Шок и трепет 1978

Глава 14 Долгожданная встреча

— Пьяную драку заказывали?

— Нет.

— За всё заплачено!

Горкин посмотрел в сторону казарм первой роты, поморщился и поднял стакан.

— Всë, пацаны, давай на посошок, и поехали.

Честн а я компания такое прекрасное предложение с удовольствием подержала и принялась опрокидывать содержимое бутылок в себя, но выпить успели далеко не все.

Из-за заминки пахан оказался неприсоединившимся ни к одному лагерю. Ни к тем, кто уже выпил, ни к тем, кто только-только собирался причаститься.

Одним словом, стакан он смог выпить лишь наполовину, когда увидел, что к ним бежит не кто иной, как самый настоящий ку-клукс-клановец с пожарным топором в руках. Горкин видел таких ряженых в белое в документальных фильмах, рассказывающих о зверствах белого населения США по отношению к чёрному. Замполит такие фильмы очень часто крутил на политзанятиях, да и статьи в «Правде» достаточно часто останавливались на теме апартеида, судов Линча, вопиющего расизма и прочих ужасов капиталистического мира, но что-что, а вот в СССР вживую увидеть таких персонажей он никак не ожидал.

— Это ещё что за хрен с бугра⁈ — поперхнулся пахан, так и не допив содержимое.

В сторону, куда он смотрел, повернулись другие «деды» и тоже крайне удивились невиданному до сей поры и крайне экзотическому в этих местах зрелищу.

А между тем мужик, напяливший на себя белый колпак и простыни, метнул топор над головами собравшихся, инструмент свистнул в воздухе и с треском врубился в дерево за их спинами, вынудив человек пять испуганно подскочить и в шоке уставиться на ушедшее в ствол лезвие, в то время как тип, не сбавляя скорости, вбежал в их компанию, и без каких-либо разговоров начал метелить руками и ногами всех подряд.

Перед тем как Горкин получил второй удар в область уха, отправивший его в глубокий нокдаун, в его голове вспыхнула мысль, что окучивающий их компанию «ку-клукс-клановец» работает так же молниеносно, как и тот призывник, о котором рассказывал Кудрик.

Однако хорошенько обдумать эти мысли он не успел. Сознание померкло, а когда он вновь вынырнул на белый свет, ему было не только очень больно, но и очень стыдно за бесцельно прожитые годы.

Иннокентий Кравцов

Я влетел в их гоп-компанию так же легко, как нож входит в масло. И точно так же, как и в случае с двумя другими компаниями, что я окучил чуть ранее у других казарм, когда разбирался с точно такими же пьяными дедами рот №1, №2, №4. Как и в тех случаях мой напор и неожиданность дали прекрасные результаты вызвав заторможенную реакцию контингента, запоздалые боевые крики, ругань и последующие стоны. Топор, прихваченный со встреченного по пути пожарного щита, тоже помог, калечить и убивать им кого-то я не собирался, а вот офигение пролетающая в ритме вертолётного ротора над головами железяка вызвала знатное, а, стало быть, какое-то количество пьяных рыл от моей персоны на самые сложные секунды боя отвлекла.

Не давая противникам шанса на осмысление происходящего и на скоординированное взаимодействие между собой, я стал наносить резкие и мощные удары. Конечно, мои действия были далеки от правил ведения войны, поэтому моё нападение было как бы без предупреждения. Но никаких ультиматумов я им заявлять и не собирался, я прекрасно был осведомлён об их планах. Знал, что они замышляют. Знал, какими безжалостными они собираются быть. Поэтому, действуя на опережение, спасал не только себя, но и всех новобранцев моего взвода, или, даже роты, а то и всей части.

Я бил, бил и ещё раз бил. В тот же момент, когда я начинал думать о том, что, возможно, окучивание данной стаи стоит проводить более гуманно, я представлял, как некоторые из них издеваются над беззащитным бедным мальчиком по фамилии Петров и любая жалость у меня мгновенно улетучивалась. Более того, я отметал любой гуманизм по отношению к этим заблудшим душам, помня, что это они распространяют дедовщину и что здесь и сейчас они собрались не просто отдохнуть, а для того, чтобы напиться и быть более безжалостными в тот момент, когда придут нас избивать.

«Нет, ребятки, этот самолёт не полетит», — говорил себе я, ломая в очередной раз подвернувшуюся челюсть.

Сейчас я небезосновательно считал, что ранее преподанный «дедам» урок был недостаточно жестоким. И именно из-за моего проявленного гуманизма, а, конкретно, из-за того, что я не стал их сильно избивать в прошлый раз, и возникла ситуация, что они решились напасть.

А потому в этот раз я собирался значительно понизить планку гуманности. После того, как последний «дед» упал на траву, я стал обходить вся честную компанию и ломал каждому по ноге и руке. Однако с их бугром я собирался поступить, исходя из формулы, что он фактически является руководителем. А хорошо известно, что у всех руководителей всегда и зарплата выше и ответственность больше. Как минимум, в два раза. Вот и собирался я ему выразить своё «фи» в двойном размере. Но прежде, чем это сделать, необходимо было его найти в куче тел, ведь я даже не знал, как он выглядит.

Пришлось привести в чувство пару человек и попросить помочь с опознанием.

Благодарить за помощь не стал. А стал я осуществлять месть.

В связи с тем, что именно Горкин был лидером данной банды, ему предстояло не только ответить больше остальных, но и впоследствии лечиться дольше всех. Именно поэтому ему были сломаны обе ноги, обе руки и выбита, как минимум, половина зубов.

Мало конечно, но я же не зверь.

Осмотрел место праведной мести и отметил, что на этом работа, которую я не хотел делать, но всё же сделал, закончена и поэтому я могу с чувством выполненного долга пойти отдыхать.

Больше никакой физической силы применять к «дедам» я не хотел. Да, я мог бы выцепить одного из них и заставить того всех остальных, например… Тут могло быть много вариантов понижения их внутренней самооценки, но я не стал этого делать. Мог бы, но не стал. А всё потому, что валяющиеся у меня в ногах дураки были не какие-то пришельцы с Марса или Венеры, а соседи по лестничной клетке, по двору, по городу. Мы ходили в одни детские сады, одни школы, ПТУ и институты. Играли вместе в футбол и хоккей. Боролись за первые места на соревнованиях по бегу и олимпиадах по математике. Они были точно такие же, как я, а я был точно такой же, как они. И разница между нами была лишь в том, что они повелись на придуманную им несправедливую систему унижения и неравенства, а я нет. Я сумел понять, что человек всегда должен оставаться человеком, что бы ни происходило, а их вобрала в себя придуманная кем-то игра и заставила выполнять правила, по которым человек человеку волк.

Но я верил, что ещё не всё в них потерянно. Я надеялся, что, возможно, поняв, что на каждую силу есть другая сила, что на каждую гайку найдётся болт с резьбой, они осознают, что путь силы — это тупик и что по жизни нужно идти другим путём — путём разума.

Одним словом, я не хотел причинять им излишних физических страданий и унижать их ещё больше. Однако морально повлиять на них и дать им ещё один шанс на исправление, я, конечно же, мог. И, естественно, собирался это сделать.

А потому, обойдя лежащие тела и дав каждому пару шлепков по щекам, добился привлечения всеобщего внимание, отошёл на несколько шагов назад, чтобы все могли видеть меня, а я видел всех сразу и, не обращая внимания на плач и стоны, произнёс:

— Ребята, вы заблудились! Вы потеряли ориентир! Дедовщина, что вы тут устроили, является гнусной формой рабства, в которой происходит самое настоящее порабощение человека человеком. Покайтесь, пока не поздно! Пока вы находитесь, относительно, при памяти, и почти со всеми зубами во рту. Разберитесь в себе. Подумайте, что вы делаете⁈ А если завтра война? А если завтра в поход? С кем вы туда пойдёте? С теми, кого сегодня гнобите и избиваете? С ними? Ну, тогда не удивляйтесь, что в первом же бою вы за своё отвратительное поведение получите пулю в спину между лопаток. Думаю, никто из вас такой участи для себя не желает, а, значит, ещё есть время всё изменить! Проанализируйте происходящие. И когда вы это сделаете, то окажется, что издеваетесь вы над своими братьями по оружию. Над теми, с кем вам идти в бой. И унижая их, оскорбляя их, делая их жизнь и их службу невыносимыми, вы ослабляете, ни много ни мало — обороноспособность страны! А значит, работаете в интересах иностранных государств. Ясно, куда я клоню и на что намекаю? Нет? Тогда я вам объясню. Фактически, все вы являетесь иностранными агентами и врагами Родины. Как вы думаете, что с вами за это надо сделать? Молчите⁈ Вот и правильно — сказать вам нечего! Но нужно не просто молчать, а думать. Думать, как вам теперь выпутаться из данной ситуации и не попасть под расстрел. Возьмитесь за ум, пока ещё есть время всё исправить и измениться. Пока не стало слишком поздно. В ином случае всё будет не так хорошо, как сейчас. Помните, я дал вам последний шанс. Следующего раза не будет!!

Сказав это, развернулся, и побежал к зданию столовой. Там спрятался за углом, огляделся, убедился, что меня никто не преследует и не видит, и снял с себя колпак и простыни.

Костюм из них я состряпал после ужина. Украл в прачечной наволочку и простынь, а затем проник через окно первого этажа в один из учебных классов учебного корпуса, где и принялся при помощи ножниц и иголки с ниткой кроить и шить.

На всё про всё у меня ушло не более тридцати минут времени. И только лишь потому, что швы на колпаке, в котором были прорези для глаз, я прошил пять раз. Я не хотел, чтобы те, с кем мне предстояло встретиться, видели моё лицо.

Лишние свидетели мне были не нужны.

Кроме колпака, сделал вырезы по центру в двух простынях. Такие, чтобы в них без проблем могла просунуться моя голова. Получилось некое подобие пончо.

Это самое пончо предназначалось для того, чтобы в драке оно закрывало большую часть моего тела. Это надо было мне, чтобы случайно кто-то из противников не порвал мне форму, а также для того, чтобы не пачкали её своей кровью, которая априори должна была пролиться.

И вот сейчас наряд, который сослужил мне прекрасную службу, больше мне был не нужен.

Завязал его в узел, подошёл к канализационному люку, открыл его и выкинул ворох тряпок туда.

Всё, на этом любая цепочка, которая могла бы связать меня с человеком, бегающим в белых простынях, была навсегда потеряна.

Отряхнулся, облегчённо вздохнул и направился к себе в казарму, куда проник через открытое окно технического помещения первого этажа.

Вся операция заняла у меня около пятнадцати-двадцати минут, поэтому моего отсутствия никто не заметил.

Очередной длинный день подошёл к концу. Пора было лечь и, наконец, выспаться. Сегодня ночью в нашу казарму никакие незваные гости точно не придут.