Шашечки и звезды

СНОВА НА ПОЛЬСКОЙ ЗЕМЛЕ

Наступающий день был 9 мая. Эту дату стали отмечать во многих странах как День Победы, однако тогда он был обычным будничным днем. С самого утра началась подготовка к перелету «к себе домой», в Кутно.

Капитан Бородаевский стоял, окруженный летчиками и механиками своей эскадрильи. На лицах летчиков была написана радость. Со всех сторон сыпались шутки и прибаутки.

— А вы знаете, кто больше всех переживает, что мы возвращаемся в Кутно? — спросил вдруг Еремин.

— Думаю, что никто, во всяком случае — не я! — воскликнул штурман эскадрильи лейтенант Зимаков.

— Не встречал таких, — добавил Владек Ракшин.

— А я встречал, — забавно склонив набок голову, сказал Еремин.

— Интересно, кто это? — В голосе Ракшина сквозила ирония.

— Да ты сам!

Застигнутый врасплох, Владек беспомощно заморгал, а летчики дружно рассмеялись.

— Шутишь! Я?

— Да, именно ты.

— Интересно, почему же?

— Потому что мы возвращаемся в Кутно, а ты остаешься здесь.

— Что ты городишь чушь!

— Вот увидишь. Убедишься.

— Послушайте, послушайте! — закричал Зимаков. — А Еремин-то наш, как гадалка, предсказывает Ракшину судьбу…

— Это не предсказания, это факт, — Костя пытался придать своему голосу серьезность.

— А почему, собственно говоря, я должен остаться здесь?

— Потому что я что-то не припоминаю, чтобы командир эскадрильи отменил приказ об отстранении тебя от полетов…

— На этот раз предчувствие тебя обмануло. Со вчерашнего дня мне разрешено летать!

Все снова рассмеялись и взглянули на Бородаевского. Капитан утвердительно кивнул головой.

— Ну, хватит веселиться! По машинам! Через несколько минут старт, — напомнил командир эскадрильи.

Все побежали к стоявшим в ряд самолетам. Рассаживались по машинам с каким-то новым, до сих пор не известным им чувством. Вместо привычного нервного напряжения, испытываемого во время боевых полетов, они чувствовали спокойствие и облегчение, как было еще во времена учебы. Запускали по очереди моторы и, получив разрешение руководителя полетов, выруливали на старт. Летели той же трассой, которой сравнительно недавно направлялись на фронт, только в противоположном направлении.

В течение двух дней весь полк перебазировался в Кутно. С 12 мая возобновились боевые дежурства. В этот день на центральной площади жители города торжественно встречали летчиков. После обеда публика снова заполнила городской клуб, а вечером в расположении полка состоялись концерт и танцы. Хорошее настроение омрачали только воспоминания о погибших товарищах.

Однако жизнь постепенно отодвигала на второй план фронтовые воспоминания. Все чаще разговоры касались предстоящей демобилизации. Наконец в середине мая поступил долгожданный приказ, подписанный верховным главнокомандующим Войска Польского маршалом Михалом Роля-Жимерским. В соответствии с этим приказом в запас увольнялись в первую очередь бойцы старших возрастов из технической службы и батальонов аэродромного обслуживания.

Затем, в конце года, должны были быть частично демобилизованы и отозваны в Советский Союз советские офицеры-летчики. Это должно было произойти лишь после того, как в полк прибудут и освоятся с новыми задачами и обязанностями польские летчики. Однако все дискуссии на эту тему прекратились, когда нагрянуло неожиданное известие о том, что командование корпуса собирается провести инспекцию.

В кабинете майора Полушкина состоялось экстренное совещание.

— О том, что нас будет инспектировать командование корпуса, все уже знают, — начал командир полка. — Однако не всем известен срок. Могу сказать вам, что комиссия прибудет через несколько дней. Инспекция должна начаться двадцать пятого мая.

Установилось молчание. Участники совещания растерянно переглянулись, но уже через минуту вновь обрели дар речи.

— Не может быть! — воскликнул майор Гуляев. — Так скоро?

— Мне и в голову не приходило, что спустя всего несколько дней после окончания войны придется сдавать экзамены и будут выставлять оценки, как в школе, — поддержал его капитан Шевченко.

Начальник штаба понимающе улыбнулся.

— Эх, друзья, — заявил он, — вижу, что вы все еще живете прошлым. А надо как можно скорее приспосабливаться к новым условиям…

— Так сразу? — заметил Гуляев.

— Почти сразу, — поправил его майор Волков. — До сих пор нас экзаменовали наши враги. Выполнил, допустим, боевое задание, одержал победу в воздушном бою, поразил цель во время «свободной охоты», значит, ты хороший летчик, значит, знаешь технику и умеешь пользоваться ею. А теперь?

— А что теперь? — переспросил Шевченко. — Неужели все так изменилось?

— Да нет, в принципе ничего не изменилось. Техническая служба должна, как и раньше, готовить машины к вылету, штабные работники — заниматься своими делами, а летчики — совершенствовать свое мастерство. С той лишь разницей, что теперь нас будет экзаменовать вышестоящее начальство.

— Лишь бы не так часто! — вырвалось у капитана Бородаевского.

— Я тоже не сторонник частых инспекций, — вмешался майор Полушкин, — но что поделаешь, к сожалению, это от нас не зависит. Поэтому с завтрашнего дня надо браться за работу, чтобы потом не было стыдно. На следующей неделе надо выделить три дня для теоретических занятий, два — для летной практики и один — для изучения техники. Более подробную программу занятий вам изложит начальник штаба.

Участники совещания склонились над блокнотами.

Неделя напряженной учебы пролетела очень быстро. А затем командир корпуса генерал Агальцов провел инспекцию. Он остался доволен ее результатами, о чем сообщил на совещании всего личного состава. Со словами благодарности и признательности обратился к летчикам заместитель командира корпуса полковник Дубрович. Затем состоялись проводы первой группы демобилизованных, в которую вошел прежний начальник штаба полка подполковник Семен Баскаков.

В субботу вечером ярко засветились окна клуба. На этот раз летчики прощались не только со своими товарищами по оружию, они прощались также с Кутно и его жителями. Полк снова получил приказ сменить место базирования и на следующей неделе должен был перебраться на полевой аэродром.

На новом месте жизнь шла прежним чередом: возобновились боевые дежурства, началась прерванная учеба.

2 сентября, в годовщину трагических событий 1939 года, должен был состояться большой воздушный парад с участием представителей всех авиационных полков. Каждый летчик горел желанием участвовать в нем, каждый механик считал для себя делом чести, чтобы именно его машина была представлена на параде. Дни были наполнены теоретическими занятиями и полетами, вечера — спорами, у кого больше шансов принять участие в параде. Летчики соревновались за звание лучшего в звене, звенья — за звание лучшего звена эскадрильи, а эскадрильи — за первое место в полку.

Однажды Красуцкий возвращался с Добжиньским с аэродрома домой.

— Не могу дождаться, когда объявят состав эскадрильи, которая примет участие в параде, — вздохнул Добжиньский.

Александр промолчал.

— Слышишь? — переспросил тот его.

— Слышу.

— Ну и что ты на это скажешь? Разве тебе не интересно знать?

— Интересно, — улыбнулся Красуцкий. — Ну и что из этого?

— Не понимаю. Улыбаешься и ничего не говоришь.

— Видишь ли, я вспомнил случай, который произошел со мной несколько месяцев назад. Тогда я был таким же нетерпеливым, как ты.

— Так какой же случай?

— Мы ждали отправки на фронт, но нас дважды задержали. Один раз — еще на территории Советского Союза, чтобы мы перегнали самолеты, а другой раз — в Кутно. Ты этого не знаешь, поскольку пришел к нам недавно, а я помню, как злился тогда и выходил из себя. А теперь могу тебе сказать: поживем — увидим!

Добжиньский пробормотал что-то себе под нос.

— Что ты сказал?

— Ничего. Только мне очень хочется принять участие в параде.

— А ты думаешь, мне не хочется?! — воскликнул Красуцкий. — Но ты же знаешь, от чего это зависит.

— Да, — буркнул Добжиньский. — Пошли ужинать!