Шок и трепет 1978

Глава 28 Понаехавшие

Воинская часть

— В первую очередь, Саша, спасибо тебе за сына! Если бы не ты, то ещё неизвестно, чем бы там всё закончилось, — первым делом заявил, приехавший к нам в часть генерал-майор Петров со свитой, и, крепко пожав руку, обнял меня.

Вчера, когда после телефонного разговора, Кравцов пригласил нас в кабинет, то сразу же заявил, что нас ждут в Москве!

— Через два часа все необходимые бумаги будут доставлены в воинскую часть. И тебя комиссуют по состоянию здоровья.

— Это произвол! — тут же закричал я, глядя, как оживший командир нашей доблестной воинской части, к великому моему изумлению начинает отплясывать танец «яблочко».

— Не произвол, а необходимость! — отрезал Кравцов.

— Я не поеду! — не сдавался я.

— Поедешь!

— Нет!

— Да!

— Хрен им! Не поеду и точка!

— А я сказал: поедешь!!

— А я сказал: нихрена!!

Ну и началось… И как только меня не уговаривали, чем только не соблазняли… И на работу меня вернут. И разрешат мне снимать всё, что я захочу (естественно, в рамках приличия, если пропустит Главлит). И что мама с бабушкой меня ждут. И что ребята из «Импульса» очень просят меня вернуться. И тому подобная замануха.

Одним словом, и Кравцов и подпевавший ему Зайцев, ответственно заявляли, что наша страна ждёт новых творческих работ своего юного идола. Так что, давай, мол, собирайся.

На это я согласно кивал головой и категорически отказывался от поездки в Москву, аргументируя это тем, что, дескать, страна сказала, чтобы я пошёл в армию, и вот я тут.

Но мои сверхлогичные доводы не принимались к сведению, а мгновенно парировались новыми тезисами, мол, тогда страна тебе это приказала, а сейчас приказывает совсем другое!

На это я говорил, что, дескать, я не хочу возвращаться домой, ибо мне тут нравится.

Но на это мне отвечали, что часть, мол, действительно хорошая, но всё же погостил маленько, пора и честь знать.

Когда же я заикнулся, что уехать не могу, ведь скоро будет присяга, мне категорически заявили, что если надо, то присягу у меня примут не здесь, а там. И не полковник Зайцев, а кто-нибудь другой с более широкими лампасами и большим количеством звёзд на погонах.

На это я, естественно, собрался было возразить, но меня прервали самым бестактным образом.

— А вообще, Васин, оказывается, таким как ты присяга не положена!

— Это почему? — не понял я, посчитав себя обиженным и оскорблённым.

И не ошибся.

Меня действительно решили расстроить, бесцеремонно заявив:

— Ты, Васин, лунатик. А таким воинская служба противопоказана.

К унижению прибавилось ещё и поражение в правах.

Но я не собирался сдаваться.

— Говори, что хочешь, но знай. Я добровольно отсюда не уеду. А применишь силу — сбегу! Ты меня знаешь, я никогда не вру.

Кравцова моя категоричность, вероятно, очень достала и он, вновь попросив нас выйти, связался с Москвой.

Через полчаса переговоров, стало ясно, что попытка, вернуть меня взад в цивилизацию, пока откладывается.

— Завтра сюда прилетит генерал Петров. Вот с ним и разговаривай, — произнёс полковник, а затем добавил: — Ой, с огнём ты, Саша, играешь. Как бы, не обжечься.

Решение было принято, и я, устало поднявшись, отдал честь, и собрался было пойти на отдых в казарму. Но меня остановили.

— А вдруг ты сбежишь? Кого я генералу завтра предъявлю? — обосновывал свои действия Кравцов.

Командир части полностью разделял его мысли, а потому нам было выделено два отдельных помещения, в которых мы и должны были жить до приезда генерала.

Этими помещениями оказались два учебных класса второго этажа в учебном корпусе.

Полковник Зайцев отдал приказ и через тридцать минут солдаты принесли в эти классы кровати и комплекты постельного белья.

— Васин, дай слово, что не сбежишь, — в который уже раз попросил Кравцов, глядя, что я собираюсь идти в свои «апартаменты».

— Даю, — в который уже раз пообещал я и, пожелав спокойной ночи, ушёл отдыхать.

Нет, сбегать я никуда не собирался. Зачем? Что бы меня опять искали? Ни к чему мне это. Поискали один раз, и достаточно. Наоборот, хотел, чтобы завтрашний день наступил как можно скорее и я, наконец, сумел, в который уже раз, решить свою судьбу.

Ну, а утром естественно была тревога и аврал. Оно и понятно. В нашу воинскую часть нагрянул местный и московский генералитет.

И вот сейчас обнимаясь с генерал-майором Петровым и получая от него искренние благодарности за сына, я раздумывал, как сделать мне так, чтобы не возвратится в Москву, и при этом не обидеть генерала.

Одно дело спорить и прикалываться с Кравцовым — он уже давно мне был своим, а другое дело возражать всамделешнему генералу.

«А с другой стороны, почему я должен с ним миндальничать? Он, конечно, ко мне вроде бы неплохо относится, но защитить меня от решения ЦК он не смог и не сможет. Поэтому, надо принять за аксиому, что никто о моей судьбе, кроме меня самого, позаботиться, тоже не сможет, ибо недоброжелатели очень могущественны и с ними мало кто вообще справиться сможет. А значит, и сюсюкаться с генералом мне вовсе не нужно. Захочет вести нормальную беседу и вникать в проблемы — будем друзьями. А если нет, то и общаться не о чем», — принял для себя решение я.

Когда первые эмоции встречи утихли генерал-полковник, улыбнувшись, произнёс:

— Ну, ты, Саша, и устроил нам всем нелёгкую жизнь, со своей пропажей. Хорошо хоть теперь нашёлся.

— Вероятно, — улыбнулся я в ответ, прекрасно понимая, куда сейчас свернёт собеседник.

И, разумеется — не ошибся.

— Мне Кравцов доложил, что ты отказываешься возвращаться. Почему?

— Потому что меня призвали. А раз так, то буду служить.

— Но тебя призвали не здесь служить. Тут ты оказался по ошибке.

— Какая разница — где. Главное — призвали. Вот я и служу.

— Но служить можно по-разному. Почему отказываешься от службы в Москве?

— А что мне там делать? Ведь ясно же, что не для несения воинской службы вы меня туда тяните. Очевидно, что тем, кто меня в армию законопатил, требуется, чтобы я вновь снимал фильмы и писал музыку, — «прованговал» я.

— Не только. Ещё и книги, чтобы ты писал, — по-простецки добавил генерал и продолжил: — В том, Саша, что ты попал в армию, полностью твоя вина. Тебе хотели твои мозги на место поставить. Так что не обижайся.

— Да я и не обижаюсь. Поймите Вы сами, и передайте, пожалуйста мои слова тем, кто хочет это знать, что мозги вы мне на место установили. Теперь я точно знаю, что никакой благодарности за проделанный труд я не получу. А потому, можно и не стараться. Не успел оступиться, как все заслуги тут же в мгновения ока забываются, а все, пусть даже малейшие предыдущие проступки и неудачи, кои имеют многие из живущих на этой бренной планете, сразу же вспоминаются и выпячиваются на первый план. Что я такого ужасного сделал, чтобы на меня весь мир ополчился? Клип снял не такой, какой им нравится? Не нравится, не смотрите.

— Но снял-то ты его за казённый счёт, а не за свои деньги.

— Так нет у меня своей аппаратуры, чтобы такое снимать. Да и не разрешит никто мне такие частные проекты делать.

— Вот. И в тот момент тоже, разрешение на его съёмку тебе никто не давал.

— Ну и что. Пусть так. Ну, потратил я пару копеек на плёнку. И чего тут такого? Это же воистину копейки. А шанс, что данная работа может принести профита на миллион, был огромен. Я рискнул и сделал хороший продукт! Что же касается разрешения, то творчество это внезапный порыв, а не рутина. Тут некогда получать какие-либо разрешения и согласовывать графики, когда Муза посетила. Меня посетила, и я снял. Так что насчёт разрешений, это вы зря. Данный довод не выдерживает никакой критики.

Генерала такая постановка вопроса явно не удовлетворила. И всё закрутилось по кругу. Петров всё время вопрошал: «Почему я отказываюсь ехать домой?». А я, помня о своём решении, отвечал в том смысле, что: «Не хочу!», «Не буду!», «Ну, а если выгоните из армии, то убегу на Северный полюс и буду там на медведях ездить!»

В конце концов, генерал-майор не выдержал и прорычал:

— И что, ты собираешься тут, в оркестре, до окончания срока службы распевать?

— Да, — кивнул я, вытирая платком взмокший от спора лоб. — Кстати говоря, хотел попросить Вас купить нам сюда хороший музыкальный инструмент. И мы тут будем играть.

— Инструмент тебе сюда⁈

— Да!

— Самодеятельностью, значит, будешь заниматься⁈

— Э-э, да.

— Оркестры, значит, любишь?!?!?! — злобно прорычал он.

Последние то ли вопросы, то ли утверждения, мне очень не понравились. Точнее не сами утверждения-вопросы, а то каким хищным тоном они были заданны.

Предчувствие меня опять не подвело.

Генерал выпучил глаза и гаркнул:

— А ну, марш собираться! Летим в Москву!

— Никак нет!

— А я говорю: марш!

— Не имею права! У меня присяга на носу!

— Уже нет! Твой фронт — кинокамера! И поверь, кинокамера, намного лучше, чем просто камера! Так что давай, собирайся! А до армии ты ещё не дорос!

— Как это⁈ — получив очередной удар ниже пояса, обалдело произнёс я, и напомнил: — Мне же по документам восемнадцать! У меня и паспорт есть, где это подтверждено!

— А никто это под сомнение и не ставит, — неожиданно успокоился генерал, перейдя на спокойный тон. — Ты в армии, а у нас, братец, на службу берут только с восемнадцати лет. Так что с этой стороны всё нормально. Там дело в другом. При призыве военкомы не учли, что ты учишься во ВГИК.

— И что?

— Как это, что? Раз ты учишься, то тебе положена отсрочка от прохождения воинской службы!

— Отсрочка⁈ — обалдел я.

— Да! Так что, собирайся.

Но я не сдвинулся с места. В голове был сущий кавардак. Однако через пару секунд оцепенения я всё смог припомнить важную информацию.

— Нет! Нет таких законов в нашем времени! Они позже будут введены! Так что никакой отсрочки мне не полагается!! — вспомнив, что подобные отсрочки будут ближе к девяностым, обрадовано закричал я.

— Уже есть! — ухмыльнулся генерал-майор и, подозвав адъютанта, получил от того папку, в которой оказался один единственный лист. — Вот постановление Совета Министров.

Получив в руки документ, ознакомился с ним, и поднял на Петрова глаза, прошептал:

— Это индивидуальное постановление? Только для Васина?

— И что тут такого? — забирая документ из рук, ухмыльнулся генерал. — Правительство приняло решение. Наше дело — выполнять. Понял? Так что, давай, выполняй!

— Это не честно! — вновь прошептал я, опустив руки.

— Честно — не честно, это всё демагогия и к делу не относится. Есть приказ — выполняй. Или ты хочешь, чтобы тебя по болезни комиссовали?

— По какой ещё болезни?

— По лунатизму. Из-за него же ты из части моряков ушёл⁈

На это мне возразить было нечего. Система решила меня вернуть в лоно и, невзирая ни на что, собиралась это сделать любыми способами.

По всей видимости, теперь у меня остался один единственный шанс. И я решил им воспользоваться.

— Товарищ генерал, скажите: вы хотите, чтобы с моей жизнью было окончательно покончено?

— Что за чушь ты себе в голову вбил⁈ Мы все желаем тебе только счастья, — удивился собеседник.

— Раз так, то тогда зачем вы хотите, чтобы я попал в тюрьму?

— Никто тебя ни в какую тюрьму не посадит! Выкинь это из головы!

— А я говорю, что посадят. Я в этом уверен!

— А я говорю, что нет — не посадят!

— А я говорю, что — да! И знаете почему? — спросил я собирающегося продолжить спор генерала и, не дожидаясь его ответа, закончил свою мысль: — А потому, что я им буду грубить!

— Грубить? Зачем? — не понял тот.

Пришлось объяснить более детально.

— Всё очень просто. Грубить я им буду потому, что они не захотят давать мне свободу действий. И как результат — сразу же будут посланы на все стороны света. И всё, работа встанет.

— Гм, но ведь можно же быть менее грубым и не посылать всех и вся, — заметил Петров.

— Нет, нельзя! Я сейчас слишком зол на весь мир, чтобы быть сдержанным и благоразумным. А потому и прошу, дать мне возможность избежать встречи с факторами раздражения!

— И что ты предлагаешь?

— Оставить меня здесь, — громко и чётко ответил я, услышав, что за закрытой дверью кто-то упал, добавил: — Тут мне будет спокойней. Да и не посадит никто. А если и посадят, то лишь на гауптвахту, послужу подольше и ничего более страшного.