее Ноя.

Самое смешное, что его беззаветная преданность медицине обернулась проблемами не только в отношениях с Лесли. В конце первого года ординатуры Ной с некоторой долей смятения осознал, что в больнице есть люди, считающие его чрезмерно рьяным. С особой неприязнью относились к нему местные знаменитости вроде Уильяма Мейсона, убежденные в своей исключительности. Однажды Дэн Уокмен, занимавший в то время пост главного ординатора, отвел Ноя в сторонку и, не называя конкретных имен, сказал, что кое-кто в клинике считает его выскочкой, получающим слишком много незаслуженного внимания, и что молодому врачу следует быть поскромнее.

Ной был удивлен и не на шутку огорчился. Но вскоре выяснилось, откуда ветер дует. В качестве младшего ординатора Ротхаузер занимался обычным осмотром пациентов, поступающих на плановые операции, и несколько раз становился своего рода помехой, из-за которой отлаженный «конвейер» одного из хирургов начал давать сбои. С присущей Ною скрупулезностью и невероятной способностью находить при соборе анамнеза дополнительные проблемы молодой ординатор несколько раз делал неожиданные открытия, касающиеся состояния пациента. Эти открытия привели не только к отмене целого ряда операций, но и заставили предположить, что первичное обследование проводилось не в полной мере или недостаточно тщательно. Само собой, виновники не испытывали восторга, что их ошибки выплыли наружу, и горели желанием осадить не в меру старательного новичка.

Поначалу Ной просто отмахнулся от предупреждения Дэна, считая, что действует на благо пациентов, как, по его убеждению, и должен поступать врач.

Напротив, критика подтолкнула Ноя к тому, чтобы с еще большим рвением выполнять свои обязанности. Так шло до тех пор, пока его не спустили с небес на землю. Из-за своего неуемного стремления к совершенству Ной тратил уйму времени на проведение стандартных исследований и процедур и в результате почти не вылезал из больницы. А уходя, готов был по первому зову примчаться обратно. Если кто-то из однокурсников просил подменить его на дежурстве, Ной никогда не отказывал. Он в буквальном смысле вкалывал без выходных, пока Дэн Уокмен чуть ли не силой заставил его отдыхать.

Ной прекрасно знал, что постоянно нарушает правила Совета последипломного медицинского образования, которые ограничивали количество рабочих часов медицинского персонала. Делалось это прежде всего ради безопасности пациентов, однако Ной считал, что к нему эти правила не относятся. Он не нуждался в длительном сне, редко чувствовал усталость и, в отличие от большинства ординаторов, не был обременен семьей. В то время Ной еще думал, что Лесли понимает и поддерживает его.

Но настал момент, когда на поведение Ноя обратили внимание и доложили о нарушениях Эдварду Кантору, директору клинической ординатуры. В результате Ной получил личное предупреждение от доктора Кантора. Впрочем, оно не произвело на него большого впечатления, и уже через несколько дней молодой ординатор взялся за старое. А затем заварилась каша: его вызвали на заседание Наблюдательного совета ординатуры, причем дважды.

В первый раз Ротхаузера снова предупредили и заявили, что его поведение ставит под угрозу всю программу последипломного образования: если газетчики пронюхают о нарушениях в университетской клинике, скандал разразится нешуточный. Ной отважно держался пару недель, хотя это стоило ему немалых усилий: пребывание в клинике превратилось для него почти в зависимость, и он не мог оставаться в стороне от жизни больницы. Поэтому три недели спустя Ротхаузер вновь предстал перед советом. На этот раз преподаватели были в ярости. К ужасу Ноя, ему пригрозили исключением и предупредили, что с этого момента он находится на испытательном сроке. Еще одно нарушение — и ему вручат бумаги об увольнении.

Ною действительно пришлось сбавить обороты. К тому же он начал действовать с осторожностью, разработав особую стратегию: покидая больницу в положенное время, он отмечал свой уход в электронной системе контроля, но лишь для того, чтобы через десять минут проскользнуть обратно через другой вход. К счастью, со временем контроль ослаб, а к третьему курсу необходимость в уловках и вовсе отпала, поскольку за старшими ординаторами никто не следил. Отпуск Ной так ни разу и не взял, но этого тоже никто не заметил.

Настенные часы в вестибюле Стэнхоуп-Билдинг показывали 5:26, когда Ной переступил порог клиники. Он чувствовал знакомое возбуждение, которое охватывало его всякий раз еще на подходе к больничным корпусам. Здесь молодой хирург каждый день встречался с чем-то новым, узнавал то, чего не знал раньше, и учился тому, что сделает его настоящим врачом. Для Ноя приход на работу был чем-то вроде возвращения домой.

Глава 2

Суббота, 1 июля, 5:26

Миновав вращающуюся дверь главного входа, Ной направился прямиком к лифту и поднялся на четвертый этаж, где, кроме хирургического блока, находилось отделение интенсивной терапии. Он всегда начинал день с визита сюда, вне зависимости от того, где ночевал — у себя в квартире или в дежурном помещении клиники. По очевидным причинам пациенты здесь были самыми тяжелыми и требовали наибольшей заботы и внимания.

Палаты в отделении, как и операционные залы, были расположены по окружности, в центре которой находился пост старшей сестры. Ей достаточно было просто повернуть голову, чтобы увидеть сквозь прозрачную стеклянную перегородку все, что происходит в палатах. Старшей сестрой ночной смены сегодня была Кэрол Дженсен. Серьезная и требовательная, как и полагается старшей сестре, Кэрол терпеть не могла разгильдяйства. Любое проявление безответственности выводило ее из себя, особенно когда она уставала, а к концу смены все медсестры интенсивной терапии были измотаны: это было одно из самых сложных отделений в больнице.

— Вы у нас как солнышко, доктор Ротхаузер, — заметила Кэрол, когда Ной приблизился к ее длинному полукруглому столу, повторяющему форму холла.

— Приятно, когда тебя ценят, — бодрым тоном ответил Ной, усаживаясь на высокий вращающийся стул. Он понимал, что на самом деле стоит за репликой старшей сестры: появление ординатора означает, что конец смены близок и вскоре Кэрол отправится домой. И в то же время Ной воспринял ее слова как комплимент. Ему не раз говорили, что он ходит в любимчиках у среднего медперсонала, и даже не склонная к сантиментам Кэрол Дженсен симпатизировала молодому доктору. Ноя ценили за то, что он всегда откликается и по первому зову прибегает на отделение в считаные минуты, и при этом остается неизменно приветлив и весел, в отличие от других врачей, которые могли явиться с хмурой физиономией, особенно если их потревожить во время ночного дежурства. Даже работая в хирургическом отделении, Ной никогда не отказывался ответить по внутренней связи сестрам из реанимации и дать при случае необходимую консультацию. Для медсестер интенсивной терапии чрезвычайно важна возможность быстро связаться с врачом, поскольку критическая ситуация порой возникает спонтанно и требует столь же мгновенного решения. Но о чем Кэрол никогда не говорила Ною — а сам он, пребывая в блаженном неведении, даже не догадывался, — так это о том, что большинство сестер терялись в догадках насчет его личной жизни. Один из самых симпатичных ординаторов, да к тому же холостяк, он не пытался ни за кем ухаживать и не реагировал на двусмысленные шуточки, привычные в больничной среде.

Ной обвел взглядом палаты. В каждой находилась медсестра, иногда сразу две или три. Все пациенты были лежачие, многие подключены к аппаратам ИВЛ. И ни в одной из палат Ной не заметил врача — он счел это хорошим знаком.

— Похоже, у вас тут все под контролем, — сказал он. Еще одна причина, почему медсестры любили Ноя: он умел ценить их труд и понимал, насколько он важен. Доктор Ротхаузер не уставал повторять, что девять десятых работы на отделениях выполняют именно сестры и ординаторы обязаны им помогать.

— Да, ночь выдалась на редкость спокойная, — согласилась Кэрол.

— Есть проблемы, о которых мне следует знать? — спросил Ной, снова оборачиваясь к столу и вскидывая глаза на старшую сестру. Он с удивлением заметил, что Кэрол внимательно разглядывает его.

— Думаю, нет, — ответила Кэрол и добавила после секундной паузы: — Позвольте задать вам один вопрос, доктор Ротхаузер: как вам удается, чтобы халат всегда выглядел таким чистым и отутюженным?

— Я часто его меняю, — рассмеялся Ной.

— Зачем?

— Думаю, пациентам нравится иметь дело с врачом, который выглядит опрятно. Во всяком случае, мне на месте пациента было бы приятно.

— Интересно. — Кэрол пожала плечами. — Ну, пожалуй, вы правы.

— Сегодня нас ждет встреча с новыми ординаторами, — снова улыбнулся Ной.

— Ой, умоляю, даже не напоминайте, — закатила глаза Кэрол.

День первого июля становился непростым для всех, но особенно сложно было выдержать нашествие новичков сестрам отделения интенсивной терапии. Еще пару последующих недель в реанимации шутили, что молодым практикантам приходится уделять почти столько же внимания, сколько пациентам, чтобы юнцы не натворили бед.

— Дайте мне знать, если возникнут проблемы, — сказал Ной.

Кэрол расхохоталась:

— Какие могут быть «если», проблемы непременно возникнут!

— Я имею в виду проблемы, выходящие за рамки обычных, — уточнил Ной.

В реанимации лежали два пациента, которых Ротхаузер оперировал сам. Оба жертвы аварии, крайне неудачно прооперированные в больницах округа. Пострадавших в ужасном состоянии доставили в Бостон на медицинском вертолете. И того, и другого повторно брали на стол. Ной поговорил с медсестрами, ухаживающими за ними. Заглянул в висящие на спинке кроватей карты с данными суточных наблюдений. Осмотрел пациентов, уделив особое внимание дренажам и катетерам. Работал он быстро, но без спешки, чтобы ничего не упустить. Пока он занимался пострадавшими, начали прибывать младшие ординаторы. На лицах у них отражалось нечто среднее между усталостью и скукой.

Врачам, проходящим хирургическую ординатуру, реанимация зачастую представлялась чем-то вроде Организации Объединенных Наций в миниатюре. Реаниматология давно превратилась в самостоятельную дисциплину с отдельной программой обучения. И в то же время считалось, что при ротации начинающих хирургов целесообразно предоставить им возможность поработать в интенсивной терапии и получить опыт, который может пригодиться в будущем.

Лорейн Стетсон и Дороти Клим пришли в ординатуру отделения интенсивной терапии еще месяц назад. Заметив Ноя в одной из палат, они тотчас направились к нему. Еще вчера Лорейн сама была ординатором-первогодком, но сегодня День больших перемен сделал ее старшим ординатором для новичков. Та же метаморфоза произошла и с Дороти. Ной хорошо ладил с обеими девушками, но в присутствии Дороти порой чувствовал себя неловко. И никак не мог взять в толк почему, предполагая, однако, что дело в ее внешности. В представлении Ноя Дороти больше походила на киноактрису, играющую роль молодого хирурга, нежели на настоящего врача, хотя в глубине души он не мог не признать, что такое суждение попахивает сексизмом.

— Извините, нас не было на месте… — начала Дороти.

— Нет-нет, все в порядке, — перебил Ной. — Смена начинается в шесть. Это я пришел раньше.

— И тем не менее к вашему приходу нам следовало быть на отделении.

— Все в порядке, — повторил Ной. — Гораздо важнее другое: сегодня вы передаете эстафету первогодкам Линн Пирс и Теду Аронсону. И я хочу попросить: сообщайте мне, если у них возникнут сложности. Любые! Особенно у мисс Пирс. Для новичков, которые приходят сразу в отделение реанимации, работа здесь часто оборачивается серьезным стрессом.

— Мы как раз познакомились вчера с Линн Пирс на Балу больших перемен, — сообщила Лорейн. — Она рада, что у нее появился шанс сразу нырнуть с головой в омут. Прямо так и сказала. Линн считает, что ей невероятно повезло.

Ежегодно тридцатого июня хирургическое отделение устраивало вечеринку в банкетном зале отеля «Мэрриотт Лонг-Уорф», находящегося неподалеку от клиники. Кроме всего прочего, Бал больших перемен становился чем-то вроде прощания с ординаторами-пятигодками, завершившими обучение. Одной из традиций этого веселого мероприятия был просмотр самодельных видеороликов, в которых выпускники в основном подсмеивались над местными порядками и преподавателями медицинского факультета, но на самом деле все как один прославляли свою любимую Мемориальную больницу. Накануне Ной тоже участвовал в мероприятии, хотя такие сборища переваривал с трудом. Чтобы расслабиться и в течение нескольких часов болтать с коллегами, ему требовалось пропустить стаканчик-другой, в результате сегодня утром Ной был не в лучшей форме.

Но, кроме возможности попрощаться с выпускниками, бал позволял также поприветствовать новое пополнение в количестве двадцати четырех человек: первогодок, которые готовились стать членами команды. Правда, только восемь из них оканчивали ординатуру по общей хирургии — то есть проходили полный пятилетний курс, — остальные шестнадцать человек учились здесь год или два, знакомясь с хирургической практикой в целом, а затем приступали к различным программам узкой специализации, например по ортопедии или нейрохирургии.

Весь вечер Ной чувствовал себя как выброшенная на берег рыба, но старательно исполнял ритуал, к которому привык за эти пять лет: знакомился с новыми коллегами, с частью которых уже встречался на вступительном собеседовании. Среди них была и Линн Пирс. Девушка показалась ему толковой, хотя в ее присутствии Ноя охватывала та же странная неловкость, как и рядом с Дороти. Он даже заподозрил, что красивая внешность отныне стала одним из критериев приема в ординатуру.

— Вы останетесь на обход? — спросила Дороги.

— Нет, думаю, в этом нет необходимости, — сказал Ной. — У меня еще уйма работы, надо успеть закончить до собрания первокурсников. Надеюсь, вы тоже придете? Смотрите, всем велено явиться, — шутливо пригрозил он.

— Еще бы! Ни за что на свете не пропущу такое шоу, — рассмеялась Дороти. — Ну разве что в реанимации крыша обвалится.

— Я бы на это не рассчитывал, — усмехнулся Ной. — Тогда до встречи.

Собрание первокурсников было таким же протокольным мероприятием, как и Бал больших перемен, только гораздо менее увлекательным. Предполагалось, что главная его цель — организовать теплую встречу новичкам, но Ной подозревал, что это скорее возможность для руководителей насладиться собственной высокопарной болтовней. С годами он только укрепился в этом мнении и пришел к выводу, что позерство — характерная черта академической верхушки крупных медицинских центров и БМБ не является исключением. Плюс — вечная конкурентная борьба, в которую втянуты все участники забега. К счастью, по мнению Ноя, сам он неплохо справлялся с этим нескончаемым марафоном.

Сегодняшнюю церемонию, как и предыдущие четыре, Ной ждал без особого энтузиазма. Другое дело — самое первое собрание, когда он только пришел сюда и горел желанием поскорее начать работу в больнице. Ною казалось, что июнь тянется бесконечно, а июль не наступит никогда, хотя они с Лесли тогда только прибыли в Бостон и были по горло заняты сперва поисками квартиры, а затем обустройством их нового дома на Ривер-стрит.

Но в этом году для Ноя церемония грозила стать испытанием посерьезнее. Больше не удастся тихо отсидеться в дальнем углу, старательно борясь с зевотой: как главного ординатора, его попросят произнести несколько приветственных слов. Доктор Мигель Эрнандес, заведующий хирургическим отделением, пригласит Ноя на трибуну. К несчастью, это произойдет после того, как сам заведующий, а затем и доктор Эдвард Кантор, руководитель ординатуры, утомят всех долгими и скучными речами, посвященными истории общей хирургии и вкладу БМБ в развитие современной науки. Когда очередь дойдет до Ноя, аудитория будет уже в полуобморочном состоянии.

Конечно, Ротхаузер понимал, ему нужно обратиться к вновь прибывшим, тем более что именно с ним новичкам придется иметь дело изо дня в день. Структура ординатуры была простой, но жестко иерархичной. Ординаторы первого года — крепостные, или, как их называли на местном жаргоне, пехотинцы, а Ной — феодал. С каждым годом ординаторы продвигались вверх по ступеням этой лестницы, обретая все больше привилегий, а вместе с ними — и обязанностей.

Ной не любил публичных выступлений. Особенно в такой формальной обстановке. Он был неплохим, а то и блестящим оратором в тех случаях, когда дело касалось докладов на конференциях и утренних обходах: Ной прекрасно знал медицинскую литературу, следил за публикациями в научных журналах и умел обосновать свои тезисы ссылками на авторитетные источники. Но именно эта любовь к академической точности мешала ему, когда приходилось говорить на собраниях вроде сегодняшнего. Он запросто мог сбиться, потерять мысль и ляпнуть что-нибудь неуместное. К тому же последние дни Ной настолько был занят подготовкой к вступлению в должность главного ординатора БМБ, что у него совершенно не осталось времени продумать свою речь. Придется импровизировать, а следовательно, возрастает опасность попасть впросак на глазах у всей больничной профессуры.

Покинув реанимацию около шести утра, Ной поднялся в лифте на восьмой этаж, где находилось отделение общей хирургии. Утренний обход начинался в 6:30, так что у Ноя еще оставалось время, чтобы поговорить с Бертом Шривером, дежурившим минувшей ночью. Как и все в этот день, Берт перешагнул на следующую ступеньку: теперь он считался старшим ординатором пятого года обучения. Серьезный и вдумчивый, он доложил Ною, как прошла ночь: проведены две экстренные аппендэктомии поступившим по скорой помощи; также пришлось спуститься в отделение терапии: пациенту с плохо выраженными периферическими венами требовалась капельница.

— Мы поставили ему подключичный катетер, — закончил свой доклад Берт.

— Придешь на собрание? — спросил Ной. Как главный ординатор, он отвечал за явку своих подопечных на официальные мероприятия.

— Непременно. Не терпится услышать, дружище, какие перлы красноречия слетят с твоих уст.

Ной скроил страшную физиономию и молча показал Берту средний палец.

У Ноя по-прежнему оставалось время. Воспользовавшись телефоном на посту дежурной сестры, он позвонил в хирургический блок — узнать, нет ли изменений в утреннем графике. Хотя накануне ему сказали, что в связи с собранием никаких операций раньше половины одиннадцатого не назначили, Ной все же решил убедиться, не появились ли экстренные случаи. Тогда в операционной потребуются ассистенты, а одна из обязанностей главного ординатора как раз в том и заключается: обеспечить срочную помощь штатным врачам. К счастью, расписание осталось прежним. С одной стороны, Ной был рад. Но с другой, это означало, что на собрании будет присутствовать гораздо больше народу. При мысли об этом его бросило в пот.

Затем Ротхаузер пошел в палаты отделения хирургии — проведать своих прооперированных пациентов. Всего их было трое. Ной считал нужным навещать подопечных хотя бы пару раз в день. Конечно, чуть позже предстоит утренний обход, но это совсем не то: на обходе его будет окружать толпа ординаторов. Ною никогда не приходилось самому лежать в больнице, но он был уверен: человеку хочется иметь возможность поговорить с лечащим врачом с глазу на глаз. Ной вообще придавал большое значение личным контактам, и в этом была еще одна причина его популярности.

Пациенты были в порядке. Один готовился сегодня к выписке после обеда. Ной задержался у него в палате, разъяснив, какого режима питания ему следует придерживаться. И заверил, что дальнейшее наблюдение также будет вести лично. Иногда ординаторы, попадая после ротации на другие отделения, перестают встречаться с теми, кого лечили раньше и кто потом является в больницу для повторных осмотров. Ной всегда внимательно следил за тем, чтобы в его практике подобных вещей не происходило. Огромное количество часов, которые он проводил в клинике, позволяло ему находить время для всех своих подопечных. При этом врача не волновало, что приходится делать массу дополнительной работы. Напротив, он считал, что дополнительный опыт дает массу преимуществ.

Утренний обход прошел гладко. Главным образом потому, что на отделении не было сложных случаев, требующих долгих обсуждений. Кроме того, сегодня была суббота, а по субботам в клинике редко появлялись штатные хирурги, которые превращали шествие из палаты в палату в нечто среднее между военным смотром и торжественным богослужением. В результате обход ограничился самым необходимым: взглянуть на пациента, выслушать короткий доклад ординатора и переходить к следующему.

И последняя причина, почему обход в то утро завершился на удивление быстро, заключалась в том, что младшие ординаторы, перешедшие сегодня в ранг старших, за прошедший год овладели искусством делать доклады в краткой форме. Все, кроме Марка Доналдсона, который так и не сумел понять, о чем следует говорить, а какие подробности можно опустить. Однако Ной не стал устраивать ему разнос, выставляя на посмешище перед коллегами, — педагогический прием, который именитые хирурги нередко использовали, а некоторые отточили до такой степени, что разбор больше напоминал публичную казнь. Ной ненавидел подобные трюки: с ним во время учебы такие казусы случались редко, но он поклялся, что сам никогда не станет так себя вести. Он считал, что убеждение гораздо более эффективный метод обучения, чем насмешки и унижение. Ной решил найти походящий момент и позже поговорить с Марком наедине.

После обхода у главного ординатора оставалось достаточно свободного времени. Собрание первокурсников было назначено на половину девятого, а сейчас было только семь. Ной сделал записи о состоянии трех своих хирургических пациентов в электронной истории болезни и спустился на третий, административный этаж клиники.

В отличие от остальной части больницы, где жизнь кипела круглосуточно, здесь утром в субботу царило затишье. Путь Ноя лежал в дальний конец устланного ковром коридора к кабинету с табличкой «Хирургическая ординатура». По обеим сторонам коридора также находились кабинеты ординатур по другим медицинским специальностям. Приближаясь к нужной двери, Ной достал ключ, одиноко болтавшийся в кармане халата. Ключ передала ему доктор Клэр Томас, предшественница Ротхаузера. На совести Клэр лежала ответственность за разрушение одного из давних стереотипов клиники — темнокожая женщина в должности главного ординатора БМБ. Доктор Томас стала первой, кто занял этот пост. Ной знал: конкурировать с ней будет непросто. Все в больнице уважали доктора Томас, включая Дикого Билла. К тому же Клэр ни разу не вызвали на Совет ординатуры и не грозили ей увольнением.

Ной вставил ключ в замочную скважину и повернул. Переступив порог кабинета, он прикрыл за собой дверь и замер. Несколько секунд Ной стоял неподвижно, окидывая взглядом комнату. Здесь было пять столов. Один, самый большой, предназначался Марджори О’Коннор, заведующей учебной частью; весь бюрократический процесс был на ней. Второй стад, поменьше, занимала координатор Шерли Беренсен. Ее сфера деятельности включала сложные процессы оценки работы студентов: руководители ординатуры должны убедиться, что программа выполняет свои задачи, а уровень профессионализма молодых врачей неуклонно растет. Третий стол принадлежал Кэнди Вонг, тоже координатору, курирующей не менее важные вопросы рабочей нагрузки и графика дежурств. Именно ее Ной старательно избегал в тот период, когда его чуть не отчислили из ординатуры. А теперь по иронии судьбы ему предстояло работать бок о бок с мисс Вонг.

Два последних стола, самых маленьких, были отданы секретарю Гейл Йегер и ему, главному ординатору Ною Ротхаузеру. Забавно, подумал Ной, они с Гейл больше всех загружены каждодневной рутиной, однако их владения в этом кабинете самые скромные. Но хуже всего был не размер стола, за которым Ною предстояло вести дела, — для него это не имело значения, — но то, что он находился у всех на виду. А это значит, что пригласить Марка к себе на беседу Ной не сможет. Ну что же, придется поискать иной способ, как помочь доктору Доналдсону.

Получив в начале недели ключи от Клэр, Ной перенес в кабинет часть своих бумаг, в том числе кое-какие наброски, касающиеся выбора наставников. Каждому новичку полагался наставник из факультетских преподавателей. Правда, сам Ной не особенно близко общался со своим наставником, если не считать одного-двух приятных ужинов в его компании, и все же он находил такую программу полезной. Всегда есть парочка младших ординаторов, которым сложно привыкнуть к новой для себя роли, потому что хирургическая ординатура разительно отличается от учебы в медвузе.

Усевшись за стол, Ной вытащил список первокурсников и преподавателей, согласившихся участвовать в программе наставничества, после чего попытался составить подходящие пары. Вскоре стало очевидно, что делать это приходится наугад. Ной ничего не знал о новичках, кроме названия института, который они окончили. А с другой стороны, он очень хорошо знал будущих наставников — некоторых даже слишком хорошо.

Покончив с составлением пар наставник — ученик, Ной открыл план лекций для студентов ординатуры. Особенно его беспокоила еженедельная лекция по основам фундаментальной науки — первое учебное мероприятие, которое ему следовало организовать. Лекция была назначена на половину восьмого утра в ближайшую пятницу, а Ною еще предстояло определиться с темой встречи, не говоря уж о лекторе. Погрузившись в работу, он, сам того не осознавая, старательно отгораживался от другой проблемы, по-настоящему волнующей его, — грядущей конференции по легальным исходам.

Время пролетело незаметно. Сигнал-напоминание, который Ной установил на мобильнике, заставил его вздрогнуть и вернул к реальности. Часы показывали четверть девятого. В рабочее время Ротхаузеру нечасто приходилось включать будильник, лишь в тех редких случаях, когда удавалось укрыться от постоянных звонков и эсэмэсок. В клинике вечно происходили события, требующие его неотложного внимания. Останься Ной в хирургическом блоке, его наверняка задергали бы вызовами. Но, воспользовавшись тишиной и покоем раннего субботнего утра, Ной успел наметить темы трех ближайших лекций по науке и отправить потенциальным лекторам письма с просьбой выступить перед ординаторами.

Ной вышел из кабинета, запер дверь и направился к лифту. Его путь лежал в соседний корпус Уилсон-Билдинг, где находилась главная аудитория — большой амфитеатр Фэгана. Попасть туда можно было по переходу, расположенному на втором этаже башни Стэнхоуп-Билдинг.

Глава 3

Суббота, 1 июля, 9:27

— Спасибо, что пришли, и добро пожаловать в нашу ординатуру — лучшую хирургическую ординатуру в мире, — произнес с кривоватой улыбкой доктор Эдвард Кантор, давая понять слушателям, что в его словах есть некоторая доля преувеличения. Этот высокий, стройный, слегка угловатый врач обладал чрезвычайной проницательностью и умом. Доктор Кантор взял свои записи и, покинув кафедру, которую занял двадцать минут назад, вернулся на место. Кроме него, в яме амфитеатра сидели еще трое: доктор Мигель Эрнандес, заведующий хирургическим отделением, и заместители директора ординатуры Уильям Мейсон и Акира Хироси. Пятый стул пустовал.

Церемония приветствия началась по расписанию, в половине девятого. Ной прибыл на пару минут раньше. Он вошел в аудиторию через верхнюю дверь и сразу заметил доктора Эрнандеса, взобравшегося на кафедру. Заведующий был болезненно пунктуальным человеком, поэтому просто молча стоял и ждал, когда стрелки на часах покажут ровно 8:30. Помещение было построено в форме полукруглого амфитеатра, ряды сидений круто уходили вверх на целый этаж. Яма в основании напоминала сцену, а все собравшиеся — актеров и зрителей в древнегреческом театре. Аудитория была забита до отказа, а двадцать четыре новоиспеченных младших ординатора в ослепительно-белых, до хруста накрахмаленных медицинских куртках сидели в центре первого ряда, полные энтузиазма и нетерпения.

Ной начал спускаться по одной из двух узких лестниц, делящих аудиторию на три сектора. Доктор Эрнандес заметил его и помахал рукой, указывая на единственный свободный стул в яме. Ной помахал в ответ и жестом дал понять, что предпочитает остаться среди публики. Это было спонтанное решение, которое он принял за секунду, как только понял, что иначе придется сидеть рядом с доктором Мейсоном. Ротхаузер и без того волновался перед выступлением, поэтому меньше всего хотел усугублять волнение соседством с неприятным ему человеком. Кроме того, внизу Ной оказался бы в непосредственной близости от доктора Кантора. После конфликта, случившегося пять лет назад, его всегда охватывало смущение при виде директора ординатуры.

Ной устроился в двенадцатом ряду возле прохода и перевел дух.

Собрание шло по накатанной колее. Пока доктор Эрнандес почти тридцать минут рассказывал о достижениях современной медицины. Ной, не в силах удержаться, исподтишка наблюдал за доктором Мейсоном. На лице звездного хирурга застыло привычное выражение презрительного безразличия, появлявшееся всякий раз, если речь шла не о его персоне. Ной поймал себя на том, что в голове крутится одна и та же тревожная мысль о конференции по летальным исходам: как, черт возьми, ему пройти по этому минному полю? Все утро, занятый работой, Ной успешно отгонял ее, но сейчас, глядя на Мейсона, не мог думать ни о чем другом.

Затем заведующий хирургией уступил свое место на кафедре директору ординатуры, и все продолжилось в том же духе. Ной удивлялся, как аудитория еще не погрузилась в сон. Доктор Мейсон, судя по всему, отчаянно скучал — он ерзал на сиденье и постоянно менял позу, то закидывая ноги с толстыми ляжками одна на другую, то скрещивая их под стулом.

Наконец доктор Кантор вернулся на место, а доктор Эрнандес снова встал за кафедру. Отрегулировав микрофон под свой рост, он кашлянул и объявил:

— А теперь хочу представить вам нашего нового главного ординатора доктора Ротхаузера. — С этими словами он указал на Ноя.

Тот поднялся и начал спускаться по ступеням, чувствуя, как волосы на затылке шевелятся, а пульс бешено стучит в висках. В зале раздались разрозненные аплодисменты, смех и отдельные шутливые выкрики. Ной пользовался популярностью не только среди медсестер, но и среди коллег-врачей. Причиной тому служила его отзывчивость: о каком бы дне недели и времени суток ни шла речь, Ной никогда не отказывался подменить товарища.

Он шагал, внимательно глядя себе под ноги: лестница была довольно крутой, один неверный шаг — и кубарем полетишь вниз. Такого позора Ной не пережил бы. Оказавшись наконец внизу, он с горящим от смущения лицом направился прямиком к кафедре. Доктор Эрнандес кивнул ему и вернулся на свое место.

Приподняв микрофон на нужную высоту, Ной все равно продолжал горбиться и слегка наклонялся вперед. Затем он взглянул на новоиспеченных младших ординаторов, сидевших в первом ряду. Ной начал было говорить, но получился какой-то странный писк. Пришлось откашляться. Когда он снова заговорил, голос звучал нормально; по крайней мере, Ною так казалось.

— Прежде всего я хотел бы поприветствовать вас, — произнес он, обводя взглядом первый ряд и на мгновение останавливаясь на каждом из двадцати четырех молодых лиц. Этих нескольких секунд хватило, чтобы прийти в себя и немного успокоиться. — Я намеревался выступить с длинной подробной речью, посвященной истории хирурги, но до меня это уже сделали наши уважаемые профессора, которые являются настоящими титанами в своей области. — Ной повернул голову к Эрнандесу и Кантору.

Заведующий хирургией и директор ординатуры удовлетворенно кивнули, а по аудитории пронесся вздох облегчения. Ной старался не встречаться взглядом с Мейсоном и Хироси, хотя против последнего ничего не имел; он с ним даже никогда не общался.

— Вместо этого, — продолжил главный ординатор, — я хотел бы сказать, что вы начинаете самую захватывающую и самую сложную часть своего обучения. Добавлю также, что дверь моего кабинета всегда открыта для вас, по какой бы причине вы ни пожелали нанести мне визит. Правда, к сожалению, своего кабинета у меня нет.

Разрозненные смешки быстро переросли в настоящий хохот, ставший реакцией на холодную помпезность предыдущих речей. Ной поймал себя на том, что тоже улыбается, хотя внутри екнуло беспокойство: не оскорбила ли его импровизированная шутка заведующего. Покосившись на Эрнандеса, Ной с облегчением заметил, что босс тоже растянул губы в улыбке.

— Так или иначе, — продолжил Ной, — я всегда в вашем распоряжении. Не стесняйтесь! Меня легко найти. Отделение хирургии Бостонской мемориальной больницы — одна большая команда, и мы надеемся, вы станете ее надежными членами. Поэтому после того, как вы насладитесь угощением — пончики и кофе ждут вас в холле за дверями аудитории, — мы начнем забег. Спасибо! Желаю удачного года и незабываемых впечатлений!

Ной повернулся к доктору Эрнандесу, а тот поднялся ему навстречу. Этот широкоплечий мужчина с массивным тросом чем-то напоминал доктора Мейсона, но был более приземистым, с темными густыми волосами, светло-оливковой кожей и черными усами. В отличие от Дикого Билла, пышущего бахвальством, Мигель Эрнандес излучал спокойную уверенность, которую сохранял вне зависимости от того, что происходило в операционной или в конференц-зале.

— Надеюсь, вы не восприняли мою попытку пошутить как жалобу? — спросил Ной.

— Вовсе нет, — заверил его Эрнандес. — Это было несколько неожиданно, но получилось действительно смешно. Но ведь у вас есть кабинет…

— У меня есть стол в кабинете, — уточнил Ной.

— Понятно, — кивнул заведующий. Он хотел еще что-то добавить, но один из хирургов подошел к нему с вопросом и увлек в сторону.

Ной заметил, как несколько ординаторов, сидевших в первом ряду, поднялись и начали спускаться к нему в яму. Среди них была и Линн Пирс. Он обратил внимание, что под белой медицинской курткой на девушке ярко-желтое летнее платье. Ноя охватила паника, и он оглянулся на дверь. Но прежде, чем он успел улизнуть и холл, сзади кто-то легко коснулся его плеча. Ной обернулся. Перед ним стояла медсестра. Он не раз видел ее на отделении, но никогда не разговаривал с ней и даже не знал, как се зовут.

— Доктор Ротхаузер, здравствуйте. Я Хелен Моран.

— Здравствуйте, Хелен.

— Знаю, вы заняты, поэтому не стану отнимать у вас время и сразу перейду к делу, — начала Хелен. — Это касается Брюса Винсента. Я из тех немногих в нашей больнице, кто не знал его лично, но в тот день я занималась им на одном из предварительных этапов. Ходят слухи, что он стал жертвой конвейерной хирургии. Это правда?

Ной набрал полную грудь воздуха, пытаясь на ходу собрать разбежавшиеся мысли и придумать достойный ответ. На самом деле ему не то что говорить, даже вспоминать о Брюсе Винсенте не хотелось. Но сейчас, глядя в сердитые глаза Хелен Моран, Ной не мог смолчать. Волей-неволей он уже вступил на минное поле, которого так страшился. Кроме того, сам вопрос о так называемой конвейерной хирургии не так давно обсуждался в прессе. В целом ряде популярных околонаучных изданий появился ряд критических статей.

— Нам еще предстоит расследовать этот случай, — уклончиво ответил Ной.

— Надеюсь, результаты расследования будут представлены на конференции по летальным исходам.

— Да, непременно. Надо разобраться в причинах, чтобы избежать повторения таких вещей в будущем.

— Разве доктор Мейсон в тот раз не вел одновременно еще две операции? — спросила Хелен. — По крайней мере, мне так сказали.

— Я обязательно проверю, — заверил ее Ной.

— Надеюсь. Я вообще считаю недопустимой практику, когда один хирург ведет несколько операций одновременно. Такие вещи надо пресекать! — отрезала Хелен.

— Да, я и сам не сторонник конвейера, — согласился Ной. — Но сейчас, извините, мне пора.

Пока он разговаривал с Хелен, вокруг них собрались ординаторы-первогодки. Как только медсестра ушла, новички окружили Ноя плотным кольцом и накинулись на него с вопросами о графике дежурств. Он шутливо вскинул руки вверх, словно капитулируя перед нападающими, а затем указал на выход из аудитории:

— Давайте пройдем в холл, выпьем кофе, и клянусь, я отвечу на все ваши вопросы.

Ной бросил взгляд на дверь, за которой скрылась Хелен, и в этот момент его снова кто-то тронул за плечо. На этот раз прикосновение больше напоминало толчок, так что молодому врачу пришлось переступить с ноги на ногу, чтобы сохранить равновесие. Он обернулся, и слова раздражения, готовые сорваться его губ, застряли в горле. Перед ним стоял Мейсон. Скучающее выражение, с которым хирург слушал речи коллег, сменилось гримасой злобы.

— Я слышал, что вы сказали той медсестре! — рявкнул Мейсон. — А теперь позвольте и мне кое-что сказать вам, мой ретивый друг. Полегче с этим делом Винсента, иначе вас ждут серьезные неприятности, можете не сомневаться. — Для убедительности Дикий Билл несколько раз ткнул Ноя в грудь толстым указательным пальцем.

— Вы о чем? — переспросил Ной. Он прекрасно понял Мейсона, но ему требовалось время, чтобы осознать откровенную угрозу, прозвучавшую в словах хирурга.

— Эй, мальчик-паинька, не прикидываетесь глухим! И не вздумайте превратить случай с Винсентом в кампанию по борьбе с конвейером. Иначе придется иметь дело с самыми уважаемыми хирургами клиники. Спрос на наши услуги таков, что мы просто вынуждены работать на повышенных скоростях. И смею вас заверить, влиятельные шишки в администрации придерживаются того же мнения, поскольку именно мы приносим живые деньги, благодаря которым и процветает наша чудесная больница. Вы меня хорошо поняли?

— Да, я вас понял, — выдавил Ной. Он смотрел в немигающие черные глаза Мейсона, который выставил вперед тяжелый квадратный подбородок, как боксер, готовящийся к бою. — Я тщательно изучу дело и беспристрастно изложу факты на конференции. Это все, что я могу обещать.

— Черта с два, не смейте играть со мной в эти игры! Можете сколько влезет изучать дело и подтасовывать факты. Но я сразу сказал: анестезиолог облажалась, плюс ситуацию усугубил сам пациент, нарушив предписание, и это должны были выяснить при его регистрации в приемном покое. Вот и вся правда! Еще раз предупреждаю: будьте осторожны, юноша, иначе вам придется искать другую работу.

— Я не намерен подтасовывать факты, — вспылил Ной, внезапно обретая некоторую долю уверенности. Он интуитивно чувствовал, что Мейсон ступил на зыбкую почву, пытаясь заранее повлиять на выводы расследования. Но еще Ной знал, что теперь забрел в самый центр пресловутого минного поля.

— Да неужели? — Мейсон скривился в высоко мерной усмешке. — Тогда позвольте напомнить вам еще один факт: Брюс Винсент был жив, когда вы ворвались в операционную, словно прискакавший на выручку кавалерийский отряд, и вспороли парню грудь. Вы, доктор, убили пациента. Вот вам действительно неоспоримый факт.

Во рту у Ноя пересохло, и он проглотил застрявший в горле ком. В словах Мейсона была доля правды, однако, если бы Ной не «вспорол» грудь пациента, Винсент был бы мертв через три минуты. Торакотомия была рискованной затеей, и в данном случае риск не оправдался. Тем не менее оппоненты могут возразить, что Ротхаузер действовал слишком поспешно и опрометчиво: можно было обойтись дефибриллятором и сделать экстренную бронхоскопию.

— Так что хорошенько подумайте, мой юный друг, прежде чем выступать со своими фактами! — рявкнул Мейсон и напоследок снова ткнул Ноя пальцем в грудь, заставив качнуться и отступить назад. Затем хирург развернулся и помчался к выходу из аудитории, рассекая толпу, словно катер — забитую судами гавань, и оставив Ноя топтаться во вспененном кильватере.

Глава 4

Среда, 5 июля, 22:48

С неба сыпал мелкий дождь. На темную улицу городка Мидлтаун, штат Коннектикут, въехал черный фургон «форд». Ничем не примечательный автомобиль — тупорылый, с большими квадратными фарами и номерами штата Мэриленд — подкатил к краю тротуара и остановился. Фары погасли, но мотор продолжал тихо урчать, а кондиционер — работать.

В дальнем конце улицы, по обеим сторонам которой выстроились скромные двухэтажные коттеджи, показался одинокий прохожий, выгуливающий на поводке маленькую белую собачку. Вскоре человек свернул к одному из домов и скрылся за дверью, оставив улицу совершенно пустынной. Во многих окнах горел свет, в основном в спальнях второго этажа: обитатели Мидлтауна собирались ложиться спать.

В кабине фургона сидели двое мужчин в легких летних костюмах. Джордж Марлоу выбрал к своему костюму темно-серый галстук, а Кейон Декстер — черный. Обоим было лет по тридцать; коротко стриженные на военный манер и чисто выбритые, парни выглядели крепкими и тренированными. В прошлом морские пехотинцы, они когда-то служили в Ираке в специальном подразделении, занимающемся киберразведкой. Джордж был ярким блондином с мягкими волосами, Кейон — афроамериканцем с довольно светлой кожей. Сейчас они внимательно наблюдали через лобовое стекло за домом, который находился на противоположной стороне улицы, чуть дальше того места, где они припарковались. Это была постройка в стиле крафтсман с толстыми, сужающимися кверху колоннами, поддерживающими шатровую крышу веранды. В окнах первого этажа сиял свет, но верхний этаж был погружен во мрак, и фонарь над крыльцом тоже не горел.

— Проверь: он сейчас онлайн? — попросил Кейон, расположившийся на водительском месте. — И заодно посмотри еще разок координаты GPS. Не хотелось бы прижучить постороннего чувака.

Приятели захихикали. Марлоу открыл крышку ноутбука и проворно пробежался пальцами по клавиатуре: он явно умел управляться с компьютером.

— Да, в сети, — утвердительно кивнул Джордж. — Наверное, занят любимым делом — троллингом и смущением умов. — Он захлопнул ноутбук, обернулся и положил его на сиденье позади себя. Кузов фургона у них за спиной был забит сложным электронным оборудованием.

— Итак, вскоре мы увидим, как выглядит «сексбой шестьдесят девять», — мечтательно произнес Кейон.

— Вряд ли нас ждет встреча с мачо, — заметил Джордж. — Десять к одному, мы обнаружим унылого очкарика средних лет.

— Верно, — согласился Кейон. — Держу пари, этот интернет-вояка окажется трусливым кроликом.

Приятели понимали, что означает слово «сексбой», перекроенное из «ковбоя», на языке подросткового сленга, в мире смартфонов, соцсетей и в текстах рэперов, но ни Джордж, ни Кейон не смогли бы дать точного определения этому понятию. Примерно так же им трудно было бы объяснить, что такое порнография, однако при встрече с ней на просторах интернета они безошибочно определяли, что это порно.

— Надеюсь, наш мальчик дома один, — сказал Кейон. — Люблю работать быстро и чисто, без лишней мороки.

Они уже проверили владельца дома через целый ряд информационных баз данных. Мужчину звали Гэри Шеффилд, 48 лет, в разводе, детей нет, работает бухгалтером в страховой компании.

— Готов? — коротко бросил Джордж.

— Как обычно, — так же лаконично ответил Кейон. Он выключил двигатель. Теперь в кабине стал слышен оглушительный звон цикад. Он превратился в настоящий грохот, когда напарники распахнули дверцы и выбрались из фургона наружу. Стояла теплая летняя ночь. Дождь прекратился. Кроме стрекота насекомых, со всех сторон доносилось ровное гудение работающих кондиционеров.

Парочка зашагала к нужному дому. Они двигались быстро, но без спешки. Проворно взбежали по ступенькам крыльца и расположились справа и слева от входной двери. Эти двое были опытными профессионалами и выполняли далеко не первое задание. Джордж нажал на кнопку звонка. Внутри раздалась мелодичная трель.

Они ждали. Время шло. Джордж поднял было руку, собираясь позвонить еще раз, но тут над крыльцом вспыхнул свет, а еще мгновение спустя щелкнул замок и дверь приоткрылась. В проеме показалась физиономия хозяина дома.

— Чем могу служить? — вежливо поинтересовался Гэри.

— Думаю, кое-чем можете, — сказал Кейон. — Вы Гэри Шеффилд?

— Да. А вы кто?

— Я специальный агент ФБР Декстер. А это специальный агент Марлоу, — Кейон поднял свой значок повыше, чтобы Гэри мог рассмотреть его.

Джордж сделал то же самое и пояснил:

— Нам нужно побеседовать с вами.

Дверь полностью распахнулась.

— О чем вы хотите побеседовать? — дрогнувшим голосом спросил Гэри. Кровь отхлынула у него от щек, а на лбу выступила испарина.

— Мы представляем отдел ФБР по борьбе с киберпреступлениями, — сообщил Кейон. — К нам поступили сведения, что из этого дома совершен ряд противозаконных действий с использованием интернета.

— Каких противозаконных действий? — пролепетал стоящий на пороге человек. Как и предполагали его гости, Гэри Шеффилд оказался невысокого роста, полнеющий мужчина средних лет с дряблой кожей и редкими волосами. До мачо «сексбой-69» явно недотягивал.

— Именно это мы и намерены обсудить. Конечно, мы вправе арестовать вас и доставить в отдел ФБР, но если вы сейчас впустите нас и ответите на несколько вопросов, возможно, удастся утрясти дело на месте. Выбор за вами, мистер Шеффилд.

Гэри попятился, все еще держась за ручку двери.

Кейон и Джордж вошли в небольшую прихожую, и хозяин захлопнул за ними дверь. Руки у него заметно дрожали.

— Гостиная налево, — заплетающимся языком выдавил несчастный.

— Вы присаживайтесь, а мы постоим, — сказал Джордж, указывая на диван, когда все трое переступили порог унылой комнаты. На журнальном столике помаргивал голубым светом открытый ноутбук, рядом красовалась початая банка пива. На экране в качестве заставки сияла яркая фотография заснеженных гор.

Гэри послушно уселся на диван, но сперва быстро протянул руку и захлопнул ноутбук.

— В доме есть еще кто-нибудь? — начал Джордж.

— Нет, я один.

— Хорошо. Тогда второй вопрос: вам известно, какое наказание за киберпреступления полагается по законодательству штата Коннектикут?

Гэри громко сглотнул и отрицательно качнул головой;

— Это серьезное правонарушение, и карается оно лишением свободы на срок до двадцати лет.

Гэри уставился на агента широко раскрытыми глазами.

— У вас имеется другой компьютер? — спросил Кейон.

— Нет.

— Хорошо. Тогда нам придется конфисковать ноутбук, потому что мы подозреваем, что именно с него было совершено киберпреступление: преследование и угрозы в адрес тринадцатилетней Терезы Пиксар. Вам знакомо это имя?

— Да, знакомо, — слабым голосом пролепетал Гэри.

Джордж и Кейон понимающе переглянулись.

— Онлайн-активность осуществлялась пользователем, входящим в сеть под ником «сексбой-69», а также с аккаунта в «Фейсбуке», зарегистрированного на имя Марвина Харда. Эти имена вам тоже знакомы?

Гэри провел языком по пересохшим губам и кивнул.

— Хорошо, очень хорошо, — похвалил Кейон. — Похоже, пока мы находим общий язык, мистер Шеффилд. Это обнадеживает.

— Значит, оба ника принадлежат вам? — уточнил Джордж.

Гэри снова молча кивнул.

— У вас есть еще аккаунты в сети?

— Некоторое время был аккаунт под именем Барбара Изи, но я недолго им пользовался.

— Интересно. — Джордж криво усмехнулся. — Временная виртуальная смена пола. Ну и как, понравилось?

Гэри промолчал.

— А теперь перейдем к фактам, — опять заговорил Кейон. — Итак, действуя под именем Марвина Харда, вы мошенническим путем завладели IP-адресом Терезы Пиксар, а также выяснили ее физический адрес. После чего угрожали послать от ее имени сообщение о готовящемся взрыве, если Тереза не пришлет вам свои фотографии в обнаженном виде. Я верно описал ваши действия, ничего не упустил?

— Я ведь имею право на адвоката? — не очень уверенно произнес Гэри.

— Имеете, — согласился Кейон. — Но если вы намерены привлечь адвоката прямо сейчас, на начальной стадии расследования, придется конфисковать ноутбук, арестовать вас и доставить в местное отделение ФБР. А затем в течение сорока восьми часов вам будет позволено связаться с вашим адвокатом, если, конечно, он у вас есть. Уверены, что вы именно этого хотите, мистер Шеффилд?

— Ну… нет, — признался Гэри, который явно почувствовал себя в западне.

— Как я уже сказал, — выдержав паузу, продолжил Кейон, — мы надеемся прояснить дело на месте, не создавая лишних проблем ни себе, ни вам. Ваш арест означал бы массу бюрократической волокиты. Мы предпочли бы ее избежать. Нам лишь необходимо убедиться, что вы осознали, насколько сильно рискуете, продолжая свои онлайн-шалости. И встали на путь исправления. В вашу пользу говорит то, что вы не пытались лично встретиться с несовершеннолетней. В то же время преследование и шантаж — действия, противоречащие закону. Другой вопрос, что вы собирались делать с фотографиями Терезы. Однако на данный момент речь о распространении детской порнографии не идет. А сейчас мы хотели бы получить от вас кое-какую информацию.

— Какую информацию? — насторожился Гэри.

— Есть ли у вас сообщники? Передавали ли вы кому-либо сведения о Терезе, которые узнали самостоятельно и которые она сообщила вам в чате?

— Нет, — заявил Гэри. — Все, чем я занимаюсь в интернете, это мое личное дело. Я ни с кем не делюсь сведениями, и сообщников у меня нет.

— Ну что же, очень разумно, мистер Шеффилд, особенно если учесть характер ваших увлечений, — с нажимом произнес Кейон. — Вы представились мисс Пиксар двадцатилетним студентом колледжа, хотя, на мой взгляд, вели себя как глупый подросток. И последний вопрос, только подумайте хорошенько, прежде чем отвечать: вы сообщали кому-либо адрес Терезы?

— Нет, я ведь уже сказал, что никому ничего не сообщал, — на одном дыхании выпалил Гэри.

— И не записывали адрес мисс Пиксар на бумажных или электронных носителях? Вы уверены, мистер Шеффилд?

— Нет, нигде, кроме ноутбука, — Гэри указал на журнальный столик.

— А как насчет списка контактов в смартфоне?

— Там нет ее адреса, только номер телефона, — сказал Гэри и слегка расправил плечи: ему показалось, что мучители довольны поведением жертвы и встреча, судя по всему, близится к концу.

— Дайте посмотреть, — потребовал Кейон.

Гэри слегка приподнялся и вытянул смартфон из заднего кармана брюк. Открыв записную книжку, он нашел телефон Терезы Пиксар, начинающийся с регионального кода 617. Затем развернул дисплей к Кейону. Агент молча кивнул.

Затем Декстер вскинул глаза на Марлоу. Последовал короткий обмен взглядами — агенты решали, можно ли считать допрос оконченным. Оба пришли к выводу, что узнали все необходимое. После чего Кейон отработанным жестом вынул воображаемый пистолет из кобуры и нацелил его на Джорджа. Тот плавно отвел полу пиджака и вытащил из висящей под мышкой кобуры настоящий «смит-вессон» тридцать восьмого калибра. Еще через мгновение ствол револьвера оказался нацелен прямо в лоб Гэри. Пуля «дум-дум» мягко вошла в плоть, голова мужчины резко откинулась назад, а по стене позади дивана расползлось кровавое пятно и разлетелись ошметки мозга.

Джордж аккуратно вернул оружие на место и подхватил со стола ноутбук.

— Давай прихватим еще какую-нибудь мелочевку, чтобы смахивало на ограбление со стрельбой, — предложил он.

— Да, отлично, — согласился Кейон, натягивая перчатки. Он вытащил из руки Гэри смартфон, сдернул с запястья часы «ролекс», затем перекатил труп на бок и выудил из заднего кармана брюк кожаный бумажник.

Глава 5

Пятница, 7 июля, 10:02

Ной вышел из операционной, миновал пост дежурной сестры и, толкнув распашные двустворчатые двери, покинул хирургический блок. Настроение у него заметно улучшилось после того, как он заглянул в каждый из двадцати четырех операционных залов и убедился, что новенькие справляются с обязанностями ассистентов — основное занятие ординаторов первого года обучения. И хотя Ной и так знал, что у них все в порядке — за первую неделю работы ни от врачей, ни от сестер жалоб не поступало, — он все же предпочитал лично проверить каждого. Нет ничего лучше, чем забежать на минутку в операционную, почувствовать царящую там атмосферу, послушать разговоры хирургов, подтрунивающих над ассистентами, а затем перекинуться парой слов с дежурной сестрой. Некоторые из хирургов замечали его краем глаза, но большинство даже не видели. Ной ощущал себя спецагентом под прикрытием.

Вернувшись в общую комнату отдыха хирургического отделения, Ной решил, что может позволить себе налить чашку кофе и спокойно выпить его, стоя возле окна и наблюдая за движением судов в раскинувшейся внизу Бостонской бухте. Большинство из них были грузовыми, но кое-где виднелись и прогулочные катера, на палубе которых отдыхали пассажиры, наслаждаясь теплым летним днем.

На короткий миг Ной представил, как однажды тоже окажется среди обычных людей, которые могут позволить себе безработный отдых. Менее чем через год он завершит свой долгий, изматывающий путь, потребовавший стольких жертв и полного погружения в работу. Несмотря на любовь к профессии. Ной понимал, что, образно говоря, последние пять лет почти безвылазно провел в стенах больницы, словно узник, заточенный за тюремными стенами. Осознать этот горький факт помог ему уход Лесли — событие более чем печальное, но вполне объяснимое. Вне больницы у Ноя не было жизни; покидая клинику, он словно превращался в мрачного отшельника. Но вот вопрос: после того как все это закончится, удастся ли ему вернуться к нормальному существованию — гулять, отдыхать, кататься на лодке, как те люди, мирно греясь на солнце, — или суждено навсегда остаться закоренелым трудоголиком? Ной понятия не имел. Наверное, для такого возвращения потребуется немало сил и, возможно, капля удачи. Была надежда, что каким-то образом ему посчастливится встретить женщину, которая не станет ревновать к его единственной всепоглощающей любви — медицине.

Ной вздохнул и, повернувшись спиной к окну, обратился к реальности своего мира. Сегодня у него не было плановых операций, и поэтому появилось немного свободного времени — впервые с того момента, как в четверть шестого утра он переступил порог клиники, — и возможность подвести некоторые итоги. В целом все шло на удивление гладко. Первая половина дня была, как всегда, насыщенной, но, к счастью, обошлось без неприятных сюрпризов. Кэрол, старшая сестра интенсивной терапии, даже похвалила новенькую — Линн Пирс. А старший ординатор не имел претензий к младшим, дежурившим с ним в ночную смену. Утренний обход с участием самого Ротхаузера тоже прошел почти идеально, доклады первокурсников были точными и на редкость связными. Ной даже подумал, что в этом году приемная комиссия ординатуры проделала отличную работу. Да и лекция по фундаментальной науке, состоявшаяся сегодня в половине восьмого утра, оказалась успешной, если верить отзывам коллег, которые подходили к Ною после ее окончания. И наконец, обход заведующего отделением прошел куда лучше, чем можно было ожидать. Доктор Эрнандес поблагодарил Ноя и похлопал по плечу — редкая, но желанная похвала.

Ной почувствовал такое воодушевление, что решил позволить себе вторую чашку кофе. Он не мог вообразить более удачного утра, а тем более — всей первой недели, которую он отработал в новой должности главного ординатора, и неважно, что за эти шесть дней он ни разу не был у себя в квартире. Единственная шероховатость, возникшая в самом начале, — путаница в сложном графике дежурств. Но они с Кэнди Вонг быстро исправили расписание, к удовольствию всех заинтересованных сторон. Ною даже удалось поговорить с каждым из двадцати четырех новичков, запомнить их имена, понять интересы и подобрать подходящих наставников. Так что и эта задача, лежавшая на нем тяжким грузом, была решена.

Ной допил кофе и подошел к раковине, чтобы сполоснуть чашку. Желая в полной мере воспользоваться выпавшей передышкой, он собрался провести пару часов в библиотеке — просмотреть еще разок статьи, которые выбрал для обсуждения на заседании Журнального клуба во вторник на будущей неделе. Но его планы рухнули в тот самый миг, когда в ординаторской появилась Дон Уильямс. За шумом воды Ной не услышал, как она вошла. Дон остановилась у него за спиной, терпеливо дожидаясь, пока доктор Ротхаузер закончит мыть чашку и обратит на нее внимание. Впрочем, не заметить медсестру было трудно: высокая, почти шести футов ростом, слегка полноватая, она стояла так близко, что Ной, обернувшись, едва не столкнулся с участницей злополучной операции, окончившейся смертью Брюса Винсента. Ной неплохо знал сестру Уильямс — человека прямого, жесткого, решительного и отлично знающего свое дело.

— У вас есть минутка, доктор Ротхаузер? — спросила Дон. Она говорила негромко и быстро. Ной сразу расценил это как нехороший знак.

— Да, думаю, есть, — сказал он, уже догадываясь, что мирное настроение, снизошедшее на него столь внезапно, вот-вот рассеется, как утренний туман. На всякий случай Ной окинул взглядом комнату отдыха: в этот час народу тут было немного, и никто не обращал на них внимания.

— Я хотела внести свою лепту в расследование дела Брюса Винсента, — начала Дон, еще больше понижая голос.

Ной не мог не заметить напряженного выражения, застывшего у нее на лице.

— Может, пойдем куда-нибудь, где не так многолюдно? — предложил он. От одного упоминания имени Брюса сердце в груди учащенно забилось, и Ной в очередной раз пожалел, что главному ординатору клиники не положен личный кабинет. Судя по всему, сведения, которыми намеревалась поделиться Дон, не предназначались для посторонних ушей.

— Да нет, здесь нормально, — сказала Дон. — Они нас не слышат.

— Хорошо. Тогда я весь внимание.

— Я знаю, вы будете докладывать об этом случае на конференции. Так вот, хочу сказать: доктор Мейсон появился в операционной через час после того, как пациенту дали наркоз. Сами понимаете, никакой предварительной беседы он не проводил. Уверена, если бы хирург поговорил с Брюсом, все сложилось бы иначе.

— Да, мне известно, что произошла задержка с началом операции, — дипломатично ответил Ной.

— И у него шли еще три операции. Одновременно! — гневно выпалила Дон, невольно повышая голос, но тут же поняла, что увлеклась, и зажала рот ладонью. — Ой, извините… — Она оглянулась, проверяя, не слышал ли кто ее выпада.

— Ничего, все в порядке, — успокоил ее Ной. — Расследование пока не закончено, и я намерен побеседовать со всеми, кто принимал участие в той операции. В том числе и с вами, если у вас найдется что добавить. Но в любом случае спасибо, что сами подошли ко мне.

— Я знаю, в департаменте идут дискуссии по поводу конвейерных операций, — еще больше понижая голос, продолжила Дон. — Но ситуация с мистером Винсентом была совсем уж за гранью. Я просто хотела убедиться, что вы в курсе, и, по-моему, на конференции обязательно нужно сказать об этом.

— Дон, я ценю вашу откровенность и желание помочь, — с нажимом произнес Ной. — И непременно отмечу в докладе оба факта — и задержку операции, и беседу, которую на предварительном этапе с пациентом не провели должным образом.

— Спасибо, что выслушали меня, доктор Ротхаузер. Мистер Винсент был замечательным человеком. Его смерть — настоящая трагедия, этого не должно было случиться. По крайней мере, мне так кажется. И я скучаю по Брюсу каждое утро, когда заезжаю на парковку… Многие у нас в больнице разделяют мое мнение. Благодарю, что уделили мне время. И удачи вам.

— Вы правы: беда, когда умирает человек, тем более такой молодой и здоровый, и к тому же любимец всей клиники. Еще раз спасибо, что сочли нужным поговорить со мной.

Дон со вздохом кивнула, развернулась и решительной походкой направилась к выходу.

Ной смотрел ей вслед, бормоча под нос тихие проклятия. Нет, причиной его гнева была вовсе не Дон Уильямс. Ной злился на самого себя, что до сих пор толком так и не взялся за дело Брюса Винсента. И что соврал Дон, будто еще не закончил расследование, хотя оно даже не начиналось. Ною следовало приступить к делу неделю назад, когда Мейсон вздумал угрожать ему. А он, точно страус, спрятал голову в песок, надеясь, что кошмар рассосется сам собой. Но поскольку рассчитывать на чудо не приходится, пора действовать. Сегодня пятница, значит, до конференции осталось всего четыре дня.

О походе в библиотеку можно было забыть. Как и о намерении сменить операционный костюм на обычную одежду. Ной просто накинул сверху белый халат и отправился на третий этаж в кабинет с табличкой «Хирургическая ординатура», к своему крохотному столу. Неожиданный визит Дон Уильямс стал тем самым пинком, который был необходим Ною.

Все же кое-что главный ординатор успел сделать после стычки с Мейсоном: он составил список врачей и сестер, связанных с делом Винсента. Но это было не столько настоящим началом расследования, сколько способом погасить раздражение и унять тревогу. Затем Ной сунул листок в один из ящиков стола и благополучно забыл о нем. Это было несложно: водоворот дел, обрушившихся на него в первую же неделю на новом посту, подхватил молодого врача и унес прочь.

Переступив порог кабинета, Ной легким кивком поприветствовал сотрудников и юркнул на свое рабочее место. Первым делом он вычеркнул из списка Дон Уильямс: похоже, нет смысла беседовать с ней повторно, она и так выложила все, что знала. Ной перечитал остальные имена: медсестры Марта Стэнли, Конни Маршанд, Хелен Моран, Глория Перкинс, Дженет Сполдинг и Бетси Хэллоуэй, анестезиологи Ава Лондон, Дэвид Уайли и Гарри Чон, перфузиолог Питер Рэнджли, пульмонолог Карл Уайт, кардиохирург Адам Стивенс, Сид Эндрюс — хирург-ординатор, ассистировавший Мейсону, — и сам доктор Уильям Мейсон. Возле имен Уайли, Чона и Эндрюса Ной поставил знак вопроса: они, скорее всего, были второстепенными участниками драмы, и разговор с ними вряд поможет узнать, при каких обстоятельствах возникла массивная регургитация и последующая аспирация.

Последним в списке Ноя значился отдел судмедэкспертизы. По закону, тело пациента, умершего на операционном столе, отправляют именно туда. Ной хотел знать, почему, черт подери, сердце Брюса Винсента не завелось даже после установки кардиостимулятора, и надеялся получить объяснение у судмедэкспертов. На конференции этот вопрос наверняка не оставят без внимания, особенно если Мейсон пойдет в атаку и попытается сделать из Ноя козла отпущения.

Затем Ротхаузер включил компьютер, ввел пароль и вошел в базу данных больницы, чтобы взглянуть на электронную историю болезни пациента. Но там сведений было немного: в основном записи о последней операции, завершившейся столь трагически.

В разделе «анамнез» стояла знакомая подпись. Как ни старался Ной избегать близких контактов с Мейсоном, но однажды, решив освоить технику операции на поджелудочной железе, проглотил свою гордость и пошел учиться к знаменитому хирургу. Тогда-то Ной познакомился с одним из его ассистентов — доктором Айбеком Калгановым из Казахстана, чей профессионализм произвел на молодого врача сильное впечатление. Сейчас, изучая историю болезни Брюса, Ной был впечатлен гораздо меньше: текст за подписью доктора Калганова очевидно представлял собой шаблон, скопированный с какого-нибудь медицинского сайта.

Пробежавшись по остальным результатам обследования, Ной неожиданно наткнулся на два пункта, которых раньше не замечал: умеренный рефлюкс и запор с небольшим вздутием живота. Что самое странное, оба замечания были набраны другим шрифтом, чем остальной текст. Присмотревшись повнимательнее, Ротхаузер уже не сомневался: оба положительных результата обследования добавлены позже!

Ной уставился в пространство, пытаясь осознать увиденное. Изменение записей в карте пациента после неудачного лечения в любой больнице считалось преступлением. Врач невольно хмыкнул и пробормотал себе под нос:

— Плохо дело. Очень плохо.

— Что-то случилось, доктор Ротхаузер? — спросила секретарь. Открытая и дружелюбная, Гейл Йегер была чутким человеком. К тому же она сидел прямо напротив Ноя: их столы разделяло шагов пять-шесть, не больше.

— Возможно, — рассеянно ответил Ной. — Посмотрим. Но спасибо, что спросили. — Однако сам он уже понимал: у него серьезная проблема. Если быть точным, проблема у всей больницы, и она может привести к многомиллионному иску. А Ною суждено выступить в роли гонца, явившегося с плохими вестями. Обнаруженный им подлог окажется настоящей бомбой. Похоже, в этом деле неприятностей не избежать.

Ной вздохнул и снова уставился в экран. Он тщетно искал в истории болезни запись младшего ординатора, работающего в приемном покое: нет ли там упоминаний о рефлюксе и вздутии живота? Увы, отчет ординатора просто отсутствовал. Ной был удивлен и озадачен. Еще одна нестыковка: почему Брюса не обследовали непосредственно перед операцией?

Ной посмотрел карту анестезии, которая в основном представляла собой запись данных монитора и наркозного аппарата. Все жизненно важные показатели, включая электрокардиограмму, были в норме вплоть до момента первой фибрилляции желудочков. На ЭКГ было хорошо видно, как после разряда дефибриллятора сердечный ритм восстановился и держался до повторной фибрилляции. А вскоре электрическая активность сердца прекратилась — в тот момент, когда на трепещущий орган вылили холодный физраствор.

Далее Ной перешел к отчету, добавленному анестезиологом Авой Лондон, с ее характерной манерой употребления прилагательных в превосходной степени и полным отсутствием стандартных аббревиатур и сокращений. Первая запись была сделана по итогам предварительной беседы с мистером Винсентом: со слов пациента, он не страдал хроническими заболеваниями, у него нет аллергии, он не принимал лекарств, не пил и не ел с полуночи и ему никогда прежде не давали наркоз… Ной пробежал глазами очередную строчку и замер. Доктор Лондон подчеркнула отсутствие проблем с желудочно-кишечным трактом. То есть она задала отдельный вопрос о симптомах вроде изжоги, и пациент их отрицал. Как, впрочем, и то, что с утра плотно позавтракал. Как выяснилось позже, последнее было откровенной ложью.

Ной понимал: именно на основе этих данных и было принято решение о выборе типа анестезии, что бы там ни говорил Мейсон, пытаясь спихнуть вину на анестезиолога. Если бы пациент сказал Аве правду, он сейчас был бы жив. А если учесть записи, которые, скорее всего, добавил постфактум ассистент Дикого Билла, картина вырисовывалась хуже некуда. Ной мысленно застонал: как ему выступить в ближайшую среду на конференции и не упомянуть в докладе имени доктора Уильяма Мейсона?

Вернувшись к записям доктора Лондон, Ной прочел, что Брюс Винсент испытывал перед операцией умеренное беспокойство, главным образом по поводу своего опоздания и того, что из-за возможной задержки доктор Мейсон может рассердиться. Ной криво ухмыльнулся: сам хирург опоздал на час, заставив находящегося под наркозом пациента и всю операционную бригаду дожидаться, когда он соизволит приступить к работе.

Далее доктор Лондон указала препараты, которые были введены мистеру Винсенту: мидазолам для премедикации, пропофол для наркоза и бупивакаин для спинальной анестезии. Последняя прошла без осложнений.

Следующая запись анестезиолога была деловитой и сдержанной: в ней упоминалась массивная регургитация, аспирация и внезапная остановка сердца при переходе со спинальной анестезии на общую и попытке интубации трахеи. Затем она описала дефибрилляцию, введение гепарина в качестве антикоагулянта, помещение пациента на аппарат искусственного кровообращения и, наконец, бронхоскопию. Ава Лондон перечислила все препараты, которыми безуспешно пыталась завести сердце пациента. В последней строке было указано время отключения АИК и констатации смерти.

Ной тяжело вздохнул. Перечитывая отчет, он ясно видел мысленным взором последний эпизод. Это был печальный момент для всех, кто присутствовал в операционной.

Далее Ной перешел к записям сестры, которая регистрировала Брюса в приемном покое. Марту Стэнли Ной знал с тех пор, когда сам был младшим ординатором. Марта писала, используя обычные сокращения. Она отметила, что ЭКГ и анализ крови в норме, аллергии нет, лекарств пациент не принимает, не ел и не пил с полуночи, грыжа находится справа. И вновь ни слова о рефлюксе или вздутии живота.

Кроме Марты, еще две медсестры — Хелен Моран и Конни Маршанд, — участвовавшие в подготовке Брюса к операции, записали в истории те же сведения. И снова никаких упоминаний о проблемах с желудочно-кишечным трактом.

Затем Ной обратился к отчетам врачей. Первое заключение написал Сид Эндрюс. В нем говорилось, как они с Мейсоном начали пластику грыжи и все шло гладко до момента, когда выяснилось, что вправить ее через разрез не удастся и придется вскрывать брюшную полость. Второе заключение было составлено доктором Адамом Стивенсом. Кардиохирург описывал процедуру перевода пациента на искусственное кровообращение и последующие безуспешные попытки восстановить работу сердца. Автором третьего отчета был сам Ной. Четвертое заключение написал пульмонолог, доктор Уайт, который делал бронхоскопию, чтобы удалить аспирированный материал из легких пациента.

И последние данные, на которые Ной обратил внимание, — анализы крови, особенно уровень электролитов. Все показатели были в норме, в том числе и в образце, взятом уже после того, как пациента перевели на АИК. И это было самое неприятное, потому что Ной по-прежнему не понимал, по какой причине сердце не заработало после проведенной бронхоскопии. Поначалу он еще надеялся, что дело в недостатке калия. Но раз калий в норме, невозможно определить, какое действие врачей оказалось неверным.

Ной откинулся на спинку стула и задумчиво потер подбородок. Он никак не мог решить, с кем из участников злополучной операции следует поговорить в первую очередь. Зато он знал наверняка, кто стоит в его списке последним: доктор Мейсон. Любой разговор с ним обернется жестким противостоянием, так что к моменту беседы с Диким Биллом Ной должен быть во всеоружии. Судя по настрою звездного хирурга, он не потерпел бы никаких обвинений в свой адрес и задался целью полностью свалить вину на других, главным образом на анестезиолога, сестер приемного отделения и на самого пациента. Помня об этом, Ной подумал, что с доктором Авой Лондон лучше поговорить в предпоследнюю очередь. Они не были близко знакомы, но у него сложилось впечатление, что Ава — человек приветливый и доброжелательный, хотя держится несколько отстраненно. Если учесть, что доктор Мейсон попытается обвинить анестезиолога во всех смертных грехах, а доктор Лондон, со своей стороны, уже высказала возмущение поведением хирурга, разговор с Авой мог оказаться не менее напряженным, чем с ее противником. Ною совсем не хотелось очутиться на линии огня: это означало бы потенциальную угрозу и для него.

Решив начать с той точки, откуда Брюс Винсент отправился в свой роковой путь, Ной собрался навестить сестру Марту Стэнли. Он подумал, что лучше явиться самому, чем разговаривать по телефону. Однако, едва он поднялся из-за стола, его мобильный разразился пронзительной трелью. Звонил доктор Арнольд Уэллс, старший ординатор отделения неотложной помощи.

— Слава богу, ты взял трубку, — выдохнул Арнольд. — Я тут зашиваюсь. Поступили сразу несколько тяжелых. Авария на трассе, лобовое столкновение: травмы головы и грудной клетки. Нужна помощь!

— Уже бегу! — выпалил Ной, заставив обитателей кабинета вздрогнуть и оторваться от своих бумаг.

Лифта он ждать не стал: спуститься с третьего административного этажа на первый, в неотложку, гораздо быстрее по лестнице. Ной припустил вниз, прыгая через ступеньку и одной рукой придерживая висящий на шее стетоскоп, а другой сжимая рабочий планшет. Оставалось надеяться, что коллекция ручек, которыми были набиты его карманы, не высыплется по дороге. Бежать было недалеко, но все же Ной запыхался. К счастью, ему не пришлось выяснять, где находятся пострадавшие: едва он ворвался в отделение, как дежурный за стойкой замахал в сторону бокса № 4. Ной бросился туда, растолкав стайку парамедиков со скорой, направляющихся к выходу.

Пациент был в ужасном состоянии: сплошное кровавое месиво, конечности судорожно подергиваются, одежда, которую пришлось разрезать от шеи до живота, висит клочьями. Основные видимые травмы находились на голове: вместо правого глаза зияла дыра, глубокая рана начиналась посредине лба и скрывалась под волосами, в ней виднелись осколки кости и крошечные кусочки желтоватого мозгового вещества. Арнольд пытался качать воздух мешком Амбу, но раздавленная грудная клетка мужчины не позволяла проводить эффективную вентиляцию легких.

— Боже правый, — пробормотал Ной, напряженно обдумывая первоочередные действия, поскольку ситуация была критической.

Глава 6

Пятница, 7 июля, 13:40

Второй раз за сегодняшний день Ной толкнул распашную дверь и покинул хирургический блок. Утром, убедившись, что дела у новичков идут отлично, Ной уходил в приподнятом настроении. Сейчас настроение у него было просто превосходным, несмотря на помятый вид и заляпанный кровью операционный костюм. Он упивался неповторимым ощущением победы, которое ему давала хирургия — и, пожалуй, только она.

Случай оказался чрезвычайно сложным. Сорокалетний Джон Хортон, аналитик крупной инвестиционной компании, попавший в аварию на шоссе 93, прибыл в больницу в критическом состоянии. Как человек разумный и рассудительный, садясь за руль своего классического авто без подушек безопасности, он должен был пристегнуться ремнем. Увы, почему-то пострадавший этого не сделал. В результате при лобовом столкновении, произошедшем на скорости шестьдесят миль в час, Джон напоролся на рулевую колонку, которая смяла ему грудь, а затем вылетел через лобовое стекло, как снаряд из катапульты.

При первом же взгляде на пострадавшего натренированный ум Ноя мгновенно оценил ситуацию, позволив действовать быстро и решительно — точно так же он действовал, вскрывая грудную клетку Брюса Винсента.

Понимая, что первым делом надо обеспечить нормальный доступ кислорода в легкие, Ной велел дежурному принести набор для трахеостомии, а сестре — ввести пациенту фетанил для обезболивания. Пока Арнольд работал мешком Амбу, Ной поставил в трахею трубку, а затем подключил респиратор. Уровень сатурации сразу же пошел вверх, что дало возможность уже без спешки сделать рентген, который показал множественные переломы ребер, грудины и черепа, а также обширные повреждения внутренних органов.

Когда больному перелили кровь и состояние стабилизировалось, Ной велел поднимать Хортона в операционную. Нейрохирург занялся переломом черепа, офтальмолог — поврежденным глазом, который застрял в гайморовой пазухе, а Ной тем временем удалил раздавленную селезенку и ушил рану печени. Пока они работали, объявился личный врач мистера Хортона — состоятельного пациента с хорошей страховкой — и подключил к делу торакального хирурга и еще одного нейрохирурга, также состоявших в штате больницы. Оба пришли в операционную, чтобы помочь Ною.

Какова бы ни была дальнейшая судьба пострадавшего, Ною грело душу, что в самый критический момент они с Арнольдом сохранили человеку жизнь. Возможность спасти пациента в такой ситуации благодаря своим знаниям и навыкам — именно это привело Ноя в медицину, и конкретно в хирургию. Врачи других специальностей чаще всего лишены ореола героизма. Они могут вылечить человека с помощь верно подобранной терапии, но это процесс длительный и, в отличие от работы хирурга, менее яркий. Пусть и неизвестно наверняка, выживет ли Джон Хортон, учитывая крайне тяжелую черепно-мозговую травму, ушибы сердца и легких, но благодаря вмешательству хирургов у него хотя бы появился шанс побороться за жизнь. И от этого Ной испытывал пьянящее чувство удовлетворения, стоившее всех тех жертв, которые он принес на пути к своей мечте.

К сожалению, эйфория Ноя длилась недолго, всего минут десять, — пока он не открыл шкафчик с одеждой и не увидел высовывающийся из кармана халата список людей, с которыми ему предстояло поговорить о деле Брюса Винсента. Ной скинул заляпанные кровью больничные сабо, надел чистые и покинул раздевалку, полный решимости приступить к расследованию. И раз уж он оказался на четвертом этаже, то направился прямиком к старшей сестре хирургического отделения.

— Для тебя, Ной, у меня всегда найдется минутка, — заявила Марта, когда молодой человек появился возле ее стола и спросил, есть ли у нее время поговорить.

Старшая сестра — приятная, но невзрачная женщина неопределенного возраста — обладала копной вьющихся волос и свежим цветом лица. Ной давно отметил привычку Марты носить операционный костюм, всячески подчеркивая, что она является неотъемлемой частью хирургического братства, что вполне соответствовало истине.

— Итак, чем могу помочь? — спросила Марта, когда Ротхаузер уселся на стул.

Ной рассказал все, что ему было известно о деле Брюса Винсента, упомянув записи Марты в истории болезни. Пояснив, что должен представить доклад на конференции по летальным исходам на будущей неделе, он поинтересовался, есть ли какие-либо нюансы, о которых ему следует знать.

Марта крутила в пальцах скрепку, обдумывая вопрос.

— Полагаю, ты хочешь знать, почему в истории нет записи младшего ординатора приемного покоя? — наконец произнесла она.

— Да, было бы неплохо, — согласился Ной. — Думаю, вопрос всплывет на конференции.

— В то утро к нам поступили сразу несколько пациентов, один за другим, и ординатор просто зашивался: Он действительно едва справлялся с наплывом. А поскольку мистер Винсент опоздал на сорок минут, мне уже звонили с отделения узнать, куда он подевался, и намекнули, что Дикий Билл начал заводиться. Ну, ты сам знаешь, к чему это может привести. Словом, я решила несколько ускорить процесс и приняла Брюса без дополнительного осмотра. Тем более что несколько дней назад его смотрел ассистент Мейсона и все необходимые данные были внесены в карту.

— Понятно. Но ведь есть алгоритм действий: младший ординатор проводит осмотр при регистрации пациента в приемном покое. Произошедшее лишний раз подтверждает обоснованность этого правила.

— Согласна, Ной, — с нажимом ответила Марта. — Но в данном случае в анамнезе у Брюса все было просто идеально. Поэтому я решила, что в сложившейся ситуации можно сделать исключение и обойтись без осмотра.

— Полагаю, вы спросили мистера Винсента, не ел ли он утром?

— Само собой! И он солгал мне. Вопрос — почему? Это ведь была преднамеренная ложь, а не забывчивость. И я даже могу предположить ответ: мистер Винсент был уверен, что разбирается в медицинских вопросах. К несчастью, он ошибался.

— Э-э-э… Не понял: в чем он был уверен?

— Он волновался по поводу своего опоздания и боялся разозлить Мейсона. В отношении же самой операции Брюс был спокоен как скала. Он особо подчеркнул, что ему сделают спинальную анестезию. Опасно, когда человек нахватается знаний по верхам. А мистер Винсент, судя по всему, полагал, что достаточно осведомлен об анестезии, поэтому можно не обращать внимания на обычные требования.

— Возможно, вы правы, — кивнул Ной. Он не собирался гадать, что было на уме у Брюса Винсента в то роковое утро, но слова старшей сестры звучали убедительно.

— А что насчет рефлюкса? Вы спросили его об этом?

— Нет. Обычно мы не спрашиваем о заболеваниях, которые не указаны в карте. Может, и не помешало бы, но, по-моему, это задача анестезиолога: узнать, нет ли проблем с ЖКТ, и оценить степень риска при наркозе.

— Вероятно, — уклончиво заметил Ной. В данный момент правила опроса пациента при регистрации в приемном покое не особенно занимали его, однако он подумал, что эту проблему можно затронуть в докладе — хотя бы для того, чтобы снизить накал и отвлечь внимание слушателей от главной и самой взрывоопасной темы.

— Тебе уже известно, что в то утро Брюс Винсент работал на больничной парковке, словно это самый обычный день? — прервав размышления Ноя, спросила Марта. — Я сама видела его там.

— Нет, я не знал.

— Собственно, поэтому он и опоздал. Якобы утрясал проблемы с персоналом. Нет, ты представляешь?

— Не представляю, — признался Ной. Дело Брюса Винсента обрастало подробностями и с каждой минутой становилось все загадочнее. Обычно люди, которым предстоит операция, нервничают, а тут человек как ни в чем не бывало приходит поработать часик-другой перед тем, как лечь на стол. — Спасибо, Марта, что уделили время. — Ной поднялся. — Если до среды вспомните еще что-нибудь важное, свяжитесь со мной, пожалуйста.

— Непременно. И удачи тебе. Сдается мне, кое-кому это дело ой как не по душе.

— Меня тоже не покидает такое ощущение, — криво усмехнулся Ной. — Вы придете на конференцию?

— Еще бы! Думаю, народу будет тьма. Смерть Брюса многих расстроила. Он был популярным парнем.

— Отлично, договорились, — сказал Ной и мысленно застонал, чувствуя, как внутри поднимается очередная волна тревоги.

Покинув Марту, он пошел в гардероб, где пациенты переодевались в больничную одежду. Здесь он коротко поговорил с Хелен Моран, но не узнал ничего нового, не считая того, что на данном этапе медсестра пометила маркером правое бедро мистера Винсента, чтобы хирурги случайно не начали операцию не на той стороне. Слушая Хелен, Ной горько усмехнулся про себя: хоть этого удалось избежать.

В предоперационной зоне Ной разыскал Конни Маршанд и Глорию Перкинс. Вернее, одну Конни, поскольку у Глории сегодня был выходной. Конни задавала пациенту те же вопросы, что Марта и Хелен, включая вопрос о еде.

— И он, конечно, отрицал, что хорошенько перекусил с утра? — уточнил Ной.

— Решительно и твердо, — заверила Конни.

— Нет ли каких-нибудь нюансов, которые не были указаны в истории болезни? — задал Ной привычный вопрос.

— Нет, по-моему, ничего такого, — сказала Конни, но затем, помешкав секунду, добавила: — Разве что мы получили несколько звонков из операционной. Каждый раз ассистент доктора Мейсона спрашивал, куда запропастился мистер Винсент, и в шутку советовал нам помнить, как его шеф ненавидит опоздания.

— Марта говорит, ей тоже звонили. Они всегда так делают?

— Ну, скажем, в этом нет ничего необычного. Нам звонят, если пациент задерживается. Но не часто, хотя бы потому, что пациенты редко опаздывают.

— Тогда почему вы упомянули, что вам звонили из операционной? — удивился Ной.

— Только потому, что в больнице говорят, будто доктор Мейсон еще целый час не показывался в операционной, хотя пациент уже был в наркозе. Я считаю, это просто возмутительно. И многие так думают. Особенно после того, как ассистенты Дикого Билла обрывали телефоны, разыскивая пациента.

Ной снова почувствовал укол беспокойства. Определенно, случай Брюса Винсента превращался в веский аргумент против конвейерной хирургии. Мейсон будет в бешенстве, а вместе с ним и целая группа привилегированных хирургов клиники. Также нетрудно догадаться, на кого обрушится гнев могущественной когорты и кто пострадает в первую очередь.

Глава 7

Пятница, 7 июля, 15:05

В предоперационной зоне Ной надел маску и шапочку, вошел в хирургический блок и направился к центральному посту. Здесь находился монитор с расписанием операционного дня: в каждой строке указывались расчетное и фактическое время начала операции, имя пациента, название процедуры, имена хирурга, анестезиолога, операционной и дежурных сестер. Завершившиеся операции были помечены желтым цветом.

Ной хотел выяснить, когда освободится доктор Лондон; обычно она заканчивала работу около трех часов. Как правило, анестезиологи и хирурги не сразу уходили домой, но еще некоторое время проводили в общей комнате отдыха, болтали с коллегами и пили кофе. Однако за все пять лет пребывания в клинике Ной ни разу не видел, чтобы Ава Лондон проводила время в комнате отдыха. Если же им случалось работать вместе, анестезиолог была неизменно приветлива, но всегда оставалась закрытой, да и в целом держалась несколько особняком. Ной уважал ее за это, поскольку и сам был таким же. Как и Ава, он не любил рассказывать о своей личной жизни — просто потому, что вне клиники никакой жизни у Ноя не было. Что касается Авы, он полагал, что у такой симпатичной и ухоженной женщины на личном фронте все должно быть в порядке.

Ной нашел имя доктора Лондон в строке под номером восемь — та же самая операционная, где десять дней назад произошла трагедия с Брюсом Винсентом. Сегодня анестезиолог участвовала в процедуре под названием «бензоколонка»: так на больничном жаргоне именовалась бариатрическая операция — процедура снижения веса больных, страдающих ожирением. Пока Ной смотрел на монитор, цвет строки поменялся с голубого на желтый, а значит, анестезиолог освободилась.

Ной подумал, что теперь ее можно застать в палатах послеоперационного наблюдения — или, как их иногда называют, «палатах пробуждения», куда помещают пациентов, выходящих из наркоза, — и решил подождать ее там. Большинство кроватей были заняты. Несмотря на пятницу и приближающийся уик-энд, хирургическое отделение работало на полную катушку. Ной слегка удивился, когда обнаружил, что доктор Лондон уже доставила прооперированного и передает его медсестрам. Пациент был огромен, килограммов триста, — Ной научился довольно точно определять на глаз вес человека после того, как в бытность старшим ординатором познакомился с бариатрической хирургией. И он прекрасно знал, как сложно персоналу работать с такими больными.

Доктор Лондон дала последние указания медсестре, а затем сделала то, что удивило Ноя еще больше: оставила номер своего мобильного и попросила звонить, если возникнут проблемы. Такое личное сопровождение пациента нельзя было назвать обычным явлением, тем более что в отделении всегда присутствовал дежурный анестезиолог.

Закончив беседу, доктор Лондон так стремительно повернулась, что едва не налетела на Ноя, стоящего у нее за спиной. Он решил, что она спешит — вполне понятно: вторая половина дня, пятница, мало кому охота задерживаться на работе. — и тут же встревожился: если так, ему не удастся поговорить с ней до утра понедельника.

— О, извините, — Ава отступила на шаг. Ее голос звучал мягко и чисто, но в речи чувствовался едва уловимый акцент, происхождение которого Ной никак не мог определить.

— Нет, это вы меня извините, — улыбнулся главный ординатор. — Я подобрался слишком близко.

Доктор Лондон уставилась на него своими пронзительно-голубыми глазами, словно недоумевая, зачем он вообще к ней подбирался.

— Нет, я не то имел в виду, — смутился Ной. — Просто хотел спросить, не могли бы мы поговорить. Это ненадолго, всего пару минут.

Ава бросила быстрый взгляд на часы, как человек, опаздывающий на важную встречу, и спросила, о чем Ной хочет поговорить.

— О деле Брюса Винсента, — пояснил он. — В ближайшую среду я должен представить доклад на конференции по летальным исходам. Я беседую со всеми участниками событий, и мне важно понять ваш взгляд на случившееся.

Доктор Лондон покосилась на сестру, занимающуюся только что доставленным пациентом, затем взглянула на другую сестру, которая возилась возле соседней кровати. Очевидно, что присутствие лишних ушей Аве не нравилось.

— Случай с Брюсом Винсентом совершенно выбил меня из колеи, — чуть понизив голос, призналась она. — В моей практике это первая смерть на операционном столе. Я десятки раз просматривала карту анестезии и не нашла ничего, абсолютно ничего, что следовало бы сделать по-другому. Хотя нет. Я могла бы дождаться, когда доктор Мейсон придет в операционную, и только после этого начать наркоз. Но обычно он настаивает, чтобы мы приступали без него. И доктор Кумар поддерживает данную практику. Это неправильно, но такова реальность. Вряд ли я могу еще что-то добавить. Уверена, произошедшее никак не связано с тем, что я сделала или чего не сделала в процессе анестезии, — с нажимом подчеркнула она.

— Да-да, конечно, — поспешил успокоить ее Ной. Его поразила внезапная пылкость коллеги. — От всей души сочувствую вам, правда! Поверьте, я знаю, как тяжело перенести смерть пациента на столе. Но должен предупредить: Мейсон намерен во всем обвинить анестезиолога. Он так и сказал. Хотелось бы избежать проблем как для вас лично, так и для отделения анестезиологии. Но мне нужна ваша помощь.

— Здесь не самое удачное место для беседы, — заметила доктор Лондон. — Давайте выйдем… У вас есть свой кабинет?

— Нет, — вздохнул Ной.

— Ну, может, тогда в комнате отдыха? — предложила Ава. — По крайней мере, сможем сесть, а не торчать тут, как две вороны на ветке.

— Хорошо, — согласился Ной. Хотя идея показалась ему сомнительной: если Ава желает поговорить без свидетелей, комната отдыха не самое подходящее место. Но затем он вспомнил, что в пятницу там не должно быть людно, тем более летом, когда многие врачи и сестры торопятся сбежать из города.

— Договорились, — кивнула Ава. — Встретимся минут через десять, я только закончу тут с пациентом.

Увы, переступив порог комнаты отдыха, Ной понял, что худшие его опасения оправдались. Вечеринка по поводу ухода в отпуск одной из сестер была в полном разгаре. Счастливица отправлялась в захватывающее путешествие на круизном лайнере. На стенах и даже на окнах висели плакаты с пожеланиями доброго пути. Ной сомневался, что доктор Лондон сочтет это место более пригодным для разговора, чем палата пробуждения, но все же взял пару стульев и поставил их в углу, подальше от шумной компании. Большинство участников празднества сгрудились на другом конце комнаты возле кухонной ниши и заставленного тарелками стола.

Как и обещала, доктор Лондон появилась через десять минут. По кислому выражению на лице Авы Ной понял, что и у нее празднество не вызвало восторга. Заметив Ноя, который махал ей из своего угла, доктор Лондон двинулась к нему. Гибкая и стройная, Ава несла себя со спокойным достоинством. Наблюдая за тем, как она приближается, Ной почувствовал, как тревога уходит, сменяясь спокойствием и уверенностью. Он вдруг удивился тому, как мало знает об Аве Лондон, хотя они уже пять лет работают бок о бок. Ему было известно только одно: доктор Лондон — штатный анестезиолог одной из лучших клиник страны, ее кандидатуру утвердил совет директоров БМБ, а значит, Ава высококвалифицированный специалист.

— Говоря о спокойном месте, я имела в виду несколько иное, — заметила доктор Лондон, усаживаясь напротив Ноя и кивнув в сторону гудящего за спиной веселья.

— Ну, по крайней мере, они увлечены праздником. На нас никто не обратит внимания, — утешил ее Ной.

Не успел он договорить, как Дженет Сполдинг, гроза хирургического блока, приметила спрятавшуюся в углу парочку и подлетела к ним.

— Глазам не верю: два заядлых тусовщика сверяют расписание вечеринок! — Дженет расхохоталась над собственной шуткой. — Рада видеть вас обоих. Ну же, присоединяйтесь к нам! Проводим красотку Дженис как полагается.

— Спасибо, но мне, к сожалению, пора бежать. Я уже и так опаздываю на важную встречу, — сказала Ава. — Нам с доктором Ротхаузером просто нужно обсудить несколько рабочих моментов.

— Ну что же, если передумаете, милости просим! У нас стол ломится, еды хватит на всех, — легким взмахом руки Дженет показала в сторону кухни и упорхнула в том же направлении.

Ной и Ава переглянулись.

— Нет, меня угощением не заманишь, — усмехнулась доктор Лондон, стягивая плотно облегающий колпак. Длинные пряди светлых шелковистых волос, высвободившись из заточения, упали ей на плечи.

У Ноя на миг перехватило дыхание. С каким-то неожиданным удивлением он осознал, что доктор Лондон чрезвычайно привлекательная женщина и к тому же умеет следить за собой. Он никогда не смотрел на Аву иначе, чем как на одну из коллег, — возможно, потому, что прежде не видел ее без мешковатого хирургического комбинезона. В больнице было несколько женщин, на которых Ной невольно обращал внимание, — щелчок в рептилоидном мозгу, как он шутливо называл собственную реакцию на симпатичных представительниц противоположного пола, — однако никаких «щелчков» в отношении доктора Лондон он не испытывал. Ной и сам не мог понять почему. Но сейчас, среди шума и суеты, в обстановке, которую вряд ли назовешь романтичной. Ава Лондон внезапно показалась ему невероятно привлекательной. Светлые волосы обрамляли ее лицо, красиво сочетаясь с ярко-голубыми глазами, гладкая матовая кожа дышала свежестью; у Авы был чуть вздернутый нос и полные, хорошо очерченные губы, а когда она говорила, показывались белые, идеально ровные зубы. Тем временем Ава, не догадываясь, каким неожиданным эффектом обернулись ее простые действия, провела пальцами по волосам, как расческой, — плавное движение, показавшееся Ною чрезвычайно соблазнительным.

— Куда бы нам пойти? — спросила доктор Лондон. — Может, в больнице есть места поспокойнее? — добавила она чуть громче, когда собеседник не откликнулся на ее первую реплику.

— А… извините, — очнувшись, пробормотал Ной. — Поспокойнее? Э-э… надо подумать.

— Только сначала поясните, пожалуйста, — перебила его Ава, — что именно доктор Мейсон говорил обо мне в связи с делом Брюса Винсента?

Ной изо всех сил постарался вернуться к реальности и переключиться на рабочий лад. Ему стало неловко: ведет себя как одурманенный желанием подросток. Он опустил глаза, посмотрел на свои лежащие на коленях руки и снова вскинул взгляд на Аву.

— Ну, он не упоминал вас лично. В смысле, не называл имен. Просто сказал, что анестезиолог облажалась, выбрав неверную методику анестезии.

— А он не сказал, что его ассистент звонил нам и настаивал, чтобы мы дали именно ту анестезию, которую пожелал доктор Мейсон? И что никто не знал об имеющейся у пациента рефлюксной болезни?

— Нет, вроде не говорил. — Ной запнулся. Он все еще не мог быстро соображать.

— И я не облажалась, — резко, почти гневно, заявила доктор Лондон. — Как уже было сказано, я сотню раз пересмотрела карту пациента от корки до корки. Единственная моя ошибка — не следовало начинать анестезию, не дождавшись хирурга. Все остальное было сделано верно. Я и сейчас повторила бы то же самое, шаг за шагом.

— Мейсон считает, виноват приемный покой, анестезиолог и сам пациент, который нарушил правила и явился не натощак, — припоминая слова Дикого Билла, уточнил Ной.

— Не натощак? Да он наелся как слон, — все еще пылая гневом, отрезала доктор Лондон. Затем она наклонилась к Ною так близко, что он уловил запах ее духов. — Но послушайте, я рада, что вы пришли с этим ко мне. Учитывая, куда клонит доктор Мейсон, нам определенно следует все хорошенько обсудить и выработать стратегию. Вам придется представить дело с максимальной осторожностью, чтобы оно не обернулось серьезными неприятностями для нас обоих.

Ной согласно кивнул. Реакция Авы удивила и одновременно обрадовала его. Он ожидал, что доктор Лондон будет защищаться, или, напротив, отстранится, или станет вести себя настороженно, отказавшись от любого сотрудничества. Однако все вышло совершенно иначе: Ава сразу дала понять, что она на стороне Ноя, а надвигающееся публичное разбирательство но делу Брюса Винсента расценивает как угрозу для них обоих.

— И еще, — добавила Ава. — Лучше, чтобы в больнице не видели, как мы что-то обсуждаем. Если ситуация осложнится, нас запросто могут обвинить в сговоре. Вы понимаете, о чем я?

— Да, думаю, понимаю. Надеюсь, вы тоже понимаете, что я вынужден балансировать на краю пропасти. Мне понадобится любая помощь, какая только возможна.

— Подозреваю, мы оба оказались на краю пропасти.

— Почему вы так считаете? — Ной был несколько озадачен. — Вы же говорите, что все сделали верно и с профессиональной точки зрения к вам претензий нет. К тому же вы штатный анестезиолог, и Мейсон никак не может навредить вам. А вот со мной другое дело: я всего лишь хирург-ординатор, а Мейсон занимает пост замдиректора ординатуры. Вдобавок у него давно имеется зуб на меня.

— Доктор Мейсон из тех, с кем непросто найти общий язык, — согласилась Ава. — Откровенно говоря, я считаю, что у него явные проблемы с психикой. Но сейчас не об этом. Проблема в том, что они с моим шефом, доктором Кумаром, закадычные приятели. И что еще хуже, меня Мейсон тоже недолюбливает.

— С чего вы взяли? — искренне удивился Ной. — Насколько я успел заметить, он часто просит, чтобы именно вас ставили на его операции. Конечно, не считая тех случаев, когда у него ВИП-клиент и они работают с доктором Кумаром.

— Ладно, не будем вдаваться в подробности, — доктор Лондон взмахнула рукой, словно отгоняя назойливую муху. — У меня другое предложение. Вы ведь не уезжаете из города на выходные?

— Вы о чем? — ошарашенно спросил Ной. — Сегодня дежурит старший ординатор, а с ним два младших. Я не могу далеко отлучаться.

— Отлично. А я как раз живу неподалеку, в Бикон-Хилл. Если точнее, на Луисбург-сквер.

— О, я тоже обитаю в том районе, — обрадовался Ной, распрямляя плечи. — На Ривер-стрит.

— Да мы практически соседи! — Ава подалась вперед и понизила голос: — Тогда давайте так: закончите в больнице — и приходите ко мне на Луисбург-сквер, дом шестнадцать. Мы спокойно все обсудим. Как вам такой план?

— Замечательно, — произнес Ной, хотя несколько растерялся: предложение было более чем неожиданным. Он обратил внимание, что, называя адрес, Ава сказала «дом», а не «квартира». Собственный дом в районе Бикон-Хилл считался большой редкостью. — Конечно, я с радостью приду к вам в гости. Благодарю за приглашение.

— Добро пожаловать, — улыбнулась доктор Лондон, поднимаясь со стула. — На всякий случай дам вам номер моего телефона. Если вдруг возникнут экстренные обстоятельства и вам не удастся выбраться ко мне, киньте сообщение. — Она отошла к журнальному столику, где лежала пачка бумаги для заметок, и быстро нацарапала цифры. Ротхаузер в изумлении наблюдал за ней. Вернувшись, Ава протянула ему листок, а Ной снова отметил, какое у нее гибкое, тренированное тело. Это было видно даже под мешковатым костюмом. И почему он раньше не обращал внимания на Аву Лондон?

— До встречи. Надеюсь, увидимся сегодня вечером, — она вложила записку в руку Ною и выскользнула из комнаты.

Впервые за все го время, что его преследовали мысли о предстоящей конференции, словно ночной кошмар, у главного ординатора появился слабый проблеск надежды, что ему удастся выбраться из этой заварушки с минимальными потерями. По крайней мере, теперь у него есть союзник, даже своего рода соратник, готовый дать отпор Мейсону с его заранее придуманной интерпретацией событий и желанием любым способом свалить вину на других. Однако Ноя мучило смутное любопытство: почему Ава считает, будто Дикий Билл невзлюбил ее? Интересно, получит ли он ответ сегодня вечером? Если, конечно, удастся выбраться из больницы. Хотя почему бы и нет: в конце концов, Бикон-Хилл совсем рядом, и при необходимости можно мигом вернуться в клинику.

Взглянув на часы, Ной убедился, что до начала дневного обхода есть время. Он вышел из комнаты отдыха и направился обратно в хирургический блок, решив найти еще двух анестезиологов — Дэвида Уайли и Гарри Чона. Ему хотелось услышать их профессиональное мнение, которое подтвердило бы или опровергло убежденность доктора Лондон в верности выбранной ею тактики ведения анестезии. Взгляд со стороны зачастую бывает более объективным.

Глава 8

Пятница, 7 июля, 20:15

На улице было еще светло, когда Ной вышел из подъезда своего многоквартирного дома и направился в сторону Луисбург-сквер, фешенебельной части квартала Бикон-Хилл, существенно отличающейся от скромной Ривер-стрит и прилегающих к ней улочек. Как только Ною удалось выбраться из больницы, он помчался домой, чтобы принять душ и переодеться. Последний раз Ротхаузер был у себя в квартире шестнадцать часов назад.

Натянув джинсы и свежую рубашку поло — наряд, который, по мнению Ноя, шел ему, — он подумал было надеть свой единственный пиджак и повязать галстук, но затем отверг эту идею: слишком чопорно и старомодно. Стоя перед зеркалом и приглаживая волосы, Ной не мог не признаться самому себе, что предстоящая встреча с доктором Лондон волнует его и одновременно заставляет нервничать, причем гораздо больше, чем того требует разговор с коллегой о злополучной операции и выработке стратегии поведения на конференции по летальным исходам. Волнение не отпускало Ноя с того самого момента, как случился их с Авой неожиданный тет-а-тет в комнате отдыха среди шума и гомона веселящихся коллег. Чтобы немного отвлечься, Ной решил сосредоточиться на самой прогулке по вечерним улицам. За пять лет, проведенных в Бостоне, он бессчетное число раз ходил по Луисбург-сквер и часто задавался вопросом, как выглядят внутри эти фешенебельные особняки из красного кирпича. И вот теперь ему выпал шанс побывать в одном из них. Кроме того, Ноя страшно интересовало, какова Ава Лондон в домашней обстановке.

Ной надеялся освободиться гораздо раньше, но пришлось задержаться из-за конфликта, возникшего между двумя ординаторами: терапевтом и хирургом, к которому первый обратился за консультацией. Все кончилось неприятной сценой, и Ною потребовалось время, чтобы уладить ссору, дав при этом возможность обоим спорщикам сохранить лицо. Для Ноя опыт оказался полезным и лишний раз показал, что дипломатия — один из талантов, которым должен обладать главный ординатор. И этому таланту в ближайшую среду предстояло пройти серьезную проверку.

Шагая по Пинкни-стрит, Ной обдумывал слова анестезиологов Дэвида Уайли и Гарри Чона, которых он допросил с пристрастием, нагрянув к ним в ординаторскую. Коллеги Авы подтвердили, что случай с мистером Винсентом широко обсуждался на собрании у них в отделении, и все без исключения поддержали доктора Лондон: ее действия были абсолютно верными. Также большинство винит доктора Мейсона с его самоуверенной манерой вести сразу несколько операций, заставляя анестезиологов держать пациента в наркозе, пока хирург порхает из одного зала в другой. Поднимаясь вверх по улице, Ной гадал, стоит ли упомянуть об этом в разговоре с Авой. Наверняка мнение коллег станет для нее своего рода поддержкой. Однако, поразмыслив, главный ординатор решил промолчать: не стоит признаваться, что он собирал сведения о докторе Лондон у нее за спиной.

Добравшись до Луисбург-сквер, Ной остановился, окидывая взглядом внезапно открывшийся перед ним оазис посреди лабиринта краснокирпичных построек, мощеных тротуаров и черных асфальтовых дорог, составляющих остальную часть Бикон-Хилла. Луисбург-сквер[6] была скорее прямоугольной формы — площадь, в центре которой тянулся длинный газон, огороженный массивной решеткой из кованого железа и рядом вязов с густыми кронами. На траве играла стайка детей, их звонкие голоса эхом отдавались от стен домов, расположенных по обе стороны площади.

Улица шла перпендикулярно склону холма, в результате одна сторона Луисбург-сквер располагалась чуть выше другой. Дом № 16 находился на нижней стороне. Преодолев полдюжины гранитных ступеней, Ной оказался перед блестящей полированной дверью из красного дерева. Он поискал звонок, но не нашел и осторожно надавил на дверную ручку. Дверь легко открылась, и Ной вступил в большой холл. Здесь он увидел наконец звонок и нажал на кнопку. Однако ничего не произошло. Ной ждал, борясь с искушением позвонить еще раз и одновременно стараясь отогнать тревожные образы: дверь остается закрытой, и он уходит восвояси. У Авы могли измениться обстоятельства, а номер своего мобильного Ной ей не дал. Поняв, что задерживается в больнице, он хотел послать сообщение, но затем передумал, отчасти из суеверных соображений — чтобы она не отменила назначенную встречу.

Внезапно дверь распахнулась, причем так резко, что легкая волна воздуха коснулась волос Ноя. Доктор Лондон стояла перед ним, позади нее виднелась уходящая вверх красивая лестница, застеленная тонким шерстяным ковром. Хозяйка дома была совершенно не похожа на ту женщину, которую Ной привык видеть в больнице, — в мешковатом операционном костюме, колпаке и маске. Сейчас на Аве были черные, плотно облегающие спортивные брюки и эластичная майка-топ. У Ноя пересохло во рту. Боясь выставить себя полнейшим идиотом, он изо всех сил старался не опускать взгляд ниже подбородка доктора Лондон.

— Добро пожаловать, коллега, — сказала она и, сделав широкий жест рукой, показала на стрельчатую арку справа от себя: — Проходите, прошу. — От холодной вежливости, с которой Ава обычно держалась в больнице, не осталось и следа. Доктор Лондон превратилась в само радушие. Кроме того, в ее поведении не было и намека на снисходительность, с которой штатные врачи порой обращаются к молодым ординаторам.

— Благодарю, доктор Лондон, — выдавил Ной, радуясь возможности отвести взгляд. Он оказался в просторной гостиной с высоким потолком; комната была вытянута в длину от фасада здания с большими окнами, забранными частым переплетом, до задней стены дома, где было прорезано большое французское окно. Сдержанный декор с характерной лепниной был стилизован под времена короля Георга. На взгляд Ноя, все здесь было свежим и новым, словно дом только что отремонтировали. Широкий камин из черного мрамора находился возле стены справа от входа. Пара белых коринфских колонн делила комнату на две части. В той ее части, которая выходила окнами на Луисбург-сквер, стоял мягкий диван, обитый темно-зеленым бархатом, а напротив в пару к нему — приземистая софа. Между ними разместился журнальный столик, на мраморной поверхности которого лежала стопка книг в разноцветных обложках. Стены украшала целая коллекция написанных маслом картин в тяжелых золоченых рамах. В задней части гостиной за колоннами виднелся рояль. Благодаря искусственно увлажненному воздуху здесь царила приятная прохлада.

— Прежде всего, — сказала доктор Лондон, входя в гостиную вслед за Ноем, — оставим формальности. Пожалуйста, зовите меня Авой. А вас, полагаю, можно называть Ноем?

— Конечно, с удовольствием. — Ной позволил себе на миг взглянуть на хозяйку, но тут же поспешно отвел глаза и уставился на картину. Ему требовалось время, чтобы привыкнуть к облегающему наряду Авы. «Как будто ее опрыскали черной краской из баллончика прямо по голому телу», — подумал Ной. Как он и полагал, у Авы Лондон было сильное тренированное тело с разработанными мышцами, особенно хорошо заметными на бедрах; плечи и руки выглядели чуть менее рельефно. Внезапно он уловил какое-то быстрое движение у входа в гостиную. Две крупные кошки сбежали по лестнице, проскользнули в арку и, приблизившись к Ною, принялись осторожно обнюхивать его башмаки.

— Надеюсь, у вас нет аллергии на кошек? — спросила Ава.

— Нет-нет, все в порядке. — Он наклонился и позволил животным понюхать его протянутую ладонь. Одна кошка была серо-голубая с яркими желтыми глазами, вторая — полосатая черно-серая с голубыми глазами. — Какие красивые.

— Спасибо. Это мои добрые подружки. Киси — сокращенно от «кислород», и Угля — сокращенно от «углекислый газ».

— Хорошие имена, — похвалил Ной. — Давно они у вас?

— Довольно давно. Я взяла их в приюте для животных.

— Что ж, им определенно повезло, — заметил он.

— Полагаю, мне повезло ничуть не меньше, — улыбнулась Ава. — Выпьете что-нибудь? Бар у меня на четвертом этаже, в библиотеке.

— У вас есть отдельная комната для библиотеки? — изумился Ной, не до конца уверенный, не шутит ли она.

— Конечно. Это довольно большой дом, хотя снаружи он и выглядит скромным. Здание построено в форме буквы «Г», так что большая часть не видна со стороны улицы.

— Скромный? Я выбрал бы другое слово, — рассмеялся Ной.

Ава тоже искренне расхохоталась.

— Все относительно.

— Вы занимаете весь дом?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, еще квартиры здесь есть?

— А, поняла, — снова рассмеялась Ава. — Нет, это дом на одну семью. Одну семью с двумя кошками.

— А сколько всего этажей?

— Шесть.

— Шесть? Впечатляет!

Дом действительно был гораздо больше, чем казалось с улицы, и этажей в нем было не три, а шесть. Ной подумал, что вся его квартирка уместится в одной гостиной Авы.

— Вы интересуетесь архитектурой и дизайном? — спросила она.

— Да, пожалуй, — согласился Ной, хотя, судя по норе, в которой он жил, этому трудно было бы поверить.

— Хотите осмотреть дом? — с готовностью откликнулась Ава. — Я с радостью проведу экскурсию. Работа над его оформлением стала для меня огромным удовольствием. Поскольку я большой домосед, мне хотелось, чтобы это место отражало мой характер. Ремонт и отделка были закончены год назад.

— Да, с огромным удовольствием осмотрю ваш особняк, — признался Ной.

Они начали с цокольного этажа, который располагался на одном уровне с садом позади дома. Ною показали гостевые апартаменты с кухней и спальней, затем спортивный зал с велотренажером, различными силовыми агрегатами и беговой дорожкой.

— Здесь я тренируюсь каждый вечер с шести тридцати до семи тридцати. Поэтому и не успела переодеться к вашему приходу, — пояснила Ава.

— А за городом вы часто бываете? — спросил Ной.

— Да. Стараюсь выбираться как можно чаще. Почти каждый уик-энд. Это одно из преимуществ работы анестезиологом: когда у меня выходной — это действительно выходной, я совершенно свободна.

— Пожалуй, — согласился Ной. — А как же кошки? Кто за ними присматривает, когда вас нет?

— Моя домработница. Мария навещает Киси и Углю каждый день. Она любит животных.

— А куда вы обычно ездите?

— Это зависит от цели — по делу или на отдых.

— Что вы имеете в виду «по делу»? — Вопрос выскочил сам собой, прежде чем Ной успел подумать, уместен ли он. — Вы работаете где-то еще?

— Нет, — просто ответила Ава. — Доктор Кумар не потерпел бы такого предательства. Я консультирую.

— Как интересно. — Ной хотел спросить, где именно она консультирует, но осекся, побоявшись показаться назойливым. К тому же Ава двинулась вверх по лестнице, увлекая гостя на второй этаж.

Здесь располагалась огромная кухня, напичканная всевозможной бытовой техникой, и отдельная квартира для горничной.

— Вообще-то у меня нет горничной, — с улыбкой пояснила Ава, глядя на вытянувшееся лицо Ноя. — Занимаясь отделкой, я подумала, что, возможно, однажды захочу продать дом. И если особняк купит большая семья, им вполне может понадобиться горничная.

— Надо же, как интересно, — снова повторил пораженный Ной. Он имел представление, каковы сейчас в Бостоне цены на недвижимость, и сильно сомневался, что даже при неплохой зарплате анестезиолога Ава могла бы позволить себе такое роскошное жилье. Так что либо ее консалтинговый бизнес приносит солидную прибыль, либо она унаследовала приличное состояние.

На третьем этаже Ной уже побывал — сюда он попал через парадную дверь с улицы. Теперь они с Авой поднимались на четвертый этаж. Здесь Ноя ждало настоящее потрясение. Как и говорила Ава, дом был построен в форме буквы «Г». Основная его часть, без задних помещений, состояла из двух просторных комнат. Первая, чуть большая по размеру, был отдана под библиотеку: длинный письменный стол и книжные шкафы от пола до потолка. Зона отдыха, как и гостиная внизу, была оформлена в темно-зеленых тонах: мягкие клубные кресла и пуфы для ног, массивный журнальный столик с разбросанными по нему иллюстрированными изданиями в пестрых обложках и несколько фотографий Авы на фоне различных спортивных объектов. И много света, струящегося через высокие окна. Ной с легкостью мог представить, с каким удовольствием стал бы проводить время в этом приятном пространстве.

— Не возражаете? — спросил он, указывая на фотографии.

— Ничуть, — рассмеялась Ава, явно польщенная интересом гостя.

Он стал рассматривать фото, по очереди беря их в руки. Попадались групповые снимки, но в основном Ава была изображена в одиночестве, и большинство кадров делались с помощью селфи-палки. На всех фотографиях Ава сияла безмятежной улыбкой человека, который буквально лопается от счастья. Выражение лица везде оставалось одинаковым, а волосы — безупречно уложенными. И при этом все снимки казались обезличенными.

— Похоже, вы большой поклонник спорта, — прокомментировал Ной, опуская на стол последнюю рамочку с фото.

— Я люблю спорт и путешествия, — кивнула Ава. — А теперь позвольте показать вам другую комнату, — она жестом пригласила Ноя следовать за ней.

В отличие от библиотеки, эта комната была погружена в сумрак и производила мрачное впечатление. Но лишь до тех пор, пока Ава не включила свет. И в тот же миг лицо Ноя озарилось улыбкой, как у ребенка, который впервые увидел рождественскую елку. В комнате находилась целая компьютерная система; ничего подобного Ной в жизни не встречал, разве что во сне.

— Я вам завидую, — признался он, с благоговением переступая порог компьютерного зала. На длинном столе возле дальней стены высились три гигантских монитора. Вся остальная техника, включая процессор, находилась на специальной выдвижной полке слева от стола. По обе стороны от мониторов стояли большие аудиоколонки, а под ними Ной приметил несколько новейших шлемов для виртуальной реальности. Окна были закрыты ставнями, не пропускающими свет, а потолок облицован акустической плиткой.

— Это моя любимая комната, — с гордостью сообщила Ава. Она не скрывала удовольствия, наблюдая за восторженной реакцией Ноя. — Сижу тут каждый вечер. Иногда часа по четыре. Просто теряю счет времени.

— Еще бы, — выдохнул Ной. — Будь у меня такая комната, я тоже зависал бы в ней. Так вы геймер?

— Ну, как сказать. Сейчас, конечно, уже не то, а в подростковом возрасте увлекалась по-настоящему. Однако и теперь иногда играю. В основном в «Лигу легенд». Судя по вашей реакции, вы тоже геймер?

— Раньше играл. Я прошел «Лигу», когда она только появилась. Но после поступления в ординатуру времени на развлечения не осталось.

— Я тоже делала перерыв, когда училась в ординатуре, — согласилась Ава.

— Полагаю, с таким-то оборудованием вы играете не от случая к случаю, — поцокал языком Ной. — И какой у вас рейтинг?

— Ранг «Серебро-два». Но я не удержалась на нем. Мне просто нравится погружаться в виртуальную реальность. Ну и еще я каждый день занимаюсь по программам МОКА[7] — сертификации по анестезиологии. Слышали о таких?

— Ну еще бы! — Ной знал, что Американский совет по анестезиологии требует, чтобы раз в десять лет каждый специалист проходил переаттестацию. Но также он знал, что многие откладывают подготовку к сертификационному экзамену до последнего, а потом все делают в спешке. Однако Ава, похоже, была не из таких. Ее серьезное отношение к профессии нравилось Ною. — Вы действительно каждый день занимаетесь? — переспросил он, просто чтобы услышать ответ еще раз.

— Обязательно, каждый день. Даже когда нахожусь в поездках, — кивнула Ава. — Стараюсь отслеживать последние разработки по моей специальности. Я хочу быть хорошим анестезиологом, насколько это возможно.

— Да, понимаю. Я так же отношусь к хирургии. Похоже, мы с вами два сапога пара, — улыбнулся Ной.

Ава рассмеялась.

— Два сапога — пара. Отлично сказано! Учитывая вашу репутацию в клинике, мы действительно в чем-то похожи. Но, если уж быть до конца откровенной, МОКА занимает у меня примерно полчаса в день. Остальное время уходит на социальные сети. Да, понимаю, такое мощное оборудование ради блуждания по сетям кажется неоправданной роскошью, но что поделать, мне нравится.

— Социальные сети? Какие, к примеру? «Фейсбук»?

— Да, полный набор: «Фейсбук», «Ютуб», «Снэпчат», «Твиттер», «Инстаграм», «Тамблер», «Пинтрест»… ну, сами знаете. Но в основном «Фейсбук». Мне нравится читать, что пишут люди. Еще подростком в конце девяностых я пристрастилась к общению в тогдашнем популярном мессенджере. Казалось, что так я смогу создать себе определенный имидж и контролировать отношение мира ко мне. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю: ничего, кроме вреда, мне это не принесло и не лучшим образом сказалось на моей дальнейшей жизни. Сейчас сети служат мне лишь развлечением и способом всегда оставаться на связи. Мне, как и многим, трудно обходиться без социальных контактов. Соцсети, нравится нам это или нет, стали явлением современной культуры.

— То есть вы каждый день проводите там время?

— Как правило, да, — кивнула Ава. — И даже в больнице, когда есть пауза между операциями, заглядываю в интернет — ответить на комментарии или прочесть новый пост. Признаю, у меня есть интернет-зависимость. Но могу также сказать, что за час общения в социальных сетях я узнаю о себе больше, чем за десять сеансов у психотерапевта.

— Серьезно? — с недоверием переспросил Ной. — Придется вам объяснить поподробнее. Нет, конечно, я иногда заглядываю в «Фейсбук» или «Снэпчат», но вряд ли узнаю много нового о себе.

— С радостью объясню, — сказала Ава. — Но на это потребуется время. А пока давайте займемся тем, ради чего мы встретились, — подготовкой к конференции.

— Да-да, вы правы, — спохватился Ной. Он настолько увлекся экскурсией по особняку, что совсем забыл, зачем явился сюда. — Где мы можем присесть?

— Прежде чем перейдем к делу, — сказала Ава, — хочу предложить вам проверить, на что способна моя компьютерная система. Особенно по части виртуальной реальности. Если вам интересно, конечно. Это займет всего минуту.

— Прекрасно, — обрадовался Ной, — я согласен.

Ава усадила гостя в кресло перед тремя большими мониторами и, перегнувшись через его плечо, запустила компьютер. Он не мог не заметить, что хозяйка дома даже не удосужилась придумать приличный код доступа: Ава просто нажала на клавишу с цифрой «один» шесть раз подряд. Хотя, с другой стороны, чему удивляться: еще при входе Ной обратил внимание на сложную систему безопасности, установленную в этом необычном доме.

В течение следующих шестидесяти секунд Ною демонстрировали графические и звуковые эффекты, от которых дух захватывало.

— Все, сражен наповал, — признался он и вскинул руки. — Сдаюсь и завидую. Надеюсь, когда-нибудь, прежде чем умру, мне посчастливится стать обладателем такой же техники.

Ава расхохоталась. Она была довольна его реакцией.

— Если надумаете, могу связать с компанией, которая установит приличное оборудование.

— Может быть. Через годик, — вздохнул Ной. — По крайней мере, будет теперь о чем мечтать.

— Обращайтесь в любое время. — Ава вскинула глаза к потолку. — Над нами еще два этажа. Но там ничего интересного — спальни и ванные комнаты. Но если желаете, могу показать.

— О нет, спасибо. Я и так уже потрясен.

— Ладно. Тогда приступим к делу. Давайте устроимся в библиотеке. После компьютерного зала это моя любимая комната.

— Отлично! — согласился Ной.

Они спустились этажом ниже и снова оказались в библиотеке. Смеркалось. Сквозь пышные кроны деревьев было видно, как в домах на противоположной стороне улицы зажигается свет.

— Вы так и не сказали, что будете пить, — напомнила Ава. Но, осекшись, всплеснула руками: — Ой, погодите-ка… Ну что же я за хозяйка такая! Даже не удосужилась спросить: вы ужинали после работы?

— Нет, — признался Ной. Ему и раньше случалось пропускать ужин, возвращаясь поздно вечером в свою одинокую квартирку.

— Я тоже, — сказала Ава. — Как насчет того, чтобы наверстать упущенное? Вы любите тайскую кухню?

— Кто же ее не любит? — пожал плечами Ной.

— Тогда я позвоню в «Кинг» на Чарльз-стрит, закажу навынос. Если только вас не затруднит сходить к ним и получить заказ. А у меня будет время быстренько принять душ и переодеться во что-нибудь поприличнее.

— С удовольствием, — ответил Ной, вдруг поняв, что страшно проголодался.

Глава 9

Пятница, 7 июля, 21:42

Когда Ной вернулся с заказом, Ава встретила его у дверей, одетая более подобающим образом: в белую приталенную блузку и модные джинсы с прорехами на коленях. Теперь Ной чувствовал себя рядом с ней намного спокойнее, чем когда Ава щеголяла в обтягивающих лосинах и коротком спортивном топе. Они ели, сидя за высокой барной стойкой на кухне, которая выходила окнами в небольшой садик. Разговор пока не касался главной темы — конференции, зато оба сошлись во мнении, что не стоит заводить слишком близких знакомств с коллегами, врачами и медсестрами. Это нехорошо с профессиональной точки зрения и к тому же грозит разного рода неприятностями, поскольку больница — настоящая фабрика сплетен.

Покончив с ужином, они прихватили по бокалу вина и перебрались в библиотеку, где удобно устроились в зеленых бархатных креслах возле журнального столика. Ной редко употреблял алкоголь, поскольку никогда нельзя было с уверенностью сказать, что его срочно не вызовут в больницу. Однако сегодня дежурил один из лучших старших ординаторов клиники, поэтому Ротхаузер позволил себе расслабиться: ничто не нарушит спокойного течения вечера.

— Итак, — сказала Ава, когда они погрузились в мягкие подушки, — с чего начнем?

— Думаю, с того, о чем вы упомянули сегодня днем: что доктор Мейсон недолюбливает вас. Не сочтите за бестактность, но могу ли я поинтересоваться, с чего вы так решили?

— Можете. Никакой бестактности, — заверила его Ава. — Но прежде, чем ответить на ваш вопрос, напомню: я также сказала, что, с моей точки зрения, у доктора Мейсона имеются некоторые проблемы с психикой. Вам знакомы симптомы нарциссического расстройства личности?

— Ну, в общих чертах, — сказал Ной. Как любой выпускник медвуза, он кое-что знал о психологии, но занятия по этому предмету были у них на втором курсе, восемь лет назад.

— Тогда позвольте освежить вашу память, — предложила Ава. — Мне волей-неволей пришлось вернуться к учебникам: имея дело с человеком вроде доктора Мейсона, лучше понимать, что происходит. Однако сначала условимся: то, что я собираюсь рассказать, предназначено только для ваших ушей. Это останется строго между нами, и никто, особенно в больнице, не узнает о сегодняшнем разговоре. Надеюсь, вы умеете хранить секреты?

— Абсолютно. Даже не сомневайтесь, — заверил ее Ной. Ему все больше нравилась Ава Лондон. Он шел к ней, чувствуя себя одиноким воином, обреченным на поражение и надеющимся получить хоть какое-то оружие, чтобы не погибнуть бесславно. Но, похоже, обрел настоящего соратника: врача, состоящего в штате больницы и готового сражаться с ним плечом к плечу. Ава была по-настоящему умна и проницательна и с той же серьезностью, как и он сам, относилась к профессии. Ной не сомневался, что они сумеют помочь друг другу. Кроме того, Ава оказалась симпатичным человеком, и общение с ней доставляло ему удовольствие, особенно теперь, когда она была в будничной одежде и Ной мог без смущения поднять на нее глаза. Он заметил, что после душа его собеседница нанесла легкий макияж — слегка подчеркнула глаза и губы; вероятно, его визит для нее тоже кое-что значил.

— Люди с серьезным нарциссическим расстройством ведут себя как слоны в посудной лавке, — начала Ава. — Они конфликтуют почти со всеми, с кем вступают в общение. Особенно если человек не удовлетворяет их ненасытную потребность в восхищении или, того хуже, осмеливается критиковать. В то же время они могут быть чрезвычайно успешными и даже знаменитыми. Доктор Мейсон — яркий пример. Он действительно известный хирург мирового класса, пользуется вполне заслуженным уважением, но ему этого мало. Нарциссу всегда мало. При этом Мейсон невероятно высокомерен, властолюбив, мстителен и готов взорваться буквально на ровном месте.

— Поэтому его прозвали Диким Биллом?

— Да, именно так. Не человек, а ходячая бомба с часовым механизмом.

Ной обнаружил, что согласно кивает на каждое слово Авы. Она говорила в точности то, что он сам чувствовал в отношении Мейсона. Поэтому-то его так страшила надвигающаяся конференция: малоприятно оказаться под обстрелом психически неуравновешенного человека.

— К несчастью, я одна из тех, кто нанес ему оскорбление, — вздохнула Ава.

— Оскорбление? — не веря собственным ушам, переспросил Ной.

— Ну не в буквальном смысле. Мейсон пытался приставать ко мне. Дважды звонил домой, напрашиваясь в гости, якобы находится по соседству и хочет заскочить поговорить о пациенте. У меня никогда не было желания заводить близкие отношения с кем-либо из коллег, и уж тем более с доктором Мейсоном. Я старалась вести себя дипломатично, но это сложно: он напорист и совершенно неспособен принять «нет». Уверена, мой отказ он посчитал личным оскорблением. И затаил злобу. А теперь, когда его прижали с делом Брюса Винсента, ему необходимо найти козла отпущения. В сложившейся ситуации я как нельзя лучше подхожу на эту роль.

— О, мне так жаль. Простите…

— Не нужно извиняться. Больше всего меня беспокоит, что Мейсон и доктор Кумар давнишние приятели. Мой босс наверняка будет на стороне ведущего хирурга. А мне, признаюсь, совершенно не хочется потерять работу. Но этого не миновать, если Мейсону удастся свалить вину за смерть пациента на анестезиолога. Ужасно, я ведь с первого курса мечтала работать в БМБ.

— Его поведение квалифицируется как сексуальное домогательство, — заметил Ной.

— Да, совершенно верно, — согласилась Ава. — Спасибо, что назвали вещи своими именами.

— По какой-то странной иронии меня Мейсон невзлюбил тоже из-за романтических отношений.

Раскрыв рот, Ава с удивлением уставилась на Ноя.

— Нет-нет, минутку, — он вскинул руки и рассмеялся. — Не поймите меня превратно: Мейсон не подбивал ко мне клинья.

— А, ну ладно, — вновь обретая самообладание, улыбнулась Ава. — Не хочу делать поспешных выводов, но, полагаю, для вас не секрет, что по больнице ходят разные слухи. Вас считают одним из самых завидных холостяков, но никому из наших дам так и не удалось привлечь ваше внимание.

— Да, я в курсе слухов, и они меня не волнуют. Но нет, я не гей.

— Понятно. Благодарю за откровенность. Так в чем же дело, почему Мейсон точит на вас зуб?

— Помните Мэг, Марджери Грин? Она была хирургом-ординатором три года назад.

— Помню. И, кажется, внезапно уволилась?

— Верно. Ее выгнали из ординатуры. У них с Мейсоном был роман.

— Мэг уволили из-за связи с руководителем ординатуры? — Ава нахмурилась. — По-моему, это несправедливо.

— Нет, об их связи с Мейсоном стало известно уже потом. Мэг уволили по другой причине: выяснилось, что она наркоманка. А мне пришлось стать тем, кто раскрыл ее тайну. Мейсон так и не простил, что я сдал его подружку. А теперь выходит, я снова оказался у него на пути. Он бесится из-за того, что могут поднять вопрос конвейерной хирургии. Меньше всего на свете мне хочется вступать в конфликт с Мейсоном, но, думаю, вы правы: в смерти Брюса Винсента виноваты двое — сам пациент и хирург.

— Понятно. Выходит, мы оба досадили Дикому Биллу, — подытожила Ава, — и он хочет поквитаться с нами обоими.

— Я бы использовал более сильное выражение, — грустно усмехнулся Ной. — Во всяком случае, на мой счет. Учитывая мстительную натуру Мейсона, не удивлюсь, если он попытается добиться моего увольнения из ординатуры.

— Вряд ли вам следует беспокоиться, — возразила Ава. — Вы на хорошем счету, все в больнице уважают вас и ценят.

— Да, знаю. Но все равно не могу перестать волноваться. Беда еще и в том, — признался Ной, — что я испытываю неконтролируемую тревогу перед любыми авторитетными фигурами. Это началось давно, еще в школе. И только усугубилось после того, как я решил стать хирургом.

— Вы видите в докторе Мейсоне авторитетную фигуру?

— Конечно. Он известный и влиятельный человек.

— Извините, можно задать вам личный вопрос? — осторожно произнесла Ава. — У вас не было проблем в отношениях с отцом?

— Мой отец умер, когда я учился в старшей школе, — сказал Ной.

— Надо же, какое совпадение, — вздохнула Ава, — мой тоже.

— Соболезную.

— И я вам.

— Ну что же, — предложил Ной, — давайте все-таки перейдем к нашей главной теме. Просто чтобы вы знали: я изучил историю болезни мистера Винсента, поговорил со всеми, кто так или иначе принимал участие в его подготовке и в самой операции. Со всеми, кроме доктора Мейсона. От одной мысли, что придется говорить с ним, в дрожь бросает. Поэтому я оставил его напоследок.

— Разумно, — согласилась Ава. — Беседа с ним может оказаться не менее трудной, чем выступление на конференции.

— Именно так! Мне нужно подготовиться и к тому, и к другому. От вас же я хотел бы услышать все, что, по вашему мнению, является важным и что я не смогу получить из других источников.

Ава помолчала, задумчиво прикусив губу.

— Вы обратили внимание, что в карте нет записи дежурного ординатора о предоперационном осмотре? — спросила она.

— Конечно! Марта Стэнли объяснила, почему так вышло: ординатор был завален работой, а мистер Винсент опоздал на сорок минут. Они решили ускорить регистрацию и обойтись без дополнительного осмотра.

— А то, что в анамнезе нет ни слова о рефлюксной болезни и обструктивных симптомах, связанных с грыжей, тоже знаете?

— Ну, это не совсем так, — сообщил Ной. — Оба фактора упомянуты.

— Нет, там не было этой информации! — с внезапным волнением, почти гневом, возразила Ава.

— А сейчас есть. Запись добавили позже. Шрифт, которым набран текст, отличается от шрифта в остальных документах. Думаю, отчет исправили с целью скрыть изначально допущенную небрежность. Просто скопировали текст из интернета и вставили в историю.

— О боже! — воскликнула Ава. — Как думаете, это сделал Мейсон?

— Вряд ли. Он не стал бы действовать так топорно. Скорее это его ассистент, доктор Калганов. Но с ним я поговорить уже не смогу: он вернулся к себе в Казахстан. Однако, если факт подделки в истории болезни всплывет — а сам я не намерен об этом упоминать, — ответственность за фальсификацию я возложу на отсутствующего доктора Калганова.

— Разумно, — согласилась Ава. — Может сыграть нам на руку.

— Да, таким образом я выгораживаю Мейсона, и у него нет ко мне претензий. Даже если в конечном итоге выяснится, что он отвечает за действия своих ассистентов.

— А поскольку адвокаты больницы не заинтересованы в раздувании скандала и постараются замять такое вопиющее нарушение, — подхватила Ава, — на конференции доктор Эрнандес тоже не станет углубляться в подробности и поспешит перейти к следующему делу.

— Конечно, конференция же не ограничится одним случаем Брюса Винсента. И все же проблема остается: пациента берут на плановую операцию, и никто знать не знает, что он страдает рефлюксом. Вы действительно интересовались, нет ли у него проблем с ЖКТ?

— Естественно! Иначе я не стала бы писать об этом в карте. Но пациент все отрицал, как и насчет еды. Вы лучше вот что скажите: вам известно, что нам звонили от доктора Мейсона и сказали, что их босс просит сделать спинальную анестезию?

— Да, известно. Как и то, что пациент тоже был в курсе, какая ему предстоит анестезия.

— Тогда вам наверняка известно, что Мейсон не проводил предоперационный опрос.

— Да. Еще я знаю, что после начала анестезии он еще около часа не появлялся в операционной, — сказал Ной. — Но в докладе я тоже не буду упоминать об этом, поскольку тут мы вступаем на зыбкую почву: возникает вопрос в сомнительности самой практики конвейерной хирургии. А Мейсон предупредил, чтобы я даже заикаться не смел на эту тему.

— Сложно не упомянуть, что пациент, находящийся в наркозе, больше часа ждет хирурга, — с сомнением заметила Ава. — Это действительно было похоже на остановку конвейера.

— Понимаю. Но не хочу ворошить осиное гнездо. Если у аудитории возникнут вопросы — пожалуйста, но инициатива будет исходить не от меня.

— Есть одна вещь, в которой я хотела бы признаться. — Ава выпрямилась в кресле и немного подалась вперед. — Для меня дело Брюса Винсента стало настоящим ударом. В моей практике это первая смерть на операционном столе и, надеюсь, последняя.

— Справиться со смертью непросто, — кивнул Ной. — Я знаю, что вы сейчас чувствуете, потому что сам прошел через это. Первый год в ординатуре был настоящим адом. К смерти никогда не привыкаешь, но можно научиться принимать ее как некую вероятность, событие, которое происходит вне зависимости от наших усилий. Особенно в некоторых областях медицины, в онкологии например.

— Да, верно, — Ава снова откинулась на спинку кресла. — Ну что же, вернемся к нашему делу. Как я уже говорила, мы с коллегами, включая доктора Кумара, несколько раз просмотрели карту анестезии и не нашли ошибок, если не считать начала наркоза до прихода хирурга.

— Спасибо за проделанную работу, — искренне поблагодарил Ной. — Ну, раз вы всё так подробно изучили, позвольте задать еще один вопрос, касающийся моего участия в операции. Как вы считаете, я был прав, когда экстренно перевел пациента на искусственное кровообращение?

— Думаю, ваши действия были оправданны, — кивнула Ава. — Если бы вы не сделали этого, пациент умер бы еще до бронхоскопии и подключения к кислороду. Сатурация упала до критического уровня, и к тому же у него была остановка сердца. Перевод на искусственное кровообращение — решение смелое и необходимое. Вас следует только похвалить за это, даже несмотря на печальный исход.

— Меж тем доктор Мейсон грозился обвинить меня в гибели пациента, — с некоторой долей горячности заявил Ной.

— Чушь полнейшая! — отрезала Ава. — Он угрожает, потому что ему стыдно за собственную беспомощность. Он не захотел или не сумел сделать того же. Только стоял в сторонке и сокрушенно цокал языком.

— Спасибо, — сказал Ной. — Я ценю ваше мнение. Это придает мне уверенность.

— Когда вы собираетесь поговорить с доктором Мейсоном?

Ной пожал плечами:

— Полагаю, чем быстрее, тем лучше. У него сейчас есть несколько прооперированных пациентов. В таких случаях он обычно приходит на работу в субботу. Постараюсь набраться храбрости и поговорить с ним завтра.

— Будьте осторожны, — с явным сочувствием произнесла Ава.

— Осторожен? — Ной криво усмехнулся. — Именно это доктор Мейсон и посоветовал мне, налетев со своими угрозами после собрания новичков.

— Извините, — сказала Ава. — Давайте изменим формулировку: хорошенько подготовьтесь к разговору с ним. А после нам нужно будет снова встретиться и обсудить дальнейшую тактику. На эти выходные я остаюсь в городе. Дайте мне знать, если завтра вам удастся поговорить с Диким Биллом. А я пока еще разок хорошенько все обдумаю. Договорились?

— Конечно! — кивнул Ной.

— Этот случай неприятен для нас обоих, — добавила Ава, — и тем не менее я рада познакомиться с вами. Спасибо, что откликнулись на приглашение. У меня была мысль самой подойти к вам в больнице, но я почему-то не решилась. Даже не знаю почему. — Ава пожала плечами. — ? Пожалуйста, держите меня в курсе. Мой номер у вас есть, и скиньте мне свой. Кстати, вы пользуетесь «Фейсбуком» или «Снэпчатом»?

— Чаще «Фейсбуком». Но в основном — «Фейс-Таймом».

— Ладно, мессенджер в «Фейсбуке» тоже сойдет. Я там под именем Гейл Шафтер.

Они поднялись и вышли из библиотеки. На площадке лестницы Ава пропустила Ноя вперед и жестом предложила ему спускаться первым.

— Вы не используете свое настоящее имя? — спросил он, шагая вниз.

— В соцсетях — нет. Если станет интересно, потом как-нибудь объясню причину.

— Мне уже интересно, — сказал Ной.

— Кстати, лучше, чтобы в больнице не знали о наших встречах. Наверняка поползут сплетни, А их, как выяснилось, мы оба терпеть не можем. Да и не хочется, чтобы доктор Мейсон думал, будто мы сговорились против него. Согласны?

— Абсолютно, — с жаром произнес Ной. — Но если завтра мне удастся перехватить доктора Мейсона и поговорить с ним, в какое время вам удобнее встретиться?

— Давайте как сегодня, часов в восемь. Можем снова заказать ужин у «Кинга».

— О, превосходно! Если в больнице не случится ничего экстренного, буду у вас в восемь, — пообещал Ротхаузер.

Они подошли к входной двери. Внезапно Ной растерялся, вспомнив, какой он неловкий в общении. Как следует себя вести, чтобы закончить приятный вечер на хорошей ноте? Он не ожидал, что Ава настолько понравится ему. Пожать хозяйке руку, обнять по-дружески или чмокнуть в щеку? К счастью, Ава сама пришла к нему на помощь. Она подалась вперед и слегка приложилась скулой к его щекам — сначала к одной, затем к другой, — обозначив нечто вроде поцелуя.

— Еще раз спасибо, что зашли, — отстраняясь, сказала Ава. — Прекрасный получился вечер.

Ной почувствовал, что заливается краской.

— Спасибо за приглашение. Мне тоже понравилось, — выдавил он. А затем, набравшись храбрости, добавил: — Позвольте еще вопрос: у вас такой симпатичный акцент, но я не могу понять, откуда…

— Лаббок, Техас, — со смехом ответила Ава. — А вы откуда?

— Скарсдейл, Нью-Йорк, — сказал Ной. — Округ Уэстчестер.

Опасаясь, что выглядит как восторженный подросток, Ной пробормотал «спокойной ночи» и выскользнул на улицу. Спустившись с крыльца, он обернулся и помахал рукой. Ава махнула в ответ и закрыла дверь.

— Придурок, — прошипел сквозь зубы Ной, ненавидя себя за вечную неуклюжесть. И все же внутри у него все пело. Шагая домой по улицам, окутанным мягкой летней ночью, Ной чувствовал такой подъем, какого не помнил со времен первой школьной влюбленности. Тогда предметом его страсти была одноклассница по имени Лиз Нельсон. Теперь Ной знал: в его жизни появился человек, с которым у него немало общего. И прежде всего их объединяла преданность профессии, причем не только с точки зрения карьеры, но и верность медицине как образу жизни. Сначала Ной удивился, когда Ава дала номер своего мобильного сестре в послеоперационной палате. Затем его поразило рвение, с которым доктор Лондон готовится к сертификационному экзамену. Еще один милый штрих, что она взяла двух кошек из приюта для бездомных животных. И помимо всего прочего, Ной не мог не признать, что Ава Лондон ему нравится: она не просто хороша собой, но и соблазнительна. Ной понятия не имел, продолжится ли их столь внезапно возникшая дружба после окончания дела Брюса Винсента, но если бы такое случилось, ему никогда не пришлось бы объяснять Аве, почему он день и ночь пропадает в больнице, — в отличие от Лесли Брукс, которая никак не могла понять этого.

Подойдя к своему дому на Ривер-стрит, Ной на миг заколебался, прежде чем достать ключ и вставить его в замочную скважину. У него промелькнула мысль, не вернуться ли в больницу проверить, все ли там в порядке. Но затем он отмахнулся от этой идеи, как от навязчивой мухи: если бы у дежурившего сегодня Тома Бахмана возникли трудности, он давно позвонил бы. Ной предполагал, что Том истолкует внезапное появление главного ординатора во внеурочный час как проявление недоверия и излишнюю тревожность, которую Ротхаузеру вовсе не хотелось демонстрировать окружающим. Он в очередной раз подумал, сколько такта и дипломатии требует его новая должность.

Переступив порог квартиры, Ной остановился и обвел взглядом гостиную. Называть эту комнату гостиной после того, что он видел в особняке у Авы, казалось кощунством или, как минимум, дурной шуткой: крохотное, размером с почтовую марку, помещение, где явно не хватает мебели. Хотя главной бедой гостиной Ноя было полное отсутствие индивидуальных черт, тех милых мелочей, которые могли бы рассказать о хозяине дома. Ной вспомнил вставленные в рамочку многочисленные фотографии Авы: вот она на горных лыжах, готовая ринуться вниз по склону; а вот на палубе катера с аквалангом за плечами. В коллекции даже имелся снимок, где она стояла с парашютным ранцем возле открытой двери самолета, и другой, перед прыжком на тарзанке, — поступки, которые Ной определенно считал безумием. И в то же время он отдавал Аве должное как любительнице приключений, чего точно не скажешь о нем самом.

Остальные фотографии хозяйки особняка были обычными туристическими селфи, снятыми на фоне различных достопримечательностей — Колизей в Риме, Тадж-Махал в Агре. Ной невольно гадал: путешествует ли Ава в одиночестве, а если нет — почему ни на одном из снимков не видно ее спутника?

Ну и конечно, сам особняк. Чтобы содержать такой дом, зарплаты анестезиолога не хватит. Объяснения насчет «консультирования» были слишком расплывчаты. Интересно, дополнительный бизнес доктора Лондон как-то связан с ее медицинской специальностью? Если бы их дружба продолжилась. Ной расспросил бы поподробнее. Аве была присуща очевидная уверенность в себе, в том, кем она является, — черта, которая особенно понравилась Ною и которой не хватало ему самому. Ной чувствовал себя уверенно разве что в одной роли — врача.

Чтобы справиться с волнением, охватившим его при мысли о возможном зарождении отношений с привлекательной и умной женщиной, столь близкой ему по духу. Ной уселся на кушетку возле журнального столика и открыл свой видавший виды ноутбук. Ему не терпелось отыскать в «Фейсбуке» страницу Гейл Шафтер и узнать побольше о докторе Лондон. Наблюдая, как загружается компьютер, Ной усмехнулся: какой контраст между его стареньким ноутом и мощной системой Авы! Разница столь же явная, как между квартиркой на Ривер-стрит и особняком на Луисбург-сквер.

Когда открылась страница Гейл Шафтер, Ноя ждал очередной сюрприз. Здесь было много детских фотографий Авы, хотя попадались и снимки, которые он видел у нее дома. Похоже, Гейл Шафтер тоже была страстной любительницей путешествий. Взглянув на цифру в графе «Друзья», Ной слегка присвистнул: 641. А затем рассмеялся, вспомнив свою страницу: человек десять — пятнадцать, если не меньше. Ной заглянул в раздел «Информация». Гейл Шафтер окончила школу в Лаббоке, штат Техас, а сейчас работала дантистом в штате Айова. Попытка понять, что из этого соответствует истине, а что нет, показалась Ною занимательной.

Слева была дана ссылка на личный сайт Гейл Шафтер. Пройдя по ней. Ной очутился на странице под названием «Питание, здоровье, красота», где было размещено немало видеороликов. Ава, загримированная до неузнаваемости, давала всевозможные советы по искусству макияжа, физическим упражнениям и здоровому образу жизни. Количество подписчиков страницы было впечатляющим — сто двадцать две тысячи! Неудивительно, что Ава проводит столько времени в сети. Да у нее тут настоящее шоу!

Затем Ной открыл страницу Авы в «Линкедин», сети для поиска работы и делового общения. Он с интересом узнал, что Ава Лондон окончила Медицинский университет Бразоса в Лаббоке со специализацией по программе бакалавриата «Здоровое питание», после чего поступила в ординатуру по анестезии. Ной задался вопросом, не связан ли консультационный бизнес Авы с ее специальностью бакалавра.

Просматривая раздел «Отзывы», Ной наткнулся на запись, которая заставила его расхохотаться в голос: Гейл Шафтер написала одобрительный отзыв об анестезиологе Аве Лондон.

— Почему нет, — вслух произнес Ной. Перед ним был пример того, что на языке интернета называется «сокпаппет»: манипулирование мнением с помощью виртуальной личности. Многие с презрением относятся к таким вещам, но в данном случае ситуация казалась скорее забавной.

Выключив компьютер, Ной встал и потянулся. Укладываясь в постель, он вспомнил, что на сон у него почти не осталось времени: совсем скоро, в 4:45 утра, прозвенит будильник.

Глава 10

Суббота, 8 июля, 10:52

Солнечное июльское утро можно было назвать приятным. Однако Ной знал: вскоре оно померкнет для него. Он шагал по переходу, соединяющему Стэнхоуп-Билдинг с другим корпусом клиники, Янг-Билдинг, где располагался кабинет доктора Мейсона. Встреча с Диким Биллом была назначена на 11:00. Час назад Ной случайно столкнулся с хирургом в больничном коридоре и спросил, не уделит ли тот несколько минут своего времени для короткой беседы. Мейсон довольно грубо бросил, что Ной может зайти к нему в одиннадцать, он постарается выкроить пару минут. Ной не знал, чего ожидать от этой встречи, но не сомневался: шансы на приятную беседу равны нулю.

Ной появился в больнице, как обычно, в начале шестого утра и первым делом направился в отделение интенсивной терапии. Его интересовало, как обстоят дела у Джона Хортона. Пациент порадовал неплохим самочувствием. Также приятно было услышать, что Кэрол Дженсен, старшая сестра отделения, с одобрением отзывается о новых ординаторах.

Покинув реанимацию, Ной встретился с новыми ординаторами, которые дежурили минувшей ночью в хирургии. У них тоже все было в порядке. Утренний обход прошел гладко, хотя занял гораздо больше времени, чем обычно. Как и предполагалось, новичкам еще только предстояло освоить технику представления данных о состоянии пациента. Но в целом Ной по-прежнему радовался тому, как прошла его первая неделя в должности главного ординатора клиники. Ничего удивительного: он всегда умел быстро учиться. Если что и беспокоило Ноя, так это наступающая неделя.

Клиника в субботу становилась бледной тенью кипящего муравейника, какой она бывала в будние дни. В Янг-Билдинг царили тишина и безлюдье. Ной в полном одиночестве поднимался в лифте на пятый этаж, где располагалось отделение общей хирургии и кабинет доктора Мейсона. Определенно, Ной не горел желанием провести следующие пятнадцать минут в компании Дикого Билла, однако его храбрость укрепляло чувство тайного товарищества, которое возникло у них с Авой. Приятно было сознавать, что он не одинок перед надвигающимся кошмаром.

Ной вышел из лифта и отважно двинулся к кабинету доктора Мейсона. Точнее, это была небольшая комната в конце коридора, одновременно служившая смотровой. Настоящее царство звезды БМБ находилось в куда более роскошном корпусе, Франклин-Билдинг, где обслуживали миллиардеров, глав государств и арабских шейхов. Здание было названо в честь одного из бывших пациентов Мейсона, финансировавшего строительство корпуса.

Ной постучал для порядка в открытую дверь кабинета и вошел. Доктор Мейсон в светло-голубом льняном пиджаке, белой рубашке с галстуком-бабочкой и темных слаксах сидел возле стены за небольшим откидным столиком и, уставившись в монитор компьютера, что-то быстро печатал, щелкая клавишами. Справа от него находилась кушетка. Услышав стук, хирург развернулся в крутящемся кожаном кресле и указал вошедшему на один из пластиковых стульев, а сам молча откинулся на спинку кресла и сплел пальцы на могучей груди. Молчание Мейсона, его насупленные брови и поджатые губы не предвещали ничего хорошего.

Усевшись на указанный стул, Ной уставился на своего bêtenoire[8], решая, с чего начать. Он явился сюда, следуя протоколу — главный ординатор обязан побеседовать со всеми участниками операции, закончившейся смертью пациента, — однако ничего нового не ожидал услышать.

— Спасибо, что согласились на встречу, — произнес Ной, надеясь, по крайней мере, что беседа пройдет в уважительной манере. В глубине души он слышал голос Авы, описывающей хозяина кабинета. Определение Мейсона как патологического нарцисса казалась Ною чрезвычайно точным. А это означало, что разумное общение с Диким Биллом будет крайне затруднительно. По-видимому, хирург все еще злился на Ноя, который своими разоблачениями лишил его молоденькой любовницы. Кроме того, привычка Ноя работать по правилам и на совесть, не говоря уже о симпатии коллег, вызывала у доктора Мейсона раздражение и зависть.

Хирург не только не откликнулся на любезные слова гостя, но даже не изменил мрачного выражения лица. Ной глубоко вздохнул и продолжил:

— Я внимательно просмотрел записи в истории Брюса Винсента и поговорил с большинством участников дела, а теперь хочу услышать ваше мнение.

— Полагаю, вы видели, что в истории нет отчета младшего ординатора о предоперационном осмотре? — коротко бросил Мейсон.

— Да, — кивнул Ной. — Я беседовал с Мартой Стэнли, и она сказала…

— Знаю я, что она сказала, — перебил Мейсон. — Бедняга запарился, и его решили пожалеть. Чушь собачья, а не оправдание! — Дикий Билл чеканил каждое слово и с яростью рассекал воздух указательным пальцем. — Ординатор облажался. Вот как это называется. Я всегда говорил: беда с нынешними молодыми специалистами. Удивительно, что нам, штатным врачам, удается заставить их хоть как-то работать. В наше время такая безалаберность была бы просто немыслима. Вы, юнцы, даже не представляете, что такое настоящая учеба в ординатуре: сколько пациентов мы принимали за день, да еще дежурили почти каждую ночь.

Ной был хорошо знаком с подобными сетованиями маститых хирургов, считавших, что нынешней молодежи учеба в ординатуре дается слишком легко, но предпочитал не вступать в споры со старшими коллегами.

— Я так понимаю, решение обойтись без осмотра принимала мисс Стэнли. Ординатор вообще понятия не имел, что Брюс Винсент поступил в больницу, — пытаясь утихомирить начавшего заводиться Мейсона, заметил Ротхаузер.

— Ну что же, значит, виновата мисс Стэнли. Если бы младший ординатор выполнил свою работу, как того требуют правила, трагедии можно было бы избежать.

— Правила требуют, чтобы в истории болезни были записаны свежие данные о физическом состоянии пациента, поступающего на плановую операцию. Ваш ассистент доктор Калганов проводил осмотр накануне, и мисс Стэнли посчитала, что этого достаточно. — Ной хотел было упомянуть подложную запись, которую Калганов сделал задним числом, но передумал: теоретически Мейсон должен контролировать работу своих ассистентов и нести ответственность за их действия, так что вина косвенным образом ложится и на него.

— Значит, надо изменить правила, — рявкнул Мейсон. — Дежурный ординатор обязан проводить осмотр всех поступающих на хирургию, особенно если их оперируют в тот же день.

— Да, это неплохая тема для обсуждения на конференции, — мягко согласился Ной. — Теперь позвольте задать еще один вопрос: вы сами видели пациента непосредственно перед операцией?

Доктор Мейсон так резко оторвался от спинки кресла и подался вперед, что сиденье под ним угрожающе скрипнуло.

— На что, черт подери, вы намекаете? Конечно, я видел пациента перед операцией. Я осматриваю всех, кто попадает ко мне на стол.

— Я ни на что не намекаю, — ответил Ной. — Просто мне неизвестно, какую часть предоперационной подготовки вы поручили доктору Калганову.

— Смею вас заверить, мой не в меру ретивый друг, что я тщательно обследую своих пациентов. К тому же доктор Калганов не собирался участвовать в процедуре. Он был нужен мне в другой операционной, на гораздо более серьезном случае.

— Тогда вы, вероятно, знали, что у мистера Винсента есть проблемы с желудочно-кишечным трактом, — игнорируя высокомерный тон собеседника, продолжил Ной.

— Само собой, — согласился Мейсон, — об этом упоминалось в заключении лечащего врача, который и порекомендовал ему пластику грыжи.

— И все же вы выбрали спинальную анестезию?

— Я не выбирал никакой анестезии, — снова набычился Мейсон. — Для этого существуют анестезиологи. Они не вмешиваются в мою работу, а я не лезу в их дела.

— Но ваш помощник запросил именно спинальную анестезию. — Ной понимал, что речь об этом непременно зайдет на конференции, как ни старайся сгладить ситуацию, поэтому хотел заранее выяснить все детали.

— Во всех случаях пластики паховой грыжи, которые я проводил за последние несколько лет, использовалась спинальная анестезия. Уверен, именно это имел в виду мой секретарь. Впрочем, как бы там ни было, выбор анестезии — решение анестезиолога.

— Вероятно, вы правы. — Ноя так и подмывало сказать, что анестезиолог принимает решение, основываясь на полных и достоверных сведениях, представленных в истории болезни пациента, но усилием воли заставил себя промолчать.

— Что еще? — резко спросил доктор Мейсон. Он снова откинулся на спинку кресла и сцепил мясистые пальцы на животе. Его мгновенно вспыхнувший гнев так же быстро утих, на лице появилось прежнее хмурое выражение, губы презрительно скривились.

— Мне кажется, — как можно аккуратнее начал Ной, — пациент отнесся к предстоящей операции без должной серьезности.

Доктор Мейсон сухо рассмеялся.

— Это еще мягко сказано. Я слышал, он опоздал в приемный покой на сорок минут. Более того, в то утро парень, как обычно, вышел на работу, я сам видел его на парковке, он даже поставил мою машину. Да к тому же, как выяснилось, еще и плотно позавтракал, а потом врал всем подряд, будто не ел. Вот так захочешь сделать человеку одолжение, а он возьмет и подложит тебе свинью.

— Имел ли пациент полную информацию о предстоящем оперативном вмешательстве?

Доктор Мейсон вновь подался вперед и уперся взглядом в Ноя. Тот инстинктивно отклонился назад, насколько позволяла спинка стула, старясь увеличить расстояние между собой и собеседником.

— Я сказал, что ему предстоит операция, — медленно произнес Мейсон, чеканя каждое слово. — А что уж творилось в его куриных мозгах — понятия не имею. Но послушайте, друг мой, мы попусту теряем время. Скажите-ка мне лучше, вы разговаривали с Авой Лондон, с этой наглой стервой?

— Да, разговаривал, — стараясь сохранить невозмутимый вид, кивнул Ной. Однако какое свинство называть Аву наглой стервой после того, как она отклонила нахрапистые ухаживания Мейсона!

— Отлично. Она и виновата в случившемся, — подвел итог доктор Мейсон. — Откровенно говоря, не знаю, как после такого провала оставлять врача в штате клиники. Да и каким образом ее вообще приняли в штат?.

— Доктора Аву Лондон утвердила квалификационная комиссия по анестезиологии, — твердо произнес Ной.

— Да? Ну не знаю, насколько комиссия компетентна, если допускает к работе анестезиологов вроде нее. Доктор Лондон никогда не вызывала у меня симпатии, как, впрочем, и у моих коллег. Конечно, я пытался быть с ней приветливым, но она замкнута и холодна как дохлая рыба.

«Не сомневаюсь, что ты пытался быть с ней приветливым», — усмехнулся про себя Ной.

— Я хочу, чтобы в докладе прозвучало отдельным пунктом: пациенту с самого начала следовало сделать общую анестезию. Тогда мы могли бы свободно войти в брюшную полость, когда в этом возникла необходимость. Понятно, вероятность регургитации все равно оставалась, поскольку желудок был полон, но это случилось бы в начале операции. Летальный исход стал результатом неверного наркоза, а не хирургического вмешательства. Очень досадно, случай портит мою статистику.

— То есть, по-вашему, вина лежит исключительно на анестезиологе? — не веря собственным ушам, уточнил Ной.

— Львиная доля вины, — подтвердил Мейсон. — Ну еще приемный покой подкачал. Они должны контролировать поступающих и убедиться, что пациент явился натощак.

— Ясно. Спасибо, доктор Мейсон, что уделили время, — сказал Ной, поднимаясь.

— Позвольте еще разок напомнить вам: не превращайте данный случай в дискуссию по поводу конвейерной хирургии. Хоть мне и пришлось задержаться в другой операционной, это не имеет отношения к делу. Вы меня хорошо поняли?

— Вполне, доктор Мейсон.

— Вот и отлично. Приятно видеть вас в качестве главного ординатора нашей клиники. Будет настоящей трагедией, если ваш дополнительный год обучения завершится прежде срока. — По лицу Мейсона расползлась фальшивая ухмылка. Он так и остался сидеть в кресле, поглядывая на стоящего перед ним Ротхаузера.

Ной снова кивнул, повернулся и вышел из кабинета. Стоя в холле и нажимая на кнопку вызова лифта, он вдруг почувствовал, как в груди бешено колотится сердце. И хотя неделю назад Мейсон уже пытался запугать его, Ной не ожидал, что Дикий Билл будет настолько откровенен в своих угрозах. Если события пойдут по худшему сценарию, Ной лишится места в БМБ — и это в самом конце долгой одиссеи, когда мечта всей его жизни, можно сказать, совсем рядом.

Ной снова ехал в пустом лифте. Достав из кармана мобильник, он дрожащими пальцам набрал сообщение: «Встретился с врагом. Плохо, как и ожидалось. Зайду сегодня вечером» — и нажал на «Отправить». Почти в тот же миг на дисплее появились пляшущие точки: Ава писала ответ. Когда двери лифта раскрылись, пришло сообщение: «По крайней мере, с этим покончено. Жду не дождусь подробностей». Завершался текст хохочущим смайликом.

Несколько приободренный посланием Авы, Ной вышел на втором этаже, намереваясь вернуться по крытому переходу в Стэнхоуп-Билдинг и отыскать главного ординатора по анестезиологии. Поначалу Ной вынашивал идею поговорить с доктором Кумаром, но после замечания Авы, что они близкие друзья с доктором Мейсоном, решил не рисковать. Однако, несмотря на показания младших коллег доктора Лондон, Дэвида Уайли и Гарри Чона, Ною хотелось услышать более компетентное мнение.

Глава 11

Суббота, 8 июля, 19:39

Ной пришел слишком рано, до назначенной встречи оставалось время. Поэтому, свернув на Луисбург-сквер, он замедлил шаг и окинул взглядом площадь, погруженную в мягкий предвечерний свет. Сегодня он оказался здесь засветло: закат начнется только через полчаса. На травянистой лужайке, как и накануне, играли дети, их голоса эхом раскатывались в замкнутом пространстве окружающих площадь домов. Солнечный свет заливал фасады зданий, расположенных выше по склону холма, а та сторона, где находился дом № 16, уже погрузилась в тень.

Немного не доходя до особняка Авы, Ной остановился и снова взглянул на часы. Он не хотел являться раньше срока, опасаясь показаться нетерпеливым, однако себе не мог не признаться: ему действительно не терпелось увидеть Аву. Занимаясь делами в течение дня, он с радостью вспоминал, что сегодняшний вечер они снова проведут вместе. Возможность встретиться с ней наполняла восторгом, которого Ной не испытывал с отрочества. Но поскольку Ава уже дала понять, что не желает вступать в отношения с коллегами по клинике, действовать следовало осторожно, чтобы не вспугнуть ее.

Пока Ной топтался на тротуаре, дверь дома № 16 открылась. Ноя охватила паника: что делать, развернуться и бежать? Но прежде чем он успел броситься наутек, на пороге показалась Ава. Заметив Ноя, она призывно помахала ему рукой.

Он нерешительно помахал в ответ и направился к ней. А мгновение спустя в дверном проеме возникла еще одна фигура. Это был стройный, прекрасно сложенный мужчина лет тридцати. Гость Авы, одетый в свободные черные брюки и белую футболку с V-образным вырезом, выглядел еще более спортивным, чем хозяйка дома. Даже на расстоянии Ной видел, какие у него рельефные, налитые силой бицепсы; казалось, обтягивающая их хлопчатобумажная футболка вот-вот лопнет. Ной невольно сравнил свое тело с могучим торсом атлета. Увы, сравнение получилось не в пользу Ротхаузера. Как раз в тот момент, когда он приблизился к крыльцу, мужчина легкой пружинистой походкой сбежал вниз и дружелюбно кивнул Ною. Тот кивнул в ответ и начал взбираться по гранитным ступеням к стоящей на площадке Аве.

— Завтра в это же время! — крикнула она вслед уходящему гостю.

Мужчина не ответил и даже не обернулся, просто вскинул руку, помахал ею над головой и нырнул в черный «субару», припаркованный возле тротуара.

— Вы рано, — весело заметила Ава, когда Ной, преодолев ступеньки, оказался рядом с ней.

— Извините, — вздохнул он. — Вырвался из больницы в седьмом часу и боялся опоздать, а в результате добрался быстрее, чем рассчитывал. — Они вправду почти бегом примчался домой, быстро принял душ, переоделся и поспешил на Луисбург-сквер.

— Уложились в рекордные сроки, — рассмеялась Ава. — Заходите. Прошу прощения, что снова встречаю вас в спортивном костюме, но мы только закончили тренировку. Я думала, у меня будет минут двадцать до вашего прихода.

— Кто «мы»? — спросил Ной, проходя в холл.

— Мы с моим личным тренером, — следуя за гостем, пояснила Ава.

— Значит, вы верите в личных тренеров? — поинтересовался он с невольным облегчением оттого, что мужчина с атлетическим торсом оказался наемным работником, а не другом.

— Да. А вы?

— Не особенно. Кто угодно может назваться тренером. Мало ли вокруг шарлатанов? — не удержался от колкости Ной, внутренне проклиная себя за приступ ревности.

Ава расхохоталась беззаботно и весело.

— Думаете, сможете на глаз определить шарлатана?

— Нет, в том-то и проблема. У специалиста должен быть сертификат, подтверждающий, что он специалист. Но отнюдь не у всех тренеров такой сертификат имеется. Думаю, здесь нужна осмотрительность, если, конечно, хочешь получить результат за свои деньги.

— У моего тренера имеется сертификат. И он очень хороший специалист. Умеет зажечь подопечного и внушить ему уверенность.

Теперь они оба стояли в холле у подножия лестницы. Как и в первый свой визит, Ной старался смотреть исключительно на лицо Авы, избегая опускать взгляд ниже, на ее обтянутое спортивной одеждой тело. Ною очень нравилось, как эластичные штаны и майка подчеркивают формы доктора Лондон, но не хотелось слишком явно демонстрировать свой восторг. Киси и Угля появились из гостиной, с презрительным видом обнюхали башмаки Ноя и удалились.

— Итак, мы вернулись к тому, с чего начали накануне, — кокетливо усмехаясь, заметила Ава. — Мне нужно принять душ и переодеться, а вы чувствуйте себя как дома, располагайтесь в любой из комнат, где вам больше понравится. Или можем поступить как вчера.

— В смысле?

— Мы заказали ужин навынос, и вы согласились сходить за ним. Хотя нечестно снова просить вас…

— Нет-нет, я охотно прогуляюсь, — с готовностью выпалил Ной.

— О, замечательно! В таком случае давайте попробуем позвонить в «Тоскано»?

— Не знал, что они работают навынос, — удивился Ной. Ему была хорошо знакома итальянская закусочная на Чарльз-стрит — популярное место среди обитателей квартала. Они с Лесли тоже обедали там пару раз.

— Само собой, я часто у них заказываю. Позвоните и выберите на свой вкус. Я вам доверяю. Кстати, в холодильнике есть отличное белое итальянское вино. Устроим настоящий пир. Кто у вас дежурный ординатор? Надеюсь, такой же надежный, как вчера?

— Вполне, — бодро произнес Ной. Планируя сегодняшний вечер, он заранее проверил график дежурств. Старший ординатор Синтия Наджент была не менее опытной, чем Том Бахман, а то и более. Так что внезапный ночной вызов ему не грозил, если только небо не рухнет на землю.

— Значит, вы составите мне компанию и не откажетесь выпить бокал-другой, — сказала Ава.

— С удовольствием, — откликнулся Ной. Это было потрясающее чувство: находиться рядом с человеком, который тебя понимает и которому ничего не нужно объяснять.

Примерно час спустя они сидели на кухне за высокой барной стойкой перед открытым окном. На город опустилась летняя ночь. Фонарь освещал крохотный внутренний садик, где был устроен миниатюрный каменный фонтан. Звук журчащей воды вплетался в тихую мелодию, которая лилась из динамиков, скрытых где-то под потолком кухни. Ной заказал массу вкусной еды, Ава открыла бутылку охлажденного «Фалангина греко».

— Как считаете, мы не испортим изысканный ужин, если станем говорить о серьезных вещах? — с улыбкой спросила Ава. В белом летнем платье, разрисованном пестрыми бабочками, она выглядела восхитительно. Ной был в наряде, мало чем отличавшемся от того, в котором он явился накануне. Выбравшись из-под душа, он целых пять минут мучительно размышлял, что надеть, но выбор у него был ограничен. Мелькнула мысль остановиться на белых брюках и медицинской куртке, его обычном рабочем костюме, в котором было комфортно и привычно. Но затем Ной отверг эту идею как совершенно нелепую и с горечью подумал, насколько же он жалок и не уверен в себе.

— На ваше усмотрение, — ответил он Аве. Ему бы хотелось поскорее покончить с неприятной темой.

— Вы написали, что встреча с Мейсоном прошла плохо. Что именно он говорил?

Ной тяжело вздохнул и опустил бокал с вином.

— Как мы и ожидали, выбрал мишенью для обвинений нас обоих. Мне так и вовсе пригрозил увольнением из ординатуры, если посмею затронуть тему конвейерной хирургии.

— Боже правый, — выдохнула Ава. — Он открытым текстом угрожал вам?

— Ну не совсем открытым. Сказал, что ему будет ужасно жаль, если дополнительный год моей учебы в ординатуре завершится раньше срока. А по сути да, это была угроза вышвырнуть меня из клиники.

— Вот ублюдок, — в сердцах брякнула Ава. — А какие у него претензии к анестезии? Или он подбирается ко мне?

— Боюсь, последнее, — сказал Ной. — Вы точно описали его как нарцисса. Классический случай. Он совсем съехал с катушек.

— Что он говорил? И пожалуйста, не надо смягчать. Я должна знать, с чем придется иметь дело.

— Прежде всего, всю вину Дикий Билл сваливает на вас. — Ной понизил голос, словно их могли подслушать: — Он вообще не собирается взять на себя хотя бы часть ответственности. А дальше Мейсон высказал сомнения, следует ли оставлять вас в штате клиники.

— Почему? Его не устраивает моя квалификация? Или я лично ему не угодила?

— Похоже, и то, и другое. — Меньше всего Ною хотелось задеть чувства Авы, однако он считал себя обязанным сказать правду: — Мейсон заявил, что вы замкнутая и холодная как рыба. Понятно, он оскорблен вашим отказом и горит желанием отомстить.

— Спасибо за откровенность! — искренне поблагодарила Ава.

— Не за что, — вздохнул Ной. — А что касается вашей квалификации… Я сказал, что вас утвердил совет клиники и у него нет оснований подвергать их решение сомнению. Говорю же, наш нарцисс совсем потерял голову.

Несколько мгновений Ава молча смотрела на журчащий в садике фонтан, пытаясь переварить услышанное. Ной сочувствовал ей всем сердцем, но еще больше ему было жаль себя. Какими бы угрозами ни сыпал Мейсон в адрес анестезиолога, вряд ли ему удалось бы добиться увольнения Авы, даже несмотря на дружеские отношения с доктором Кумаром. А вот что касается самого Ротхаузера, тут у Мейсона все козыри на руках. Заместитель директора и один из руководителей хирургической ординатуры вполне может если не выгнать главного ординатора, то серьезно подпортить ему жизнь.

— Дайте-ка угадаю, — сказала Ава, снова поворачиваясь к Ною, — доктор Мейсон считает, что нужно было делать общую анестезию и не принимать во внимание звонок, поступивший от его команды?

Ной кивнул.

— Он утверждает, что не высказывал никаких особых пожеланий. Просто его секретарь упомянула спиналку, поскольку ее применяли в последний раз, когда Мейсон делал пластику грыжи. Лет сто назад, полагаю. А ему самому без разницы, и вообще этот вопрос решает анестезиолог, а не хирург.

Ава глубоко вздохнула.

— Ладно, оставим эту тему. Думаю, у вас и своих проблем предостаточно.

— Тут не поспоришь. Будто иду по минному полю.

— А что касается пациента и его роли в случившемся? Об этом шла речь?

— Ну еще бы! Мейсон перечислил всех виноватых, кроме себя, разумеется, а поведение пациента его просто взбесило. Назвал Винсента «парнем с куриными мозгами», хотя тот считается всеобщим любимцем. И еще Мейсон катит бочку на сестру приемного покоя: мол, ей следовало проявить настойчивость и вытрясти из парня правду.

— Хорошо, — внезапно воодушевившись, сказала Ава. Она отправила в рот устрицу и сделала глоток вина. — А теперь давайте обсудим детали. Я много думала после нашей вчерашней встречи. Во-первых, надеюсь, вы понимаете, что не имеет смысла вступать в препирательства с этим человеком. Доказать все равно ничего не удастся, он только разозлится, а в результате мы оба проиграем. Вам придется представить дело так, чтобы сгладить острые углы.

— Легко сказать. Я сегодня из кожи лез, лишь бы не задеть его. Каждое слово взвешивал. А толку? Дикий Билл заводится с пол-оборота.

— А что именно его разозлило? Давайте попробуем проанализировать.

В этот момент зазвонил мобильный Авы. Она взяла телефон и, бросив взгляд на дисплей, тут же соскользнула со стула.

— Простите, надо ответить.

— Да-да, конечно, — улыбнулся Ной. Он смотрел, как Ава направляется к выходу из кухни, а в голове сам собой возник вопрос: кто может звонить ей в субботу в десятом часу вечера? В случае самого Ротхаузера ответ был бы очевиден: из больницы. Но для анестезиолога вряд ли такое возможно. Ной отложил вилку, решив, что невежливо продолжать есть в отсутствие хозяйки. Голос Авы звучал приглушенно, Ной не мог разобрать ни слова. Но внезапно она заговорила громче, будто рассердившись на собеседника.

Минут через пять Ава вернулась, положила телефон на стойку дисплеем вниз и заняла прежнее место.

— Прошу прощения, — опять извинилась она. — Понимаю, не пристало хозяйке выбегать с телефоном. Но что поделать, иногда разные дурацкие дела не дают покоя.

— Надеюсь, у вас все в порядке? — спросил Ной.

— Да, пустяки. — Ава рассеянно махнула рукой и улыбнулась: — Итак, на чем мы остановились?

— Вы спросили, что именно разозлило Мейсона при нашем сегодняшнем разговоре.

— Верно! И что же?

— Он рассвирепел, когда речь зашла об ординаторах, сетовал, что у них нагрузка слишком маленькая, не то что раньше. Доктор Мейсон из тех хирургов старой школы, кто считает, будто молодым теперь легко живется, а вот в его времена они работали на износ.

Ава кивнула:

— Да, знаю такой тип врачей. Интересно, что он в принципе затронул данную тему. Думаю, нам следует учесть это при подготовке к докладу. Так, что еще?

— Когда я спросил, осматривал ли он лично пациента перед операцией, Мейсон просто взбесился.

Его собеседница расхохоталась.

— А вы чего ожидали? Особенно если учесть, как он дорожит своей репутацией.

Глядя на хохочущую Аву, Ной расплылся в ответной улыбке, досадуя, однако, что не задал вопрос в более корректной форме, не позволив Мейсону заподозрить, будто его обвиняют в невнимательности. Когда имеешь дело с нарциссом, важно не допускать даже намека на критику.

— Я пытался вести беседу как можно аккуратнее, но, похоже, моя дипломатия провалилась, — сознался главный ординатор.

— Похоже, — все еще смеясь, кивнула Ава. — А как насчет идиотских обвинений, будто бы пациент скончался из-за вашего вмешательства?

— Нет, в этот раз ничего подобного он не говорил.

— Ну, по крайней мере, хоть это обнадеживает. Знаете, кажется, я начинаю понимать, каким образом следует представить дело Брюса Винсента.

— Серьезно? — Ной выпрямился и с любопытством уставился на доктора Лондон. Ему нравилась решимость, с какой она произнесла эту фразу, и не терпелось услышать, что именно у нее на уме.

— Главное — не позволить Дикому Биллу разозлиться. Вот наш ключ к успеху. Второе: постарайтесь обойти стороной вопрос о конвейерной хирургии. В основном ради вашей же безопасности. И третье: не касайтесь темы анестезии — это уже ради меня, — учитывая желание Мейсона свалить вину на анестезиолога.

— Легко сказать, — вздохнул Ной. — Факты есть факты, и я не могу изменить их.

— Совершенно верно. Поэтому вам нужно лишь обойти некоторые из них — те, что могут вызвать бурную реакцию противника. Например, не стоит упоминать, что пациент больше часа находился в наркозе, дожидаясь хирурга. Как бы ни было это плохо само по себе, наркоз не стал причиной смерти. С другой стороны, подчеркните те моменты, которые особенно возмущают Мейсона: небрежность ординатора приемного покоя, не осмотревшего пациента, и, конечно, вину самого мистера Винсента, а также действия приемного покоя, где не добились от Брюса правдивого ответа. Если окажетесь достаточно многословны и сумеете аккуратно представить дело, то обсуждение займет около часа и постепенно иссякнет само собой. Сколько всего случаев предполагается рассмотреть на конференции?

— Пять или шесть, если не ошибаюсь.

— Отлично! — Ава хлопнула ладонью по столу. — Оставьте дело Брюса Винсента на финал. Конференция рассчитана на полтора часа, задержаться никто не сможет: у всех запланированы операции. В результате вам просто может не хватить времени и обсуждение придется свернуть.

Ной машинально перекатывал вилкой по тарелке зернышки кукурузы и обдумывал предложение Авы. И чем дольше он его обдумывал, тем больше оно ему нравилось. Хитрость могла сработать. Только от главного ординатора зависит, в какой последовательности будут представлены дела на конференции. Учитывая всеобщий интерес к случаю Брюса Винсента, Ной намеревался начать с него, но сейчас понял: Ава права. И если никто не догадается об уловке — под «никто» подразумевался доктор Эрнандес, — всегда есть возможность прервать обсуждение, каким бы горячим оно ни было, когда время конференции выйдет и настанет пора возвращаться к работе.

— Думаю, в этом есть смысл, — откладывая вилку, решительно заявил Ной.

— Я тоже так думаю, — согласилась Ава. Она подхватила свой бокал и кивнула собеседнику, который поднял свой. — У нас есть несколько дней, чтобы хорошенько подготовиться и продумать детали, но, полагаю, мы на верном пути. Итак, за ваш успех!

Покончив с серьезными делами, Ава и Ной переключились на веселую болтовню. Главным рассказчиком была хозяйка дома, в запасе у которой имелось немало историй о путешествиях и разных приключениях — например, о последнем ее эксперименте, прыжке на тарзанке. Ной был поражен, узнав, что ради этого она полетела в Новую Зеландию. Оказавшись в тех краях, Ава заодно совершила погружение в специальной защитной клетке в кишащее акулами море возле южного побережья Австралии. Ной слушал как завороженный и одновременно чувствовал нечто вроде тревоги: на фоне бурной жизни молодой женщины его будни выглядели однообразными и скучными, ограниченными лишь больницей. Последним путешествием, которое он совершил, была поездка в Нью-Йорк, и то всего на один день: они с Лесли выбрались посмотреть нашумевшую бродвейскую пьесу. Ной страшно не хотел ехать, оставляя без присмотра прооперированных накануне пациентов, и, даже договорившись с коллегами, чтобы те подменили его, все равно тревожился, понимая, насколько важно для больного присутствие лечащего врача.

— Если хотите, можем перебраться наверх и выпить чего-нибудь покрепче, — предложила Ава, после того как они вместе убрали со стола, вернув кухне первозданную чистоту и порядок.

— Спасибо. Думаю, с меня двух бокалов вина более чем достаточно, — улыбнулся Ной. — Простите, что не могу поддержать компанию.

— Не стоит извиняться! — воскликнула Ава. — Ваша выдержка и преданность делу восхищают меня. Хотела бы я иметь такого лечащего врача.

— Благодарю, — сказал Ной.

Следуя за Авой по лестнице, ведущей на четвертый этаж к библиотеке, Ной набрался наконец храбрости и спросил:

— А кстати, вы путешествуете одна или в компании? — Он постарался сделать вид, будто мысль только что пришла ему в голову, хотя этот вопрос занимал его со вчерашнего вечера, когда Ной увидел многочисленные фото хозяйки дома, и снова возник сегодня, пока Ава рассказывала о своих приключениях. Правда, он и сам не знал, какой ответ хотел бы услышать.

— Зависит от обстоятельств, — пожала плечами Ава. — В отпуск — например, в Новую Зеландию или предыдущее путешествие в Индию — я ездила одна. Если речь идет о деловой поездке, обычно меня сопровождают.

— Мне кажется, веселее было бы наоборот, — заметил Ной.

— Совершенно верно, — согласилась Ава. — Хотите поехать со мной? Думаю слетать еще разок в Австралию. Поплавать с акулами. — Она покосилась на Ноя и рассмеялась своим удивительным прозрачным смехом, от которого у него сладко замирало сердце.

— С удовольствием, — откликнулся Ной. — Позвольте спросить: ваши деловые поездки связаны с теми учебными роликами о здоровом питании, которые вы снимаете для «Фейсбука»?

Ава остановилась, не доходя нескольких ступеней до площадки, и обернулась, вынудив Ноя тоже остановиться. Она улыбалась, но тон у нее был укоризненный:

— Так вы шпионили за мной?

— Ну, вроде того, — признался молодой врач. — Просто на странице Гейл Шафтер была ссылка на страницу «Питание, здоровье, красота». Мне понравилось то, о чем вы рассказываете. Думаю, многие врачи не уделяют должного внимания вопросам питания.

— Согласна, — кивнула Ава. — Вот почему я выбрала этот курс в качестве специализации в бакалавриате. Что касается вашего вопроса: да, мои деловые поездки связаны с опытом в данной области, по крайней мере косвенно.

Не вдаваясь в подробности, она развернулась и продолжила подниматься по лестнице. Ной двинулся следом. Ему очень хотелось расспросить о бизнесе, который, судя по всему, процветает, однако он решил не торопить события. Пока же, устроившись в том же самом бархатном кресле, что и накануне, Ной наблюдал, как Ава подошла к бару и сняла с полки бутылку коньячного ликера «Гранд Марнье» и стакан. Легкое расклешенное платье еще больше подчеркивало грацию молодой женщины. Само ее присутствие зачаровывало Ноя.

— Уверены, что не хотите глоточек? — спросила Ава, приподнимая бутылку и усаживаясь в кресло напротив.

— Нет-нет, спасибо. — Ной махнул рукой и продолжил: — Я полистал немного страницу Гейл Шафтер. Не скрою, меня поразило количество подписчиков.

— Да, людям интересно смотреть мои ролики. Признаюсь, мне и самой нравится их снимать. Даже поступали предложения участвовать в рекламе.

— И вы согласились?

— Нет. Я занимаюсь этим ради удовольствия, а не ради денег.

— А еще очень забавно было читать, как Гейл Шафтер хвалит анестезиолога Аву Лондон.

Ава наградила Ноя очередной порцией своего удивительного смеха.

— Ладно, вы меня поймали! Это была моя маленькая шалость.

— Вчера вы сказали, что, если мне будет интересно, вы объясните, почему используете в «Фейсбуке» вымышленное имя. Так вот, мне интересно. И почему же?

— Исключительно ради свободы. Виртуальный мир тем и прекрасен, что дает человеку возможности сохранить анонимность. А вымышленное имя только подчеркивает эту свободу. Вам, наверное, приходилось слышать выражение: в интернете никто не знает, что вы — собака.

Теперь настал черед Ноя расхохотаться от души.

— Нет, не слышал. Но суть мне понятна.

— Использование вымышленного имени позволяет мне освободиться от собственных внутренних зацепок, — продолжила Ава. — Я больше не обязана быть собой и могу проецировать на Гейл Шафтер все что угодно — любой характер, взгляды, привычки. Используя виртуальную личность, я больше не боюсь осуждения со стороны других людей. Если кому-то не нравится мой киберобраз и человек начинает меня троллить, достаточно просто забанить его. В реальной жизни у меня нет такой возможности. Социальные сети — чрезвычайно динамичное пространство, в то время как реальные контакты обычно статичны и полны условностей.

— Киберобраз? Никогда не слышал. Что-то новенькое?

— В мире цифровых технологий новинки устаревают уже на следующий день. Все меняется с невероятной скоростью. Так что нет, понятие «киберобраз» возникло не сегодня. Изучение самого явления — реальности виртуального мира — фактически превратилось в целую междисциплинарную область научных исследований. В этом направлении движется вся наша культура. С новыми электронными устройствами, особенно со смартфонами, мы все постепенно становимся своего рода киборгами.

— Слушаю — и чувствую себя стариком. Каким-то ископаемым монстром.

— С точки зрения подростка, вы действительно древний старик, — усмехнулась Ава. — Именно они, подростки, задают темп жизни.

— Вы говорили, что в юном возрасте увлекались соцсетями, но они принесли вам только вред. Что вы имели в виду?

— Я стала буквально одержима сетями в ущерб всему остальному, в том числе учебе. Однажды меня так затравили онлайн, что я целую неделю боялась выйти из дома. Жизнь превратилась в сущий ад. Я так плохо училась, что о поступлении в колледж нечего было и думать. Пришлось пойти работать — секретарем в приемную дантиста. К счастью, я быстро пришла в себя.

— Ага, так вот почему Гейл Шафтер трудится дантистом, — догадался Ной.

— Верно. Я кое-что знаю об этой работе.

— А сайты знакомств — ими вы тоже пользуетесь? — поинтересовался Ной.

— Конечно, почему бы и нет. Любой, кто способен подать себя в сети в мало-мальски приличном виде, имеет шанс. Даже может стать популярным. Возьмите ту же Ким Кардашьян.

— А в реальной жизни вы встречались с кем-нибудь из виртуальных друзей?

— О нет, ни за что на свете! В сети каждый приукрашивает себя. И становится немного нарциссом, а еще — шарлатаном, прикидываясь знатоком в той или иной области. Мне нравится играть в эти игры только в виртуальном пространстве. Встречаться с сетевыми знакомыми живьем слишком рискованно. И к тому же разрушает анонимность.

— А вас не беспокоит, что, если какому-нибудь «френду» взбредет в голову непременно познакомиться с настоящей Гейл Шефрет, он, обладая достаточным арсеналом технических средств, вычислит ее физический адрес и явится прямиком на Луисбург-сквер?

— Было время, когда такое могло случиться. У меня был прокси-сервер, который, как выяснилось, оказался совершенно бесполезен. Но теперь знакомые компьютерщики установили мне надежное шифрование. Так что нет, такой опасности больше не существует. А как насчет вас?

— Э-э… в каком смысле?

— Ну, вы бываете на сайтах знакомств?

Ной ответил не сразу. Как и многие люди, он заводил виртуальных друзей и даже пользовался одним специальным приложением для знакомств.

Однако сомневался, следует ли признаваться в этом Аве. С другой стороны, она свободно рассказывает о своих «похождениях» в сети, так что вряд ли станет его осуждать.

— Ну, вообще-то, подписался на один такой, когда они только появились. Пару недель поглядывал, но потом бросил.

— Ой, звучит серьезно, — захихикала Ава. — И как: познакомились онлайн, а затем встретились в реале?

— Да, — кивнул Ной. — Ее звали Лесли Брукс. Она тогда была студенткой Колумбийского университета. В итоге последний год моей учебы на медицинском мы жили вместе, затем она переехала со мной в Бостон, поступила в Гарвардскую школу бизнеса.

— Как мило, — вполне искренне сказала Ава. — И вы все еще вместе?

— Нет. Лесли уехала год назад. Нашла хорошую работу в Нью-Йорке.

— Четыре года отношений — немалый срок. Вы общаетесь?

— Нет, — просто сказал Ной. — Она не сумела приспособиться к ритму моей жизни, вернее, к тому, что все мое время отдано медицине. И я не могу винить ее за это. Оглядываясь назад, я понимаю: Лесли надеялась, что по мере продвижения по карьерной лестнице я буду меньше времени тратить на работу и больше внимания уделять ей. Собственно, у всех ординаторов так и происходит. Но только не у меня. Скорее наоборот: сейчас я загружен даже больше, чем в первый год ординатуры. В конце концов терпение Лесли лопнуло. Она вернулась в Нью-Йорк, начала работать в крупной компании, а теперь еще и помолвлена.

— Думаю, такие веши может понять только тот, кто сам занимается медициной. А сейчас вы с кем-то встречаетесь?

— Нет, сейчас у меня никого нет, — признался Ной, внутренне сжимаясь от тревожного предчувствия: после таких слов Ава наверняка сочтет его угрюмым дикарем.

— Не очень-то годится для молодого здорового мужчины, — заметила Ава с озорной улыбкой. — Как коллега-медик, позволю себе спросить: как вы справляетесь с ситуацией?

Ной уставился на собеседницу, прикидывая, следует ли ему заглотить наживку.

— Я находчивый, — наконец произнес он невозмутимым тоном. — К тому же в интернете полно порносайтов.

Ава расхохоталась, откинувшись на спинку кресла, и даже прихлопнула в ладоши.

— Нет, вы настоящий уникум, доктор Ротхаузер. Теперь даже и не знаю, кто из нас больше подвержен интернет-зависимости.

— Вряд ли я пристрастился к интернету, — замотал головой Ной. Мысленно он смеялся вместе с Авой, одновременно гадая: почему он так ответил? А еще он был благодарен, что Ава с юмором отнеслась к его неожиданному откровению.

Поставив стакан с коньяком на журнальный столик, молодая женщина подалась вперед:

— Вчера я показала вам большую часть моего дома, но есть одна по-настоящему крутая вещь, которой вы не видели. Хотите взглянуть?

— Еще бы! Но хотя бы намекните, о чем речь!

— На крыше дома я устроила террасу. Вид просто потрясающий. Особенно в такой ясный летний вечер.

Ной последовал за Авой по винтовой лестнице, кого рая начиналась в нижнем холле и шла через весь дом до самой крыши. Когда они взобрались на шестой, и последний, этаж, он сделал вид, что запыхался, и схватился за сердце.

— С такими подъемами вам никакой фитнес не нужен.

— Иногда я пользуюсь лифтом, — призналась Ава.

— Лифтом? Не знал, что он у вас есть. Честно говоря, никогда не видел, чтобы в частном доме был лифт.

— Он скрыт, чтобы не нарушать интерьер. — Ава показала на стену справа от них: — Вход в кабину находится здесь.

Ной видел только прямоугольник размером с дверь, окантованный тонким желобком.

— Ух ты! А где кнопка вызова?

— Вайфай, — коротко пояснила Ава. — Добро пожаловать в мир высоких технологий.

Переступив порог комнаты вслед за хозяйкой, гость не смог сдержать удивленного возгласа и мысленно разозлился на себя: словно деревенский простак! Оглядываясь по сторонам, он понял, что огромное помещение тянется на всю ширину дома. Западная стена представляла собой вереницу французских окон, за которыми огни города мерцали над темными крышами соседних домов, сбегающих вниз по холму.

— Это моя спальня, — с гордостью объявила Ава.

— Очень красиво, — похвалил Ной, хотя увиденное следовало бы описать более сильным эпитетом. Здесь был высокий сводчатый потолок, словно в соборе; кровать королевского размера размещалась возле северной стены; обе кошки, свернувшись калачиком на декоративных подушках, дремали в ногах постели. Позади кровати находилась фреска в технике l'oeil mural[9] с изображением распахнутого окна, за которым открывался вид на альпийский пейзаж. У противоположной стены располагался мраморный камин, похожий на тот, что был в гостиной. Дверь у восточной стены вела в отделанную мрамором ванную комнату. Приглушенный свет создавал приятную убаюкивающую атмосферу.

— Потрясающе, — добавил Ной.

— Вы еще ничего толком не видели, — заверила Ава. Она пересекла спальню, открыла одно из французских окон и, выйдя на узкий балкон, жестом пригласила гостя следовать за ней.

Тот повиновался. Вместо прохладного кондиционированного воздуха спальни они окунулись в тепло и влажность летней ночи. Отсюда были видны дома, выстроившиеся на противоположной стороне Луисбург-сквер.

— Потрясающе, — повторил Ной.

— Сюда, — скомандовала Ава, потянув его за руку. В северном конце балкона находилась узкая винтовая лестница из кованого железа, которая вела наверх в темноту.

Карабкаясь вслед за Авой, Ной почувствовал легкий страх высоты: поглядывая через перила с шестого этажа, он видел лежащий внизу внутренний дворик соседнего дома. A еще мгновение спустя Ной оказался на крыше дома Авы. Они стояли на открытой террасе с более прочными, чем на лестнице, перилами. Вид был поистине завораживающим: перед ними раскинулся сияющий огнями ночной Бостон и поблескивающая гладь реки Чарльз как раз в самом широком ее месте, где она больше походила на озеро.

— Вы были правы: вид потрясающий!

— Прямо перед вами Массачусетский технологический институт, — прокомментировала Ава.

— Где? — Хотя Ной и провел два года в этом знаменитом учебном заведении, на общей панораме города ему трудно был различить детали.

— Вот же, смотрите, — Ава вытянула вперед левую руку, а правую руку положила Ною на плечо и притянула к себе, чтобы он мог точнее проследить направление.

— А, да-да, точно, — выдавил Ной. Он больше не пытался определить, которое из многочисленных зданий принадлежит Массачусетскому технологическому институту. Все внимание молодого врача было сосредоточено на руке, опустившейся ему на плечо. Он остро ощущал теплое прикосновение кожи, а еще острее — прижатое к боку крепкое тело Авы. Она деловито поясняла, какие из зданий кампуса видны с террасы ее дома, однако Ной отвлекся: он прислушивался к собственному телу, которое посылало тревожные сигналы в головной мозг. Увы, сигналы не доходили до той области, которая отвечает за рациональное мышление.

— Видите купол? — спросила Ава, имея в виду здание в самом центре институтского комплекса.

Ной, двигаясь как во сне, повернул голову и затуманенным взглядом заглянул прямо в глаза Авы. Если бы не разница в росте, их лица оказались бы совсем близко друг к другу. Ава, отвечая на движение Ноя, развернулась к нему всем телом.

— У меня складывается впечатление, что вас не особенно интересуют здания Массачусетского технологического института, — пробормотала она.

Вместо ответа Ной медленно наклонился, Ава слегка запрокинула голову, и мгновение спустя их губы соприкоснулись. Горячие ладони Ноя легли ей на талию, а она обвила его руками за плечи.

Это был долгий поцелуй. В завершение Ной подался назад, распрямляя плечи, но все еще продолжая притягивать Аву к себе. Он снова заглянул ей в глаза, хотя в темноте мог лишь предполагать, что она тоже смотрит на него. Ной давно не испытывал подобного, и сила желания застала его врасплох. Если в начале вечера он беспокоился, как бы не выглядеть навязчивым, явившись раньше назначенного срока, то теперь опасался показать Аве охватившую его страсть, настолько жаркую, что она напугала самого Ноя.

— Думаю, нам лучше спуститься в спальню, — шепнула Ава. — Лестницу сможешь одолеть?

— Постараюсь, — неохотно расцепляя объятия, осипшим голосом произнес Ной.

Хорошо, что она предупредила: спуск по крутой винтовой лестнице оказался гораздо сложнее подъема. Ной двигался медленно, цепляясь одной рукой за перила, а другой — за центральный столб, вокруг второго вились ступени. Особенно нелегко приходилось в тот момент, когда на очередном повороте перед ним открывался вид на гранитные плиты соседского дворика.

К изумлению и облегчению Ноя, едва они оказались в спальне и французское окно за ними захлопнулось, Ава повела себя с той же страстью, какая охватила его самого. Спихнув с покрывала декоративные подушки и дремавших на них кошек, они быстро расправились с одеждой и рухнули на кровать.

Некоторое время спустя Ной, словно вынырнув из забытья, вдруг осознал, где находится и что происходит. В спальне горел свет, шторы на окнах были открыты. Ной забеспокоился, что для Авы ситуация может оказаться неловкой: ведь это ее дом и ее соседи. Он приподнялся на локте и посмотрел на Аву. Она улыбалась в ответ. Ной никогда в жизни не видел женщины более красивой и более сексуальной.

— Выключить свет? — шепотом спросил он, хотя меньше всего ему хотелось разрушать окутывавшую их атмосферу интимного тепла.

— Плевать на свет! — заявила Ава и снова притянула его к себе.

Ее сила и страсть, казалось, были отражением собственных чувств Ноя. Сердце у него замирало, а дыхание перехватывало. «Плевать на свет», — подумал он и позволил себе раствориться в нахлынувшей волне.

Еще час спустя они отдыхали, лежа в объятиях друг друга. Затем Ава шевельнулась:

— Прости, я сейчас вернусь. И не вздумай двигаться, — добавила она игриво.

Ничуть не смущаясь своей наготы, молодая женщина выскользнула из постели и скрылась в ванной, даже не притворив за собой дверь.

Ноя переполняло чувство удовлетворения; он как будто погрузился в теплый туман и почти опьянел. Все происходящее напоминало сон: слишком прекрасно, чтобы быть правдой. До сих пор ему не приходилось заниматься любовью с женщиной, которая настолько свободно принимала собственное тело. Лесли ни за что не согласилась бы лечь с ним в постель при включенном свете, а те несколько раз, когда они занимались любовью днем, подруга, едва расцепив объятия, спешила накрыться простыней. И дело вовсе не в том, что у Лесли была плохая фигура, напротив, но девушку смущал сам процесс. А вот Ава — полная ее противоположность.

«Чье поведение более типично?» — рассеянно подумал Ной. Последние годы у него не было большого опыта общения с женщинами. А сексуальные эксперименты со сверстницами в подростковом возрасте оказывались слишком короткими и заканчивались, не успев толком начаться.

Ава вернулась через несколько минут, по-прежнему обнаженная. Ной был почти уверен, что она появится в халате или другой одежде, однако его подруга словно упивалась своей наготой. Ной почувствовал нечто вроде благодарности: теперь и ему самому легче было сопротивляться желанию прикрыться простыней.

Запрыгнув в кровать, Ава принялась ласкать Ноя, еще больше поразив его своей естественностью. Она вела себя так, словно они были давними любовниками. И за это Ной тоже был благодарен ей, потому что, сколько себя помнил, не отличался особенной смелостью.

А еще через миг Ава села на кровати и с притворно-печальной гримасой объявила:

— Ненавижу портить людям удовольствие, но после секса на меня нападает ужасный голод. Давай-ка прокатимся на лифте — спустимся на кухню и перекусим.

Ной опомниться не успел, как оказался втиснут в узкую кабинку. Никогда в жизни он не видел таких крохотных лифтов. Любовники стояли нагишом, прижавшись друг к другу, и целовались, пока чудо техники беззвучно скользило вниз.

Удивлению Ноя не было конца: когда дверь лифта открылась, он понял, что вместо кухни они прибыли на цокольный этаж.

— Сейчас принесу нам махровые халаты из комнаты для гостей, — сказала Ава, выскальзывая наружу. — Придержи пока лифт, я мигом.

Ной послушно встал в дверях, все еще до конца не веря, что происходящее — не сон. За один вечер он вдруг обрел уверенность, что конференция, внушавшая ему столько опасений, может закончиться благополучно, а что еще важнее — он встретил новую любовь. Молодой врач пока не мог решить, которое из двух событий выглядит более невероятным. Но если все это ему только снится, Ной не хотел просыпаться.

Глава 12

Среда, 12 июля, 8:37

— Переходим к следующему случаю, — сказал Ной, чуть наклоняясь к микрофону. — В распечатке, которую вы получили, тезисы по нему находятся на пятой странице.

По залу прокатился шорох, послышались отдельные сдавленные смешки, выдающие общее напряжение, с которым собравшиеся ожидали главного пункта повестки дня. Ной записал ключевые факты по каждому делу и раздал материалы всем участникам конференции.

Он снова находился в амфитеатре Фэгана — главной аудитории корпуса Уилсон-Билдинг. Но на этот раз Ной в полном одиночестве стоял за кафедрой, глядя на многоярусный зал, верхние ряды которого терялись в тени. Как и ожидалось, аудитория была забита до отказа, что напугало Ноя, особенно когда он увидел больничных зубров, оккупировавших первый и второй ряды, в том числе Эрнандеса, Мейсона и Кантора. Ава тоже была здесь. Она устроилась слева от кафедры в десятом ряду, одетая в обычный медицинский костюм, скрывающий ее сильное тренированное тело, и шапочку, под которой были спрятаны ее прекрасные волосы. Все остальные места тоже были заняты. Те, кому мест не хватило, стояли на самом верху, опираясь на спинки скамеек последнего ряда. Зрители явились сюда ради последнего пункта повестки: трагедии, случившейся с Брюсом Винсентом.

До сих пор конференция шла гладко. Ной представил четыре летальных случая. Первый — бариатрическая операция. У пациента, мужчины весом шестьсот фунтов, возникла перфорация в месте соединения желудка с кишечником. Проблема оказалась сложной для диагностики, в результате больной скончался после повторной операции. Следующий случай — операция на позвоночнике, при которой имплантат сместился и вызвал серьезное неврологическое повреждение. Третий случай — удаление желчного пузыря с последующим тромбозом глубоких вен и тромбоэмболией легочной артерии. Четвертый — полирезистентная к антибиотикам бактериальная инфекция, возникшая у девочки-подростка после аппендэктомии. Пациентка скончалась от сепсиса.

Ной остался доволен: в целом обсуждение четырех случаев заняло больше часа. Дольше всего дискутировали по поводу сепсиса. Всех беспокоила проблема возникновения инфекции, устойчивой к антибиотикам, и никто толком не знал, как предотвратить ее распространение. Только на один этот случай ушло полчаса. В результате, когда Ной добрался до дела Брюса Винсента, до конца конференции оставалось минут двадцать. Половину этого времени Ротхаузер намеревался потратить на доклад, а на обсуждение отвести десять минут. Конечно, и за десять минут много чего может произойти, однако он надеялся контролировать ход разговора, избегая острых тем.

За последние три дня, которые были в распоряжении Ноя и Авы, коллеги детально проработали предложенную ею стратегию, оттачивая мельчайшие детали и стараясь учесть все возможные нюансы. Каждый вечер после работы Ной приходил в особняк на Луисбург-сквер и оставался там до утра, за исключением последней ночи, которую пришлось провести в больнице, занимаясь пострадавшими в крупной автомобильной аварии на скоростной автомагистрали.

Для Ноя это были три удивительных дня. В минувшие выходные оба работали — примерно раз в месяц Ава делила бремя дежурства с другими анестезиологами, — и пути их в больничных коридорах неизбежно пересекались, но любовники договорились обмениваться лишь коротким формальным приветствием, и то исключительно в том случае, если это выглядело уместным. Ной находил их игру странно-возбуждающей — так резко она контрастировала со страстью, которой они предавались по ночам.

Приступив к изложению дела Брюса Винсента, Ной воспользовался хитросплетениями предыстории, чтобы потратить как можно больше времени на описание деталей. Он шаг за шагом проследил действия мистера Винсента в то роковое утро, включая выход на работу и решение проблемы с заменой не явившегося на службу сотрудника, и даже подробно перечислил, что именно пациент съел на завтрак: два тоста с беконом, фруктовый коктейль, апельсиновый сок и кофе. Эти подробности Ной выяснил в кафетерии больницы, побеседовав с кассиром, который на удивление точно помнил, что именно стояло на подносе у Брюса.

Бросив украдкой взгляд на часы, Ной приступил к рассказу о том, что происходило на пути пациента из приемного покоя в операционную. Он намеренно не упоминал ничьих имен, чтобы никого не обвинять. Однако точно перечислил все разы, когда Брюсу задавали вопрос, ел ли он сегодня утром, и пациент лгал. Затем Ной отметил, что при поступлении в приемный покой младший ординатор не осмотрел опоздавшего на сорок минут пациента, поскольку занимался теми, кто явился вовремя. Правда, за сутки до госпитализации мистер Винсент, как того требуют правила, прошел полный медицинский осмотр. Ной не стал говорить ни о качестве самого осмотра, ни о том, что впоследствии документы подделали: в анамнезе, который видела Ава, не было ни слова о рефлюксной болезни.

Ной сделал паузу и оглядел аудиторию, надеясь, что кто-нибудь прокомментирует эту часть доклада — процедуру регистрации или поведение Брюса. Но зал молчал. У Ноя были опасения насчет Мейсона, который мог вмешаться, хотя по правилам конференции хирург, участвовавший в разбираемом случае, не делает заявлений, если только ему не задают конкретных вопросов. Главный ординатор даже боялся смотреть в его сторону, чтобы случайно не спровоцировать на реплики. Но, к счастью, доктор Мейсон тоже не проронил ни слова.

Ной перешел к подробному описанию проблемы, с которой столкнулись хирурги во время операции, что, в свою очередь, привело к необходимости перейти к открытой операции на брюшной полости.

— Прошу обратить внимание на этот факт, — подчеркнул Ной. — Для открытой операции потребовался переход от спинальной анестезии к общей. Далее при попытке интубации произошла массивная регургитация и аспирация содержимого желудка.

Ной снова сделал паузу, дав аудитории возможность в полной мере осознать услышанное. Они с Авой решили, что особенно важно отметить, какую прискорбную роль сыграло безответственное поведение пациента, — как раз на этом и настаивал доктор Мейсон.

Затем Ной описал первую остановку сердца и первую успешную реанимацию.

— Увы, период восстановления сердечной деятельности был кратковременным, произошла вторая остановка сердца, поскольку содержание кислорода в крови упало до критического уровня. В этот момент всем стало понятно, что пациент находится на грани смерти и единственный шанс спасти его — экстренно перевести на искусственное кровообращение.

Он не стал уточнять, что решение принимал в одиночку. Зато подчеркнул, что после подключения пациента к аппарату оксигенация быстро восстановилась, что позволило провести бронхоскопию и очистить легкие.

— К сожалению, — продолжил Ной, — даже при нормально функционирующих легких сердце запустить не удалось. Неоднократные попытки опытного кардиохирурга, которые он предпринимал в течение нескольких часов, результата не дали. Была констатирована смерть пациента. Почему сердце не запустилось, нам пока не известно. В соответствии с законом вскрытие производил судебно-медицинский эксперт, но заключение мы еще не получили.

Ротхаузер снова сделал паузу и обвел взглядом аудиторию. Люди сидели притихшие: цепь событий, описанная докладчиком, сложилась в единую картину, печальный финал которой всем был хорошо известен.

— Это поистине трагический случай, который потряс не только участников операции, но и всех сотрудников больницы, — с трепетом в голосе произнес Ной. — Многие из нас знали и любили мистера Винсента. И поскольку цель конференции по летальным исходам состоит в изучении опыта, думаю, нам следует учесть произошедшее и, во избежание повторения подобных трагедий, а также в память о мистере Винсенте, внести изменения в протокол предоперационных мероприятий, обязав медицинский персонал с особой тщательностью объяснять пациентам необходимость следовать установленным правилам, связанным с приемом пищи перед операцией, и последствия в случае их нарушения.

Не успел Ной договорить, как Марта Стэнли подняла руку, требуя дать ей слово.

— Не могу не согласиться! — заявила она и пустилась в долгие рассуждения о том, что при оформлении документов в приемном покое недостаточно просто пробежаться по списку обязательных вопросов и просмотреть карту пациента, как, к огромному сожалению, поступила и она, желая ускорить регистрацию.

Ной слушал и кивал на каждое слово. Ему хотелось подскочить к Марте и крепко ее обнять. Старшая сестра сделала именно то, на что рассчитывали они с Авой: кто-нибудь непременно начнет пережевывать вопросы, с которыми и так все согласны, расходуя время, отпущенное на обсуждение дела. Ной украдкой взглянул на часы. До конца конференции оставалось не больше трех-четырех минут. Он уже видел, как несколько человек, стоявших на самом верху, начали пробираться к выходу из аудитории. Ной позволил себе на мгновение встретиться глазами с Авой. Сделав вид, будто поправляет приколотый на груди бейджик, она незаметно показала ему большой палец. Ной кивнул.

Когда старшая сестра закончила свой монолог, поднялось сразу несколько рук. Ной узнал женщину, сидевшую справа от нее, — одна из подчиненных Марты, также работающая в приемном покое.

— Совершенно верно! — сказала женщина. — Более того, я считаю, что список обычных вопросов про аллергию, предыдущие операции и наркоз нужно расширить. Мы, к примеру, никогда не спрашиваем, страдает ли пациент рефлюксной болезнью, а ведь, как выясняется, это чрезвычайно важная информация.

— Безусловно! — Ной снова кивнул и указал на женщину, которая сидела в соседнем секторе и настойчиво тянула руку. Едва женщина заговорила, Ной вспомнил ее: Хелен Моран, медсестра, подходившая к нему после собрания новых ординаторов. Тогда Хелен загнала Ноя в угол своим вопросом о деле Брюса Винсента. Сердце у главного ординатора екнуло, поскольку он понял: сейчас произойдет именно то, чего они с Авой пытались избежать.

— Извините, доктор Ротхаузер, — начала Хелен, — но, по-моему, вы упустили один важный аспект в деле мистера Винсента. Разве произошедшая трагедия — не яркий пример того, насколько порочна практика конвейерной хирургии? Мистер Винсент находился в наркозе более часа — ни для кого в больнице это не секрет, — прежде чем доктор Мейсон появился в операционной, поскольку одновременно вел еще два случая. Это жестоко по отношению к пациенту. Мне кажется, если бы наша клиника отказалась от метода конвейерной хирургии, это стало бы своего рода данью памяти мистера Винсента.

И в тот же миг сонная тишина, окутавшая аудиторию, взорвалась множеством голосов. Люди выкрикивали что-то прямо с мест. Многие из собравшихся были знакомы со статьями на тему обоснованности конвейерной хирургии, которые появлялись последнее время в прессе, особенно в «Бостон глоуб». Общественность разделилась на два лагеря, за и против, но основная часть медиков выступала с критикой поточного метода.

— Доктор Ротхаузер, — перекрывая общий гомон, крикнула одна из сестер, — так это правда, что в операционной больше часа ждали хирурга?

Ной вскинул обе руки в попытке успокоить собрание. Он старался даже не смотреть в сторону Мейсона, сосредоточенно уставившись на верхние ряды амфитеатра.

— Пожалуйста, — начинал он несколько раз, наклоняясь к микрофону, — пожалуйста, позвольте мне объяснить.

Наконец голоса стихли, и люди приготовились слушать.

— Да, действительно, произошла задержка, — сказал Ной. — Однако…

Он хотел добавить, что это не повлияло на печальный исход операции, но его заглушил сердитый крик Хелен:

— Полагаю, час — это нечто посерьезнее простой задержки. Если бы такое произошло с кем-то из моих близких, я бы уже давным-давно всех на уши поставила.

В разных концах зала раздались аплодисменты. Ной взглянул на часы: 9:00. Хватит ли у него смелости объявить разгоряченной публике, что время конференции вышло? Он колебался, но потом увидел доктора Эрнандеса, который шел по центральному проходу, направляясь в яму амфитеатра. Как только заведующий хирургией приблизился и жестом показал, что хочет выступить, Ной с радостью уступил ему место за кафедрой.

— Позвольте и мне сказать пару слов, — начал доктор Эрнандес. Ему пришлось повысить голос и несколько раз повторить фразу, прежде чем аудитория затихла.

Пока Эрнандес ждал возможности произнести свою пару слов, Ной внимательно осматривал зал. В какой-то момент он заметил доктора Бернарда Патрика, хирурга-ортопеда, ярого противника конвейерных технологий в медицине. Когда их взгляды на мгновение встретились, доктор Патрик кивнул Ною, довольный, что конференция затронула этот вопрос.

— Прежде всего, мне жаль, что обсуждение дела Брюса Винсента оказалось последним в повестке дня нашей конференции. Хотелось, чтобы оно стояло в начале списка, — сказал доктор Эрнандес, заставив сердце Ноя тревожно забиться: интересно, шеф догадался, почему он таким образом выстроил свой доклад? — Очевидно, что эта трагедия коснулась нас всех. Мы внимательно изучили данное дело, как изучаем все случаи смерти на операционном столе, но особенно потому, что мистер Винсент был частью нашей команды и добрым другом многих из нас. К сожалению, операция началась со значительным опозданием. Но мы пришли к выводу, что это никак не повлияло на ее печальный исход. А сама задержка доктора Мейсона была вызвана серьезными осложнениями у другого пациента. Руководство хирургического отделения и я лично, а также руководство клиники и Американская коллегия хирургов тщательно рассматривают вопросы конвейерной хирургии и проблемы, возникающие в связи с ее применением. И в дальнейшем продолжим держаться прежнего курса. Мы твердо убеждены, что сама технология отвечает интересам пациентов, хотя требует некоторой корректировки и уточнений. Медицинский совет штата Массачусетс согласен с нами, однако ввел правило, чтобы хирурги четко фиксировали время, когда переходят из одной операционной в другую, чтобы оптимизировать процесс в целом. А сейчас, поскольку время истекло, объявляю конференцию закрытой.

Люди начали подниматься с мест, продолжая оживленно беседовать между собой. Доктор Эрнандес обернулся к Ною:

— Вы умышленно поставили дело Брюса Винсента в последнюю очередь, желая ограничить время обсуждения? Я прав?

Отчаянная попытка главного ординатора сочинить уклончивый ответ оказалась тщетной. После секундного замешательства он признал:

— Да, это входило в мои намерения. Я понимал, что обсуждение будет жарким, учитывая отношение сотрудников больницы к пациенту.

— Пока не знаю, разумный это ход или откровенная глупость, — сообщил доктор Эрнандес, — но подумаю. — С этими словами он покинул аудиторию.

Ной перевел дух и обернулся, надеясь хотя бы на мгновение поймать взгляд Авы. Несмотря на неудачный финал конференции, в целом его соратница должна быть довольна. По крайней мере, Ною удалось избежать обсуждения работы анестезиолога, за которым могла последовать критика в ее адрес. Но Ава уже поднималась по лестнице, направляясь к двери, расположенной на верхнем ярусе. И в этот момент Ной заметил доктора Мейсона, который, напротив, спускался в яму амфитеатра. Мелькнула трусливая мысль улизнуть через дверь, находящуюся позади кафедры, за которой только что скрылся заведующий. Но спасаться бегством уже было поздно, да и в любом случае Мейсон настигнет его — не здесь, так на отделении или в ординаторской. Ной остался на месте, дожидаясь приближения противника.

Мейсон вышагивал, перебирая толстыми ногами, отчего казалось, будто он катится, словно мячик. На лице у хирурга застыло обычное хмурое выражение.

— Вы сами себе злейший враг, доктор Ротхаузер, — прорычал Мейсон, накатываясь на Ноя и вынуждая его отступить назад. — Я ведь предупреждал вас: не надо искажать факты. А вы, словно нарочно, все переврали. Вы даже не упомянули, что анестезиолог облажалась по полной, а ведь это ключевой момент. Кого, черт возьми, вы покрываете и почему?

— Я никого не покрываю, — возразил Ной, понимая, что лжет, — и пациента в том числе, несмотря на трепетное отношение к нему всей больницы. Большая часть ответственности лежит на нем, что я и подчеркнул. А также упомянул о небрежности, допущенной сотрудниками приемного покоя. Вот два основных факта, и вы сами дали мне понять, что именно о них и следует вести речь.

Доктор Мейсон склонил голову набок, искоса посмотрел на Ноя и скривился в нехорошей улыбке.

— Проклятый лжец! Оба раза, когда мы с вами разговаривали, — здесь и у меня в кабинете — я четко сказал: это ошибка анестезиолога. Она поломала весь ход операции. А потом вскользь упомянул, что есть доля ответственности пациента и сестер приемного покоя. Но основная вина лежит на анестезиологе. Эту смерть следовало признать анестезиологической ошибкой, а не хирургической.

— Я сделал все, что было в моих силах, — пробормотал Ной, не зная, что еще добавить: если он сейчас начнет извиняться, это только еще больше накалит атмосферу.

— Чушь собачья! — рявкнул Мейсон. — Вы допустили, чтобы обсуждение конкретного случая скатилось к дискуссии по поводу конвейерной хирургии. А ведь я настоятельно советовал не касаться этой темы! Запомните: если она снова всплывет, я обвиню вас в смерти пациента, и вы в два счета вылетите из клиники. Вы хорошо меня поняли, доктор Ротхаузер?

— Полагаю, что понял, — осипшим голосом произнес Ной.

— Знаете, что меня больше всего раздражает в вас? Вы один из тех высокомерных святош, которые считают себя лучше других. Вспомните Мэг Грин: она была одним из самых талантливых ординаторов, которые только появлялись в этой чертовой клинике, а вы ее сдали за баловство с эфедрином.

— Она была наркозависимой, — попытался возразить Ной.

— Итак, доктор Ротхаузер, вы сделали свой выбор, — понизив голос, прошипел Мейсон. — Знайте, мой ретивый друг, вы ступили на тонкий лед.

Глава 13

Среда, 12 июля, 14:10

Ной выбросил в корзину для мусора одноразовую лопатку-очиститель для ногтей и принялся мыть руки перед последней операцией. Они с ассистентом находились в помывочной, расположенной между операционными залами № 18 и № 20. Сегодня Ной работал в 18-м, куда направился прямиком после злополучной конференции по летальным исходам. Расписание было напряженным. Он закончил иссечение части толстой кишки, затем провел еще две операции — удаление внушительных размеров доброкачественной опухоли печени и геморроидэктомию. Первые два пациента уже вернулись в свои палаты, третий пока находился под послеоперационным наблюдением, но вскоре и его должны были перевести на отделение. Последней в расписании стояла биопсия молочной железы с последующей — в зависимости от результатов экспресс-биопсии — радикальной мастэктомией.

День катился своим чередом. Настроение Ноя, изрядно подпорченное стычкой с Мейсоном, постепенно исправлялось. Так происходило всегда, стоило ему очутиться в операционной. Здесь он чувствовал себя уверенно и спокойно. Операционная была его святилищем, где исчезали повседневные заботы. И хотя разговор с Диким Биллом выдался малоприятным, Ной понимал: могло быть гораздо хуже. Звездный хирург грозился уничтожить его, если вопрос конвейерной хирургии всплывет вновь, но вероятность такого развития событий равнялась нулю. Особенно после выступления заведующего с его ссылками на такие авторитеты, как Медицинский совет штата Массачусетс. Хотя, судя по всему, совет в любом случае не собирался ничего менять, несмотря на многочисленные протесты врачей, которые действительно пеклись о благе пациентов. С другой стороны, было ясно, что вовсе не конвейерная хирургия является камнем преткновения в отношениях с Мейсоном, но причастность Ротхаузера к истории с Марджери Грин и ее вынужденному уходу из клиники.

— Мне понравилась сегодняшняя конференция, — заявил Марк Доналдсон, прерывая размышления Ноя. Ротхаузер сам попросил Марка ассистировать на последней операции. Утром он работал с младшим ординатором, но в 15:00 у парня начинались лекции, и Ной вызвал Доналдсона.

Главный ординатор построил расписание таким образом, чтобы каждый из вновь прибывших ассистировал ему на операциях: Ною хотелось оценить их навыки и способности. Пока что результаты радовали. Первогодки, с которыми он успел познакомиться за эти полторы недели, оказались толковыми и трудолюбивыми. Ной счел это добрым предзнаменованием: авось обойдется без лишней головной боли из-за новичков, которые никак не могут приспособиться к условиям работы в крупной клинике.

— Спасибо, — кивнул он ассистенту, продолжая тереть руки. За сегодняшний день Ротхаузер проделывал эту процедуру уже в четвертый раз.

В перерывах между операциями молодой врач исподтишка поглядывал по сторонам в поисках Авы. Не обнаружив ее ни в ординаторской, ни на отделении, Ной проверил расписание операций на центральном мониторе. Когда и там не оказалось ее фамилии, он сверился с графиком дежурств отделения анестезиологии и реанимации и понял, почему Авы нет в хирургическом списке. Пришла ее очередь наблюдать за ординаторами-анестезиологами в операционных № 6, 8 и 10. Эту работу выполняли все штатные анестезиологи больницы, за исключением заведующего отделением доктора Кумара.

Ной не собирался разговаривать с подругой, даже если они столкнутся нос к носу. Он опасался слухов, помня о сверхъестественной способности Дженет Сполдинг быть в курсе всего, что происходит в больнице. Недаром она подлетела к ним в прошлую пятницу, едва только заметила, что Ной и Ава о чем-то секретничают в комнате отдыха.

И все же ему удалось мельком увидеть Аву. Шагая в помывочную мимо стеклянной стены, за которой находился зал № 10, Ротхаузер на ходу бросил быстрый взгляд в операционную. Всего пара секунд, однако их хватило, чтобы заметить Аву: она стояла рядом с интерном, который был занят интубацией. Ною очень хотелось прийти к ней сегодня вечером — обсудить итоги конференции, к которой они столько готовились. И снова он подумал, что Ава должна быть довольна результатом: Ной не позволил, чтобы обсуждение скатилось к критике действий анестезиолога.

Он начал тереть щеткой предплечья — последний этап мытья, — как вдруг ожила система внутренней связи и механический голос произнес ровным, но настойчивым тоном:

— Синий код. Операционная номер восемь. Синий код.

Держа на весу согнутые в локтях руки. Ной сделал шаг в сторону и выглянул в общий зал, где находился пост дежурного. Сразу несколько ординаторов спешили на помощь в восьмую операционную. Анестезиолог доктор Брианна Уилсон толкала перед собой тележку с дефибриллятором. Другой ординатор, Питер Фогель, вез тележку, на которой находилось оборудование для реанимации в особо сложных случаях, связанных с непроходимостью дыхательных путей.

Желание помочь коллегам в чрезвычайной ситуации, ставшее чем-то вроде инстинкта, заставило Ноя устремиться вслед за ними. К тому же он вспомнил, что «восьмерка» находится в списке операционных, за работу в которых сегодня отвечает Ава. Ной от души надеялся, что ей не придется столкнуться с еще одним критическим случаем. Достаточно с нее Брюса Винсента, смерть которого стала для его подруги серьезным эмоциональным потрясением.

Ной толкнул плечом дверь и, все еще держа на весу вымытые руки, остановился у порога, оценивая обстановку. Сработал сигнал тревоги на мониторе ЭКГ: аппарат показывал фибрилляцию желудочков. Тревожный сигнал пульсоксиметра, вливаясь в общую какофонию звуков, сообщал о падении уровня кислорода в крови.

Грузная женщина с высокой степенью ожирения — как позже узнал Ной, Элен Гибсон, тридцатидвухлетняя мать четырех детей, — была доставлена скорой после автомобильной аварии. Ной сразу понял, что операция экстренная: открытый перелом, из рваной раны на левой голени торчит кусок кости.

Ава, склонившись над столом, возилась с видеоларингоскопом, позволяющим видеть процесс интубации на мониторе. Ассистировала ей Карла Вайолет, ординатор первого года. Она пыталась помочь, нажимая на горло пациентки в районе щитовидного хряща: небольшое давление в этом месте обычно делает вход в трахею более заметным.

Брианна Уилсон и Питер Фогель, прикатившие тележки с оборудованием, занимались подготовкой дефибриллятора. Хирург в стерильном халате и перчатках стоял чуть поодаль. Ной слишком хорошо знал его: доктор Уоррен Джексон не был тираном вроде Мейсона, но тоже принадлежал к врачам старой закваски, которые в свое время прошли жесткую выучку и теперь считали своим долгом не менее сурово обращаться с младшими коллегами. Ной видел застывшее на лице Уоррена раздраженно-скептическое выражение.

По странному стечению обстоятельств дежурной сестрой вновь оказалась Дон Уильямс. Заметив Ноя, стоящего у входа, она ринулась к нему:

— Ну вот, доктор Ротхаузер, у нас опять авария: ординатор попыталась самостоятельно провести интубацию, пока доктор Лондон была занята в соседней операционной, и не справилась.

— Дайте-ка угадаю, — перебил ее Ной. — Доктор Джексон торопился и заставил ее начать наркоз, не дожидаясь доктора Лондон?

— В точку! — кивнула Дон. — Это что-то невероятное: он чуть ли не силой принудил ее.

— Внимание, разряд! — скомандовала Брианна Уилсон, держа наготове электроды дефибриллятора.

Последовал глухой треск, и одновременно тело пациентки дернулось: произошло общее сокращение мышц. Все разом посмотрели на монитор ЭКГ, и только Ава быстро шагнула к столу и снова попыталась установить эндотрахеальную трубку. У присутствующих вырвался дружный вздох облегчения: фибрилляция прекратилась, сердечный ритм восстановился.

— Что произошло? — спросил Ной, подходя к Аве.

— Не могу интубировать, — резко бросила она, — не вижу вход в трахею.

— Похоже, у нее шея не сгибается, — заметил Ной. — Травма позвонков?

— Да, черт подери, доступ к трахее перекрыт. Карла, — позвала она девушку, — попробуй снова надавить на шею.

Чувствуя нарастающую панику, Ной взглянул на монитор ЭКГ. Увиденное ему не понравилось: ритм оставался неровным, сохранялась угроза повторной фибрилляции. Ной посмотрел на показания пульсоксиметра, все еще подающего тревожные сигналы: насыщение крови кислородом почти не выросло. Цвет кожных покровов пациентки, который и так был бледно-серым, начал приобретать выраженный голубоватый оттенок. Справа от Ноя стояла тележка с ларингоскопами и другим интубационным оборудованием, включая набор для трахеотомии.

И в ту же секунду Ной понял, что следует делать. Как и в случае с Брюсом Винсентом, он действовал решительно и быстро. Схватив набор, Ротхаузер вскрыл упаковку, извлек шприц с надетым на иглу катетером и, оттеснив Аву и Карлу в сторону, занял их место у стола. Поместив конец иглы в углубление под адамовым яблоком, он ввел иглу в трахею. Когда Ной втянул поршень и шприц наполнился воздухом, он понял, что попал в нужную точку. Затем быстро извлек иглу из катетера, вставил в него металлический проводник, а вдоль него — расширитель, чтобы увеличить отверстие в трахее, после чего установил трахеотомическую трубку.

— Отлично! — похвалила Ава. Подсоединив дыхательный аппарат к трубке, она включила подачу стопроцентного кислорода.

Но стоило команде перевести дух, решив, что опасность миновала, снова раздался сигнал тревоги: случилась повторная фибрилляция. Уровень кислорода в крови, начавший было повышаться, пополз вниз. Последовал очередной всплеск активности в операционной: закрытый массаж сердца и новый разряд дефибриллятора.

Взгляды устремились на монитор. По залу прокатился короткий возглас: фибрилляция прекратилась. Но ощущение победы длилось недолго — сердечный ритм не восстанавливался. Сердце упорно молчало, а кардиомонитор показывал ровную прямую линию: асистолия. Ситуация все больше напоминала трагедию с Брюсом Винсентом. Анестезиологи начали вводить различные кардиостимулирующие препараты, прежде всего адреналин.

Пару минут спустя в операционной появился кардиолог Джерард Споллек, на ходу натягивая хирургическую маску.

— Полагаю, мы имеем дело с острым инфарктом миокарда на фоне гипоксии, — сказал он, выслушав короткий доклад Авы. — Ничего хорошего, коллеги, нам это не сулит, но кое-что можем попробовать.

Сестра сделала еще несколько инъекций по предложенной кардиологом схеме. Ординаторы тем временем продолжали закрытый массаж сердца, а дыхательный аппарат подавал стопроцентный кислород. Когда и ни меры не помогли, доктор Споллек ввел электрод внутреннего кардиостимулятора через яремную вену пациентки. Увы, все усилия оказались напрасны: сердце не работало.

— Боюсь, на этом все. Сердце не отвечает. Видимо, повреждения слишком серьезные. Мне жаль, коллеги, что не сумел помочь. И спасибо, что разрешили поучаствовать. — Споллек одарил всех почтительным полупоклоном и удалился.

— Безобразие, — отчеканил доктор Джексон, едва за кардиологом захлопнулась дверь. На протяжении всего сражения, которое вели анестезиологи, он хранил гробовое молчание. Стоя в стороне со сцепленными в замок пальцами, хирург с растущим беспокойством наблюдал за происходящим. И все же надежда, что настанет и его черед заняться поврежденной ногой пациентки, не покидала его. — Хочу поставить вас всех в известность, что я намерен поговорить с доктором Кумаром об этой… — Джексон запнулся, подбирая слово, — об этой катастрофе. Молодая здоровая женщина умирает на операционном столе, и не где-нибудь в провинциальной больнице, а у нас, в Бостоне, в одной из лучших клиник страны! У меня просто нет слов!

Ноя так и подмывало сказать, что не следовало именитому хирургу одной из лучших клиник страны заставлять новичка-ординатора начать наркоз, не дожидаясь куратора, но он прикусил язык. Вряд ли сейчас имело смысл препираться. Джексон и так на взводе, в таком состоянии беседы с ним ни к чему, кроме склоки, не приведут.

— Ни разу за всю мою практику я не сталкивалась с таким сложным с точки зрения интубации случаем, — чуть дрогнувшим голосом призналась Ава. — Четвертый уровень по шкале Маллампати.

Ной понял, что она пытается поддержать Карлу. Достойный поступок, но ведь и для самой Авы недавняя смерть Брюса Винсента стала серьезным испытанием, и вдруг всего пару недель спустя счет потерь увеличился уже до двух.

— Что же тут такого чертовски сложного? — скривился доктор Джексон. — Вы же, кажется, анестезиолог — мастер по установке эндотрахеальных трубок.

— Я вижу целый комплекс проблем, — сказала Ава, и голос у нее сорвался от плохо сдерживаемого гнева. Она замолчала и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Совершенно очевидно, что шея пациентки повреждена и деформирована, — вступил Ной, приходя на помощь подруге. — К тому же женщина страдает ожирением средней степени, что также значительно усложняет интубацию. Верно, доктор Лондон?

Ава кивнула.

— Предположим, — все тем же высокомерным тоном процедил хирург. — Но вам следовало учесть эти сложности, приступая к работе. Бог ты мой, вы же все-таки профессионал, в конце концов!

— Насчет шеи я не знала, — подала голос Карла.

— Хотите сказать, что в карте предварительного осмотра не было информации о травме шейных позвонков? — взревел доктор Джексон.

— Нет, не было, — выдавила ассистентка.

— Боже правый. — Хирург закатил глаза, а затем обернулся к Ною: — Сегодня утром на конференции мы выслушали подробный рассказ о том, как ординатор приемного покоя не удосужился осмотреть пациента. Теперь выясняется, что другой ординатор забыл записать в карту важную информацию, отсутствие которой стало косвенной причиной смерти пациентки. А ведь это ваша епархия, доктор Ротхаузер, многоуважаемый главный ординатор. Похоже, мне придется побеседовать не только с доктором Кумаром, но и с доктором Эрнандесом.

— Я обязательно разберусь с этим, — пообещал Ной, мысленно застонав: только сегодня утром он чудом избежал скандала по делу Брюса Винсента, и вот пожалуйста, новый повод для очередного доклада.

— Да уж разберитесь, будьте так любезны, — злобно бросил хирург. Сдернув перчатки, он швырнул их на пол, стерильный халат и колпак полетели вслед за ними. Излив свой гнев, Уоррен Джексон покинул операционную.

Пока Уилсон и Фогель складывали на тележки инструменты для интубации, Дон с сердитым видом подхватила валяющиеся на полу вещи и затолкала в специальный мешок для отходов. Ной обернулся к анестезиологам. Ему хотелось сказать что-то ободряющее и — если бы он только осмелился — обнять Аву, но вместо этого он просто кивнул обеим, надеясь хотя бы так выразить поддержку.

— Сожалею, — односложно добавил он, на миг поймав взгляд Авы. Но она не ответила. Ной развернулся и молча вышел из операционной.

Каких сюрпризов следует ожидать от ближайшей конференции по летальным исходам? Об этом думал Ной, шагая обратно в зал № 18. Интересно, эти собрания так и будут его проклятием на протяжении всего года работы главным ординатором? По крайней мере, на этот раз не придется лавировать, обходя щекотливые вопросы, затрагивающие гордость основного его противника, доктора Мейсона. Хотя на этот раз и Дикий Билл не станет молчать. Не ограниченный больше запретом для участника разбираемого случая брать слово, он со всей яростью обрушится на коллег, и прежде всего на Аву. Поскольку не удалось поквитаться с ней сегодня утром, Мейсон наверняка попытается наверстать упущенное в деле Элен Гибсон. Это внушало серьезное беспокойство.

Он торопился вернуться к себе в операционную, заранее готовя извинения на тот случай, если ординаторы не слышали тревожного сигнала по внутренней связи. У выхода из зала № 15 его едва не сбил с ног доктор Мейсон: стягивая на ходу маску, хирург не смотрел, куда идет.

Ной отступил в сторону, чувствуя, как внутри все оборвалось.

— А, доктор Ротхаузер? — воскликнул Мейсон. — Отлично, вы-то мне и нужны.

Уж кто-кто, а Мейсон точно слышал объявление, мало того — наверняка знал, что произошло в соседней операционной. Верно говорят: плохие новости распространяются мгновенно.

— Извините, у меня начинается плановая операция, — пробормотал Ной, пытаясь обойти препятствие. — Я и так опаздываю.

— Итак, друг мой, — саркастически хмыкнул он, — вы, наверное, страшно гордитесь собой?

— Вы о чем? — переспросил сбитый с толку Ной.

— Ну как же, — со злобной улыбкой произнес доктор Мейсон, — ведь вы приложили массу сил, выгораживая эту некомпетентную дуру. И вот пожалуйста, результат не заставил себя ждать: еще одна смерть на столе, которой вполне можно было избежать.

— В данном случае доктор Лондон была всего лишь куратором, — напомнил Ной. Не успел он еще закончить фразу, как уже пожалел, что вообще раскрыл рот.

— И вы полагаете, это оправдывает ее? Чушь собачья! Она вообще никого не должна курировать, за ней самой нужен глаз да глаз. Наша клиника считается одной из лучших, если не самой лучшей в этой треклятой стране, и всего за две недели мы теряем двух здоровых молодых людей. Скажите, доктор Ротхаузер, вам это не кажется по меньшей мере странным?

— Возникли объективные сложности с интубацией трахеи, — предпринял еще одну попытку Ной.

— Сложности? А до меня дошли сведения, что она вовсе не смогла интубировать. Черт подери, никогда не слышал об анестезиологе, который не сумел вставить эндотрахеальную трубку. Со всем их техническим арсеналом это же нонсенс!

— Когда возникла проблема, доктора Лондон не было в операционной, — чуть резче ответил Ной.

— О, ну конечно, это все объясняет, — закатил глаза Мейсон. — И где же, позвольте спросить, она находилась?

— Контролировала вводный наркоз в соседней операционной. Полагаю, вам известно правило: курирующий анестезиолог находится рядом с ординатором на всем протяжении индукции и интубации. В то время как хирург, работавший в операционной номер восемь, настоял, чтобы ординатор-первогодок начала наркоз, не дожидаясь куратора.

— То есть, по-вашему, виноват доктор Джексон? — прищурив глаза, с подозрением спросил Мейсон. — Полнейший абсурд! Примерно то же, что обвинить меня в смерти Брюса Винсента!

— Я не говорю, что виноват доктор Джексон, — возразил Ной. — Но ему не следовало подталкивать младшего сотрудника к нарушению правил.

— Разрешите задать вам один вопрос, доктор Ротхаузер. Почему вы выгораживаете эту сучку? Вы же умный человек. Так в чем дело?

— Да никого я не выгораживаю, — пожал плечами Ной. — Я лишь пытаюсь объективно рассматривать факты. И, само собой, случай будет расследован и представлен на следующей конференции.

— Минутку! Я, кажется, понял, в чем дело. — На тонких губах доктора Мейсона появилась коварная усмешка. — Только что дошло! Хотите, поделюсь с вами?

— Послушайте, я ведь уже объяснил, — предпринял Ной еще одну попытку свернуть разговор, — меня интересуют только факты.

— Так вот что я думаю, — словно не слыша его, продолжил Мейсон. — Вы трахаете ее! Скажите прямо, я угадал? Нужно признать, фигура у нее отменная и шикарный особняк неподалеку отсюда.

У Ноя пересохло во рту, на мгновение он лишился дара речи и уставился на Мейсона, недоумевая, каким образом тот вычислил их, ведь они с Авой были предельно осторожны, чуть ли не помешались на секретности.

— Ладно, можете не отвечать, — расхохотался доктор Мейсон, видя замешательство собеседника. — И как я раньше не сообразил? Теперь все встало на свои места. Не знаю, коллега, как вам удалось затащить в постель эту холодную рыбину, но нужно отдать вам должное: герой!

— Извините, это какой-то абсурд, — выдавил Ной, проклиная себя за то, что не ответил сразу.

— Я должен был сразу догадаться, — продолжал хирург, игнорируя попытку Ноя опровергнуть его домыслы. — Вы же не умеете врать, доктор Ротхаузер. Но учтите: в моих глазах это не добавляет вам очков. Напротив, бесит еще больше.

«И я даже знаю почему», — подумал Ной. Как любому нарциссу, Уильяму Мейсону проще было объяснить отказ Авы успехом конкурента, чем признать, что его могли найти недостаточно привлекательным.

— Не пора ли вам паковать чемоданы? — Мейсон надвинулся на Ноя и ткнул в грудь толстым указательным пальцем. Похоже, у Дикого Билла это вошло в привычку. — Не сомневайтесь, я позабочусь о том, чтобы доктору Эрнандесу стало известно о ваших шашнях.

Затем доктор Мейсон буквально оттолкнул молодого врача и продолжил путь по коридору, держа курс на ординаторскую хирургического отделения.

Ной смотрел ему вслед со смешанным чувством гнева и отвращения. Угроза Мейсона рассказать шефу о его предполагаемом романе с доктором Лондон могла обернуться серьезными неприятностями. Ною не верилось, что это отразится на его работе, а вот на отношениях с Авой — вполне. Она ясно дала понять, что не желает посвящать коллег в свою личную жизнь, в чем Ной был солидарен с ней, однако вряд ли, даже при всей осторожности, им удалось бы долго скрываться. Рано или поздно кто-нибудь непременно увидит, как он заходит в ее дом на Луисбург-сквер, поскольку многие сотрудники больницы, как и сам Ной, жили в районе Бикон-Хилл. Раскрытие их тайны было всего лишь вопросом времени.

— Подонок, — произнес он вслух, приближаясь к операционной № 18. Ава, описывая Мейсона как человека с нарциссическим расстройством личности, сравнила его со слоном в посудной лавке, который крушит все на своем пути. Теперь Ной полагал, что это слишком слабое сравнение: скорее уж Дикий Билл смахивает на взбесившуюся гориллу, которая бросается на людей. Образ возник сам собой и заставил Ноя улыбнуться, хотя впереди особого веселья не предвиделось.

Глава 14

Среда, 12 июля, 21:31

Ной надеялся выбраться из больницы намного раньше, но его планы рухнули, когда около половины шестого поступило сообщение: в результате крупной аварии на Кейп-Коде появились донорские органы и почку уже везут к ним в клинику. Известие обрадовало Ноя. Конечно, не сама авария, унесшая жизнь мотоциклиста, — подростком Ротхаузер и сам лихо гонял по дорогам, но теперь стал рассматривать мотоциклы как средство самоубийства для гонщиков и способ сделать подарок нуждающимся в трансплантации.

Получив подтверждение, что орган доставлен, бригада начала работать. Девушку-реципиента ввели в наркоз, и Ной приступил к операции. Для него это тоже было счастливое событие, поскольку он знал пациентку: она уже несколько лет ожидала пересадки почки. Показатели совместимости были чрезвычайно высокими, что делало прогноз приживаемости благоприятным.

Операция по пересадке почки стала самым ярким событием прошедшего дня. Это был один из тех случаев, когда Ной в очередной раз имел возможность убедиться, что не ошибся, выбрав медицину, и что усилия, потраченные на учебу, оправдали себя. Охватившее его воодушевление стерло неприятный осадок от столкновения с Мейсоном и несколько притупило чувство горечи по поводу смерти Элен Гибсон. Правда, с Авой ему пока не удалось повидаться.

В перерывах между операциями молодой врач надеялся на случайную встречу в коридорах или в общей комнате отдыха: мимолетный взгляд, пожатие плеч, едва заметный кивок — хоть какой-то знак, говорящий, что она справляется с ситуацией. Но увы, их пути так и не пересеклись. Закончив последнюю плановую операцию. Ной уже специально обошел весь хирургический блок, разыскивая подругу. Снова ничего. Тогда он решился на отчаянный шаг: спросил в ординаторской анестезиологического отделения, где доктор Лондон. Ему сказали, что она уже ушла домой. После чего у Ноя не оставалось выбора, как только обратиться к электронным средствам связи.

Ной написал ей эсэмэску и отправился вместе с ординаторами первого года на дневной обход. Осмотр завершился, а ответ от Авы так и не пришел. Ной написал еще одно сообщение, попросив, чтобы она срочно связалась с ним, после чего отправился навестить пациентов, которых оперировал утром. Между колэктомией и геморроем Ной попытался дозвониться до Авы, и опять неудача: мало того что она не взяла трубку, так еще и ящик голосовой почты оказался переполнен и недоступен для новых записей.

Ной испытал приступ острого разочарования: современные технологии, обещавшие возможность мгновенной связи, подвели его. Тогда он попробовал мессенджер в «Фейсбуке», после чего вернулся к обходу. Время для визита было не самым подходящим, поскольку большинство пациентов ужинали, однако все они с радостью встречали своего доктора. Но самое главное, ни у кого из них не наблюдалось послеоперационных осложнений — ни температуры, ни жалоб на боли. А некоторые даже хвалили больничную еду. Ничего удивительного: крупные клиники вроде Бостонской мемориальной, зная о высокой конкуренции, старались организовать достойные бытовые условия, в том числе питание. Сообщение о донорской почке поступило как раз в тот момент, когда Ной беседовал с последним из своих больных.

В десятом часу вечера, сдав смену дежурной хирургической бригаде, Ной наконец покинул клинику. Стоял теплый летний вечер, и улицы заполнили толпы прохожих. Ной пересек сквер, появившийся в самом центре Бостона после перевода главной автомагистрали города в подземный тоннель, миновал перекресток и оказался у восточного угла парка Бостон-Коммон — привычный маршрут, которым он обычно возвращался домой. Но сегодня Ротхаузер шел не домой: его путь лежал на Луисбург-сквер, к Аве.

Еще издали он обратил внимание, что свет в особняке не горит. Все окна были темными, а само здание выглядело холодным и угрюмым. Взбежав по ступенькам, Ной вошел в нижний холл. Здесь тоже было темно. Чтобы найти звонок, пришлось действовать на ощупь. Нажав на кнопку, Ной услышал, как в глубине дома прокатилась телефонная трель: дверной звонок, подключенный к телефону, был частью сложной системы оповещения, установленной в особняке Авы. Затем все стихло. Ной подождал немного и снова нажал на кнопку. Никакого ответа.

— Проклятье! — бросил он в сердцах. — Ну где же ты?! — В порыве раздражения Ной принялся молотить кулаком в дверь. Когда он перестал буянить, вокруг вновь воцарилась мрачная тишина.

Тяжело вздохнув, он спустился на улицу, прошел вдоль забора, отделяющего палисадник от тротуара, и осмотрел здание с торца. Все то же: в окнах темно, включая мансарду на шестом этаже. Правда, отсюда не была видна задняя часть особняка и тренажерный зал, однако Ной не сомневался: хозяйки действительно нет дома, и она не скрывается от него за стенами своего замка. Последнее представлялось и вовсе невероятным: Ава не походила на человека, способного впасть в депрессию и оборвать все связи с внешним миром. Но даже если она не желает ни с кем общаться, что тут сделаешь? Не ломать же дверь или лезть через окно.

На мгновение Ной замер в нерешительности: что дальше? После нескольких минут раздумий он определил две возможности: либо вернуться в больницу, либо — к себе в квартиру. Оба варианта представлялись не самыми привлекательными. Если он вернется на работу, наверняка возникнет недоумение по поводу того, что заставило главного ординатора заявиться в клинику на ночь глядя. Ной не имел ни малейшего желания объясняться с коллегами, да он и не знал бы, что сказать. С другой стороны, идти к себе в пустую квартиру тоже не хотелось.

Но и стоять у чужого порога до бесконечности невозможно. Ной свернул вниз по Луисбург-сквер и отправился домой. По дороге он снова задумался: не могла Ава настолько расстроиться, чтобы закрыться и перестать отвечать на звонки. И тут же отмел эту мысль: нет, доктор Лондон — боец, как и он сам. Когда мир рушится, а дела идут из рук вон плохо, такие люди не станут хандрить, напротив: сделают выводы и начнут работать еще усерднее.

Карабкаясь по крутым ступеням к себе в квартиру, Ной невольно вспомнил плавный подъем по лестнице в особняке Авы, где рука ложилась на перила из красного дерева, а под ногами мягко пружинил толстый ковер. Неужели за четыре дня и три ночи у него появилась привычка к роскоши? Но когда он открыл дверь и вошел в прихожую, контраст стал настолько очевиден, что Ной не сумел сдержать вздоха: место было не только неуютным, но и безликим, словно номер в затрапезном отеле.

Стараясь не обращать внимания на убогий дизайн жилища, точнее, полное его отсутствие, Ной уселся за обшарпанный журнальный столик и включил старенький ноутбук. Пока компьютер загружался, молодой врач с досадой подумал, что не догадался поинтересоваться будущим расписанием Авы, когда заходил к анестезиологам. Внезапная мысль обожгла Ноя: а что, если у нее появилось несколько свободных дней и она отправилась в одну из своих деловых поездок, не посчитав нужным предупредить его?

Быстро проверив электронную почту и сообщения в «Фейсбуке», которые могли таинственным образом ускользнуть от смартфона, Ной написал еще одно послание, тщательно составляя фразы, чтобы не выдать кипящего внутри раздражения. Он считал, что со стороны Авы невежливо и безответственно вот так исчезнуть, не сказав ни слова. Она ведь прекрасно знала, что Ной с ума сойдет от беспокойства.

Затем он снова схватился за телефон и набрал еще одно сообщение, умоляя выйти на связь, и добавил в конце печальный смайлик. В последний момент палец завис над кнопкой «Отправить». Какой смысл, ведь он уже послал ей не меньше дюжины безответных сообщений?

Пытаясь сохранить остатки гордости, Ной удалил текст и с отвращением швырнул телефон на стол.

Интересно, когда Ава соизволит ответить: завтра, через день-другой или вовсе никогда? Может, в следующий раз он увидит ее в операционной или они случайно столкнутся в одном из больничных коридоров и разойдутся, как в море корабли? Ной прокручивал в голове кучу различных сюжетов. Со времен учебы в старшей школе, когда его первая любовь вдруг ни с того ни с сего переключилась на другого парня, он не чувствовал себя настолько рассерженным, сбитым с толку, опечаленным и встревоженным одновременно.

— Или я влюбился? — вслух произнес Ной. Каким бы привычно-одиноким ни был последний год его жизни, молодой врач знал, что превратился в изголодавшегося по любви зануду, который нуждается в человеческом тепле. И вот его взяла штурмом потрясающая женщина, теперь внезапно исчезнувшая без следа.