Шутки в сторону

Глава 2 Комбидресс за дурные деньги

Вторник в редакции «Курьера» начался привычно — с планерки. Редактор, именуемый в глаза и за глаза Петровичем, пребывал явно не в духе. Что вообще-то было ему несвойственно. Несмотря на респектабельную внешность, он напоминал студента, вечно сдающего сессию «на шару». И это в дополнение к густой каштановой шевелюре, аккуратно подстриженной бородке и массе других достоинств. Он с аристократической небрежностью носил элегантные костюмы, под которыми невольно угадывалось крепкое мускулистое тело спортсмена, о котором лучше не вспоминать, иначе в голову полезет черт-те что…

Время от времени кто-нибудь из лучшей половины журналистского корпуса газеты «Курьер» по уши влюблялся в Петровича — до заламывания бледных рук, мечтательных взглядов и прочих глупостей, без серьезных последствий. А у Светланы «процесс пошел». Они однажды завалились с ним в постель в гостиничном номере во время конференции в Москве, а потом, не сговариваясь, легко забыли о ночи романтических безумств. И каждый побрел по жизни дальше, гордо неся свой имидж: Петрович — примерного семьянина и любвеобильного отца трех малолетних детей, а Светлана — отъявленной феминистки, для которой не существовало никаких табу.

В тот злополучный день, начинавшийся вполне традиционно — если не считать дурного расположения духа обожаемого руководства, — Светлана Коноплева, обозреватель газеты «Курьер», весьма привлекательная натуральная блондинка двадцати семи лет от роду, была близка к тому, чтобы повторить случайный эпизод в гостинице, по взаимному соглашению, разумеется. И объяснение этому сумасбродству нашлось вполне прозаическое: полгода назад последний, по счету третий, гражданский муж покинул ее в страшной спешке, а их неземная любовь расползлась, как старый халат, который едва успеешь зашить в одном месте, а рядом уже новая дырка.

Петрович обвел собравшихся по-отечески строгим взглядом.

— Мужики, опять полно халтуры. Это не газета, а какие-то «Веселые картинки».

Явный намек на работу фотокоров: в последнем номере на снимках совершенно ничего нельзя было рассмотреть — то ли лыжный забег, то ли расстрел декабристов, — но претензии скорее следовало адресовать типографии.

Светлана незаметно отключилась. Сначала размышляла о текущих редакционных делах, потом перешла на неопубликованный материал и наконец сконцентрировалась на последнем муже. Да уж, чего-чего, а настоящего мужского начала, того, что у Петровича написано на лбу крупными буквами, тому явно не хватало. А уж в дни, непосредственно предшествовавшие их решительному объяснению и расставанию, у него и вовсе было выражение лица принародно кающегося грешника.

Собственно, она даже не заметила, как закончилась планерка, и, когда все задвигали стульями, тоже поднялась, зажав под мышкой толстый ежедневник. Тут ее и окликнул редактор. Причем сделал это в свойственной ему манере, копируя Мюллера из «Семнадцати мгновений весны»:

— А вас, Коноплева, я попрошу остаться…

Светлана со вздохом вернулась на место: разговор с глазу на глаз скорее всего предвещал отнюдь не романтическое свидание, а какое-нибудь срочное поручение.

Подход у Петровича был, как всегда, персональный.

— Отличный пиджачок, — заметил он с улыбкой, — тебе идет.

В пиджачке Светлана ходила второй месяц, но сочла за благо поблагодарить шефа за комплимент, понимая, что это не более чем прелюдия к деловому разговору.

Так и оказалось. Петрович порылся в бумагах на столе и протянул ей листок с записанным на нем номером телефона:

— Я тебя попрошу, свяжись с фирмой «Квик», нужно сделать платный материал.

— Опять? — Светлана была близка к тому, чтобы основательно вспылить.

Она терпеть не могла платные материалы, так называемую «непрямую» рекламу, хотя вроде бы и газете, и авторам подобных публикаций они сулили немалую материальную выгоду. И все же, когда ей случалось писать славословия новым отечественным буржуа, незамедлительно возникало брезгливое чувство, будто ее под них попросту подкладывали. В ней говорила отнюдь не классовая непримиримость, скорее — профессиональная. Заказчик, как правило, оказывался капризный, с претензиями и за свои деньги желал получить рекламу на полную катушку. Нынешние нувориши, имеющие весьма отдаленные представления о журналистском хлебе и газетной специфике, зачастую невежественные и хамоватые, цеплялись буквально к каждой запятой, из-за сущих пустяков требовали по нескольку раз переделывать готовый материал, да и вообще могли неожиданно передумать и в любой момент снять статью из номера. Короче, вели себя, как подгулявшие купчики в загородном ресторане.

Но она не вспылила, а только спросила:

— Почему я? У нас и кроме меня найдутся люди, которые выполнят эту работу с удовольствием.

— Я начальник, мне виднее. — Петрович отвел взгляд.

Старая песенка: я начальник — ты дурак, подумала Светлана. Нет, сегодня ее нежные ностальгические чувства были безжалостно обмануты. Петрович на ее глазах превращался из романтического героя Джека Лондона в скучного функционера. Воспоминания о запретном вкусе его поцелуев окончательно выветрились из ее белокурой головки, загруженной долгосрочными и чрезвычайными заданиями. Прощай, прощай, Петрович, прощай, неосуществимая мечта о недостижимом идеале!

— До чего ты все-таки дремучая и аполитичная, Коноплева, — укорял ее Петрович. — Тебя должна интересовать не фирма «Квик», а ее владелец, некий Костецкий, который выставляет свою кандидатуру на предстоящие выборы мэра и, по мнению аналитиков, имеет очень высокие шансы. Так что это не обычный заказной материал, а начало предвыборной кампании. Ферштейн?

Ферштейн, ферштейн, до такой степени ферштейн, что можно даже догадаться, кто же эти загадочные «аналитики». Наверняка сам Петрович. Впрочем, нюх его, кажется, еще ни разу не подводил.

— Это все? Я могу идти? — осведомилась она официально.

— Ты торопишься? — Басистый голос Петровича неожиданно дрогнул. — А то рассказала бы, как жизнь?

— 3-замечательно.

— Рад за тебя, а тут, понимаешь, совсем текучка заела. Типография требует срочно заплатить за прошлый месяц, а где взять деньги, когда на нашем счету ни копейки? Вот сиди и ломай голову.

Жалостливая исповедь Петровича имела под собой серьезные основания, но вряд ли могла сколько-нибудь серьезно изменить систему Светланиных взглядов на жизнь, именуемую в просторечии мировоззрением.

Тут застенчиво защебетал редакторский сотовый соловей — Светлана могла поклясться, что еще неделю назад у него не было столь дорогой игрушки.

— Слушаю!

И через секунду снова с надрывом:

— Да знаю я, знаю. Жалуйтесь, это ваше право…

Уже за дверью Светлана расслышала:

— И в суд подавайте, мы не боимся…

На самом деле суда он боялся и почти на каждой планерке напоминал:

— Никаких непроверенных фактов, а то по судам затаскают!

Виктор Барсуков, известный широкому читателю в качестве В. Очевидцева, сегодня блистал, как бенефициант, а все так называемые «творческие работники» газеты внимали ему с открытыми ртами и развешенными ушами. Сие могло означать только одно: Виктор, будучи корреспондентом отдела происшествий, принес на хвосте очередную душераздирающую историю из серии «Куча костей и лужа крови». Уж что-что, а расписать страсти-мордасти, посмаковать подробности, остудить кровь в жилах доверчивых читателей он умел.

Светлана в припадке черной меланхолии иногда ему завидовала: вот уж кому не приходилось днями носиться по городу или висеть на телефоне, чтобы добыть интересную информацию. Его криминальная колонка и без того всегда пестрела свежими новостями о взрывах, убийствах, изнасилованиях и ограблениях. И все это с пылу, с жару, потому и пользуется неизменным спросом у обывателей, которые, вырабатывая повышенную дозу адреналина, успокаивают себя тем, что с ними, уж конечно, ничего подобного никогда не случится.

— Ну что, бандюги опять позаботились о твоем гонораре? — обронила Светлана, садясь за свой стол.

Она злилась из-за того, что по милости редактора запланированные на сегодня дела летели в тартарары.

Но Барсукова трудно обидеть, он только хмыкнул и продолжил рассказ, прерванный на самом интригующем месте:

— …И вот охранник падает убитый, а Котов начинает отстреливаться из «Калашникова». Представляете себе, одного киллера убил, другого ранил, будучи сам тяжелораненным… Если бы «скорая» приехала пораньше, его бы спасли, а так скончался по дороге в больницу от большой потери крови.

В голосе Барсукова слышалось явное сочувствие погибшему.

— И кто же был этот отважный Котов?

— Темнота. — Барсуков смерил Светлану притворно-презрительным взглядом. — Котов был королем бензоколонок, контролировал бензиновый бизнес.

Все ясно — мафиози. Что ж, красивая жизнь обычно бывает короткой. Светлана меланхолично собирала сумку: бросила туда диктофон, пару кассет, батарейки, блокнот и ручку. Ею овладело неистребимое желание перенести на кого-то другого свое недовольство незадавшимся днем, и Очевидцев представлялся для этого весьма подходящей кандидатурой.

— Опять прокукарекаешь про гангстерские разборки, а когда будут результаты расследования? Когда ты, наконец, сообщишь читателям о том, что предпринимает доблестная милиция, если, конечно, она вообще что-нибудь предпринимает?

Она шпарила, что называется, по писаному: полтора месяца назад, воспользовавшись отсутствием Барсукова, находившегося в отпуске, она написала статью, в которой вонзила в местную милицию не просто изрядное количество шпилек, а целый парикмахерский набор. Больше всего доблестных стражей правопорядка тогда поразил тот факт, что произошло это незадолго до их профессионального праздника, и то, что она назвала доблестные органы «статистическим бюро, занимающимся исключительно учетом совершенных преступлений, а не их раскрытием и предотвращением».

— Да ты хоть знаешь, в каких они условиях работают! — Похоже, она-таки достала Барсукова, что, впрочем, неудивительно: он же сам отставной спецназовец, лет десять отслужил, потом работал охранником в какой-то частной фирме. — Бандюги, о которых ты говоришь, по своей технической оснащенности милиции сто очков вперед дадут. У них такое оружие, какого милиция еще лет десять будет дожидаться, новейшие разработки, можно сказать, экспериментальные образцы!

Барсуков-Очевидцев оседлал своего любимого конька, и Светлана по собственному опыту знала, что сейчас начнется увлекательная лекция на тему «Современное оружие», сопровождаемая экскурсами в историю, а также сугубо конфиденциальной информацией, сообщаемой на пониженных тонах и предпочтительно на ушко, так, чтобы заодно потереться щекой о ее щеку. Рука же при этом как бы невзначай придерживает талию…

Озабоченность сексом Виктора Барсукова стала в редакции притчей во языцех, его даже наградили прозвищем Сексуальный Маньяк, на которое, впрочем, он не обижался. Никаким маньяком он, разумеется, не был, всего лишь обычным бабником, не пропускающим ни одной юбки. Ухаживал достаточно однообразно, сразу же припечатывая вероятную жертву взглядом к стенке и не оставляя никакой надежды хоть на какую-то романтизацию традиционных отношений. Светлана убедилась в этом на одной из первых редакционных вечеринок, кажется, по случаю Дня печати. Тогда она, что называется, перебрала и лихо отплясывала босиком под магнитофон то ли ламбаду, то ли лезгинку. В последнее время ничего подобного с ней не случалось, но что было — то было, как говорится, из песни слов не выбросишь. Так вот, тогда-то коварный Барсуков-Очевидцев решил воспользоваться моментом в свойственной ему манере и, притиснув ее в угол, зашептал что-то про ее великолепные сильные ноги и про то место, откуда они растут, причем с такой незамутненной непосредственностью, что у видавшей виды Светланы лицо вытянулось и она мгновенно протрезвела…

— Ладно, я тороплюсь, — Светлана отодвинулась от Барсукова подальше, — в другой раз расскажешь.

Тот не скрывал разочарования:

— Вечно ты торопишься… Можно я тебя провожу?

И, не дожидаясь согласия, мертвой хваткой вцепился в локоть, и по коридору они прошествовали неразделимые, как сиамские близнецы.

— Ну что, плохо дело? — вещал он, доверительно склонившись над Светланой, и сам себе отвечал: — Вижу, плохо. Хочешь совет? Смени любовника.

Ну вот, кто о чем, а вшивый — о бане.

— У тебя, конечно, и кандидатура имеется? — без всякого настроения подыграла Светлана.

— А я что, не подхожу? У тебя есть мой телефон, звони в любое время, и я окажу тебе срочную гуманитарную помощь. Ты же знаешь, что я в тебя хронически влюблен.

«Еще бы, — подумала Светлана, — ноги-то все еще из того же самого места растут!»

А вслух сказала только для того, чтобы он отстал:

— Звучит заманчиво.

Вдохновленный Барсуков заржал, как застоявшийся жеребец, и тут же отцепился. Рванул в редакторскую приемную — вне сомнения, охмурять юную секретаршу Юленьку. Вряд ли ему что-нибудь там обломится, но он действовал по принципу: «Движение — все, конечная цель — ничто».

Неудачно начавшийся день продолжался в том же духе. Пресс-секретарь генерального директора фирмы «Квик» — подумать только, уже и пресс-секретарем обзавелись! — нудил, словно начальник особого отдела в прежние времена, повторяя буквально через слово:

— Мы хотели бы, чтобы вы акцентировали внимание на этом…

Или:

— Не упустите из виду следующую немаловажную деталь…

Не позволил задать ни единого вопроса, все бубнил по бумажке свой пресс-релиз.

Как и следовало ожидать, Светлане он быстро надоел.

— Не понимаю, в чем проблема? — заметила она язвительно. — Почему бы вам самому все не написать? Изложите о ваших достижениях, и дело с концом.

Тут дрессированный попугай с набриолиненным пробором прямо-таки подпрыгнул на стуле.

— Вы нас не поняли, мы бы хотели, чтобы это был настоящий журналистский материал, иначе получится обычная реклама.

Ну наконец-то первые здравые речи, если бы он еще избавился от своего многозначительного и тошнотворного «мы». Здорово же его вышколили, если он без записки шпарит как по писаному. А с виду вполне симпатичный парень лет двадцати двух, из молодых да ранних — такие быстро улавливают, что от них требуется. Еще вчера небось шлялся в потертых джинсах с парой тысячных бумажек за душой, а сегодня, смотри ты, отутюженный и гладенький — глазу не за что зацепиться. И пахнет-то от него ненавязчивым дорогим парфюмом в стиле «унисекс». Типичный мальчик-андрогинчик, на фоне коих даже полковые жеребцы вроде Барсукова здорово выигрывают.

Воспользовавшись паузой в сплошном словесном потоке пресс-секретаря «Квика», Светлана попыталась взять быка за рога.

— Итак, что будем делать? — осведомилась она, закидывая ногу на ногу и раскрыв блокнот. — Я со своей стороны могу предложить следующие варианты: интервью с вашим руководством, репортаж с какого-нибудь благотворительного мероприятия — вы же занимаетесь благотворительностью? Или веселенький материальчик под рубрикой «Знаете ли вы?». Последний вариант, кстати, неизменно пользуется успехом у читателей.

Ее деловой напор, замешанный на цинизме, видимо, пробил брешь в обороне противника, по крайней мере, в ее первом эшелоне. Андрогинчик дрогнул:

— Вы, конечно, специалист, вам виднее…

«Вот именно, — подумала Светлана, — уж если продаваться, то хотя бы подороже».

Теперь главное было не менять тактику, ибо стоит чуть-чуть ослабить хватку, и парень занудит ее насмерть. Нуте-с, сейчас добавим немного изящной фамильярности, решила Светлана, и приступим к закруглению тоскливого диалога.

— Знаете что, — сказала она, заводя глаза так, словно благая мысль посетила ее только что, — давайте-ка мне свою писанину, я с ней ознакомлюсь на досуге, прикину, что к чему, после чего мы можем смело приступить к более конкретному обсуждению.

Пресс-секретарь просиял:

— Приятно беседовать с деловым человеком!

Этот убогий комплимент он явно, извлек из обязательного набора, которым его напичкали на каких-нибудь ускоренных курсах секретарей-делопроизводителей, и вряд ли у него за душой водилось что-нибудь сверх программы.

Он нажал на какую-то кнопочку, и в дверь немедленно протиснулась высокая статная красавица — просто фотомодель! — с подносом в руках. Улыбаясь и едва заметно покачивая бедрами, она торжественно водрузила на стол кофейник, две чашки и огромную коробку конфет и, не произнеся ни слова, удалилась. Все эти действия были произведены с таким автоматизмом, что поневоле закрадывалась мысль, не посетил ли их биоробот?

Под конец пресс-секретарь «Квика» неожиданно расчувствовался до такой степени, что вызвался устроить Светлане небольшую экскурсию по офису. Осмотр местных достопримечательностей сопровождался необходимыми комментариями: «Здесь у нас зимний сад, а здесь картинная галерея». Невооруженным глазом было заметно, как его распирало от гордости от того, что он служит в столь замечательном оазисе бурно развивающихся рыночных отношений. Светлана доставила ему минуту-другую истинного удовольствия, интересуясь, чьей кисти пейзаж на стенах. Ей это ничего не стоило, а человеку приятно.

Когда они проходили мимо двери из мореного дуба с золотой надписью «Генеральный директор», мальчишка затрепетал и буквально запрял ушами. Там, за дверью, находилось святилище для этого набриолиненного клерка. Бедный маленький «белый воротничок»!

В подъезде родного дома скучной кирпичной пятиэтажки было темно. Кто-то с завидным упорством выкручивал лампочки. Среди жильцов ходили слухи, будто таким образом домоуправление боролось за экономию электроэнергии. Бамс — под ногами гулко что-то брякнуло и покатилось, наверняка бутылка, — значит, опять резвилось подрастающее поколение во главе с рыжей Сонькой с четвертого этажа. Неприкаянная девка — вконец измаялась от безделья и бунта гормонов.

Светлана привыкла пробираться домой в темноте, на ощупь, и встречные препятствия рассматривала в качестве необходимого дополнения к относительной независимости, которой пользовалась последние семь лет. Да, квартирка ее препаршивенькая — комнатенка четырнадцать метров, прихожая — ровно для того, чтобы разуться, кухня с вечно протекающим потолком, — но зато собственная. Единственное место, куда она возвращалась, как израсходовавший горючее самолет, дотянувший до своего аэродрома.

Переступив порог квартиры, Светлана включила свет и невольно вздохнула: взору открывалась картина, родная до боли, но не создававшая впечатление уюта: запыленный потолок в сетке трещин, облупившиеся окна, выцветшие обои в пошленький цветочек вздулись в углах, а кое-где отстали, причем настолько заметно, что Светлане пришлось заново приклеивать их «Моментом» за неимением под рукой чего-либо более подходящего. Мебель разношерстная, как второпях собранная команда, возглавляемая древним подагриком-диваном, занимающим полкомнаты. Бедняга всегда так жалобно стонал, когда белокурая хозяйка с размаху погружала в него свое крепкое молодое тело!

Здесь давно следовало навести надлежащий порядок, да у Светланы руки не доходили, вернее, как бы это поточнее сказать, не было у нее к этому морального императива. Перед каждым отпуском она мысленно давала себе клятву выдраить все кастрюли и пришить все пуговицы, но сначала откладывала, потом ленилась и, наконец, приходила к одному и тому же философскому заключению: «А что, собственно, изменится под луной, если мои кастрюли заблестят, как сапоги новобранца перед присягой?»

В общем, как бы там ни было, но квартирный вопрос у журналистки Светланы Коноплевой был благополучно решен с помощью первого и единственного законного мужа Сергея. Они прожили вместе целых три года и расстались по причине в высшей степени банальной: их отношения потеряли привкус новизны и только-только стали приобретать некоторые признаки привычки. И двое романтиков сказали друг другу, что так жить нельзя, лучше расстаться. Сергей ушел, оставив Светлане эту квартиру, когда-то принадлежавшую его покойной бабке. Они ничего не делили, на прощание даже всплакнули и пожелали друг другу счастья в личной жизни. Тогда им, юным идиотам, было слегка за двадцать. Теперь, в свои двадцать семь, Светлана понимала, как они сглупили, но уже ничего не могла исправить. Пару раз обжегшись и убедившись, что «счастье в личной жизни» — вещь сугубо условная, она даже попыталась склеить разбитые черепки, для чего организовала как бы случайную встречу с бывшим мужем на нейтральной территории. Бывший студент Сергей Коноплев к тому времени преуспел в бизнесе и подкатил к назначенному месту на собственном белом «Мерседесе», на заднем сиденье сидела и мурлыкала хорошенькая кошечка в песцовой шубке. Вот и все.

Два последующих брака — оба гражданских — не принесли ничего, кроме разочарований. Мужья приходили в Светланину квартиру со своими чемоданами, и к выцветшим обоям и потрескавшимся потолкам прибавлялись грязные носки под диваном, вечно влажные полотенца в ванной и засохшие хлебные крошки на кухонном столе, что, к сожалению, ничуть не добавляло счастья в личную жизнь.

Возникали время от времени и другие мужчины, воспоминания о которых Светлана не хранила, легко переворачивая одну страницу за другой. И только все чаще ловила себя на мысли, что читать эту книгу становится с каждым днем скучнее и скучнее.

Дзинь… Хрипло затарахтел старый, не единожды битый-перебитый и перемотанный изолентой телефон.

— Ну, — Светлана подняла трубку, на ходу нащупывая ногой тапок. Это ее «ну» вместо «да» или «але» частенько шокировало тех, кто имел удовольствие беседовать с ней по телефону впервые.

Зойку, ее старинную приятельницу по пиратству, подобное обращение не шокировало. Она была одной из очень немногих подруг, способных выдержать Светлану в больших количествах, хотя сама славилась отнюдь не ангельским характером. Зойка не блистала красотой, была тучной, малоподвижной и никогда не пользовалась успехом у мужчин. Она целыми днями сидела дома, трескала конфеты в неумеренных количествах и переводила детективы с немецкого, английского и испанского. В последнее время, правда, дела шли неважнецки, ибо, по заявлениям книгоиздателей, рынок требовал отечественных авторов, кои, что удивительно, не заставили себя долго ждать и ловко насобачились стряпать криминальное чтиво на местном материале.

Итак, Светлана произнесла привычное «ну».

— Поехали, — традиционно отозвалась Зойка.

— А, это ты, — Светлана приготовилась к Зойкиным телефонным жалобам на хроническое безденежье.

Против обыкновения, Зойка сообщила ей благую весть:

— У меня взяли перевод, сегодня деньги получила. Целый день от радости по потолку бегаю наперегонки с тараканами.

К немногочисленным Зойкиным достоинствам смело можно было причислить самокритичность: она действительно была страшной неряхой, и тараканы в ее квартире водились стадами.

— Надеюсь, еще не все деньги потратила? — поинтересовалась Светлана.

Зойка шумно вздохнула в трубку и сообщила:

— Раздала долги, заплатила за квартиру, жратвы накупила, ну и еще кое-что…

«Кое-что» в Зойкиных устах звучало более чем интригующе.

— Что именно? — спросила Светлана.

— Ну что-что? Не знаешь, что ли, что женщина покупает первым делом, когда у нее появляются дурные деньги?

Озадаченная Светлана прикидывала е голове самые разнообразные варианты женских прихотей, когда Зойка выдала:

— Комбидресс!

Однако! На этот раз Зойка превзошла саму себя.

Поболтав еще минут пять в том же духе — а такого рода разговоры Светлана считала бессмысленной тратой драгоценного времени, — они обменялись дежурными заверениями в необходимости как-нибудь увидеться. «Как-нибудь» уже давно переносилось по той причине, что Зойка редко покидала свою квартиру, а Светлане в последнее время некогда было ее навещать.

Светлана быстро перекусила и, вопреки обыкновению, завалилась спать уже в двенадцать. Заснула, как всегда, едва коснувшись головой подушки, в буквальном смысле провалилась. Во сне ей явилась Зойка в комбидрессе, и, уже проснувшись, она подумала: «Ох, не к добру все это…»

Прогноз оправдался: опять удавленником захрипел осипший телефон. Светлана схватила трубку, даже не успев окончательно проснуться.

— Светлана, у тебя нет Катьки? — спросили на другом конце провода.

— Что? — опешила Светлана.

— Кати до сих пор нет дома, я уже обзвонила всех ее подружек, никто ничего не знает, — сообщила трубка голосом Ольги, старшей сестры. Ольга помолчала и добавила: — Ты не можешь сейчас ко мне подъехать? Ладно, не буду больше занимать телефон, вдруг она позвонит.