Шел четвертый год войны…

Глава 16

Разведчиков ждали. И поскольку никто точно не знал, где они будут переходить фронт, были предупреждены все части, боевое охранение, секреты. В подразделениях, занимавших позиции на переднем крае, были выделены специальные наблюдатели за нейтральной полосой. Полковник Супрун побывал уже в нескольких полках первого эшелона. Вернувшаяся накануне группа Ерохина доставила долгожданного «языка». Супрун сам допрашивал его. Пленный регулировщик дал много ценных сведений, Но все они касались лишь района, примыкавшего к лесу «Глухому» с севера. Туда в последнее время увеличился приток войск противника. Перебрасывалась живая сила, подбрасывалась техника. Регулировщик называл конкретно номера частей, проходивших через их пост, указывал время и даже в некоторых случаях места, куда они двигались. Но на все вопросы об обстановке в лесу «Глухом» и его особой зоне он упорно повторял одно и то же: ему ничего об этом не известно. Им говорили лишь, что там хозяйничают эсэсовцы, и всем остальным туда просто запрещается совать нос.

Не верить регулировщику было нельзя. Но Супруну от этого было не легче. Надеяться оставалось только на группу Спирина. А от нее до сих пор не поступало никаких сообщений.

Время перевалило за полночь. И вдруг на участке соседнего полка, в котором только что был Супрун, началась интенсивная стрельба. Сначала огонь открыли немцы, и было даже похоже, что они собрались провести разведку боем. Потому что в ответ ударили наша артиллерия и пулеметы. Но вскоре стрельба мало-помалу начала стихать, а Супруна вызвал на связь начальник разведки соседнего полка майор Зорин и доложил, что полчаса назад в расположение своей части вернулся из-за линии фронта старшина Коржиков. Что он доставил донесение от капитана Спирина, а также сообщил ряд важных сведений устно. Что сам Коржиков при преодолений нейтральной зоны был смертельно ранен осколком и в настоящий момент уже скончался.

— Я сейчас же выезжаю к вам, — ответил Супрун, искренне расстроившись по поводу гибели старшины, очень опытного и уважаемого им разведчика Павла Ерофеевича Коржикова.

Ознакомившись спустя-некоторое время с донесением Спирина и выслушав то, что Коржиков просил ему передать на словах, Супрун понял, что, хотя доставленные старшиной сведения и очень валены, они неполны. Никаких данных о дислокации войск противника в особой зоне леса «Глухого» в них не было. Что-то в группе случилось, и, очевидно, это помешало разведчикам выполнить задание до конца.

— С рассветом Супруна снова вызвали на связь. На этот раз докладывал начальник разведки соединения полковника Максимова. Он сообщил, что его разведчики по ошибке захватили в качестве «языка» и доставили в свою часть старшего сержанта Бритикова.

Супрун опешил. Такого в его практике еще не было. Однако разбираться в случившемся он не стал.

— Немедленно доставьте старшего сержанта Бритикова ко мне в отдел! И помните, если с ним еще что-нибудь случится, ответите головой.

— Понял, товарищ «девятнадцатый», — ответил начальник разведки.

Супрун не теряя времени выехал к себе в отдел. Помимо всего прочего он надеялся узнать от Бритикова и о том, что стало с группой и со Спириным.

Бритикова перетащили через линию фронта километpax в двадцати от того места, где пересекал ее Коржиков. Как могло случиться, что они настолько разошлись, Супрун понять не мог. Он спешил. Надеялся в отделе получить ответ на все интересующие его вопросы и разрешить все загадки. Но там, на месте, столкнулся лишь с новыми, еще более сложными. Едва он поднялся к себе в отдел, как получил из рук своего заместителя подполковника Осипова несколько донесений. В них сообщалось, что только что дежурная радиостанция такой-то (в каждом донесении указывался свой номер) части приняла переданную открытым текстом радиограмму следующего содержания (текст радиограммы приводился дословно): «Зинчик, муха моя, — говорю я, твой Костик. (Это обращение повторялось несколько раз.) Запиши все очень точно и передай кому следует. В квадратах 16X22, 16X24, 18X22, 18X24, 18x26 карта немецкая лист У— 41—125, масштаба 1:100 000, выпуска 1940 года сосредотачивается прибывший из-под Кельна танковый корпус генерал-лейтенанта Вюнненберга. Части корпуса начали прибывать в Панки вчера в двадцать три тридцать и своим ходом движутся в район сосредоточения.

В лесу «Глухом» войск противника нет. Лес подготовлен к затоплению в момент занятия его советскими войсками. Вода для затопления сдерживается дамбами х 28355 у 18780, х 30425 у 15610. Дамбы подготовлены к взрыву.

В особой зоне леса «Глухого» от развилки квадрат 32 X16 В по дну рва до холмов 34Х14 А проложена железнодорожная ветка. В холмах 32X16 а, б, г подземные склады боеприпасов группы армий. В настоящий момент склады эвакуируются через развилку и станцию Панки».

Текст радиограммы передавался несколько раз в течение десяти минут.

Все донесения были похожи одно на другое. И только одно, поступившее из полка, в котором воевал Журба, имело дополнение. В нем сообщалось о том, что радистка роты связи младший сержант Зинаида Мухина узнала голос своего сослуживца ефрейтора Константина Журбы.

Данные были обработаны. На их основании было составлено подробное разведдонесение и доложено начальнику штаба. Генерал Фомин отдал ряд распоряжений. На основании их уже в десятом часу утра воздушная разведка подтвердила сведения о сосредоточении техники противника, и в первую очередь танков, в квадратах, указанных в разведдонесении. А уже через час по местам сосредоточения были нанесены мощные удары нашей авиации и дальнобойной артиллерии.

Вскоре более тщательная и уже целенаправленная воздушная разведка обнаружила и хорошо замаскированную железнодорожную ветку, проходившую в особой зоне. К исходу дня ее также накрыла наша авиация. А спустя примерно еще сутки Фомин сам вызвал Супруна.

— Что слышно о группе Спирина? — спросил он. Супрун вздохнул:

— Молчат, товарищ генерал.

— Ну вот на, почитай, — сказал Фомин и передал Супруну шифровку штаба фронта. В шифровке приводилось донесение командира партизанской бригады имени Кирова. Комбриг информировал командование советских войск о том, что накануне в расположение бригады вышли капитан Н. П. Мороз, старший сержант А. Раммо, младший сержант Т. Ф. Птахин и ефрейтор К. В. Журба. Ими также доставлен пленный радист особого подразделения связи абвера Зигмунт Штофф. Далее слово в слово передавалось уже известное донесение разведчиков.

— Значит, использовали запасный вариант, — обрадовался Супрун. — Мы предусматривали, что, если возвратиться через линию фронта будет невозможно, надо пытаться уйти к партизанам.

— Однако о Спирине почему-то ничего не сообщается, — заметил Фомин.

— О Спирине и еще о троих разведчиках, сопровождающих его группу, — уточнил Супрун.

— Дайте дополнительные указания всем дежурным. Пусть следят самым тщательным образом. Возможно, эта четверка даст о себе знать позднее, — распорядился Фомин. — Так или иначе, а дело они свое сделали, как надо. Молодцы. Не забудьте потом всех представить к наградам. Особо отличившихся можно к званию Героя.

Дежурные радиостанции прослушивали на всякий случай эфир даже во время развернувшегося вскоре после этих событий нашего наступления. Разведчиков пытались найти и на освобожденной нашими войсками территории. Но никаких сведений о группе капитана Спирина добыть не удалось.

Наступление советских войск, несмотря на упорное сопротивление врага, развивалось успешно. Через полмесяца напряженных боев в тылу армий остался уже и лес «Глухой» с его особой зоной, и станция Панки, и населенные пункты Глинково и Гривны. А спустя еще несколько дней одна из частей соединения, которым командовал полковник Максимов, соединилась с партизанской бригадой имени Кирова. В разведотдел армии прибыли капитан Мороз, старший сержант Раммо, младший сержант Птахин и ефрейтор Журба. Во время боев они немало помогли и партизанам. Они и часа не хотели сидеть без дела. Однако если Раммо и разрешили дважды сходить в разведку, а Птахину и Журбе удалось участвовать в подрыве очень важного железнодорожного моста через реку, то Надежде комбриг, бывший второй секретарь райкома партии, просто-напросто категорически запретил куда-либо отлучаться за пределы основной базы.

— Мы вам работы и тут найдем, не переделаете, — добродушно улыбаясь, говорил он Надежде. — А таскать на себе мины да тол и без вас есть кому.

В отделе нашли, что Надежда немного похудела. Но стала еще привлекательней. Впрочем, заметили не только это. Заметили и то, что на висках у нее появились серебряные ниточки. Но об этом ей, естественно, никто не сказал ни слова.

Прошло еще немного времени. И однажды в отделе появился старший сержант Бритиков. Выполняя задание полковника Супруна, он побывал в местах, где действовала группа Спирина. Был в лесу, на том месте, где расстался со своими боевыми друзьями. Заходил в деревню, из которой вся их группа выехала в Марино на двух подводах. В дом бывшего полицая Стецкова Бритиков не пошел. Но из разговоров с местными жителями узнал, что вскоре после освобождения этих мест, на песчаной косе у озера нашли трех убитых советских солдат и полицая Ваську. Солдат похоронил там же, на берегу озера. И поставили на их братской могиле деревянный памятник. Что же касается капитана Спирина, который должен был быть в ту пору в немецкой форме, то его никто не видел и ничего о нем не слышал. Загадка так и осталась неразгаданной. Но поскольку в то время дел было хоть отбавляй, то поиск прекратили. А в официальном документе против звания, фамилии, имени и отчества капитана Спирина, написали: «Пропал без вести». Шел четвертый год войны…