Шарлатаны

Эпилог

Четверг, 24 августа, 13:53

Ной, одетый в свой единственный твидовый пиджак и галстук, подошел к главному входу Стэнхоуп-Билдинг, толкнул вращающуюся дверь и переступил порог клиники. Наконец-то после нескольких недель мучительного ожидания и страха к нему вернулась уверенность. Теперь Ротхаузер не сомневался: его восстановят в должности главного ординатора БМБ. Накануне прошло то самое заседание консультативного совета ординатуры, которого он так боялся. Присутствовало восемь членов совета, в том числе доктора Кантор, Мейсон и Хироси, а также пять ординаторов — по одному представителю от каждого курса. Место Ноя, также являющегося членом совета, по понятным причинам пустовало.

Поначалу Ной волновался, однако вскоре стало понятно — его адвокату, Джону Кавендишу, удалось втолковать собравшимся, что никаких данных его подзащитный не подделывал, скорее с излишней осторожностью оценил результаты эксперимента, а затем, как только получил реальные цифры, внес соответствующие изменения в электронную версию диссертации. В конце заседания Ною сказали, что вопрос о его восстановлении совет решит голосованием, а ему следует вернуться через двадцать четыре часа, чтобы узнать результаты.

В общем, все прошло без особых сюрпризов, если не считать одного: гробового молчания доктора Мейсона. В течение часа, пока шло разбирательство, он не проронил ни слова. Хота Кейон и Джордж предупреждали, что повидались с Диким Биллом и поставили его в известность о компромате, который им удалось раздобыть на него, Ной все равно опасался какой-нибудь выходки. Однако Дикий Билл вел себя смирно, как ягненок. Ротхаузер никак не мог взять в толк, почему нельзя было приструнить наглеца раньше?

Когда вечером они с Авой ужинали у нее на кухне, глядя в открытое окно на залитый лунным светом сад, она рассказала, что именно раскопали Декстер и Марлоу. В течение многих лет доктор Мейсон в качестве условия срочного приема и быстрого начала лечения — что в случае рака поджелудочной железы имеет первостепенное значение — требовал от пациентов, шейхов из Саудовской Аравии и ОАЭ, дорогих подарков. Поначалу они заключались в крупных пожертвованиях на исследовательские проекты и строительство новых корпусов БМБ, но постепенно подношения приобретали все более личный характер, включая красу и гордость доктора Мейсона — красный «феррари».

Юристы из Эй-би-си подтвердили, что, с точки зрения Налогового управления США, такие подарки считаются доходом, так как, по сути, являются гонораром за врачебный прием, а вовсе не добровольным пожертвованием. А поскольку стоимость их составляет более двадцати пяти процентов от зарплаты доктора Мейсона, в действиях хирурга можно усмотреть признак налогового мошенничества, что уже попахивает судом и тюремным сроком. Информация была представлена звездному хирургу вместе с настоятельной рекомендацией прекратить нападки на доктора Ротхаузера.

Ной поднялся в лифте на третий этаж, прошел по устланному ковром административному коридору и приблизился к внушительной двустворчатой двери из красного дерева, за которой находились приемная президента больницы и смежный с ней зал заседаний, где накануне и состоялся консультативный совет. Молодой врач поздоровался с секретарем, затем опустился в одно из кожаных кресел и стал ждать. Электронные часы на стене показывали 13:58. Ротхаузер хотел явиться вовремя: не слишком рано, но уж конечно без опоздания. Бросив взгляд на циферблат, он поздравил себя: расчет оказался точен. Исход голосования не вызывал сомнений, однако, сидя в приемной, Ной вновь почувствовал знакомую тревогу, охватывавшую его всякий раз перед встречей с авторитетными людьми. Никогда нельзя поручиться, что жизнь не сделает очередной непредсказуемый кульбит. Он нервно переворачивал страницы какой-то брошюры, которую взял с журнального столика.

После того как Ава поведала Ною историю о налоговых махинациях доктора Мейсона, они закончили ужин, поднялись наверх и, расположившись в креслах, продолжили разговор. Всю минувшую неделю молодой врач прожил в особняке у подруги, и каждый вечер ритуал повторялся: они шли в библиотеку и разговаривали. Накануне вечером Ной заявил, что у него есть одно условие и оно касается опекунов Авы — Кейона Декстера и Джорджа Марлоу. Когда он выложил свои требования, Ава нахмурилась и сказала, что ей надо подумать. А полчаса спустя с неохотой согласилась.

— Проходите, — объявила секретарь, прервав размышления Ноя. — Они готовы принять вас.

Ной встал, одернул пиджак, поправил галстук, глубоко вдохнул и направился к массивной двери зала заседаний. Взявшись за ручку, он выдохнул и вошел. Ной был слегка удивлен, когда обнаружил, что за столом сидят только директор ординатуры и его заместители — Кантор, Мейсон и Хироси. Никого из коллег Ноя, старших и младших ординаторов, сегодня не было. Сердце в груди неприятно екнуло: возможно, оптимизм был преждевременным? Ной аккуратно прикрыл дверь и подошел к торцу длинного дубового стола, на противоположном конце которого восседала троица членов консультативного совета.

— Благодарим за визит, доктор Ротхаузер, — начал доктор Кантор. — Если желаете, можете присесть.

— Спасибо, я постою, — откликнулся врач, последовательно обводя взглядом сидящих вдалеке людей. Доктор Мейсон отказался встречаться с ним глазами: опустив голову, он уставился на сложенные перед собой руки.

— Общим голосованием консультативного совета ординатуры, — официальным тоном начал доктор Кантор, — вы восстановлены в должности главного ординатора Бостонской мемориальной больницы. Решение принято единогласно при одном воздержавшемся.

Волна облегчения накрыла Ноя с такой силой, что ему пришлось ухватиться за спинку стула, перед которым он стоял.

— Однако, — продолжил доктор Кантор, — мы хотели бы убедиться, что вы понимаете важность профессиональной этики и не сочтете восстановление в должности оправданием для нарушения этического кодекса. И более того…

Ной больше не слушал разглагольствования доктора Кантора. Он был поглощен мыслями о том, что нужно подняться в хирургическое отделение, ознакомиться с графиком операций и убедиться, что всем штатным хирургам назначены ассистенты-ординаторы. Затем он отправится в отделение интенсивной терапии — посмотреть, как там идут дела. После этого предстоит проделать огромный объем бумажной работы, чтобы наверстать упущенное…

— Доктор Ротхаузер, — позвал доктор Кантор, — мы хотели бы услышать ваш ответ.

— Извините, — вздрогнул Ной, очнувшись от размышлений, — я так обрадовался возможности вернуться к работе, что сразу начал выстраивать первоочередные планы… Прошу прощения, не могли бы вы повторить вопрос?

— Пожалуйста. Мы хотели бы услышать, нет ли еще каких-либо эпизодов, неприемлемых с точки зрения профессиональной этики, о которых вы хотите сообщить совету. Откровенно говоря, проблема с вашей диссертацией, возникшая буквально на пустом месте, удивила нас всех. А мы, знаете ли, не любим сюрпризов. Особенно когда речь идет о человеке, которого мы видим как будущего штатного сотрудника нашей клиники.

Охваченный внезапным смятением, Ной уставился на директора ординатуры. Молодой врач многое хотел бы рассказать совету, объяснить, как трудно одновременно противостоять мощной индустрии, чей бизнес он презирает, и женщине, которую он, кажется, любит. Хотя на самом деле Ной оказался зажат между прошлым и будущим, между этикой старой школы и новой реальностью постоянно развивающихся технологий, стирающих грань между реальным и виртуальным мирами.

— Итак? — настойчиво произнес доктор Кантор.

— Я… я не знаю, — запинаясь, пробормотал Ной.

— Доктор Ротхаузер, — одернул его глава ординатуры. — Выражайтесь яснее. Что значит — вы не знаете?

Ной выдохнул, и звук получился такой, будто сдулся воздушный шар.

— Пожалуй, я все же сяду, — сказал Ротхаузер. Ноги у него внезапно ослабели. Он выдвинул стул, плюхнулся на сиденье и оказался в торце стола прямо напротив директора ординатуры. Ной снова вздохнул и поднял глаза. На этот раз он встретился взглядом с доктором Мейсоном. Хирург смотрел на него так же пристально, как и остальные, но губы Дикого Билла кривились в едва заметной ухмылке. Ной болезненно осознавал, что время идет и с каждым мгновением ситуация только ухудшается. Ему следовало немедленно сказать «нет» и покончить с этим. Но он не мог. Вопрос застал его врасплох, нарушив зыбкое равновесие, которое он пытался поддерживать все последние дни. Чувства, мысли — все перемешалось, и хлынувший поток грозил смести Ноя.

— Доктор Ротхаузер! — повысил голос доктор Кантор. — Объяснитесь же, наконец!

Ной откашлялся, пытаясь совладать с собой. В затуманенном мозгу возникла идея.

— История, развернувшаяся вокруг моей диссертации, и для меня стала сюрпризом, — начал он, постепенно обретая уверенность. — И одновременно пробудила страх, который преследовал меня с подросткового возраста. Я всегда боялся, что непредвиденные обстоятельства помешают мне стать клиническим хирургом, настоящим профессионалом, настолько хорошим, насколько позволяют мои способности. Я не рассматривал подтасовку данных при написании научной работы с точки зрения профессиональной этики, однако теперь понимаю: к моему поступку действительно следует подходить с такой меркой. И я сожалею, что не понял этого раньше. Однако есть еще одна проблема, гораздо более очевидная в смысле нарушения этических норм, и я обязан поставить вас в известность о ней.

— Да-да, конечно, — с нарастающей тревогой сказал доктор Кантор. Задавая формальный вопрос, он никак не рассчитывал получить утвердительный ответ.

— Однажды на первом курсе университета я купил в интернете лабораторную работу и представил ее как свою. Понимаю, это нехорошо, но поначалу мне трудно было войти в ритм учебы, и я не успевал сделать работу в срок.

Напряженно-тревожное выражение на лице доктора Кантора сменилось облегчением. Он как будто ожидал худшего, но, услышав покаянное признание Ноя, расслабился.

— И это все? — переводя дух, спросил директор ординатуры. — В начале учебы в университете вы купили лабораторную работу и выдали за свою?

— Да, именно так. Другие тоже так делали, но я понимаю, что это не оправдание.

Переглянувшись с коллегами, которые, по мнению доктора Кантора, должны были испытать такое же облегчение, глава ординатуры растянул губы в улыбке — по-отечески теплой и снисходительной.

— Спасибо, доктор Ротхаузер, за откровенность, И хотя мы ни в коем случае не можем мириться с плагиатом, однако, думаю, каждый из нас помнит, как сложно было в начале долгого и трудного пути к профессии врача. — Доктор Кантор снова окинул взглядом коллег, желая убедиться, что говорят и от их имени, и доктор Хироси энергично закивал, поддерживая директора. — Еще какие-нибудь провинности, доктор Ротхаузер? — поинтересовался председательствующий.

— Нет, это все.

— Ну, значит, мы закончили. — Кантор откинулся на спинку стула и, вытянув вперед руки, легонько хлопнул ладонями по полированной поверхности стола. — Рад, что все разъяснилось. Спасибо и добро пожаловать обратно в клинику. Сознаюсь — полагаю, коллеги меня поддержат, — нам вас очень не хватало.

— Спасибо, доктор Кантор. — Ной неуверенно поднялся и позволил себе бросить короткий взгляд в сторону доктора Мейсона. Судя по всему, его заклятый враг не разделял радужного настроения директора, но в сложившихся обстоятельствах предпочитал помалкивать.

Не говоря больше ни слова и ни на кого не глядя, главный ординатор развернулся и на ватных ногах направился к выходу. У него было такое чувство, словно ему только что удалось отскочить в сторону и не попасть под несущийся на него поезд. Неожиданный вопрос доктора Кантора совершенно выбил Ноя из колеи и заставил понервничать. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя. К счастью, в распоряжении молодого врача снова было любимое лекарство — работа, в которую он собирался погрузиться с головой.

15:10

Устрашающего вида черный бронированный фургон с надписью на борту «Полиция Бостона» выкатился на Скул-стрит и, взвизгнув шинами, остановился. Задняя дверца кузова распахнулась, и оттуда, к удивлению нескольких десятков туристов, лениво слонявшихся по площади перед зданием Старой ратуши, высыпали шестеро бойцов спецназа, вооруженных автоматами. Двигаясь синхронно и четко, группа побежала ко входу в ратушу — изящное здание Викторианской эпохи, украшенное портиками со стройными колоннами. Несмотря на августовскую жару, спецназовцы были в плотных черных комбинезонах и бронежилетах, с притороченными к поясу светошумовыми гранатами и дубинками-электрошокерами. Лица всех бойцов, кроме командира, были скрыты под черными балаклавами, отчего облик отряда делался еще более зловещим.

Люди в черном двигались молча: ни разговоров, ни случайных возгласов. Бойцам не требовалось уточнять действия: операция была разработана до мельчайших деталей, каждый знал свою задачу и занимал определенную позицию. Командир отряда распахнул входную дверь, и спецназовцы один за другим проскользнули внутрь; офицер последовал за ними.

Бойцы быстро пересекли холл и рванули вверх по лестнице. Они бежали по ступенькам, синхронно переступая ногами, словно группа танцоров в театре-кабаре. Оказавшись на площадке четвертого этажа, отряд свернул в длинный коридор, промчался по нему рысью и остановился возле офиса частной охранной фирмы Эй-би-си. Спецназовцы выстроились плотной цепью. Второй с краю парень вытащил тяжелый молот с короткой ручкой, укрепленный в специальном держателе на спине у номера первого. Тот мгновенно отступил в сторону. Спецназовец взмахнул молотом и одним сокрушительным ударом снес дверную ручку вместе с замком. Дверь с треском распахнулась. В тот же миг двое его товарищей ворвались в кабинет, вскинув автоматы и положив палец на спусковой крючок.

— Полиция! Не двигаться! — крикнул один из солдат, беря под прицел правую часть комнаты, тогда как второй контролировал левую. Еще двое бойцов шагнули в помещение следом за ними; эти были вооружены автоматическими пистолетами, держа их прямо перед собой в вытянутых руках.

В кабинете находилось трое сотрудников Эй-би-си. Джордж Марлоу расположился на кушетке справа от входа, пристроив на коленях раскрытый ноутбук. Кейон Декстер стоял у окна и, засунув руки в карманы брюк, рассеянно глазел на здание Королевской часовни и раскинувшееся рядом старинное кладбище. Оба были без пиджаков, в белых рубашках с закатанными до локтя рукавами. Шарлин Вашингтон, секретарь, сидела за столом в дальнем левом углу кабинета. Троица ошеломленно уставилась на ворвавшихся полицейских.

— Лежать! — скомандовал командир, направляя на Джорджа свой «глок», а его напарник сделал то же, взяв на мушку Кейона. — На пол! Все на пол! Лицом вниз, руки на затылок.

Кейону и Джорджу потребовалось меньше секунды, чтобы прийти в себя от первого шока, — сказалась многолетняя солдатская выучка. Однако действовать уже было поздно. Они покорно опустились на пол и положили руки за голову. Другое дело Шарлин: парализованная страхом девушка так и осталась сидеть, уставившись широко раскрытыми глазами на ствол направленного на нее пистолета.

Теперь настала очередь двоих спецназовцев, отвечавших за взлом двери. Они вошли в кабинет, быстрыми отточенными движениями надели наручники на лежащих на полу Кейона и Джорджа, вытащили у них оружие из наплечной кобуры, а из карманов брюк — телефоны и липовые значки фэбээровцев, после чего рывком подняли обоих на ноги. Никто из мужчин не произнес ни слова. Только после того, как с этим было покончено, бойцы, державшие арестованных на мушке, сняли палец со спускового крючка и опустили автоматы.

Командир отряда, первым ворвавшийся в помещение и единственный, на ком не было черной маски, снова выступил вперед и извлек из кармана потрепанную картонную карточку с напечатанным на ней уведомлением о правах задержанных. Подойдя к Кейону Декстеру, полицейский назвал задержанного полным именем и сообщил, что тот арестован по обвинению в убийстве Роберты Хинкл в Лаббоке, штат Техас, похищении человека, использовании фальшивого значка агента ФБР. Затем, перейдя к Джорджу Марлоу, повторил обвинение, после чего зачитал обоим права.

Далее полицейский отступил назад и намеренно сделал паузу, глядя на стоящих перед ним мужчин в наручниках. Даже зная о праве хранить молчание, задержанные при аресте часто начинали болтать и выдавали компрометирующую информацию — нормальная реакция на стресс. Но только не в случае с Кейоном и Джорджем. Профессионалы, обученные держать язык за зубами, прекрасно знали: в течение нескольких часов, как только в штаб-квартире Эй-би-си узнают об аресте, налетит стая могущественных адвокатов, которые займутся их делом. Кейона и Джорджа не тревожил арест: они не сомневались, что очень скоро их выпустят под залог.