Шоу для завистницы

Глава двенадцатая

Мы останавливаемся в сравнительно небольшой, но импозантной гостинице с непривычным названием «Ариадна». Поневоле хочется воскликнуть: ну и у кого здесь в руках та самая нить, что выведет человека из лабиринта жизни?

На самом деле вовсе не факт, что нам сразу так и объяснят, кто такая Ариадна. Сейчас многие увлекаются тем, что ныряют за названиями своих фирм в древнегреческие мифы. Моя фирма, к примеру, называется «Афина», и я знаю, что это богиня войны и победы, а также мудрости. Но вот у нас в городе есть косметический салон с названием «Гекуба», что олицетворяет собой символ беспредельной скорби и отчаяния. В это состояние, видимо, впадает всякий, кто пользуется услугами салона.

В аэропорту нас встречали какие-то деловые партнеры Найденова на двух черных «БМВ» — почему некоторые люди так любят черные машины: престижно или модно? — после чего привезли нас сюда.

Номеров наша делегация сняла три: на одном этаже, все рядом. Посередине — номер Михаила Ивановича и по бокам — мой и начальника безопасности с его подчиненным.

Номер у меня шикарный, двухкомнатный «люкс», простому телохранителю и вовсе не по чину. Но, как говорится, дают — бери, а бьют — беги. Эту поговорку любил повторять мой первый тренер, хотя я почему-то была уверена, что ему самому в жизни ни от кого не приходилось бегать.

Я постояла у окна, посмотрела на припорошенную снегом Москву — здесь тоже снег выпал всего два дня назад.

Времени — два часа дня, я не догадалась взять с собой книгу, а в холл спускаться лень, потому я не нахожу ничего лучшего, как принять душ и завалиться спать.

Будит меня звонок Найденова в половине пятого.

— Ванесса Михайловна, — говорит он, — как вы смотрите на то, чтобы нам вместе поужинать?

— Вроде рановато, — откликаюсь я, взглянув на часы.

— Ну а в шесть часов будет не рано?

— Не рано.

— Мне за вами зайти или вы спуститесь сразу в зал?

— Лучше зайдите.

Фу-ты, ну-ты, китайские церемонии! Интересно, он всегда такой томный или только со мной? Со стороны посмотреть, так я не телохранитель при важном шефе, а возлюбленная, которую он взял с собой в командировку тайком от жены.

Поскольку времени до шести у меня остается уйма, я не спеша наношу макияж и достаю свой любимый зеленый костюмчик, сшитый в свое время моей дорогой подругой Катей. Говорят, когда я в нем, мои серые глаза тоже отдают зеленью. А если еще достать зеленые тени, эффект будет то, что надо. Что я и делаю. Если на моего шефа кто-нибудь нападет, буду сражать его взглядом… Даром, что ли, я учу своих подчиненных, что телохранитель не должен выглядеть именно телохранителем? Кем угодно, а лучше всего — слабой женщиной, которая не должна производить впечатление даже физически развитой.

Конечно, если приглядеться, все равно можно увидеть и мускулы, развитые куда больше, чем у рядовой женщины, и пружинистость движений, но, надеюсь, в первую очередь мужчины будут замечать во мне не только это…

Катя говорит, что теперь под костюм часто ничего не надевают, никакие кофточки, но, наверное, я консервативна, потому что все равно достаю из саквояжа свою беленькую кофточку с воротничком-стойкой и низким вырезом, для которого у меня имеется золотая цепочка с крестиком. Волосы я просто слегка приподнимаю вверх нарядными заколками.

Сколько я себя помню, моя жизнь всегда проходила в попытках не опоздать куда бы то ни было, и надо сказать, мне это удавалось.

— По тебе можно сверять часы, — говорили одни.

— Точность — вежливость королей, — торжественно провозглашал Сеня Гурамов.

Но у этой привычки есть и свои минусы, а именно: я все привыкла делать быстро. Некоторые женщины часами могут сидеть у туалетного столика, нанося на лицо штрих за штрихом, как придирчивый художник. А у меня все выверено: два штриха на веки, два мазка тенями, пару минут на тушь для ресниц, по капле тонального крема на подбородок и лоб, по пятнышку румян на щеки и привычным движением — раз-два! — губы. Все, я готова.

А до назначенного времени еще сорок минут.

Можно было бы позвонить Кате, но какие у нее могут быть новости, если обоих мальчишек я отвозила в садик, а она в крайнем случае сейчас едет в машине, чтобы их забрать.

К счастью — или к сожалению, — все проходит. В том числе и время. Быстрее всего оно идет в занятиях. Поняв, что у меня времени много, я опять возвращаюсь к зеркалу и теперь уже не спеша продолжаю заниматься своим лицом.

То есть успеваю как следует наваксить глаза карандашом, удлинить их к вискам и начинаю слой за слоем наносить тушь — обычно у меня на это не хватает терпения, а тут знай макай кисточку в тюбик.

Причем я так увлекаюсь, что после произведенных манипуляций начинаю ощущать каждый взмах ресниц, хотя раньше их не замечала. Вверх — вниз, вверх — вниз! Этакие черные веера.

В общем, я вспоминаю о времени только тогда, когда слышу стук в дверь. Это за мной пришел Найденов, чтобы сопроводить в ресторан.

Чувствую я себя прекрасно. Небольшой дневной сон, и словно после сеанса медитации: готовность номер один! Тем более что еще в коридоре, окинув одобрительным взглядом мой внешний вид, Михаил Иванович говорит:

— К исполнению обязанностей, Ванесса Михайловна, вы приступите завтра, а сегодня прошу вас расслабиться и быть просто дамой нашего стола…

Дамой стола. Обычно говорят, дамой моего сердца. Вроде и нравлюсь ему, но он не хочет, кажется, особо ко мне приближаться.

— Слушаюсь! — Я лихо выпрямляю спину и беру его под руку. — Ваши телохранители тоже… освобождены на сегодня?

— Мои телохранители проинструктированы следующим образом: ни в коем случае не выдавать своего истинного лица, но по сторонам поглядывать.

Двое моих коллег — сотрудников Найденова — уже сидят за столом и медленными глотками пьют минеральную воду. Это таким образом, они считают, не видно их истинного лица? Может, где-нибудь в Европе на них никто и не обратит внимания, но у нас… Двое мужчин, с явно спортивной выправкой, сидят и даже не пытаются налить себе чего-нибудь погорячее? Да если это не больные, то разве что… шпионы!

Поймав себя на этой мысли, я невольно прыскаю. Найденов удивленно косится на меня.

— С вами все в порядке, Ванесса Михайловна?

— Не обращайте внимания, это я так…

При виде нас телохранители Михаила Ивановича оживляются, вскакивают, отодвигают стул мне, а заодно и Найденову, который тут же шикает на них.

— Вы что, мужики? Договорились ведь: я не инвалид. И даже не очень стар. Ухаживать за мной не надо.

— А меня прошу не звать по имени-отчеству, — тем же полушепотом заодно требую я.

Они задумываются.

— А как от вашего имени звучит ласкательное? — подумав, интересуется начальник безопасности Анатолий Викентьевич.

— Можно звать просто Аня.

Я всегда горько сожалела о том, что мама не назвала меня простым русским именем вроде Анна. И только теперь подумала, что давно могла бы себе такое имя сделать. Вот как сейчас — представиться и получить, пусть на время, желательный бейдж. Меня зовут Аня! Можно, кстати, и паспорт поменять. А маме даже не говорить об этом, чтобы не обиделась.

— А что, очень даже хорошо звучит, — соглашается Найденов. — Что будете пить, Анечка?

— Раз вы сказали, что мы будем развлекаться и что мне надо расслабиться…

— Ни от одного слова не отказываюсь, — будто клянется он.

— Я буду коньяк! И если можно, на брудершафт.

— Вы будете вместе со всеми нами целоваться? — оживляется второй телохранитель. Наверное, он неплохо знает свое дело, если именно его Анатолий Викентьевич взял с собой.

Нарочно нас не знакомят, но из разговора я слышу, что мужчины зовут его Вовой.

Вова. Владимир. Двадцать два — двадцать три года. Высокий, худощавый, вес примерно семьдесят два… Не так уж много профессионалов-рукопашников живут в нашем городе… И тут меня осеняет: Владимир Горицкий. Двадцать семь лет, как и мне, просто он выглядит моложе.

Горицкий улавливает мой заинтересованный взгляд и незаметно кивает: мол, правильно, угадала. Хороших бойцов набрал Найденов в свою гвардию.

— Плохих не держим! — как сказал бы друг Сеня.

— Какие-то вы все трое… — Я стараюсь подобрать верное слово.

— Развязные? — подсказывает Найденов.

— Отвязанные? — вносит лепту Вова.

— Предвкушающие? — продолжает угадывать и Анатолий Викентьевич.

— Слишком знающие, что ли. Может, я о чем-то не догадываюсь, так посвятите меня в суть дела, потому что ведете вы себя вовсе не по статусу. Даже при том что Анатолий Викентьевич официально начальник безопасности. С одной стороны, вроде мы все развлекаемся, а с другой — вы продолжаете быть на службе, вон минералкой балуетесь, а я что же — просто дама стола?

Я нарочно повторяю найденовскую фразу.

Михаил Иванович поощрительно улыбается мне и поясняет:

— Время от времени мы устраиваем праздники ублажения пороков.

— В каком смысле? — несколько пугаюсь я.

— Идем предаваться греху азарта.

— В казино?

— Нет, в казино — это слишком серьезно. Вот скажите, вы когда-нибудь играли в игровых автоматах?

— Конечно, играла. Еще в одноруких бандитов, — не без смущения признаюсь я.

В черные дни нашей нищеты я позволяла себе бросать в автомат… немного, десять — пятнадцать монет под девизом: нет денег, и это не деньги. И что странно, иногда выигрывала.

Мой тогдашний муж Женя, увидев дома не предусмотренные нашим бюджетом вкусности типа сырокопченой колбасы, спрашивал:

— Опять играла?

— Совсем немножко бросила. Подумала: а вдруг?

Он хмурился и говорил:

— Я боюсь, что ты пристрастишься. Это якобы труднее излечивается, чем наркомания.

Сравнил! Наркотики и примитивный азарт. Я знала, когда нужно остановиться, и ни разу не проигрывала больше пятидесяти рублей.

А вот Катя к автоматам даже не подходила. Хотя не так давно мы были с ней на рынке и я попросила ее подождать рядом, пока я «побросаю монетки».

— Может, и ты попробуешь? — предложила я.

— Нет! — шарахнулась Катя. — Я не умею вовремя останавливаться. И не контролирую степень собственного азарта…

Тогда еще я не знала про наркотики, но теперь думаю, что и увлечение ими идет из одного: неумения вовремя останавливаться, невладения собственными эмоциями…

— Вы как любите играть: на банкноты или на пятачки? — продолжает допытываться Михаил Иванович.

— На пятачки! — признаюсь я. — Мне приятно слушать, как они звенят, падая в накопитель.

— Наш человек! — кивает Найденов.

Он что-то шепчет Вове. Тот кивает и, поднявшись из-за стола, направляется к выходу.

На столе уже стоят холодные закуски, так что мы вполне можем перекусить. Я сразу подвигаю к себе заливной язык. Салаты, как всегда, предпочитаю с горячими закусками.

— Горячее я попросил принести в темпе, — сообщает Анатолий Викентьевич, — а то их фирменное блюдо готовится не меньше часа. У нас ведь совсем другие планы?

— Наскоро перекусить и заняться делами, — посмеивается Найденов.

А я считала, что мы будем сидеть в ресторане долго, пить и есть, танцевать, то есть все как обычно. Ведь Михаил Иванович приглашал меня именно в ресторан…

Мы не сразу замечаем, что к этому времени появляется оркестр, который начинает играть какую-то медленную мелодию.

— Разрешите? — поднимается из-за стола Анатолий Викентьевич.

— Пожалуйста!

Я люблю танцевать. Если в свое время я бы не увлеклась карате, непременно стала бы заниматься бальными танцами.

— И вы часто в командировках так развлекаетесь? — все же не могу не поинтересоваться я у своего партнера.

Он медлит с ответом.

— Ну не так чтобы часто.

Понятно, откровенности от него ждать не приходится.

— Но вам это не нравится?

— Почему?

Легкое пожатие плечами.

— Тогда расскажите анекдот!

— Почему — тогда?

На его лбу появляется задумчивая складка.

— Если предложенные мной темы у вас не вызывают энтузиазма, ведите разговор сами.

— А это обязательно?

— Обязательно, — утверждаю я. — А иначе чего бы мы с вами вышли подвигаться в пустом зале? Может, пообниматься на виду у всех?

Анатолий Викентьевич тут же несколько отодвигается от меня. Я нарочито тяжело вздыхаю и замолкаю.

Начбез говорит:

— Знаете, почему у нас не может быть женщины-президента?

— Почему?

— Потому что женщины России в основном не любят друг друга.

— Вот это уже лучше! — фыркаю я. — А еще?

— Больше не помню, — честно признается он, но когда заканчивается музыка, незаметно с облегчением вздыхает.

Вот так легко и просто можно отвадить от себя любого мужика.

Когда опять начинает играть музыка, из-за стола подхватывается Михаил Иванович:

— Разрешите?

Мы выходим танцевать, я смотрю в его темно-синие глаза и тут же забываю, что и над ним хотела поприкалываться. Тем более что в отличие от своего главного телохранителя Найденов, что называется, за словом в карман не лезет.

Но почему я только сейчас заметила, какие красивые у него глаза? Главное, мой любимый цвет.

«Потому что раньше ты в них и не смотрела!» — подсказывает внутренний голос.

Оказывается, чтобы прийти в себя, очнуться — надо на некоторое время сменить обстановку. Вот я приехала в Москву, пошла в ресторан с тремя мужчинами, и вдруг будто какой нарыв во мне лопнул. Задышала, стала по сторонам смотреть и, главное, видеть то, что у меня под носом происходит. Понятно, что это я сама над собой издеваюсь, но сколько же можно?!

Я гоню от себя мысли и внутренний голос, который уже делает попытку напомнить мне, что будет завтра. А завтра я пойду к однофамилице своего сыночка на Малую Бронную.

Не думать!

— У вас все время такой вид, — вдруг вторгается в мои мысли голос Найденова, — как будто вы пытаетесь решить некую сложную проблему.

— Правда? — удивляюсь я; до сего времени мне казалось, что я ухожу в себя незаметно для других. Кроме Кати, конечно.

— Правда, и тогда, видимо, мужчины просто боятся спугнуть четкий полет ваших мыслей.

— Действительно, глупо, — соглашаюсь я, — постараюсь впредь следить за собой.

— Может быть, я мог бы вам чем-нибудь помочь?

— Вряд ли, — бормочу я, уязвленная этим разговором.

Конечно, Найденов постарался смягчить свои наблюдения, но и так ясно, что я произвожу на других впечатление женщины, у которой не все дома.

— Да и зачем вам чужое горе?

— Вот как, даже горе?

— Да это просто так говорят… Я хотела сказать, что ничего страшного в моей жизни не происходит. Крыша над головой есть, зарабатываю я тоже достаточно, чтобы ни от кого не зависеть. По крайней мере могу не рассматривать мужчин с точки зрения их материального благосостояния.

— Так ли уж хорошо — ни от кого не зависеть? Не заметишь, как и в самом деле не окажется рядом того, от кого бы хотелось зависеть.

— Не знаю, — сержусь я, — мне всегда казалось, что материальная свобода — мечта всякого нормального человека.

— А я всегда считал, что к женщинам это не относится. Они, наоборот, ищут того, кто согласится их обеспечивать. Зря, что ли, каждая мечтает не столько быть Золушкой, сколько найти принца. А принц — это жизнь в замке и казна к твоим услугам! Получаешь, можно сказать, вечный шопинг.

— Что-то не очень хорошего мнения вы о слабом поле. Мне, например, вовсе не нужен принц, да и шопинг я вполне сама себе обеспечиваю.

— Для нашего времени это редкость, — замечает он.

— Ну почему редкость? У меня есть подруга Катя, которая тоже с успехом обеспечивает себя и своего сына.

— Случайно, это не все та же Самойлова?

— Самойлова… Постойте, вы второй раз уверенно называете ее фамилию… Разве она — единственная Катя в городе?

В моей голове появляются и тут же начинают роиться подозрительные мысли. Почему вообще его начальник безопасности позвонил в мое агентство? Если на то пошло, никакой необходимости приглашать женщину-телохранителя у Найденова не было. Ерунда все это, будто ему нужно время для ответа, пока я стану мучиться с переводом. Ведь вначале он не имел понятия о том, знаю ли я английский язык. А когда узнал, что немного кумекаю, сразу придумал причину… Что же ему от меня нужно?

Я смотрю Михаилу Ивановичу в глаза, и, словно в ответ на мой взгляд, он пытается притянуть меня к себе. Хочет, чтобы я положила голову ему на плечо? Я ведь предупреждала, что девушки моего агентства не оказывают интимных услуг.

— У нас не принято предпринимать методы самозащиты против наших клиентов, — говорю я ему холодно.

С понтом я прямо такая недотрога.

Он сразу отпускает меня и даже нарочито далеко отступает в сторону.

— Намек понял!

И тут, на мое счастье, оканчивается музыка.

Правда, Михаил Иванович так прикалывается. Как будто он меня боится. Тут же он берет меня под руку, все же прижимая к себе, и ведет к столу.

— Спасибо!

Чуть ли не кланяется мне.

Отчего-то я уверена, что он не ответит на все мои «почему». По крайней мере сегодня.