Шухов

Глава семнадцатая ЗАЧЕМ АМЕРИКАНЦЫ У ШУХОВА УКРАЛИ БАШНЮ

Начиная с 1896 года и по 1917-й, два десятка лет стали для Шухова временем максимальной самореализации. По всей Российской империи вырос если не лес, то уж точно большая роща его гиперболоидных башен, а уж про сетчатые покрытия и говорить не приходится: что только ими не накрывали — и музеи, и вокзалы, и магазины, и заводы, и металлургические цехи. Такое широкое разнообразие областей применения шуховских изобретений свидетельствовало не только об умело поставленной Бари рекламе, но и об их наибольшей экономической и технической эффективности по сравнению с продуктами фирм-конкурентов, коих развелось тогда немало. Как писал в то время в одной из своих корреспонденций Максим Горький, «инженеры, инженеры, кругом одни инженеры»…

Заказы поступали один за другим, бухгалтерия конторы Бари на Мясницкой работала не менее интенсивно, чем завод в Симоновой слободе, не говоря уже о главном инженере и его подчиненных. Шухов максимально систематизировал процесс расчета конструкций, что значительно облегчало процесс определения их материалоемкости. «Владимиру Григорьевичу достаточно было сообщить величину пролета и длину цеха для покрытия металлическими фермами, и он тут же назовет вам общий вес покрытия. Для резервуаров и барж достаточно было дать емкость, для мостов — длину пролета, уточнить — один или два пути, для водонапорной башни — емкость бака и высоту, чтобы он тотчас же точно определил вес требуемого металла. Для всех конструкций у Владимира Григорьевича были особые формулы, которыми он пользовался, чтобы немедленно определить общий вес металла», — рассказывал его сотрудник Александр Петрович Таланкин^{156}.

В Архиве Российской академии наук хранится «Перечень водонапорных башен системы Шухова, построенных с 1896 по 1928 год». Несложный подсчет позволяет определить число башен, поставленных конторой Бари по городам и весям за 20 лет, — 46. Наверняка были и другие фирмы, сооружавшие гиперболоиды Шухова, так что число их явно превышает полсотни. По названиям городов, где быстро и споро поднимались водонапорные башни Шухова, можно изучать географию Российской империи: Коломна и Николаев, Харьков и Воронеж, Ярославль и Андижан, Химки и Коканд, Казань и Тамбов, Царицын и Луганск, Феодосия и Астрахань, Ташкент и Евпатория, Прилуки и Ефремов, и т. д. Башни строились как для городских водопроводов, так и для предприятий, а также железнодорожных станций. И ведь что интересно — все они отличались друг от друга не только силуэтом, но и по высоте, колеблясь от 9 до 40 метров, по числу металлических стержней (от 25 до 80), по нагрузке установленного резервуара с водой (от 10 до 100 тысяч ведер). Хотя в распоряжении конторы Бари были и типовые проекты башен, разработанные Шуховым.

Одной из самых известных водонапорных башен Шухова за пределами Москвы стала башня в Николаеве — крупнейшем городе на Черном море, центре кораблестроения. Местные власти пытались решить вопрос с современной водопроводной башней еще с 1904 года, когда был обнародован проект инженеров В. Вебера и Л. Роде, согласно которому башня объявлялась важнейшим элементом всей сети городского водоснабжения, простиравшейся более чем на 75 километров. Главная роль, помимо колодцев с насосами и отстойников, отводилась железобетонному резервуару объемом 530 тысяч ведер. Идея была хорошая, как, впрочем, и ее фантастическая стоимость — 146 тысяч 235 рублей! И это не считая затрат на покупку земли. Не помогло и проведение конкурса в 1906 году, который выиграла Одесская артель десятников: для возведения башни по ее проекту требовалось аж три года! Но николаевцев это не устроило.

Следующие торги проходили уже с участием конторы Бари. Теперь предел стоимости башни был определен в 40 тысяч рублей, а емкость резервуара — в 50 тысяч ведер при высоте всего сооружения в 12 сажен. Участники тендера должны были, соревнуясь между собой, предложить как можно меньшую стоимость выполнения подряда. За счет значительного снижения себестоимости шуховской металлической башни с ценой 25 тысяч 200 рублей Бари обошел главных конкурентов. А ими были завод Фицнера и Тампера (36 тысяч рублей), Анонимное общество судостроительных, литейных и механических заводов (29 тысяч рублей). Но не только по стоимости шуховская башня опережала другие проекты, в частности, она и гораздо меньше весила, чем кирпичные башни — в 12 раз: в шесть раз меньше, чем резервуар с водой, а кирпичная башня оказалась в два раза тяжелее воды в резервуаре. Выгода была налицо.

Победа в тендере московской фирмы была тем более примечательна, что Николаев с его судостроительной промышленностью мог вполне и сам справиться со столь сложной задачей. Кое у кого возникли и сомнения: не лучше отдать подряд своим, местным, ибо в случае необходимости ремонта башни расходы на него могут превысить первоначально заявленную Бари стоимость. Однако авторитет и имя Шухова в конечном итоге перевесили: в результате голосования в городской думе 19 гласных подняли руки за его башню, что оказалось вдвое больше тех, кто высказался против.

Срок на возведение башни по контракту составил пять месяцев — времени было в обрез, штрафы за просрочку установили большие. Фундамент для нижнего опорного кольца начали сооружать в октябре 1906 года. В это же время в Николаев из Москвы везут металлические детали башни. Окончание работы над фундаментом и доставка всех элементов башни ознаменуют первый этап оплаты за подряд — половину от стоимости. Вторая половина будет оплачена городом через неделю после установки. Поскольку все операции по сборке были Шуховым предельно элементарно стандартизированы, сложностей на месте не возникло. Не потребовалось даже его присутствия, да Владимир Григорьевич и не мог ездить всюду, где собирали его конструкции: когда же тогда работать? Простота шуховских башен позволяла руководить их постройкой местным специалистам, — известно, что в Николаеве этим занимался инженер Н. Чумаков. Процесс сборки, как всегда, поэтапно фотографировали.

Башню поначалу собрали и скрепили болтами, заменив их на заключительном этапе заклепками. Высота ее была обозначена в 25,6 метра, а с баком — все 32 метра. Не считая верхнего и нижнего колец, каркас гиперболоида опоясывали девять колец, склепанных с пересекавшими их металлическими стержнями. Внутри башни — винтовая металлическая лестница. Заметим, сборка проходила зимой, в декабре — январе, что нисколько не повлияло на ее качество. Сборка и была самым ответственным этапом. В 1911 году инженер Дмитрий Петров подробно разобрал вопрос о башнях Шухова в своем фундаментальном труде «Железные водопроводные башни. Их назначение, конструкции и расчет», изданном, кстати, здесь же, в Николаеве. Он писал про «остроумные гиперболические башни системы известного инженера В. Г. Шухова», что «практическое осуществление их также весьма просто, так как главная работа состоит в устройстве прямых частей, и только изгибание горизонтальных колец из углового железа по кругам данного диаметра представляет пока дорогую работу. Эти башни требуют более точной разметки дыр заклепочных соединений отдельных частей. Хлопотливая разметка их вознаграждается, однако, чрезвычайно скорой сборкой всей башни на месте».

Так что на месте оставалось лишь поставить заклепки по уже готовой разметке, что и удалось закончить силами приехавших из Москвы глухарей-заклепщиков — редких профессионалов своего дела, хорошо знавших «почерк Шухова» — к концу января 1907 года. Не нарушила сроков сдачи объекта сборка и покраска огромного резервуара системы Интце — самого большого на тот момент в империи, уровень воды в котором регулировался автоматически приборами, установленными на башне. На башне огромными буквами было выведено «В. Г. Н.», то есть водопровод города Николаева. Работу водонапорной башни на современный уровень вывели новые для того времени пневматический гидрометр, манометр и электрический сигнализатор, наконец, башня Шухова не нуждалась в отоплении. Вокруг резервуара был сооружен металлический балкон. Уже 15 марта 1907 года башню сдали в эксплуатацию, включив ее в сеть водопровода Николаева. Гарантия составила два месяца и включала в себя исправление всех возможных неисправностей. Но ничего не нарушило планов городских властей по окончательной оплате подряда конторе Бари.

Башня и поныне стоит в Николаеве, жители которого считают ее первым гиперболоидом в мире, а также верят, что в городе во время сборки бывал сам изобретатель — проездом по пути в Херсон на строительство Аджигольского маяка. Гиперболоид Шухова служил николаевцам полвека, пережив даже взрыв, устроенный немцами при отступлении в 1944 году. Несколько лет назад был проведен ее осмотр, выявивший определенного рода расхождения с конструкторской документацией, хранящейся в архивах. Вероятно, это и есть следствие восстановления башни в 1944 году. По мнению местных специалистов, «применение электросварки при восстановительных работах в 1944 году было большой технической ошибкой, так как металл, из которого изготовлена башня, по своим свойствам не предназначен для электросварки». Ныне сварочные швы подвержены серьезной коррозии. Сегодня шуховская башня — это памятник архитектуры и гордость города.

Интересно, что еще в 1911 году про башни Шухова писали, что они «гигиеничны и эстетичны». Это действительно так. Если верить инженеру конторы Бари Валериану Ивановичу Кандееву, определяя пропорции своих башен, Шухов опирался не только на их экономическую эффективность и техническое совершенство, но и на их внешний вид. Металлическая башня, по мысли изобретателя, должна была послужить изменению окружающего ее ландшафта, причем в лучшую сторону. Скажем больше: благодаря шуховским башням захолустные окраины преображались. Пресловутая ажурность башен достигалась не только за счет тонкости их деталей, придававших изящность — вот почему столь высокие башни вовсе не выглядят громоздкими. Тут была и закономерность, уравновешивающая число и наклон металлических стержней, и то эстетическое впечатление, которое они производили в собранном гиперболоиде. Шухов полагал, что красота башни зависит и от пропорций диаметров нижнего и верхнего колец, и потому постоянно искал новые их соотношения. Менялась и форма: усеченный гиперболоид, гиперболоид, сужающийся по длине почти вдвое (в Симоновой слободе), башня с узкой «талией» посередине. Владимир Григорьевич любил, сидя за рабочим столом, вращать в руках модель гиперболоида — поворачивать кольца цилиндра, соединенные параллельными стержнями относительно друг друга. Таким образом, он «ловил» наиболее оптимальный момент, «при котором необходимо отсечь часть его высоты в целях создания гармоничных пропорций гиперболоида-оболочки»^{157}, — утверждал Кандеев.

Красота шуховских построек вызвана, конечно, присущим ему набором исключительных качеств, позволивших реализовать все свои способности. Сам он так говорил: «Профессия инженера тем не благодарна, что для понимания ее красоты нужно иметь знания, а красота произведений искусства воспринимается чувствами». Иными словами, в работе инженера нужны не только знания, но и большой художественный вкус, которым обладал Шухов.

Та скорость, с которой Шухов работал, привлекала в контору Бари все большее количество потенциальных заказчиков, деловых людей, считавших свое время и деньги, не желавших терпеть убытки и маяться в длившихся годами конкурсах на постройку всякого рода необходимых конструкций и, в частности, водонапорных башен. Одно дело — городская дума с ее волокитой, другое — частное предприятие. Фабриканты быстро оценили возможности конторы Бари и ее главного инженера. Так было и с заказом САНТО — крупнейшей корпорации, расшифровывавшейся как Среднеазиатское нефтепромышленное и торговое общество, объединявшее в своих рядах богатеев Урала, Поволжья, Москвы и Санкт-Петербурга. Заказчики из САНТО поразились оперативности Шухова — едва огласив желательные параметры водонапорных башен (начиная от объема резервуара и заканчивая ценой), они уже через полчаса услышали от Шухова точные технические характеристики сооружений, схемы и размеры деталей и элементов, вплоть до диаметра болтов. У гостей глаза на лоб полезли: это каким же надо обладать умом, чтобы за полчаса составить, по существу, общий проект башни?

Сотрудники Шухова вспоминали, что наблюдение за восторженной реакцией заказчиков доставляло Шухову большую радость, примерно такую, с какой фокусник достает из своей шляпы живого зайца. Таких «зайцев» у Владимира Григорьевича было немало на все случаи жизни. Опыт проектирования самых разных башен позволил ему стандартизировать не только технические процессы, но и детали в зависимости от высоты и объема резервуара (на 10, 30, 50 и 100 тысяч ведер). За 20 лет строительства башен Шухов сумел значительно продвинуться, увеличив их несущую нагрузку более чем в десять раз, создав различные типы сооружений. Его башни готовы были удерживать самые большие резервуары в России. А потому у него заранее все было рассчитано по полочкам — и число ног башни, и их сечение, и высота, и диаметр колец, чтобы сложиться подобно конструктору в цельную систему в нужный момент. В общем, «а ларчик просто открывался», — чего стоила эта простота изобретателю, мы уже знаем.

Создавая типовые проекты своих гиперболоидов, Шухов не только способствовал увеличению прибыли конторы Бари и на деле осуществлял научно-техническую революцию. Его технический аппарат мог заменить солидный научный институт. А та же контора превратила строительство башен в индустрию. И при этом в новых проектах Шухов никогда не повторялся. Например, в 1911 году Управление Северной железной дороги получило для станции «Ярославль» новую водонапорную башню Шухова, составленную не из одного, а из двух гиперболоидов. При общей высоте башни в 39,5 метра оба гиперболоида соединялись между собой общим кольцом. Так увенчались поиски Шухова в решении актуальнейшей проблемы — за счет чего увеличить высоту башни при сохранении необходимой жесткости и устойчивости? Это возможно и путем применения специальных колец жесткости и изменения ритма пересечения стержней между собой, число которых растет с увеличением высоты гиперболоида. Шухов предложил новый подход за счет наращивания одного гиперболоида другим.

Но и это еще не все: каждый гиперболоид водонапорной башни в Ярославле поддерживал свой персональный резервуар: верхний и нижний, объемом 96 тысяч и 192 тысячи литров соответственно. Вода из верхнего резервуара высокого давления использовалась в противопожарных целях, а из нижнего — для снабжения курьерских поездов. Получилась очень интересная и снаружи, и внутри конструкция: башня вроде одна, а резервуара два, и каждый из них призван выполнять отличную от другого функцию. А соединение резервуаров трубами давало возможность перекачивать воду из верхнего в нижний, если, например, требовалось срочно заправить водой поезд. Подмена одного резервуара другим значительно облегчала задачу их ремонта. Железнодорожникам так понравилась эта башня, что они захотели иметь такие и на других станциях. В 1912 году Среднеазиатская железная дорога оформила заказ на гиперболоидные башни для Самарканда, Ашхабада и Джебеля.

Двухъярусный гиперболоид Шухова в Ярославле долго служил людям, пока, простояв до 2004 года на территории Ярославского вагоноремонтного завода, не был снесен по причине обветшалости. Нехватке средств на восстановление башни нашли быструю альтернативу — просто снесли ее. Сотрудник Шухова Галанкин когда-то писал: «Согни тысяч тонн металла благодарны Шухову за то, что он их поставил в наилучшие условия работы, что он строил сооружения так, чтобы материал жил вечно, не уставая». Вот и выходит: металл-то Шухову благодарен, а мы, люди?

А башня Шухова в Николаеве стала визитной карточкой конторы Бари. На рекламе, опубликованной в журнале «Московский архитектурный мир» в 1916 году, мы видим не только изображения государственного герба и золотой медали выставки в Париже, но и надпись большими буквами: «Инженер А. В. Бари. Москва». Справа от этого заголовка — фотография шуховской башни из Николаева. А слева… маяк Херсонского морского канала высотой 68 метров. Это была демонстрация еще одной области применения гиперболоидов, показавшая, что шуховские башни покоряют не только сушу, но и море.

Аджигольские маяки на Днепровском лимане (открытый пресноводный лиман в северной части Черного моря) были построены в 1911 году, официально они называются так: Передний Станислав-Аджигольский (высотой 26,8 метра) и Задний Станислав-Аджигольский (высотой 68 метров). Стоят они в море неподалеку друг от друга. Работая над конструкцией маяков, Шухов предложил новое решение, ранее не применявшееся в строительстве маяков. В центре гиперболоида он поместил не привычную нам винтовую лестницу, а равную по высоте башни железную трубу, соединявшуюся с кольцами радиальными тягами, что придавало маяку дополнительную устойчивость. Маяки горели огнем белого цвета, видного за 19 морских миль. Передний маяк стал самым высоким одноярусным гиперболоидом Шухова, построенным до 1917 года. И по сей день он остается самым высоким маяком Украины, входя в первую двадцатку самых высоких маяков планеты.

На Украине шуховские башни также были сооружены в Полтаве, Фастове, Белой Церкви, Харькове, городке Помошная Кировоградской области, Черкассах^{158}. В некоторых городах башни еще сохранились: по разным оценкам, всего на территории бывшего СССР гиперболоидов осталось чуть более десяти.

Логично рассказать о еще одном «морском» применении гиперболоидов Шухова, которого мы уже касались, — на военных кораблях в качестве мачт. Правда, эти корабельные башни почему-то принято было называть не шуховскими, а американскими, вероятно, по той причине, что именно в Америке, раньше, чем на родине Шухова, стали активно ставить башни-гиперболоиды на военных кораблях. И как только туда попали чертежи, непонятно… Некоторые исследователи обвиняют в передаче технологий чуть ли не самого Бари, припоминая ему американское гражданство. Но мы не будем столь категоричны, теория заговора вряд ли здесь уместна. Деловому Бари проще было продать технологию, а не тайно передавать ее за границу. Но возможности промышленного шпионажа тоже надо принимать во внимание. Известно, например, что под вывеской немецкой фирмы «Зингер» скрывалась обширная и разветвленная шпионская сеть немецкой разведки. А штаб ее располагался чуть ли не в известном магазине Зингера на Невском проспекте в Санкт-Петербурге. Так или иначе, но сетчатые башни впервые появились на линейных кораблях американского военно-морского флота раньше, чем на российских судах.

Свое влияние на необычное, противное «мирному» военное применение шуховских гиперболоидов оказала Русско-японская война, с учетом которой началось проектирование новых броненосцев типа «Андрей Первозванный». Эти эскадренные броненосцы отличались увеличенным бронированием, гораздо большим водоизмещением (на четыре тысячи тонн по сравнению с предыдущими) и мощным вооружением. Интересно, что проекты броненосцев были утверждены еще до войны, но уже после ее начала были внесены поправки — в том числе новые системы управления огнем и конструктивной защиты, но главными внешними изменениями были так называемые «решетчатые мачты американской конструкции». Да, именно так, а не иначе их и называли на заседаниях в военном министерстве, что вдвойне обидно.

По уровню технического оснащения броненосцы типа «Андрей Первозванный» были призваны не уступать зарубежным аналогам. Но так вышло, что корабли этого типа стали последними броненосцами Императорского военно-морского флота — их слишком долго доводили до ума. В итоге к началу своей эксплуатации они сильно устарели, единственное, что было в них нового, — шуховские башни. Первый, головной корабль так и назвали — «Андрей Первозванный», заложили 28 апреля 1905 года в Санкт-Петербурге, спустили на воду 7 октября 1906 года, а в строй он вступил лишь через шесть лет, 30 апреля 1912 года. К тому времени превосходство его боевых качеств сводилось к нулю, но все же корабль успел поучаствовать в Первой мировой войне, затем в Гражданской войне, во время которой в августе 1919 года был торпедирован с английского катера. Ремонт броненосца затянулся вплоть до 1923 года, когда он был сдан на металлолом.

Второй броненосец, «Император Павел I», заложили позже, 27 октября 1905 года, спустили на воду 7 сентября 1907 года, но в строй он вступил раньше своего собрата — 10 марта 1911 года. И шуховские башни были установлены на нем первыми. Вот почему «Император Павел I» — первый российский корабль с гиперболоидными сетчатыми мачтами: высота их не превышала 24 метров, кольца — в форме эллипса, трубы же постепенно уменьшались в диаметре (от 15,2 до 7,6 дюйма). Пройдя все войны, броненосец также был сдан на металлолом.

Ну а что же стало с шуховскими башнями? Неужели и их безжалостно разрезали? Да, разрезали, только еще раньше, в августе 1914 года, когда выяснилось, что они демаскируют русские корабли в боевых действиях на Балтийском море, подставляя их под вражеский огонь. Гиперболоиды сначала спилили, «подравняв» их с дымовыми трубами, а осенью 1914 года их заменили прежними мачтами. Эту процедуру проделали и на «Императоре Павле I», и на «Андрее Первозванном».

А ведь устанавливали их не только по причине легкости, очевидном снижении сопротивления воздуха при движении кораблей, но и «прозрачности». Предполагалось, что сетчатые башни будут менее уязвимы при обстреле корабля противником. Их ремонт обещал быть куда более быстрым и легким, нежели восстановление обычной мачты. Но все вышло с точностью до наоборот. Башни превратились в отличный ориентир для стрельбы, благодаря чему противник был прекрасно осведомлен, что есть только два русских корабля, видных отовсюду: «Андрей Первозванный» и «Император Павел I». Кроме того, шуховские гиперболоиды еще и чрезмерно перегревались из-за тепла, идущего от стоящих рядом дымовых труб, а потом еще и вибрировали, что вносило неожиданные помехи в функционирование оптических приборов и в работу моряков-сигнальщиков.

А вот в Америке шуховские гиперболоиды «служили» на дредноутах и во Вторую мировую войну. Сохранилось немало фотографий, демонстрирующих широкое применение и распространение сетчатых башен в военно-морском флоте США. А началось все за несколько лет раньше, чем в царской России, когда мачты уступили место гиперболоидам на линейных кораблях типа «Мичиган». Американцы также учли опыт неудачной для Российской империи войны, обратив внимание не только на увеличение дальности стрельбы, но и на то, что во время боевых действий дистанция между кораблями существенно возросла. Следовательно, пункты наблюдения за противником нуждались в более высоком месте дислокации, как говорится, «высоко сижу — далеко гляжу». Вот для этого как раз и пригодились шуховские башни: и выше, и легче, чем мачты. На первых кораблях их высота достигала 38 метров, а кольца были не эллипсовидными, а цилиндрическими. Кто знает, быть может, в том числе и эти параметры повлияли на счастливую судьбу гиперболоидов в американском военно-морском флоте.

В истории американского флота встречается по крайней мере лишь один эпизод крушения башни, но не от прямого попадания вражеского снаряда, а вследствие шторма, это случилось в 1918 году. Башня превратилась в груду металла, но это исключительный случай, поэтому на линейных кораблях сетчатые башни успешно стояли более тридцати лет, до середины Второй мировой войны, именно с них и осуществлялось управление артиллерийским огнем. Это очень большой срок для неспокойного XX века, когда войны на океанских просторах по своему накалу не уступали сражениям на суше. Дальнейшее развитие системы управления огнем, применение все более точных приборов предъявляло иные новые требования к условиям их эксплуатации в военное время. Вибрация башен на полном ходу корабля препятствовала точной работе оборудования. В итоге все же в 1942 году башни заменили треногами из толстых труб.

А в истории шуховские башни так и остались американскими. В воспоминаниях академика-кораблестроителя Алексея Николаевича Крылова о его поездке в 1920-х годах во Францию находим следующее подтверждение повсеместного распространения шуховских башен и странной забывчивости их происхождения: «Следующий корабль был линкор «Генерал Алексеев», первоначально «Император Александр Ш». Я прежде всего обратил внимание… на силуэт корабля: четыре башни, все в одном уровне, две боковые рубки и две трубы, две мачты американского образца (точнее, образца Шухова, впервые предложившего гораздо раньше такую конструкцию) с наблюдательными постами, и больше ничего, тогда как на французских линейных кораблях были выстроены целые замки и минареты»^{159}.

Еще одно применение нашли шуховские башни в области пожаротушения, но почему-то только в Нижегородской области, по крайней мере нигде больше их следы пока обнаружить не удалось. В отличие от водонапорных башен Шухова, пожарные вышки венчались не резервуарами с водой, а крытыми площадками с поручнями, где постоянно находились дежурные, обозревавшие окрестности на предмет выявления очага пожара. На площадку вела металлическая лестница. Каланча использовалась и для сигналов, которые подавались с нее путем вывешивания шаров, электрических фонарей и флагов, свидетельствовавших о силе пожара. Первая башня в Сормове выросла в 1910 году, по документам ее высота достигала 26 метров со шпилем, колец в ней было восемь, не считая нижнего (диаметр 5,5 метра) и верхнего (диаметр 2 метра). Вес ее достигал 285 пудов. На сегодня остались две из четырех пожарных башен, располагавшихся ранее в Балахнинском уезде, — одна башня стоит в Сормове (улица КИМа, 86), другая в поселке Ляхово^{160}.

Сам факт наличия даже двух пожарных башен Шухова, не попавших на переплавку, уже имеет большое историческое значение, делая их выявленными объектами культурного наследия. Башня в Сормове имеет высоту 20 метров, десять горизонтальных колец (от пяти до двух метров диаметром) и 32 вертикальных стержня, но сильно повреждена коррозией. Что же касается второй башни, в Ляхове, примечательно, что она была обнаружена энтузиастами в 2008 году (!) и неплохо сохранилась, ее высота около 14 метров, вертикальных стержней в ней 24, горизонтальных колец 7, а диаметр опорного кольца превышает 3 метра. Она прекрасно смотрится среди бурьяна и бездорожья, образуя некий фантастический ландшафт и являясь удобным насестом для галок и ворон.

К сожалению, использование огромного потенциала шуховских гиперболоидов в пожарных депо и на кораблях российского военно-морского флота не стало еще одним хлебным направлением индустриальной деятельности конторы Бари. Но и без этого работы хватало, ибо помимо башни и маяка, без устали тиражируемых в рекламе конторы, была и еще одна интересная область — проектирование металлургических заводов и наполняющего их оборудования, как то: дымовая труба, доменная печь и т. п. Трудно найти такой металлургический завод Российской империи, в строительстве которого не поучаствовал Владимир Григорьевич Шухов. Он и здесь изобрел невиданную ранее конструкцию.

Речь идет о так называемом покрытии двоякой кривизны, спроектированном для плавильного цеха Нижневыксунского чугуноплавильного завода в Нижегородской губернии в 1897 году^{161}. Это крупнейшее «железоделательное» предприятие было основано еще при Елизавете Петровне в 1757 году братьями Андреем и Иваном Баташевыми. Чугун из Выксы прославил это некогда малоизвестное село на весь мир. Не было такой международной ярмарки, где завод не удостоился бы высшей награды, будь то Париж или Москва, Лейпциг или Нижний Новгород. Из выксунского чугуна даже московский Большой театр делали. «Он мягок и имеет вместе с тем необыкновенную упругость, какой по своим путешествиям не замечал ни на одном заводе, как России, так и Швеции, Англии и США. Общие свойства чугуна — твердость, хрупкость, ломкость, но здешний гибок, как пружина, и крепок в соединении частей своих. Доказательством служит Петровский театр в Москве, где ложи висят на кронштейнах или на пальцах из сего чугуна», — сообщает историк Павел Петрович Свиньин.

Правда, через сто лет после своего основания завод почему-то обанкротился, а перейдя под управление английских бизнесменов, совсем развалился. И лишь благодаря немецкому управляющему А. Лессингу в Выксе вновь возродилось металлургическое производство к концу XIX века. Вот чем, собственно говоря, и было вызвано участие Шухова в модернизации чугуноплавильного цеха. Впоследствии с началом Первой мировой войны завод у немца отобрали как у подданного вражеского государства. Но крыша Шухова никуда не делась.

Это сетчатое покрытие еще называют парусообразным — настолько легким и тонким оно выглядит. Прямоугольный по форме цех Шухов накрыл пятью поперечными огромными сводами, не имеющими внутренних опор. Металлическая паутина из однотипных стержней-уголков словно вздымается над громадным цехом — такое складывалось впечатление у тех, кто увидел цех металлургического завода после окончания строительных работ в 1898 году. Кажется, что пространство помещения еще больше и не ограничено его периметром (75 х 38,5 метра) и жестким каркасом. Согласно расчетам Шухова, нагрузку столь масштабного перекрытия несли трехшарнирные арки с шагом 15 метров. Это было очень символично — состоявший из металлопроката сетчатый свод парил над цехом, где выплавлялся металл.

Мало того что это было красиво — покрытие двоякой кривизны обладало еще и неоспоримым условием, позволявшим восхищаться гением изобретателя, — существенной экономией металла по сравнению со стропильным перекрытием, на 30–40 процентов. Высокая эргономичность цеха, хорошая освещенность обеспечивались и за счет стен здания, превращенных в стеклянные витражи. Это было принципиально новое слово и в строительстве, и в промышленной архитектуре. В Европе подобные конструкции стали сооружать лишь через десятки лет. Немало тонн металла вышло из этого цеха, ныне производства в нем давно уже нет. В настоящее время шуховский пролет — так его там называют, несмотря на коррозию, еще живет, но требует пристального внимания специалистов.

На территории современного Выксунского металлургического завода имеется еще одна шуховская конструкция — гиперболоид высотой 40 метров, состоящий из пятидесяти стержней, пересекающих два десятка колец (верхнее — диаметром 7,4 метра, а нижнее — 4,6 метра). Сердцевину сетчатой водонапорной башни образует, как и положено, металлическая винтовая лестница, идущая к резервуару.

Спасибо Бари — все, что выпускала его контора, он скрупулезно фиксировал и записывал, значительно облегчив инвентаризацию шуховских построек впоследствии. В архивном «Списке железных стропил и зданий, построенных конторой инженера А. В. Бари в 1885–1915 годах» перечислены металлургические заводы Российской империи, в проектировании которых Шухов принял участие. Так же как и в случае с гиперболоидами, лишь простое перечисление городов способно дать представление о бескрайних просторах империи: Нижний Тагил и Кременчуг, Саратов и Сима, Орел и Тамбов, Липецк и Кыштым, Самара и Златоуст, Сима и Лысьва^{162} и т. д. И это лишь заводы металлургические, но ведь покрытия Шухова были и на предприятиях самых разных отраслей промышленности. В знак заслуг Шухова перед русской металлургией его удостоили памятным знаком на Петербургской выставке железа в 1903 году. А современные металлурги до сих пор высоко оценивают совершенство шуховских доменных, мартеновских печей и прокатных цехов.

Контора Бари благодаря Шухову не только проектировала металлургические заводы, но загружала их работой, поскольку все шуховские конструкции были из металла. По разным подсчетам, к 1913 году общий расход металла на воплощение его проектов перевалил за 200 миллионов тонн. Цифра фантастическая. Впрочем, чему удивляться — ведь Шухов работал и в такой отрасли, где без железа не обойтись. Это железные дороги России, по которым перевозились до места назначения составные элементы его гиперболоидов и сетчатых покрытий.

Велик масштаб деятельности Шухова на железных дорогах. Какую дорогу ни возьми, будь то Николаевская, соединявшая две столицы, или Среднеазиатская, повсюду стояли самые разные по своему назначению здания: вокзалы, станции, депо, мастерские, кузницы, заводы и цехи по сборке локомотивов и паровозов (в том числе Александровский завод в Петербурге), перекрытые по проектам изобретателя, а также пролеты серийных железнодорожных мостов, мостовые краны, путепроводы, шпалопропиточные заводы, железнодорожная нефтекачка и т. д. Это были как типовые, так и оригинальные инженерные решения. Но преимущественно именно типовые проекты стропил и арочных сводов позволили поставить на поток в конторе Бари выполнение заказов от железнодорожников. Осуществление первых работ в этой области относится даже не к 1896 году, когда на Нижегородской выставке был продемонстрирован павильон Управления казенных железных дорог, а за четыре года до этого, к 1892 году. Тогда на станциях Рязанско-Уральской железной дороги Козлов и Ртищево паровозные депо перекрыли стропилами по проекту Шухова. В дальнейшем число таких объектов росло, они появились во всей стране — в Оренбурге и Череповце, в Грозном и Актюбинске, в Вологде и Харькове, в Новороссийске и Красноярске. Несмотря на то что контора Бари выступала подрядчиком на строительстве железнодорожных мостов, Шухов и сам проектировал мосты[5], в частности, через Москву-реку, Истру, Клязьму, Тарусу и т. д.