Шухов

Глава шестнадцатая КАК ТЕТЯ МАША НАДОУМИЛА ШУХОВА ИЗОБРЕСТИ ГИПЕРБОЛОИД И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО

Думал ли древнегреческий математик Архимед, захотев однажды помыться в бане, что его погружение в ванну с горячей водой приведет к открытию основного закона гидростатики? С криком «Эврика!», что значит «Нашел!», ученый чуть ли не голым выскочил на улицу, немало поразив прохожих своим видом. А Ньютон, благодаря упавшему яблоку сформулировавший закон притяжения? Очень уместно в этом ряду выглядит Владимир Шухов, к которому идея гиперболоида также пришла в результате необычной ассоциации:

«В музыке народные мотивы давно уже считаются признанными источниками замечательных произведений. Все с наслаждением слушают, например, «Камаринского» Глинки. А вот мы, люди техники, еще не осознали возможности черпать материал из народной копилки, куда веками складываются образцы мастерской выдумки, смекалки. О гиперболоиде я думал давно, шла какая-то глубинная, немного подсознательная работа. Но все как-то вплотную к нему не приступал. И вот однажды прихожу раньше обычного в свой кабинет и вижу: моя ивовая корзинка для бумаг перевернута вверх дном, а на ней стоит довольно тяжелый горшок с фикусом. И так, знаете, ясно встала передо мной будущая конструкция башни. Уж очень выразительно на этой корзинке было показано образование кривой поверхности из прямых прутков.

— Маша, — говорю домработнице, — ты пока пыль с этажерки сотрешь, не провалишь корзинку?

— С чего бы ей провалиться? — уверенно отвечает она. — Эта корзина и не такое выдержит.

Нам в Высшем техническом училище только на лекциях по аналитической геометрии рассказывали немного о гиперболоидах вращения. Конечно, для тренировки ума, но никак не для практического их использования. А, оказывается, эти самые гиперболоиды давно у нас в деревнях изготовляются! Занимаясь теорией расчета гиперболоидальных сетчатых башен, я часто вспоминал урок наглядного обучения, данный мне Машей. Еще, помню, во времена Нижегородской выставки, если кто скажет мне, бывало, что никогда такой водонапорной башни не видел, всегда направлял я в Кустарный отдел — плетеные корзины смотреть»^{138}.

Описанный Шуховым случай из жизни вспомнился ему через много лет после сделанного им важнейшего научного открытия и явно отдает влиянием соцдействительности, когда в большом ходу были утверждения о том, что музыку создает народ, а композиторы ее просто берут и аранжируют, что искусство в большом долгу перед народом, а вместе с ним, добавим мы, и наука. Тем не менее определенное зерно истины в рассказе изобретателя есть и состоит в том, что «урок наглядного обучения» от мудрой тети Маши на самом деле лишь подтвердил давно зародившуюся у Владимира Григорьевича плодотворную идею ожившего из математических формул гиперболоида. И кто знает, быть может, еще в далеком пожидаевском детстве видел в руках крестьян Шухов плетеные корзины и уже тогда призадумался о причинах их поразительной устойчивости. Неисповедимы пути Господни…

Гиперболоид — красивое слово, но в то же время малопонятное обывателю. Быть может, и по этой причине оно попало на обложку фантастического романа Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» 1927 года, написанного лет через тридцать после изобретения Шухова, принесшего ему мировую известность. Никакого отношения гиперболоиды Шухова к гиперболоидам Гарина не имеют. Граф Толстой лишь использовал это слово, но и это говорит о многом. Значит, разговоров о таинственных гиперболоидах ходило тогда много, все о них слышали, но суть их усвоить мог далеко не каждый.

Слово «гиперболоид» происходит от гиперболы и на математическом языке означает буквально следующее: незамкнутая центральная поверхность второго порядка. Гиперболоиды в пересечении со всевозможными плоскостями дают конические сечения — будь то эллипс, либо гипербола и парабола. Гиперболоиды в конечном итоге всегда приближаются к конической поверхности, то есть к конусу. Различают однополостные и двуполостные (то есть в двух плоскостях) гиперболоиды.

Заслуга Шухова состоит в том, что он первым в мире облек сухую математическую теорию гиперболоидов в реальную конструкцию, открыв перед потомками огромные перспективы использования своих научных наработок в экономике, культуре, промышленности. К особенностям гиперболоида инженера Шухова стоит отнести то, что через любую точку поверхности сооружения проходят две пересекающиеся прямые, причем полностью принадлежащие этой поверхности. Параллельно этим прямым крепятся металлические балки, образуя сетку или решетку. Так можно создать любую сетчатую конструкцию и по объему, и по высоте. И притом она будет легче, прочнее и дешевле (главные шуховские критерии!), нежели из камня или кирпича. Ну а малая материалоемкость, что называется, налицо.

И главное — максимальная устойчивость к ветру, главной угрозе высотных сооружений.

Сам Владимир Григорьевич так описывал свое изобретение в момент его обнародования в середине 1890-х годов: «Сетчатая поверхность, образующая башню, состоит из прямых деревянных брусьев, брусков, железных труб или уголков, опирающихся на два кольца: одно вверху, другое внизу башни; в местах пересечения брусья, трубы и уголки скрепляются между собою. Составленная таким образом сетка образует гиперболоид вращения, по поверхности которого проходит ряд горизонтальных колец. Устроенная вышеописанным образом башня представляет собой прочную конструкцию, противодействующую внешним усилиям при значительно меньшей затрате материала. Главное применение такой конструкции предвидится для водонапорных башен и маяков»^{139}.

Таким образом, даже сам изобретатель не предполагал того огромного масштаба, который обретут его идеи со временем. Не только водонапорные башни и маяки, но и линии электропередач, радиоантенны, пожарные вышки и даже корабельные башни, заменившие на военных судах привычные и низкие мачты. Первый вариант гиперболоидной башни Шухов спроектировал для завода Бари в Симоновой слободе, где относительно невысокое поначалу сооружение выполняло функции водонапорной башни. Сооружение башни относится к 1894 году. Опытный образец полностью оправдал ожидания инженера и остался лишь на фотографии. Контора Бари и ее хозяин готовились запустить изобретение своего главного инженера в массовое производство, не хватало лишь удобного повода, чтобы продемонстрировать все его преимущества широкому кругу будущих потребителей. И надо же случиться такой удаче — как раз в 1896 году Россия решила, что называется, «устроить пир на весь мир», а конкретно — устроить выставку.

Гиперболоидные башни Шухова принесли ему заслуженную популярность непосредственно после XVI Всероссийской промышленной и художественной выставки в Нижнем Новгороде, проходившей с 9 июня по 13 октября 1896 года. На всю Россию издавна славилась Нижегородская ярмарка. Когда она впервые появилась на волжских берегах, точно не установлено, но известно, что вскоре после покорения Казанского ханства в 1552 году близ Желтоводского Макарьева монастыря возник большой ярмарочный торг. С веками площадь ярмарки существенно увеличилась, а общий торговый оборот и число участников, в том числе и зарубежных, значительно выросли. К началу XIX века на территории ярмарки насчитывалось более трех с половиной тысяч лавок, балаганов и павильонов, в одном из которых даже давались театральные представления труппой князя Шаховского. Это, по сути, был всероссийский торгово-выставочный комплекс, в центре которого стоял каменный гостиный двор. Ярмарка возле Макарьева монастыря развивалась бы и дальше, если бы не опустошительный пожар в августе 1816 года, случившийся, к счастью, уже после окончания торговли.

Под предлогом того, что у Макарьева монастыря пространства для дальнейшего развития торговли было уже мало, Александр I одобрил перенесение ярмарки на новое место — на мыс Стрелка, образовавшийся при впадении Оки в Волгу. Поговаривали, что ради восстановления ярмарки царь даже отложил перестройку Зимнего дворца, направив все средства на строительные работы в Нижнем Новгороде. А денег требовалось немало, около шести миллионов рублей. Император отправил строить новую и современную ярмарку генерала Бетанкура, того, что в это время занимался постройкой московского Манежа. Бетанкуру предстояло воплотить в жизнь проект архитектурного плана Нижегородской ярмарки, разработанный еще в 1804 году самим Захаровым — автором здания Адмиралтейства. Новую ярмарку строили четыре года и открыли в 1822 году. Еще Александр Сергеевич Пушкин очень ярко выразил всю глубину противоречивой ярмарочной жизни:

Всероссийские выставки — а на то они и выставки, чтобы отличаться «меркантильным духом», — проводились и раньше, в частности, неоднократно в Санкт-Петербурге и Москве. Но именно XVI Всероссийская промышленная и художественная выставка стала своего рода рубежом, вобрав в себя все, что могли предложить лучшие умы России и своей стране, и мировому сообществу. Затевалась выставка еще при императоре Александре III, в 1893 году. Его царствование характеризовалось не только энергичной протекционистской политикой и повышением импортных пошлин, но и как следствие — ускоренным ростом темпов российской экономики. Достаточно привести такой пример: за десять лет, начиная с 1887 года, удвоилось промышленное производство, в три — пять раз выросло производство чугуна, стали, нефти (не без участия Шухова), угля, зерна, сахара. Активно росла сеть железных дорог (кажется не случайным, что и смерть царя была вызвана тяжелыми для его здоровья последствиями железнодорожной катастрофы под Борками). Значительно укрепился внешнеторговый баланс и финансовая система государства. Таким образом, Александр III вознамерился продемонстрировать успехи Российской империи путем организации своеобразной «Выставки достижений народного хозяйства» в Нижнем Новгороде, прямо указав, откуда происходят эти самые успехи — из провинции, из глубинки. Как гласят архивные источники, император лично выбрал Нижний Новгород в качестве места выставки, чтобы «воспользоваться естественным приливом массы людей, трудящихся и работающих в таком центре торгово-промышленной России, как место слияния Оки с Волгой», а кроме того, «выразил уверенность, что благодаря красивому местоположению Нижнего выставка будет очень удачна».

Министром финансов при Александре III с 1892 года был Сергей Юльевич Витте, целиком и полностью разделявший взгляды своего государя на перспективу экономического развития страны и пути достижения финансовой стабилизации. 4 октября 1893 года было утверждено «Положение о Всероссийской промышленной и художественной выставке 1896 года», а председателем Особой комиссии но проведению выставки назначили Витте, его заместителем (или вице-председателем) стал директор Департамента торговли и мануфактур Владимир Иванович Ковалевский, в состав комиссии включили в том числе нижегородского генерал-губернатора Николая Михайловича Баранова, городского голову барона Дмитрия Николаевича Дельвига и председателя Нижегородского ярмарочного комитета Савву Морозова — того самого, Савву Тимофеевича. Заведующим технической и строительной частью назначили инженера путей сообщения Эмиля Карловича Циглера, старшим производителем работ — академика архитектуры Владимира Петровича Цейдлера, он и составил план выставки и расположения павильонов.

Витте начал подготовку к проведению выставки, на которую решено было выделить из казны порядка трех миллионов рублей. Сумма приличная, должная оправдать известную русскую пословицу, что «встречают по одежке, а провожают по уму». Помимо экономических целей по поддержке и продвижению отечественных товаропроизводителей, выставке придавалось и политическое значение. Иностранцев — не только банкиров и магнатов, но и дипломатов, министров — ожидалось на выставке солидное представительство. «По счету, — отмечали современники, — эта выставка является шестнадцатой в России, но по тем громадным денежным суммам, ассигнованным правительством на устройство ее, и по тем целям, которых она должна, согласно желанию правительства же, достигнуть, эта выставка будет первой в ряду всех бывших»^{140}. Собралась на выставку и контора Бари.

Немало средств ушло на реконструкцию центра самого Нижнего Новгорода — обновление улиц, домов, городской инфраструктуры, строительство драматического театра, окружного суда, биржи Волжско-Камского банка, гостиниц, а также осушение и приведение в порядок будущей выставочной площадки — Кунавинской слободы, располагавшейся на левобережье Оки, близ путей Московско-Нижегородской железной дороги, которую ранее не иначе как «гниющим болотом» не называли. А еще в городе появилось то, о чем жители знали разве что понаслышке — электрический трамвай (первый на всю Россию!) и элеватор — фуникулер, поднимавший всех желающих из нижней части города в верхнюю. Заработала и скоростная пароходная линия, связывающая разделенные рекой две части Нижнего Новгорода. Для удобства перемещения сотен тысяч посетителей территорию выставки прорезала окружная электрическая железная дорога диаметром почти 4 километра, успехи российской промышленности освещали 250 электрических фонарей, к услугам гостей были водопровод и канализация. Общая площадь выставки составила более 84 гектаров, на детальный осмотр которых требовалось, по расчетам организаторов, не менее недели. В общем, Нижний Новгород вполне заслуженно претендовал на лавры Филадельфии, где в молодости побывал Шухов. Да что там какая-то Филадельфия — сам Париж мог бы позавидовать городу на Волге, ведь его жители могли воочию лицезреть сетчатые конструкции Шухова, а французы — всего лишь одну башню Эйфеля!

Закладка выставочного городка состоялась 15 июня 1894 года, после торжественного молебна с участием членов комиссии. Стройка закипела, тысячи каменщиков, плотников, столяров и рабочих других профессий взялись за дело. К осени 1895 года строительство в основном завершилось. Вся выставка была поделена на отделы:

Отдел I. Сельское хозяйство.

Отдел II. Коннозаводство и коневодство.

Отдел III. Домашние животные.

Отдел IV. Садоводство, плодоводство и огородничество.

Отдел V. Охотничьи, пушные и рыбные промыслы.

Отдел VI. Лесоводство и лесная технология.

Отдел VII. Горное дело и металлургия.

Отдел VIII. Изделия из волокнистых веществ.

Отдел IX. Производства фабрично-заводские и фабрично-ремесленные.

Отдел X. Художественно-промышленный.

Отдел XI. Кустарные промыслы.

Отдел XII. Машинный и электротехнический.

Пожарный подотдел.

Отдел XIII. Сибирь; торговля России с Китаем и Японией.

Отдел XIV. Средняя Азия; торговля России с Персией.

Отдел XV. Военный.

Отдел XVI. Военно-морской.

Отдел XVII. Строительное и инженерное дело, морское и речное торговое судоходство.

Подотдел огнеупорных построек.

Отдел XVIII. Художественный.

Отдел XIX. Народное образование, метеорология, охранение народного здравия, благотворительность, подача помощи страждущим и спасение на водах.

Подотдел Министерства народного просвещения.

Подотдел метеорологии.

Подотдел санитарно-гигиенический.

Подотдел благотворительных учреждений.

Подотдел Российского общества Красного Креста.

Подотдел Императорского Общества спасения на водах, состоящего под Высочайшим покровительством Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны.

Отдел XX. Крайний Север.

Казна взяла на себя возведение пятидесяти пяти павильонов, остальные 117 выстроили за свой счет участники выставки — предприниматели, купцы, хозяева фирм, контор и компаний. Центральный павильон разобрали и привезли из Москвы, где он остался еще от Всероссийской выставки 1882 года. Остальные здания спроектировали известные архитекторы, благодаря чему выставка стала и своего рода архитектурным биеннале. В частности, хорошо знакомый Шухову Померанцев в своем псевдорусском стиле создал проекты Императорского, Художественного, Среднеазиатского, Машинного отделов выставки, а также проекты колоннады и бассейна с фонтанами. Лев Кекушев спроектировал павильон Крайнего Севера (по эскизам Константина Коровина). Федор Шехтель создал проекты Ярославской мануфактуры А. А. Карзинкина, фирмы «Эйнем» и др. Свой вклад в оформление выставки внесли Леонтий Бенуа, Виктор Мазырин.

Но не всем был по нутру план выставки. «По мере приближения к центру, — ворчали газеты, — здания сильно скучиваются и теснят друг друга. В натуре эта скученность центра крайне резка, очень сильно бросается в глаза. Архитектура зданий от этого много проигрывает — один павильон, налезая на другой, как-то стушевывает его красоту и мешает сразу охватить взглядом весь ансамбль здания. Общее мнение — на Всероссийской выставке нет русской архитектуры. Всюду мавританские арки и купола, готические вышки, много нижегородского «рококо — знай наших» — какие-то фантастические кривулины, масса разнообразно изогнутых линий, в которых нет ни кокетливой игривости стиля веселой маркизы, ни одной простой детали — «все с ужимкой», — ни признака красоты. Кое-где проглянет кусок Византии, кружево русского рисунка и исчезает, подавленное всем другим»^{141}.

Ну а что же Шухов? Конторе Бари, имевшей свое представительство в Нижнем Новгороде, грех было не поучаствовать в строительстве выставки. Но сделать это было не так просто — многие подряды были отданы тому же Товариществу Санкт-Петербургского металлического завода, что возводило крышу над Верхними торговыми рядами. И тогда Бари пошел на хитрость — он предложил техническому руководству выставки в лице архитектора Цейдлера и инженера Циглера выстроить водонапорную башню и несколько павильонов за счет своей конторы с тем условием, что после ее окончания он сам решит их судьбу, то есть они не останутся в собственности организаторов. Бари размышлял стратегически — вряд ли можно придумать лучшую рекламу на выставке, куда съедется тьма деловых людей и чиновников, а вложенные таким образом средства сторицей окупятся уже в ближайшие годы. Идею эту Бари предложил Шухов.

Ну а какие же это должны быть павильоны, быть может, Кустарные промыслы или Лесоводство? И здесь также все способствовало удаче — Шухову была предоставлена возможность проектировать именно «его» профессиональные павильоны, а именно Строительное и инженерное дело. Вряд ли можно было ожидать более лучшего случая для изобретателя продемонстрировать свои успехи в инженерии. Если у других отделов павильоны были лишь формой, призывно завлекающей зайти внутрь, дабы ознакомиться с причудливым содержанием, то сооружения Шухова сами по себе превратились в топовые, то есть самые посещаемые экспонаты выставки. А все потому, что впервые здесь в 1896 году Владимир Григорьевич представил принципиально новые решения легких сетчатых конструкций, покрывающих собой здания большой площади. Это были крыши двух типов: висячие и сводчатые^{142}.

Здесь, на выставке, и возник Круглый павильон — так называемая ротонда Шухова — так во всех архитектурных энциклопедиях называют легендарный круглый павильон отдела «Строительное и инженерное дело…» (Шухов был оформлен экспертом этого отдела). Он походил то ли на цирк, то ли на шатер шамаханской царицы (только срезанный, без конуса). Это очень красивое сооружение диаметром 68 метров было накрыто упруго висящей металлической ромбовидной сеткой из 640 стальных полос сечением 50 х 4,7 миллиметра. Поверх сетки, покрытой листами тонкого кровельного железа, Шухов предусмотрел большие шестиугольные и средние четырехугольные окна, дающие естественный свет. Кольцевая структура ротонды Шухова состояла из большого кольца (диаметр 68 метров) и малого (25 метров). Большое несущее клепаное кольцо покоилось на стальном каркасе из симметрично расположенных сорока восьми колоннах высотой 6,4 метра, образующих наружную цилиндрическую стену. Малое несущее кольцо находилось в центре сооружения и покоилось на более высоких шестнадцати решетчатых легких стальных колоннах^{143}.

Все пространство от большого до малого кольца и было накрыто металлической сеткой. А внутри малого кольца скрывалась изюминка — не привычный купол, а другая сетка, уже не такая упругая — стальная свисающая на 1,5 метра чаша-мембрана, первая подобная сетчатая конструкция в мире. То есть купол был, но перевернутый, вогнутый и шарообразный — что было видно, конечно, не снаружи, а внутри, всем зашедшим в павильон. Ну а те, кто подобно Фоме неверующему, все равно сомневался, что металлическая сетка свисает сама по себе, мог, поднявшись по лестнице на крышу, в этом убедиться. Мембрану зашили листовым железом толщиной 2 миллиметра. Ну а как же осадки, спросит читатель. Ну, во-первых, ярмарка проводилась в теплое время года, во-вторых, для слива дождевой воды Шухов предусмотрел тонкие трубы, соединявшиеся с колоннами, служившими своего рода водостоком. Весьма остроумное решение. И главное, что все это, с одной стороны, довольно просто, а с другой — могло прийти в голову отнюдь немногим, среди которых на первом месте стоит Шухов. Но даже если бы и пошел снег, его бы выдуло ветром — таковы были результаты предварительных испытаний подобной конструкции на заводе в Симоновой слободе. Позднее журнал «Технический сборник и вестник промышленности» увековечил сей факт: «Опыты с такими покрытиями показали, что в чаше снег не держится, весь выдувается из нее, и опасения относительно продавливания чаши с тонкими стенками под тяжестью снега оказываются лишенными всякого основания».

Процесс сборки павильонов тщательно фиксировался фотографом Андреем Осиповичем Карелиным, признанным мастером жанра художественной фотографии, выпускником Академии художеств, лауреатом многочисленных профессиональных наград, и российских, и зарубежных. С Шуховым они вполне могли столкнуться в 1876 году в Филадельфии, ибо Карелин удостоился на той выставке бронзовой медали за свои работы. В 1895 году фотограф получил заказ от Бари на создание рекламного альбома с построенными конторой павильонами Нижегородской выставки. Фотографии выполнены на высоком профессиональном уровне и передают все специфические нюансы шуховских построек, их легкость и совершенство. Очень удачно выбраны точки съемок и ракурсы. Это дало повод уже в наше время предполагать, что рядом с Карелиным неотлучно находился Шухов^{144}. Более того, Карелин мог повлиять и на серьезное увлечение Владимиром Григорьевичем фотоискусством. Альбом с фотографиями имеет сегодня не только библиографическую ценность, но и биографическую. Дело в том, что в подписях под фотографиями содержится информация о датах монтажа павильонов. Например, график возведения ротонды: 3 июня — монтаж колонн малого и большого колец, 15 июня — монтаж металлической сетки, 21 июня — монтаж мембраны, 15 августа — окончание работ в павильоне.

А рядом с ротондой Шухова примостились два прямоугольных павильона площадью 68 на 30 метров и высотой 5 метров. Разделив павильоны пополам по продольной стороне, Шухов поставил на этой оси 11 стальных колонн высотой 10,6 метра, взгромоздив на них легкую клепаную балку. Она и стала несущей для шатра из металлической сетки, покрывшей весь павильон. Сетка состояла из таких же, как и в предыдущем случае, стальных полос сечением 50 х 4,7 миллиметра, ромбовидно пересекающихся под углом 34 градуса. Таким образом, демонстрировались необычайно широкие возможности изобретенного Шуховым сетчатого покрытия, которое могло быть и круглым, и прямоугольным. Вклад Шухова не только в инженерное дело, но и в мировую архитектуру был очевиден, открывая огромные перспективы применения стали при строительстве зданий самого разного типа и размеров. И самое главное, что предназначение таких строений может быть совершенно разнообразным и оригинальным. Выставочные экспозиции — это лишь повод, продиктованный конкретным мероприятием, а так здания Шухова могут использоваться под что угодно.

Контора Бари быстро вышла в передовые, начав работы на будущей выставке 1 мая 1895 года, она отчиталась о полной готовности своих построек уже в квартал, к 1 августа. В процессе возведения выставочных павильонов довольно быстро выяснилось, что шуховские покрытия — самые быстровозводимые, чему способствовала, если можно так выразиться, унификация деталей. Одинаковые конструктивные элементы, произведенные из металла, а также однообразные операции по разметке и обработке, простота и легкость сборки — все это позволяло в короткие сроки выполнить заказ. Не требовались и рабочие слишком высокой квалификации, ибо сборка осуществлялась по шаблонам. Контраст с обстановкой на соседних строительных площадках, где царили спешка и суета, был очевиден. Вот почему, когда к намеченному сроку (как всегда) все здания выставки не успевали выстроить, то конторе Бари были предложены дополнительные подряды. Свою роль сыграло и еще одно явное преимущество шуховских конструкций — не только простота и скорость их сборки, но и такая же легкость разборки и возможность перемещения в другое место. Это же как удобно и окупаемо: собрали, разобрали, продали, увезли!

«Легкость и аккуратность сборки и простота установки покрытий Шухова зиждется на применении им принципов организации массовых работ над большим числом легких и однообразно повторяющихся полос, которые размечаются и выкраиваются по одним и тем же шаблонам и требуют для всей обработки и сборки наипростейших приемов», — справедливо подчеркивал «Технический сборник и вестник промышленности».

Но что интересно — ни в одном из восьми выстроенных по его проектам павильонов Шухов не повторился (их декоративным оформлением занимался зодчий Виктор Александрович Коссов, которого нередко в этой связи называют архитектором зданий). Взять хотя бы здания Фабрично-заводского отдела. Дополнительный павильон этого отдела был не круглым и не квадратным, а… овальным. Шухов взял прямоугольный павильон шириной 21 метр и присоединил к нему с двух сторон два полукруга диаметром 51 метр и все это накрыл тонкой металлической паутиной, держащейся, по сути, всего лишь на двух мощных металлических опорах высотой 15 метров. Эта инженерная находка заменила привычную уже громоздкую конструкцию в виде ферм. Внутри решетчатых опор изобретатель поместил винтовые лестницы. Каким же образом обеспечена устойчивость овальной конструкции? «Между колоннами, — раскрывал секрет Шухов, — перекинуты две параболические висячие фермы, поддерживающие верхний лист, к которому прикреплена сетка над прямой частью здания… В круглой части здания все горизонтальные действующие силы натяжения сетки взаимно уравновешиваются, в средней же — прямоугольной — части они остаются неуравновешенными и стремятся опрокинуть стойки стен. Поэтому в этой части здания каждая стойка укреплена боковой опорой»^{145}.

Красота Овального павильона особенно бросалась в глаза внутри, даже сегодня по немногим сохранившимся фотоснимкам складывается впечатление, что попал не в средних размеров здание, а в некое расширяющееся пространство, где за одной геометрической плоскостью скрывается другая. Вот и попробуй сомневаться после этого, что Шухов — еще и художник, первоклассный дизайнер. «Та конструкция красива, в которой видно, как по ней целесообразно и мощно течет сила или мощность»^{146}, — говорил он. А прочность овальной крыши, превращенной в смотровую площадку, сомневающиеся могли проверить собственными ногами — хочешь пляши на ней, хочешь просто гуляй и рассматривай выставочные здания.

Второй тип сетчатых покрытий, показанных Шуховым на выставке, — это сводчатые или арочные. Свои способности по их проектированию Владимир Григорьевич уже продемонстрировал во время работы над перекрытием Верхних торговых рядов на Красной площади в Москве. Здесь же, в Нижнем Новгороде, изобретатель получил возможность не только воплотить свои новаторские идеи в глазах куда большего числа людей, но и значительно продвинуться в инженерном творчестве.

Одним из зданий, перекрытых по проекту Шухова сводчатым покрытием, стал павильон Управления казенных железных дорог площадью 58 х 2 метра. На первый взгляд кажется странным, что к работе над железнодорожным павильоном Министерство путей сообщения пригласило не своего инженера, которых было в большом достатке в ту пору, а именно Шухова. Но это не выглядит неожиданным, ибо Шухов предложил такой проект, который уже своими материалами — сталью, железом — демонстрировал принадлежность к Железнодорожному ведомству Российской империи. Кроме того, павильон строился по контракту, заключенному с конторой Бари, с Управлением казенных железных дорог, а не за ее счет. Это тоже о многом говорит — и там нашлись продвинутые люди. Правда, условия контракта предусматривали использование по окончании выставки павильона самим управлением на его усмотрение. Но и это было удачным вариантом: чем не бесплатная реклама конторы на какой-нибудь железной дороге, которых множество строилось в конце XIX — начале XX века.

Покрытие павильона Управления казенных железных дорог Шухов спроектировал из рельсов, оно вышло ажурным и однопролетным: цилиндрический свод из пересекающихся арочек-полуэллипсов, сделанных из стальных уголков. В местах своего пересечения арочки скреплялись и стягивались затяжками в трех направлениях, что обеспечивало большую жесткость перекрытия, чем в случае с покрытием Верхних торговых рядов. Это был шаг вперед.

Интересно спроектирован Шуховым главный павильон Фабрично-заводского отдела, один из самых вместительных на выставке — целый квадратный километр! Да и длина немаленькая — 215 метров. Сетчатое трехпролетное покрытие перекрывало центральную часть здания поперек, средним пролетом в 28 метров и двумя боковыми в 15 метров. Две боковые части здания Шухов также накрыл тремя пролетами, соответственно 15 (средний) и 13 (два боковых) метров. Получилось, что весь павильон перекрыт по крайней мере девятью пролетами, что выглядело большим достижением.

Кому как не Шухову было проектировать котельную, где стояли котлы, снабжающие своей энергией выставку, и дополнительный павильон Машинного отдела, где его котлы уже стояли в качестве выставочных образцов. Эти павильоны были также перекрыты сводчатыми крышами Шухова. В общем, и вверху Шухов, и внизу Шухов.

Проекты Шухова отличались не только разнообразием форм — казалось, что их автор способен вылепить, а точнее создать из своих сетчатых покрытий любую геометрическую фигуру, — но и вариативностью используемого материала. Каркас конструкций собирался не только из металла, что уже само по себе было новаторством, но и из дерева. «Особенный интерес для нашей страны представляют эти дощатые покрытия, необычайно легкие и красивые, не требующие для своего исполнения металла и легко собираемые даже без участия плотников обыкновенными чернорабочими»^{147}, — читаем мы в периодике того времени. Деревянным было и сводчатое двухпролетное покрытие, разработанное Шуховым для здания котельной (соответственно 21 и 13 метров). И здесь не обошлось без оригинальности — вроде бы обычное дощатое покрытие, а превращается в несущий элемент. Несколько слоев скрещенных и гнутых досок толщиной чуть менее 1,5 сантиметра, прибитых гвоздями, образуют арку над зданием. Если нужно утепление — достаточно проложить доски войлоком. Изнанку крыши не требовалось дополнительно зашивать досками, достигнутый эстетический эффект обнаруживал себя внутри сооружения — дощатый свод очень хорошо смотрелся. А еще Шухов предложил для выставки даже проект своего пешеходного металло-деревянного моста пролетом 21 метр, опять же со сводами, правда, более пологими. Но эта задумка инженера так и осталась на бумаге.

Насколько металлические сетчатые покрытия были приспособлены к суровым российским зимам, не обвалятся ли они под гнетом снега, особенно в период таяния, когда он становится еще тяжелее? Вопрос этот беспокоил многих. Надежность своих сетчатых конструкций к неблагоприятным погодным условиям Шухов предложил проверить сам, воспользовавшись тем, что до открытия выставки нужно было еще пережить зиму. Он попросил не счищать снег с крыш вообще, дабы убедиться в том, что его присутствие никак не повлияет на прочность перекрытий. Так и сделали. Пережили зиму, словно в помощь Шухову оказавшуюся на редкость снежной — крыши павильонов замело порядочно, чуть ли не под два метра. Но ничего, металлическая паутина выдержала как ни в чем не бывало. Наконец пришла весна 1896 года. Целая делегация забралась посмотреть на крышу одного из павильонов, дабы своими глазами убедиться, что весь снег сходит с крыш, не задерживаясь и не скапливаясь на висячих покрытиях, особенно там, где поверхность вогнута. А талая вода исчезает по внутренним водостокам.

Полностью взяв ответственность на себя «за снег», Шухов нисколько не рисковал, поскольку заранее все рассчитал, о чем и сообщил в 1897 году в книге «Стропила…» в главе «Расчет арочных ферм, принимая во внимание действие ветра». Строгий научный подход к делу позволил изобретателю сделать вывод, что в случае сильного ветра снег сдувается как с вершины арки, так и с той стороны, откуда дует ветер, так что, «вообще говоря, совокупного действия сильного ветра (особенно урагана) и односторонней нагрузки снега на одну и ту же половину арки быть не может». Шухов снабжает свое умозаключение большим числом формул, предоставляя возможность их использования широкому научному сообществу. Единственное исключение из правил изобретатель допускает в случае мокрого снега, налипшего на крышу, рассчитав, что наибольшая величина его веса может достигать не более одной трети от полной нагрузки для арок, подъем которых не превышает одной пятой их пролета. Спокойно перенесли снежную пору и деревянные перекрытия Шухова, выгодно отличаясь от соседних зданий с деревянными крышами, укрепленными на зиму специальными подпорками.

Во время подготовки к выставке Шухов приезжал в Нижний Новгород неоднократно, следил за монтажными и строительными работами, руководство которыми было возложено на инженера Григория Фарбштейна, выпускника Императорского училища 1884 года и родственника Бари. Где именно жил в 1894–1896 годах Шухов в Нижнем Новгороде? Точно этот факт установить не удалось, но не исключено, что в лучшей гостинице города — бывших «Номерах Деулина», располагавшихся на главной площади города — Благовещенской (названной так после постройки в 1697 году одноименного собора), где стояло два двухэтажных дома, выстроенных по проекту губернского архитектора Ивана Ефимова. В одном из этих домов и была гостиница, позже не раз менявшая свое название и надстроенная двумя этажами. Вместе с Владимиром Григорьевичем на выставочной площадке часто можно было встретить его друга Петра Худякова.

Приближалось открытие выставки. Участники в основном заканчивали все необходимые приготовления — кто-то в спешке прибивал последний гвоздь, а кто-то, как Шухов, спокойно и неторопливо осматривал еще в прошлом году сданные павильоны. Даже и не верилось, что всего два года назад здесь было захолустье, а ныне вырос современный выставочный центр. По-своему охарактеризовал архитектуру выставки Максим Горький, обозревавший ее в качестве корреспондента: «Со всех сторон вас окружают разные архитектурные деликатесы, всюду много стиля, много красоты, из хаоса то и дело возрождаются различные возбуждающие изумление диковинки, — а между ними, на той же самой земле, на которой стоят и они, вздымая свои красивые купола к небу, — согнувшись в три погибели, грязные и облитые потом рабочие возят на деревянных тачках и носят «на хребтах» десятипудовые ящики с экспонатами». Очень хорошо это слово — деликатесы — подходит к шуховским павильонам, ибо вся прочая архитектура ничего нового не открывала, находясь под сильным влиянием все того же псевдорусского стиля. Другое дело — проекты Шухова, которые действительно смотрелись какой-то невиданной ранее деликатесной роскошью на общем вычурном и кричащем выставочном пире. Прав буревестник революции и в другом — в резком контрасте между образцовой художественно-промышленной выставкой и «выставкой изнурительного поденного труда чернорабочих», строящих день и ночь «архитектурные шедевры, гордо поднимающие свои разноцветные кружевные купола к небесам».

15 марта 1896 года выставка начала прием экспонатов, а открытие ее приурочили к коронации Николая II 28 мая 1896 года. Старт выставки ознаменовался торжественным крестным ходом из кафедрального Спасо-Преображенского собора Нижегородского кремля. Сама царская чета прибыла на выставку 18 июня 1896 года и начала свое знакомство с посещения Среднеазиатского отдела, призванного поразить венценосную семью буйством восточного колорита не только снаружи, благодаря архитектору Померанцеву, создавшему дворец в мавританском стиле, но и изнутри. Гости Среднеазиатского павильона, попавшие в его пределы, вмиг переносились во времени и в пространстве, оказавшись на гостеприимном восточном базаре со всеми его диковинками. Знал бы царь, что под досками и гипсом, которых ушла уйма на возведение павильона, скрывается легкий разборный каркас Шухова. Побывала императорская семья и в Машинном, а также в Сибирском отделе выставки. Машинный павильон мог похвастаться многими экспонатами, но Горький посчитал отметить, что «прежде всего Машинный отдел поражает отсутствием в нем русских фамилий — факт, уже не однажды отмеченный печатью. Производителями русских машин и работниками на поприще этой отрасли русского труда являются французы, англичане, немцы и затем поляки. Русские же фамилии совершенно незаметны в массе таких, как Лильпоп, Бромлей, Поле, Орицнер и Гампер, Лист, Борман и Шведе, Пфор, Реппган и так далее».

А вот и впечатления от экспозиции Машинного отдела, где были выставлены и привлекли к себе заслуженное внимание котлы Шухова: «Когда, поутру, войдешь в Машинный отдел — это царство стали, меди, железа — увидишь спокойный, неподвижный и холодно блестящий металл, разнообразно изогнутый, щегольски чистый, красиво размещенный, присмотришься ко всем сложным организмам, каждый член которых создан человеческим умом и сработан его рукой, — чувствуешь гордость за человека, удивляешься его силе, радуешься его победе над бездушным железом, холодной сталью и блестящей медью и с глубокой благодарностью вспоминаешь имена… людей, ожививших бездушные массы, из которых раньше делалось гораздо более мечей, чем плугов. Как своеобразно хороши и как сильны все эти блестящие станки, поршни, цилиндры, центрифуги, сколько могучего в серой массе парового котла, сколько холодной силы в зубьях разнообразных пил, сколько щегольского, кокетливого блеска в арматуре и мощи в громадных маховиках, приводящих в движение десяти- и стопудовые части машин. Все это стоит молча, неподвижно, блещет силой, гармонией частей и полно смысла, полно движения пока еще в потенции, но возможного, — стоит дать руке человека один толчок, и тысячи пудов железа завертятся с головокружительной быстротой»^{148}.

Неподалеку от Машинного отдела расположились и павильоны, спроектированные Шуховым:

«От испытательной станции всего несколько десятков шагов до обширного здания Инженерного и строительного отдела. Оно состоит из трех частей: центральной ротонды, имеющей около 35 сажень в поперечнике, и двух четыреугольных корпусов такого же, приблизительно, размера. Но весь обширный отдел не мог быть размещен в этих зданиях и занял еще другие, о которых сейчас будет упомянуто; теперь же осмотрим главное здание. Центральная ротонда вмещает Железнодорожный отдел — паровозы и вагоны наших железных дорог. Для маневрирования вагонов в самом центре павильона устроен поворотный круг, вроде тех, какие можно видеть на многих больших станциях; от этого круга расходятся во все стороны полтора десятка рельсовых путей. Здесь, между прочим, среди исторических памятников можно видеть первый в России царский вагон, тот, в котором путешествовал император Николай I. В здании, находящемся влево от центрального круглого, размещены три группы инженерного дела. Ближе ко входу расположены: направо — конно-железные дороги, налево — обыкновенные грунтовые дороги; последняя группа особенно поучительна: по ней посетитель может легко судить о состоянии наших подъездных путей, тех самых, которые впадают в линии железнодорожного и пароходного движения и должны, по своему назначению, вполне удовлетворять провозной способности этих искусственных путей. Далее, посреди здания размещаются направо и налево материалы и инструменты строительного дела, а задний план занят экспонатами, относящимися до речного торгового судоходства. Здесь, впрочем, только собраны карты, планы, модели и статистические данные, касающиеся судоходства; главная же масса экспонатов этой группы, особенно же относящихся к мореходству, сосредоточена в особом большом павильоне, значительно далее, почти в самом правом дальнем углу выставочной площади.

Этот павильон издали привлекает внимание своими высочайшими мачтами, реями, вантами и флагами, ясно указывающими на назначение здания. Все, что относится к судоходству по Белому и Каспийскому морям, помещено в особые павильоны; из них Беломорский — вправо из главного, только что упомянутого Судоходного павильона, а Каспийский — ближе к центральному зданию выставки, позади Кустарного павильона. В особом павильоне, влево от главного, Судоходного, помещены, между прочим, доставленные французским правительством, по желанию покровителя судоходных групп, великого князя Александра Михайловича, чертежи, планы и модели электрической цепной (туерной) тяги, установленной на Бургонском канале, и канатной тяги на каналах Сен-Морис и Сен-Мор. Особенно интересен Каспийский павильон, потому что сюда же отнесено и все громадное судоходство Волжского бассейна; здесь, между прочим, по середине павильона поставлены те две знаменитые яхты «Плезир» и «Верейка», которые были построены императором Петром I, и модель того катера, на котором путешествовала по Волге императрица Екатерина II. Все суда Волги, во всех их бесчисленных видоизменениях, все эти беляны, рыбницы, паузки, железняки, тихвинки, нефтянки, унжаки, с их типичною фигурою и украшениями — все представлены в отчетливых и точных моделях; и здесь же, кстати, можно полюбоваться видами, фотографическими, Волги и ее притоков, во множестве развешанными по стенам.

Группа экспонатов строительного искусства (архитектуры) в тесном смысле слова, помещается в корпусе, находящемся вправо от центральной ротонды Строительно-инженерного отдела. Здесь мы находим полные коллекции как моделей, планов и чертежей построек всякого рода, так и собрание материалов для частей строений. Но в описываемом отделе есть еще одна важная группа, которая вполне заслуживает особого упоминания; это группа огнестойких построек, — статья необычайного значения в нашей вечно горящей России. Целые ряды этих построек из всевозможных материалов — кирпича сырца и земляного, глинобитных, саманных, песчано-известковых и пр. вытянулись в левом дальнем углу выставки, на границе ее площади, около образцовых огородов и опытных полей. Теперь, для полноты обзора этого отдела, упомянем еще об отдельных павильонах Финляндских путей сообщения и Сибирской железной дороги; первый из них поставлен против левого крыла главного здания отдела, а второй близ Сибирского отдела. Вся громадная работа сооружения Великого сибирского пути здесь выступает перед зрителем как на ладони: вдобавок, по другим многочисленным экспонатам этого же павильона составляется понятие о всех вообще существующих в Сибири водных и сухопутных сообщениях, которые теперь с проведением железной дороги ожидают быстрого подъема и развития»^{149}, — сообщает путеводитель по выставке.

Николаю II — свежеиспеченному царю — спешат показать все самое-самое. Вот главное достижение российской автоиндустрии — первый отечественный автомобиль петербургской фирмы «Фрезе и К°», изобретенный флотским лейтенантом Евгением Яковлевым и горным инженером Петром Фрезе. Ничего страшного, что он как-то очень напоминает обычную двухместную пролетку, на самом деле его бензиновый двигатель рассчитан на 10 часов езды со скоростью 20 километров в час. Есть два тормоза, ножной и ручной. Государь, однако, сесть в самодвижущийся экипаж не решается.

Народные умельцы из отдела «Горное дело и металлургия» спешат порадовать государя пальмой в натуральную величину, выкованной целиком из огромного рельса кузнецом Алексеем Мерцаловым и молотобойцем Филиппом Шкариным, без всякой сварки и заклепок. Стальная пальма Мерцалова (так ее назовут) — не только прямое доказательство того, что не перевелись еще на Руси Левши и прочие самородки, но и оригинальная реклама «Новороссийского общества каменноугольного, железного и рельсового производств». При высоте пальмы в 3,5 метра она весит 325 килограммов, а вместе с кадкой — все полтонны. «Пальма поражает зрителей высотой, стройностью, удивительным изяществом. Ее темные, рассеченные листья, веером расходящиеся от ствола, были так легки, а тонкий шершавый ствол так гибок, что вначале было трудно поверить, что это не живое растение, вывезенное с кавказского побережья, а тончайшее произведение искусства. Всем хотелось потрогать ее руками»^{150}, — сообщали посетители выставки. Эту пальму будут возить затем по городам и весям, а на Парижской международной промышленной выставке 1900 года удостоят Гран-при вместе со всем павильоном.

Отдел сельского хозяйства удивил высокой четырехгранной колонной, усеянной зернами ржи, пшена, ячменя, овса — свидетельство невиданного урожая, собранного в 1895 году, составившего более 150 миллионов тонн. А князь Лев Голицын угостил государя своим шампанским в своем то ли гроте, то ли погребке, продемонстрировав технологию разлива игристого напитка и способы его сохранения.

Много чего еще интересного показала выставка, порой это напоминало пословицу «кто во что горазд»: стеариновая свеча в 15 метров высотой, огромная витрина с драгоценным иконостасом стоимостью аж 12 тысяч рублей, таких же размеров аквариумы с белугой и севрюгой, в которых можно было плавать, говорящий тюлень Вася прямо с Крайнего Севера, панорама бакинских нефтяных промыслов и храма огнепоклонников в павильоне Нобелей (хорошо знакомая Шухову), живая этнографическая выставка, полеты на воздушном шаре, синематограф…

Один из завсегдатаев выставки посетовал: «Мы выставляем продукты труда нации, но где же приемы производства продуктов? Какое образовательное значение для публики и самих экспонентов имеет продукт, раз не показано, из чего и как он возникает? Я вижу — в витрине висит ткань, лежит железный лист, стоит вещь из стекла… Откуда и как они получились, какими приемами, машинами, из каких соединений получились эти вещи в их данной форме? Покажите формы производства, все условия его в их полном объеме, тогда это будет иметь развивающее значение как для публики, так и для самой промышленности. Тогда будет возможно сравнение и улучшение как прямой результат его. Разве я — если я хочу понять труд нации — смогу понять его по образцам труда? Научают не продукты труда, а приемы его, только они могут дать представление о культуре страны… Неподготовленность экспонентов к их роли показателей уровня культуры страны. Они именно усвоили себе взгляд на выставку единственно как на рекламу их фирмам, как на громадную ярмарку, только как на соревнование друг с другом. Это не соревнование однако — это скорее экзамен промышленным способностям страны, и, как таковой, он должен быть и проще и яснее. Он не требует шика и эффекта — зачем бросать по 30 тысяч за витрину для выставки товара, когда дело не в витрине, а в самом товаре? Лучше употребить эти 30 тысяч для показания приемов труда и производства товара. Значение выставки как национального дела не понято экспонентами. Отсюда эти громоздкие эффекты, это стремление затушевать соседа роскошью своей витрины, эта кричащая пестрота и безвкусица расположения экспонатов»^{151}.

Подавляющее число экспонатов выставки, в чем-то напоминающей кунсткамеру с редкостями, давно сгинуло, ибо все это было в основном сделано в единственном экземпляре без претензий на повторение и промышленное использование. Рыбу съели, шампанское выпили, пальма Мерцалова сдана в музей, чертежи первого русского автомобиля до сих пор ищут. И лишь один выставочный образец до сих пор называют гвоздем выставки. Это гиперболоидная башня Шухова, выросшая над Всероссийской выставкой в мае 1896 года и сразу привлекшая внимание не только императора, но и всех побывавших здесь его подданных.

«Водонапорный бак, из которого снабжается питьевой водой вся площадь выставки, вмещает 10 000 ведер воды. Полная высота башни 15 сажен, остов башни состоит из ряда прямых железных уголков, взаимное пересечение которых образует весьма красивую сетчатую поверхность. (В геометрии такая поверхность называется гиперболоидом вращения.) Конструкция остова представляет собой полную новизну, так как криволинейная форма поверхности башни дает ей хорошую устойчивость, которая чувствуется глазом смотрящего; причем работа всей башни оказывается очень простой, так как она образуется из прямолинейных железных прутков. Доступ на верхнюю площадку башни открывается посредством винтовой лестницы. Подъем очень легкий и удобный. С верхней площадки можно обозреть всю выставку. Словом, на Всероссийской выставке башня эта играет роль маленькой Эйфелевой, являясь для публики одним из главных магнитов выставки. Вид с нее дивный: вся выставка и ярмарка у ваших ног…» — писала газета «Одесские новости» 11 июля 1896 года.

На самой вершине почти тридцатиметровой башни Шухов устроил смотровую площадку, откуда открывался прекрасный вид далеко за пределы выставки. Это было очень интересной находкой — одно дело любоваться гармоничной и необычной башней со стороны, задрав голову, другое — проникнуть в ее сердцевину, вскарабкаться по лестнице наверх, убедившись, что все гениальное — просто. Это было любимое выражение Шухова: «Вот видите, как просто!» Башня опиралась на 80 пересекающихся стальных ног, опоясанных десятью кольцами, включая кольцо под резервуаром с водой (диаметр 4,2 метра) и кольцо у основания (диаметр 10,9 метра). Фундамент башни включал в себя: зарытую в землю деревянную раму, сверху защищенную настилом из брусьев, поверх которого утрамбовали грунт. Ноги башни крепились к раме болтами. Шухов гарантировал максимальную устойчивость своего сооружения даже при разрушительном урагане.

Желающих подняться на смотровую площадку башни нашлось много: «Чтобы полностью насладиться видом, нужно прийти сюда под вечер, когда день начинает гаснуть. Стихает шум дневной в городе. На судах, на выставке и ярмарке зажигаются огни. Эта картина одна из немногих по красоте и грандиозности в мире»^{152}.

Даже слепой мог бы увидеть аршинные буквы, намалеванные на резервуаре башни: «Инженер Бари»; отметим, что не «Контора Бари», а именно инженер. Не давали, видимо, Александру Вениаминовичу лавры Владимира Григорьевича спать и жить спокойно. Можно было бы объяснить это рекламным ходом: дескать, контора же Бари, а не Шухова, в нее валом и повалят заказчики. И все же путеводитель по выставке восстанавливает справедливость: «На Парижской выставке была башня Эйфеля, на Нижегородской — башня Бари, хотя правильнее было бы назвать ее башней Шухова, по имени инженера, проектировавшего все металлические строения выставки, в том числе и эту башню».

Примечательно, что неосуществленной осталась идея водрузить на макушку башни огромный электрический маяк, дабы подчеркнуть еще и ее высоту в темное время суток, отведенное красочной иллюминации. Поговаривали и об использовании башни для разбрасывания рекламных листовок — еще одно неожиданное предназначение шуховской конструкции, впрочем, неосуществленное.

А ведь была на этой выставке и еще одна водонапорная башня Шухова, но мало кто об этом знает. Башня была не такая большая, а всего 70 сантиметров, и отлили ее из более дорогого металла — серебра. Вот что писали «Известия Всероссийской художественно-промышленной выставки в Нижнем Новгороде» в 1896 году: «Модель в аршин вышины сработана весьма изящно и легко. На вершине ее установлена фигура гения Промышленности, по мраморному пьедесталу расположено около шести эмалированных медальонов с фотографиями крупнейших инженерных сооружений, построенных фирмой Бари: зданий, барж, резервуаров, паровых котлов системы Шухова. Модель была поднесена конторою фирмы ее хозяину, инженеру А. В. Бари, к недавно исполнившемуся 15-летию ее существования». Эта модель экспонировалась в витрине фирмы Фаберже. Карл Фаберже, кстати, к пятнадцатилетию работы Шухова у Бари изготовил для главного инженера конторы подарок — массивную серебряную рамку, центром композиции которой является все та же обвитая лавром башня, слева от башни фотопортрет Шухова, а под ним — галерея небольших фотографий, изображающих котел, баржу, резервуар и т. д.

Помимо одобрительных охов и ахов гостей выставки, забиравшихся на башню или просто заглядывавшихся на нее из самых разных уголков выставки, свое слово сказали и специалисты — их оценка дорогого стоит. «Здания Всероссийской художественно-промышленной выставки 1896 года в Нижнем Новгороде не только представляли собою превосходные образцы художественного творчества русских зодчих, но и свидетельствовали о высоком состоянии у нас в России научной и практической стороны строительного искусства. Наблюдателя поражали как легкие арочные стропила, которые перекрывали главное здание Машинного отдела и были исполнены Санкт-Петербургским металлическим заводом, так и оригинальные по новизне формы и легкости конструкции арочные и висячие сетчатые покрытия системы Шухова, которые были впервые введены в практику строительного дела и представлены в целом ряде зданий выставки строительной конторой инженера А. В. Бари. Сетчатые покрытия Шухова обращали на себя особенное внимание потому, что с одинаковою легкостью и удобством они находили себе применение при самых разнообразных формах здания в плане и при самых разнообразных пролетах; они были собраны из уголков и железа — из полос с такими поперечными сечениями и на таких взаимных расстояниях, какие мы привыкли встречать только в обрешетинах обыкновенных стропил. Такая сетчатая поверхность, состоящая, так сказать, из одной обрешетины, не опиралась на какие-либо стропильные фермы, а покоилась непосредственно на стенах и колоннах зданий, отчего многие и называли эти покрытия Шухова крышами без стропил.

Конструкция сетчатых покрытий была удачно создана и закончена, оригинальность их открыто признавалась всеми, и преимущества ее в смысле малого веса, необычной легкости изготовления и дешевизны были проверены опытным путем на целом ряде примеров при самых разнообразных условиях в задании. Но этим закончиться дело не могло. Интерес, возбужденный сетчатыми покрытиями и с практической и с теоретической стороны, оказался настолько значительным, что явилась настоятельная потребность иметь сознательное отношение к этому вопросу не только одному даровитому конструктору, создавшему систему сетчатых покрытий без стропил, но и потребителям их, и целой плеяде инженеров, имеющих прямое и непосредственное отношение к строительному делу», — писал в предисловии к книге Шухова^{153} профессор Императорского технического училища и вице-председатель Политехнического общества при нем Худяков. Инженер-механик Шухов являлся действительным членом этого общества с 1903 года.

Интересно ли было Шухову ходить по выставке? Поставим вопрос по-иному: что его, знавшего толк в инженерии, могло удивить, заставить остановиться, обратить на себя внимание? Куда ни пойди — всюду следы его бурной интеллектуальной деятельности. Вот в Машинном отделе — витрина родной конторы, на которой представлена карта Российской империи с обозначенными на ней результатами внедрения шуховских идей, на которые у Бари ушло более трех пудов железа (и какие только заказы не выполняли инженеры фирмы, взять хотя бы хлебные элеваторы). Пойдешь в другую сторону — а здесь уже его, системы Шухова нефтеперегонный аппарат, а тут — в павильоне Нобелей — все, чему он посвятил период своей жизни в Баку: буровые вышки, трубопроводы, резервуары и прочие неотъемлемые части инфраструктуры нефтяной промышленности. Это было полтора десятка лет назад. Как давно… А сейчас ему уже сорок три — вершина жизни! Насмотревшись на котлы, Шухов идет в павильон, где выставлены велосипеды.

Официальное признание заслуг Шухова выразилось в присвоении конторе Бари права изображения государственного герба Российской империи на своих изделиях, бумагах, рекламе и т. д., о чем было торжественно объявлено 8 сентября 1896 года на заседании в концертном зале выставки. Фирма вошла в число тех немногочисленных — всего 138 — участников, отмеченных столь высокой и почетной наградой. Еще 117 экспонентов получили право повторного изображения государственного герба. А всего разными наградами было удостоено 5925 экспонентов из 9700 экспонентов. Закрылась выставка 13 октября 1896 года.

Итоги выставки были вполне ожидаемы: число гостей за четыре месяца ее проведения подскочило под миллион, самым главным из которых был, естественно, «хозяин земли Русской» — император Николай II. В Москве, конечно, было бы больше, но ведь в том и был весь смысл организации ее в Нижнем Новгороде — привлечь интерес к провинции. Бесплатно смогли посетить выставку учителя и преподаватели, учащиеся и студенты, рабочие из восьмидесяти губерний империи, было организовано 183 различных транспортных маршрута по железной дороге, речным путям. Да что говорить — своим строительством выставке обязан новый вокзал Московско-Нижегородской железной дороги, известный ныне нам как Курский. Общая сумма расходов участников превысила 50 миллионов рублей (для сравнения: шуховская башня обошлась всего в 2 тысячи рублей), в ресторанах на встречах нашедших друг друга деловых людей было открыто тысячи бутылок шампанского, съедены тонны осетрины и ветчины, икры и балыка.

Триумф Шухова на выставке — а по-иному никак не назовешь реакцию инженерно-архитектурного сообщества — выдвинул его в число инженеров-новаторов мирового масштаба, о чем свидетельствует то обстоятельство, что попытка воплотить на практике его идеи была вновь предпринята лишь более через три десятка лет. На его башню и сетчатые покрытия обратили внимание и за рубежом, где в это время также шли поиски в аналогичном направлении. Разработки Шухова пытались повторять, копировать (например, сетчатые своды Цолингера, Юнкерса), совершенствовать, забывая или не зная о его первенстве, но в конечном итоге все равно признавали Шухова первопроходцем. И в этой связи очень важным было получение патентов на изобретения, показанные на выставке. 12 марта 1899 года, после почти четырех лет ожидания, Шухов получил привилегии под номерами 1894, 1895, 1896 соответственно на сетчатые покрытия для зданий, сетчатые сводообразные покрытия и ажурную башню. И ведь что интересно — ажурная башня рассматривалась изобретателем не только в металле, но и из дерева. В полученной привилегии 1896 года читаем: «Ажурная башня, характеризующаяся тем, что остов состоит из пересекающихся между собой прямолинейных деревянных брусьев, или железных труб, или угольников, расположенных по производящим тела вращения, форму которого имеет башня…»

Башни Шухова стали активно шагать по стране, контору Бари завалили заказами. А вот интенсивное применение сетчатых покрытий, в том числе и в мировом масштабе, еще ожидало своего часа и началось уже после смерти изобретателя, в середине XX века. К причинам сего нередко относят чрезвычайную сложность расчета металлических паутин, каждая из которых по сути является оригинальной. Потому здесь требуется и специальный опыт в производстве и монтаже, и особые материалы. Это означает и другое — слишком новой была технология Шухова для своей эпохи, предвосхитив зарождение архитектурного авангарда и стиля хай-тек.

Это сегодня мы привыкли к сетчатым перекрытиям того же Нормана Фостера (взять хотя бы воздушную крышу Британского музея и многие другие его здания) — да он и не скрывает имя своего кумира Владимира Шухова, из творчества которого черпает неиссякаемое вдохновение, а тогда подхватить эстафету изобретателя гиперболоидных конструкций желающих не нашлось. Требовалось несколько десятилетий, чтобы появилось новое поколение архитекторов — Ээро Сааринен, Оскар Нимейер и многие другие. Да что говорить — сетчатые конструкции Шухова получили развитие даже в аэрокосмической отрасли, в частности при производстве отсеков для космического ракетного носителя «Протон-М». Композитные сетчатые конструкции изготавливаются и для ракетного комплекса «Тополь-М».

Ну а что же стало с шуховскими конструкциями после выставки? Башня сохранилась до сих пор и стоит в селе Полибине Данковского района Липецкой области. Ее возможности оценил богатейший человек России — Юрий Степанович Нечаев-Мальцов, владелец Гусевско-го хрустального завода во Владимирской губернии и других прибыльных предприятий, меценат, один из главных благотворителей Музея изящных искусств в Москве. Башню разобрали и перевезли в его усадьбу, где под руководством Шухова ее собрали и поставили в парке, где она выполняла первоначально возложенные на нее изобретателем функции водоснабжения. Водой из шуховской башни поливали сад и огород. В 1920-е годы Шухов часто наезжал в Полибино, обожал играть в городки с деревенскими ребятами, а еще устраивал лодочные гонки с жителями соседнего села Стрешнева. Рассказы о приездах изобретателя на Липецкую землю передавались из поколения в поколение^{154}. В 1974 году башня была взята под государственную охрану и в настоящее время нуждается в реставрации — результат многолетней коррозии.

Еще одна конструкция Шухова — сетчатое покрытие Управления казенных железных дорог — после выставки перешла во владение железной дороги и нашла свое применение в качестве крыши на одном из пакгаузов Московско-Курской железной дороги. Местом ее последней прописки стала станция Чепелево в 45 километрах от Москвы.

Шухов и выставки — тема, достойная отдельного повествования, ибо с Филадельфийской выставки началась карьера Шухова, а Нижегородская выставка 1896 года определила его место в иерархии лучших инженеров России. А через четыре года в Париже началась очередная Всемирная выставка, на которой Россия была представлена чрезвычайно широко. Российский павильон в общем и целом напоминал по стилю исполнения Московский кремль и привлек большое внимание. Различных наград удостоились представленные на выставке проект Красноярского железнодорожного моста и его инженер Лавр Проскуряков, уже знакомая нам пальма Мерцалова, ряд других экспонатов. А горизонтальные паровые котлы Шухова были отмечены отдельной золотой медали и почетного диплома. Сегодня эти реликвии хранятся в Архиве Академии наук. На медали выбито: «W. CHUKHOFF». И вот какой характерный факт приводит биограф Шухова И. Д. Вавицкий: «Когда на проспектах и бланках фирмы А. Бари по обе стороны государственного герба помещалось изображение золотой медали Всемирной выставки в Париже, на которой отлита фамилия В. Г. Шухова, вместо фамилии Шухова печаталась белая строчка»^{155}.

Но, съездив в Париж за высокой наградой, Шухов вновь берется за работу — спрос на его гиперболоиды, сетчатые покрытия и котлы растет с каждым годом. Не было, пожалуй, более или менее крупного города в России, где не помянули бы добрым словом Владимира Григорьевича…