Шоу для завистницы

Глава восемнадцатая

— А как вы узнали, что ваша… гм… бывшая свекровь — вы ведь были замужем? — оказалась в таком сложном положении? — продолжает задавать вопросы Найденов, не давая мне возможности долго раздумывать.

Еще парочка штрихов в копилку моих наблюдений, почему он добился таких успехов в своем бизнесе. Главное, Михаил умеет моментально собраться, оценить обстановку и в сложной ситуации сохраняет спокойствие и рассудительность.

— Ничего я не знала! Просто мне хотелось… в глаза ей посмотреть, что ли!

Мы ведем этот не слишком приятный для меня разговор, возвращаясь на выделенной Найденову машине, водитель которой терпеливо ждал нас в течение всего времени, а потом возил нас по всей Москве, когда мы улаживали дела супругов Лавровых.

То есть мы до конца ничего не уладили, слишком уж мало было времени, но смогли договориться с бывшими коллегами Лаврова-старшего, что они отпускают Петра Васильевича в обмен на свои драгоценные жизни. Правда, им никто и не угрожал, но Михаил Иванович умеет так красноречиво молчать, так длить паузу, что его собеседники успевают додумать все, что угодно.

А потом Лаврова представила меня своему мужу, похудевшему и осунувшемуся, запертому на даче в Переделкине — надо же, такой знаменитый поселок стал местом заключения полковника ФСБ.

Он оценивающе смотрит на меня — не только как мужчина, но и как психолог и говорит:

— И зачем это было вам надо?

Я пожимаю плечами:

— Кто знает? Мой папа любит повторять, что рука дающего не оскудеет. Считайте, что я дала вам свободу в обмен…

— Значит, все-таки обмен? — усмехается он.

— В обмен на собственное спокойствие, — холодно договариваю я. Думает, мне от них что-нибудь нужно?

— А вы о нас беспокоились? — продолжает допытываться он.

Чего привязался? Лучше бы поблагодарил и все. Или ему чувство благодарности незнакомо? Впрочем, он может сказать, что меня об этом не просил. В самом деле, чего я лезу не в свое дело? Так мне и надо!

Мы оставляем на даче — чья, интересно, она? — его приятелей, тем более что тот, кого я ударила гантелью, получил, как видно, сотрясение мозга. Анатолий Викентьевич перевязал ему голову бинтом еще в квартире Лавровых, а теперь заставляет его лечь в постель.

— Ему надо полежать, — говорит он его товарищу. — Лучше, конечно, вызвать врача.

И потом вполголоса замечает мне:

— Тяжелая у вас рука, Анечка. Не хотел бы я вас чем-нибудь разозлить.

Мы отвозим домой супругов Лавровых. Хорошо, что стекла в джипе тонированные и снаружи не видно, что нас в машине шестеро. Высаживаем у их дома, но на приглашение Марины Константиновны зайти в гости отказываемся.

— Извините, — говорю я, — у нас вечернее мероприятие, на котором я пообещала непременно быть.

Именно по пути в отель я вынуждена терпеть допрос с пристрастием господина Найденова.

— И вообще, Михаил Иванович, — в конце концов распаляясь, говорю я, — прошу меня простить, что вовлекла вас в эти разборки. Ей-богу, я не нарочно. И кроме вас, у меня в Москве не было знакомых. То есть я могла, конечно, зайти в справочное бюро, отыскать своих знакомых ребят по сборной страны, но не было времени…

— Вы мне не ответили, — Михаил Иванович наклоняется ко мне с переднего сиденья автомобиля, где он сидит рядом с водителем, — вы готовы были рисковать своей жизнью ради этой женщины?

Вова и Анатолий Викентьевич сидят рядом со мной, но делают вид, что мой разговор с их шефом им совсем не интересен.

— Не готова, — признаюсь я.

— Но тем не менее вы все же бросились на ее защиту.

— Когда-то эта женщина меня обидела. Она дала мне деньги за то, чтобы я оставила в покое ее сына… Между прочим, я вовсе не собиралась его беспокоить!

Что такое, неужели клин клином не выбился? Я опять завожусь, причем на глазах у посторонних людей.

— И вы эти деньги взяли?

— Взяла, — говорю я, и от этого признания кровь приливает к моим щекам; ну зачем он мучает меня своими вопросами, ведь понимает, что я вынуждена на них отвечать, потому что после того, как он пришел мне на помощь, я у него в долгу. — Я кормила ребенка, и у меня была лишь временная крыша над головой, которой я в любое время могла лишиться.

Хоть бы он перестал смотреть на меня вот так в упор! Тишина, которая наступает в машине, звенит в моей голове, как назойливый комар.

— Ну и что здесь такого? — среди этой тишины говорит Вова. — Вы видели, как эти Лавровы живут? Не поделили между собой пару-тройку миллионов долларов! Представляю, как она бесилась, эта дамочка, когда узнала, что ее сыночек женился на провинциалке! А я считаю, Анька, что ты правильно сделала. Это со стороны сейчас хорошо осуждать. Когда не знаешь, что такое не иметь своего жилья и жить впроголодь. Молоденькая девчонка… Сколько тебе тогда было?

— Девятнадцать.

— …В девятнадцать лет осталась одна, с ребенком на руках.

— У Ванессы Михайловны наверняка были родители, — холодно замечает Найденов.

Да что это он, суд надо мной устроил, что ли? По какому праву? Вот скажу сейчас, что могу оплатить его услуги! Пусть только назовет, во сколько он оценивает свою помощь мне!

— Мои родители жили в селе, и я вовсе не хотела сваливаться на их голову и признаваться в том, что меня бросил красавец муж, выходец из богатой московской семьи. Наверное, они уже видели меня гуляющей с их внуком по Красной Площади…

— А я, признаться, думал, что своими успехами вы обязаны какой-нибудь богатой родне, — замечает до того молчавший Анатолий Викентьевич. — Неужели женщина в одиночку может пробиваться к цели и добиться самых высших достижений в спорте, который лишь недавно стал считаться и женским?

— Наверное, эти Лавровы неплохо вам заплатили?

Михаил Иваныч тянет все ту же песню. Нарочно, что ли, хочет вывести меня из равновесия?

Я молчу, потому что могу разве что нагрубить.

Найденов громко хмыкает:

— Ну и выдержка у вас, Ванесса Михайловна! Разозлились на меня, а виду не показываете. Но хоть на банкет-то со мной пойдете?

— Я бы не пошел, — говорит Вова, глядя в окно.

— А я тебя и не приглашаю, — сердится его шеф.

— Не понимаю, чего вы к Аньке прицепились? — не сдается тот.

— Я ведь могу и уволить тебя. С волчьим билетом.

— Это вам не при Советах! — безбоязненно отзывается Вова. — Да и где вы найдете такого хорошего телохранителя?..

— Ребятки, а мы, кажется, за собой «хвоста» тянем, — вдруг прерывает их перебранку водитель.

Мы дружно поворачиваемся, чтобы посмотреть назад.

— И давно он за нами едет? — спрашивает Анатолий Викентьевич.

— От самого дома, где мы высадили ваших знакомых, — говорит водитель. — Сначала я думал, случайный попутчик, но уже на трех светофорах, когда я нарочно делал попытку задержаться, он даже не попытался нас обогнать.

— И чего мы вообще решили, что коллег Петра Васильевича всего двое? — спрашивает самого себя Найденов.

Мы! Решили! Смотрите, как он увлекся своей ролью крутого томаччо!.. Это я нарочно завожу себя, потому что мне нравится, как спокойно чувствует себя Найденов в такой неординарной ситуации. Ни страха, ни упрека, словно он всю жизнь только и делал, что сбрасывал с «хвоста» подозрительные машины или вступал в единоборство с работниками спецслужб.

— А с чего он вообще за нами увязался? — недоумеваю я. — Ведь его товарищи остались на даче.

— Именно поэтому. Скорее всего они ему позвонили на мобилу, — говорит Вова, — мол, узнай, кто такие?

— Как же он узнал, по какому пути мы поедем?

— Так и узнал, — снисходительно поясняет мне Михаил Иванович, — что поджидал нас у дома Лавровых. Решил, что мимо них мы никак не проедем.

— Что же делать?

Я чувствую, как во мне поднимается паника. Причем боюсь я не столько за себя, сколько за тех, которых поневоле втянула в ненужные им приключения.

— Как что, отрываться! — беспечно решает Найденов и обращается к водителю: — Ты как, Виталий Григорьевич, согласен немного погонять «конторщиков»?

— Отчего же не погонять, — лихо отзывается тот. — Плохо только, что километров пять у нас некуда будет свернуть. По прямой-то вряд ли они нас упустят…

— Совсем некуда? — подключается Вова. — Неужели ни одного проходного двора, узких улочек, где можно покрутиться и оставить дядю с носом?

— Почему же нет, есть! — отвечает, как рапортует, водитель и сдвигает кепку на затылок. — Ну, держись, ребята, за землю! Только условие: если меня ГИБДД остановит, штраф платите вы.

— Заметано! — отзывается Найденов, поерзав в кресле, как будто он собирается боксировать, а не ехать пассажиром.

Стрелка спидометра начинает движение вправо, сначала за отметку сто километров, потом сто двадцать, сто тридцать… Потом Виталий Григорьевич резко тормозит и сворачивает вправо под арку какого-то дома, потом еще раз, еще…

Я успеваю заметить, что поток машин, собравшийся у светофора, становится таким плотным, что темно-серый джип, намеренно оставлявший между нами расстояние в несколько машин, становится заложником собственной стратегии. Он больше не может гнаться за нами, потому что перпендикулярно движению следует какая-то процессия, которую курируют службы дорожного движения. Даже странно, что нашему водителю удается проскочить, прежде чем они блокируют улицу.

— Ну ты, батя, моща! — восхищенно бормочет Вова.

— Делов-то! — самодовольно хмыкает водитель, выруливая на соседнюю улицу.

Теперь наш оторвавшийся «хвост» ни за что не найдет, пардон, задницу, к которой мечтал прицепиться.

В салоне царит веселое оживление. Мужчины переговариваются и хлопают Виталия Григорьевича по плечу.

— Небось в «Формуле-1» вполне смог бы участвовать, — говорит Найденов.

— Ну, «Формула» не «Формула» а в гонке «Париж — Дакар» участвовал, — скромно поясняет водитель.

В салоне повисает завистливое мужское молчание.