— Чудесно! — Огюстен даже захлопал в ладоши, когда Нокс пересказал ему события прошедшего вечера. — Это же просто чудесно! И что ты?
— А что я? — проворчал Нокс. — Сказал, что никогда не слышал о таком, и сменил тему.
— И ты понятия не имеешь, откуда такая неприязнь? Может, ты оттрахал ее однажды, а потом забыл позвонить?
— Нет.
— Уверен? Со мной такое частенько случается.
Нокс нахмурился.
— Не сомневаюсь.
— Тогда что?
— Не знаю. — Он беспомощно развел руками. — Даже придумать ничего не могу. Разве что…
— Что?
— Нет, не может быть… — Он вдруг густо покраснел и хлопнул себя по лбу. — О Господи!
— Что?
— Ты, идиот, сказал, что ее зовут Гейл Дюма. Может, не Дюма, а Боннар?
— Какая разница, Дюма или Боннар? Ладно, если она Гейл Боннар, то что тогда?
— Тогда она — дочь Ричарда. Вот в чем все дело. — Он вздохнул и уныло добавил: — Неудивительно, что Гейл меня ненавидит.
Хотя балконная дверь и оставалась открытой, в комнате все равно было душно. И зачем она только помянула этого Дэниела Нокса! Марк сразу как-то изменился, перескочил на другую тему и вообще поник. А ведь до того все складывалось как нельзя лучше. Вот уж действительно, язык мой — враг мой. Конечно, Марк знал Нокса. Было бы удивительно, если бы два археолога, учившихся в Кембридже примерно в одно время, не были друзьями или по крайней мере знакомыми.
Причины для ненависти бывают разные. Кого-то ненавидят по принципиальным соображениям. Кого-то — в силу личных обстоятельств. Каждый раз, когда Гейл думала о Дэниеле Ноксе, которого ни разу не встречала, в душе ее сплетались, как две змеи, ненависть личная и ненависть принципиальная. Ее мать пела в ночном клубе. С отцом у нее случился короткий роман, за которым последовали беременность и вынужденный брак, не имевший с самого начала абсолютно никаких перспектив, особенно после того, как Ричард понял, что его привлекают не столько женщины, сколько мужчины.
Гейл исполнилось четыре, когда он не выдержал и сбежал в Египет. Мать, потрясенная тем, что прожила столько лет с гомосексуалистом-мужем, и переживающая закат недолгой карьеры, выместила обиду и разочарование на дочери. Она всегда искала утешение в крепких напитках, потребляя без разбора все, что попадалось под руку, пока однажды, накануне своего пятидесятилетия, не совершила ошибку, обошедшуюся ей слишком дорого.
В детстве Гейл держалась как могла, терпя и материнский гнев, и жестокость, и невнимание, но вечно так продолжаться не могло. В конце концов она, наверное, рехнулась бы, не выдержав постоянного напряжения, если бы не следила за давлением, уезжая каждое лето на месяц к отцу, проводившему раскопки то в Северной Африке, то в Леванте. Эти отлучки из дома были для нее настоящим праздником.
В свое семнадцатое лето Гейл должна была отправиться в местечко к западу от Маллави, что в Среднем Египте. Целых одиннадцать месяцев она изучала коптский, иероглифический и иератический языки, дабы доказать свою пригодность в экспедиции и заставить отца признать, что без нее он как без рук, и согласиться принять ее на постоянную работу. Но за три дня до вылета он сам неожиданно объявился в их парижской квартире. Мать закатила очередной скандал и категорически запретила ему видеться с дочерью. Гейл стояла за дверью гостиной и слушала. Работавший в ее комнате телевизор то и дело взрывался неестественным смехом, так что услышала она не все. Но достаточно. Отец откладывал командировку в Маллави, чтобы уладить какие-то неотложные личные дела, а значит, о поездке Гейл не могло быть и речи, поскольку потом начинались занятия в школе.
Тот сезон принес отцу триумфальный успех. Через восемь недель он нашел птолемеевский архив, признанный настолько важным, что работы в Маллави взял под личный контроль будущий генеральный секретарь Верховного совета по древностям Юсуф Аббас. Гейл в это время была дома. Ее место в экспедиции занял молодой египтолог, выпускник Кембриджа и подающий большие надежды исследователь Дэниел Нокс. Именно за ним Ричард Боннар прилетал в Европу! Оскорбленная предательством, Гейл отвернулась от отца. Он пытался связаться с ней, объясниться, но она не дала ему такого шанса. И хотя увлечение Египтом не прошло, а египтология стала ее профессией, она не ездила туда, пока отец был жив и пока Елена не застала ее врасплох неожиданным предложением.
Нокса она не знала и знакомиться с ним не имела ни малейшего желания. Но он после смерти отца прислал письмо с соболезнованиями, содержавшее трогательный рассказ о последних годах жизни Ричарда Боннара. Нокс утверждал, что отец постоянно говорил о ней, что он погиб, сорвавшись со скалы в Западной пустыне, что спасти его не было никакой возможности и что, умирая, он думал о ней. Странно, но письмо тронуло ее и одновременно утешило. Потом пришла посылка из оазиса Сива с личными вещами и документами отца. Был там и полицейский отчет о несчастном случае с показаниями двух проводников, которые утверждали, что Нокс мог бы при желании спасти Боннара, но ничего для этого не предпринял. Оба свидетельствовали также, что смерть последовала почти мгновенно и что к тому времени, когда они и Нокс спустились, тело уже остыло. Следовательно, никаких последних распоряжений он отдать уже не мог. Письмо Нокса было ложью. Все было ложью.
До получения отчета Гейл ненавидела Дэниела Нокса исключительно по принципиальным соображениям. Получив отчет, она возненавидела его лично.
Еще будучи солдатом, Нессим изучил физиологию страха. Знание того, что происходит в твоем теле, помогает контролировать его. Сердце бьется быстрее и дыхание становится жарким; металлический привкус во рту — работа желез, закачивающих в систему адреналин перед дракой; пощипывание в кончиках пальцев, опустошение кишечника и мочевого пузыря — это кровь перераспределяется туда, где в ней большая потребность.
Набирая номер Хасана, он стоял у окна в комнате отеля и смотрел на широкую реку с высоты десятого этажа.
— Ты его нашел? — спросил Хасан, когда их соединили.
— Еще нет, господин. Но подвижки есть.
— Подвижки? — язвительно переспросил Хасан. — Ты и вчера говорил мне о подвижках.
— У меня сильная команда.
— Команда. Это хорошо.
— Да, господин.
Команда и впрямь подобралась хорошая. Старые товарищи, готовые поработать и не раз доказавшие свою надежность и умение держать язык за зубами. Каждый получил необходимую информацию: имя объекта, номер машины, фотографии и еще кое-какие сведения. Одни вели наблюдение по тем адресам, где жили знакомые Нокса, другие проверяли отели и вокзалы. Нессим договорился о том, чтобы мобильный Нокса взяли на контроль, и как только телефон включится, у них будут его координаты с точностью до сотни метров. Банковские счета и кредитные карточки, если он попытается снять наличные, тоже могут навести на след беглеца. В Египте возможно все — если есть деньги.
— Послушай, мне не нужны подвижки. Мне нужен Нокс.
— Да, господин.
— Позвони завтра. Я жду хороших новостей.
— Да, господин.
Нессим положил трубку. Рука дрожала. Он опустился на кровать. Вытер взмокший лоб. Еще один симптом. Полный набор. Может быть, снять деньги со счета и просто исчезнуть? Но Хасану слишком много о нем известно. И не только о нем. О его сестре. О Фатиме и их сыне. Да и профессиональная гордость не позволяла прятаться в кусты только потому, что проблема оказалась слишком трудной и в воздухе запахло бедой. Нессим взял со стола папку с досье Нокса и, наверное, в десятый уже раз пробежал глазами по почерневшим строчкам. Информация не пополнялась несколько лет. Некоторые из указанных в досье сменили адрес или вообще покинули Египет. Других просто не найти. Но ничего лучшего у Нессима не было, так что оставалось только надеяться на удачу и молиться.