Шутки в сторону

Глава 8 Киднеппинг как он есть

К обеду Светлана была, что называется, «без задних ног», выяснила мизер, а точнее, нечто, не поддающееся логическому осмыслению. Предположение о том, будто профессорская дочка могла похитить Катю, дабы повлиять на Ольгу, не укладывалось в голове. Не укладывалось, и все! Тогда она настоящая маньячка! А если и вправду маньячка? Картинки одна страшнее другой, из тех, что с чувством и смаком рисовал в своих криминальных репортажах Барсуков-Очевидцев, выстроились в сплошной видеоряд. Одна за другой, одна за другой… Перед глазами возникли туповатые броские заголовки типа «Семейные разборки» или «Кровавые выходные». Она вспомнила цифры, приводимые в конце сводок: сколько угнано машин, совершено ДТП, и так далее. И обязательно строчка: «Ушли и не вернулись». Она всегда была заполнена. Находились ли они, эти ушедшие? Не так давно она где-то знакомилась со статистикой о пропавших людях, и она ее потрясла. Представить, что Катька станет учетной единицей в этой ужасающей статистике, было выше Светланиных сил.

«Что это ты раскаркалась, — обругала она сама себя, — кончай размазывать сопли и соображай, соображай».

Она возвращалась домой к Ольге, в глубине души надеясь, что дверь ей откроет Катька, получившая заслуженный нагоняй, но живая. Будет смотреть на нее виноватыми глазами из-под шапки белокурых кудряшек. И выяснится какая-нибудь достаточно уважительная причина, из-за которой она не ночевала дома. Потом они вместе попьют чаю и лягут спать, а на кухне будет тихонько верещать включенный приемник.

Дверь открыла Ольга с совершенно запавшими глазами, в которых все-таки на краткое, самое первое мгновение блеснул огонек надежды: ведь звонить могла и Катька. Вдруг она потеряла ключ?

— Ну что? — спросила она, запахиваясь в стеганый халат.

Вид у нее был более чем болезненный. «Как бы Ольга не слегла», — подумала Светлана.

Светлана более-менее подробно рассказала о том, что ей удалось выяснить, стараясь не заострять внимания на пребывании в отделении милиции.

Рассказ о таинственной женщине, вечером подошедшей к Кате возле школы, окончательно добил Ольгу. С ней тут же случилась истерика.

— Это она, это она! Я же тебе говорила! Она обещала и сделала!

Ольга забегала по комнате, на ходу хватая одежду и натягивая ее на себя.

— Ты куда? — опешила Светлана.

— Куда? К нему, к ней, в это осиное гнездышко! — выкрикнула Ольга.

Она собиралась идти к профессору Караянову! Нет уж, Ольга туда больше не пойдет, Светлана отправится туда сама.

— Остановись и успокойся. — Светлана попыталась усадить Ольгу в кресло, но та сопротивлялась чуть ли не с рычанием, откуда только силы брались?

Они едва не подрались, только этого и не хватало.

— Прекрати! — крикнула Светлана, да так громко, что с потолка чуть не посыпалась штукатурка.

Крик подействовал на Ольгу. Она замерла, ее холодные, готовые к дальнейшему сопротивлению руки застыли в воздухе, потом она их уронила вдоль разом обмякшего тела и тихо, протяжно заплакала. Утратив энергию безумного сопротивления, она так обессилела, что рухнула бы на пол, не поддержи ее Светлана. Поглаживая ее по плечам и нашептывая что-то на ухо, будто маленькой девочке, какие-то ничего не значащие ласковые слова, Светлана усадила сестру в кресло.

Когда Ольга выплакала свой отчаянный порыв, Светлана стала ее расспрашивать о том, что ей удалось обнаружить среди Катиных вещей. Прежде всего она, конечно, поинтересовалась, дома ли гитара. Всхлипывая и давясь застывшими в горле слезами, Ольга сообщила, что гитары нет, также и синей куртки, свитера, джинсов и ботинок — словом, одежды, в которой она ушла из дому. Все остальное как будто на месте, в комнате обычный порядок — Катька была чистюлей, — никаких подозрительных записок, в общем, ничего такого, что могло бы как-то объяснить ее внезапное исчезновение. Есть дневник, который, по большому счету, нельзя таковым считать, потому что в нем очень мало собственно Катькиных записей, одни цитаты из прочитанных книг и комментарии к ним. Вот, собственно, и все открытия, сделанные матерью пропавшей дочери. Кроме того, она еще раз позвонила Илоне Костецкой, которая слово в слово повторила сказанное ночью ее отцом. Катя — хорошая девочка, но знакомство у них шапочное, к тому же с тех пор, как она, Илона, поступила в институт, они практически не виделись. Так, пару раз сталкивались случайно на улице, обменивались приветствиями и расходились в разные стороны.

— Знаешь, — в дополнение сказала Ольга, смотря в пространство мутными от слез глазами, — мне кажется, я больше никогда ее не увижу. Буду жить на свете, стариться и ничего не знать о ней…

— Прекрати ее хоронить, — прервала ее Светлана. — Лучше вспомни, какой она была утром, когда собиралась в школу. О чем вы с ней говорили, и, кстати, последний разговор по телефону тоже вспомни. Может, ты что-нибудь упустила?

Ольга наморщила лоб, пытаясь сосредоточиться. Вчерашнее утро представлялось ей таким же далеким, как битва при Калке. Так давно было это счастливое вчерашнее утро. Что Катя делала утром? Бегала по квартире в свитере и колготках, Господи, почему она сновала туда-сюда? Ага, гладила юбку через марлю, которую то и дело мочила в ванной под краном. Потом они вместе завтракали, и Катя, давясь бутербродом, рассказывала о предстоящем концерте и о том, что она будет кому-то аккомпанировать на гитаре. Кому, вспомнить бы кому? Впрочем, вряд ли это важно. Вот и все. Из дома они вышли вместе, сели в один и тот же автобус, только Кате до школы всего две остановки — она, кстати, чаще ходит пешком, — а Ольге до работы — пять.

Теперь разговор по телефону: пара ничего не значащих фраз. «Как дела?», «Я задержусь». Но почему на нее тогда нашло такое безразличие, даже Караянов это заметил, что-то дрогнуло в груди. Неужели предчувствие? Катя ей что-то сказала… Да, она сказала: «Не клади трубку, я хотела…» А Ольга ее оборвала, сказала, что они поговорят потом. Что ей хотела сообщить Катя?!

Телефонный звонок оглушил. На этот раз нервы не выдержали у обеих, и они наперегонки бросились к аппарату. Трубку подняла Светлана. Сквозь какие-то вокзальные шумы прорезался Чернов, доложивший, что его поход по больницам закончен, Кати нигде нет. Помолчав, он добавил, что ему пришлось смотреть на два трупа, приметы которых по внешнему описанию совпадали с Катиными, но, к счастью, это совершенно другие девушки, погибшие в автомобильной аварии. Пока больше ничего.

Он так и сказал: «Пока больше ничего», и это больно резануло слух Светланы.

— Что мне делать дальше? — спросил он без энтузиазма.

Ему нужны были ЦУ! Если бы она сама знала что!

— Не знаю, — сказала Светлана и положила трубку.

Она вспомнила, что до сих пор не подала о себе вестей в родную редакцию, и механически несколько раз крутанула телефонный диск.

Петрович сразу начал с места в карьер:

— Ты куда провалилась? Забыла, что у тебя срочный материал, который «Квик» заказывал?

Светлана вздохнула и вкратце обрисовала ситуацию.

Шеф сразу сбавил боевой пыл и озабоченно зачастил:

— Конечно-конечно, какой вопрос, неужели я не понимаю? Сам отец… Да, история. А что говорят подружки? А с матерью они не ссорились? Знаешь, эта современная молодежь…

Дальше он молол всякую утешительную, но малоутешающую чепуху, но кое-что дельное все-таки подсказал, дай Бог ему здоровья и побольше длинноногих любовниц. Когда речь зашла о милиции, вдруг нашелся:

— Слушай, а наш Очевидцев на что? У него же полно друзей-приятелей в органах. Он же их не кроет, как ты, во все корки, а очень даже освещает их нелегкую и опасную службу, такие дифирамбы поет, что они могли бы хоть раз ответить ему взаимностью. Слушай, ты там сиди и никуда не уходи, я его сейчас где-нибудь обнаружу, и он тебе перезвонит. Ах, ты у сестры? Диктуй телефон. Все, жди.

Хоть один относительно обнадеживающий момент за весь день. Спасибо тебе, Петрович, доброе слово, сказанное вовремя, ценится вдвойне.

Барсуков, очевидно, носился где-то неподалеку, потому что позвонил буквально сразу. По его невнятному бормотанию, перемежаемому легким чавканьем, Светлана догадалась, что его выловили, по-видимому, в буфете и не очень подробно ввели в курс дела.

— Светлана, что там у тебя случилось? — спросил он.

— У меня племянница пропала… Знаешь, как в твоих сводках — ушла и не вернулась. Нужна твоя помощь. Мы обращались в милицию, но мне показалось, что уж очень они формально относятся к таким вещам. — Она намеренно выбирала формулировки помягче, опасаясь, что Виктор ответит ей: «Ты же сама называла органы статистическим бюро».

На том конце провода воцарилась минутная пауза, в течение которой Барсуков, наверное, дожевывал свой обед.

— Задала ты мне задачу… Есть у меня один приятель, но я тут случайно узнал, он вроде отгулы взял. Ну, хорошо, мы с ним на короткой ноге, если хочешь, можем вечерком подъехать к нему домой и обсудить твою проблему. По крайней мере, он что-нибудь посоветует. Ты не возражаешь?

Еще бы она возражала! А что она может предложить? Выбирать-то не из чего. Светлана продиктовала Барсукову адрес, и тот пообещал подъехать после шести вечера.

Она взглянула на часы: до назначенного времени оставалось около трех с половиной часов. Вполне достаточно, чтобы проведать профессора Караянова и поинтересоваться, не могла ли его дочь выкинуть штучку под названием «киднеппинг».

Строго-настрого наказала Ольге никуда не отлучаться и сидеть на телефоне, потому что позвонить могут:

А — Катька (это было бы величайшим счастьем!),

Б — она сама, Светлана (может, удастся что-нибудь еще разузнать),

В — из милиции (что нароет инспектор Селезнев, одному Богу известно).

Профессор Караянов, как отметила про себя Светлана, был мужчина со следами былой красоты на лице. Хотя, кажется, так принято характеризовать женщин. Ах, какая разница, красота-то все равно былая. Высокий, худощавый, подвижный и нервный, наверное, не лишенный остатков прежнего обаяния. Но, честное слово, ничего такого, из-за чего в нем можно было бы увязнуть, как муха в варенье.

— Вы сестра Ольги, если я правильно понял. — В голосе не улавливалось признаков чего-либо демонического.

— Да, я сестра Ольги, — отчеканила Светлана, без приглашения усаживаясь на стул.

— Очевидно, что-то случилось? — Он прищурил свои по-молодому яркие и живые глаза. Неужто проверял на ней свои чары, старый сердцеед?

— Случилось нечто скверное, к чему, как мне кажется, вы имеете самое непосредственное отношение.

— Вы о вчерашнем? — Он усмехнулся. — Не думал, что Ольга назначит вас своим адвокатом. Раньше она как будто в адвокатах не нуждалась.

«Боже, да он думает, что я сюда пожаловала из-за их с Ольгой постельных дел! — подумала Светлана. — И, кажется, нисколько этим не смущается. Ну и типчик!»

— Никакой я не адвокат. Надеюсь, вы заметили, что Ольга сегодня не явилась полоскать колбы после ваших великих открытий? Так вот, я пришла объяснить вам, почему она так поступила.

«А если она еще когда-нибудь прискачет сюда снова, я придушу ее собственными руками», — мысленно продолжила она.

— Ну так почему она не пришла? — поторопил ее профессор.

— У нее пропала дочь. Надеюсь, вы в курсе, что у Ольги есть дочь?

Какое-то время профессор молчал, и вовсе не потому, что он был тугодумом, просто недоумевал, какое отношение это может иметь к нему.

— Пропала? — уточнил он только для того, чтобы заполнить паузу.

— Да, она не вернулась домой вчера, ее нет до сих пор. Зато у меня есть основания подозревать, что вчера около шести вечера с ней о чем-то беседовала ваша собственная дочь, которая ранее грозилась воздействовать на Ольгу через Катю. Этого, надеюсь, вы не станете отрицать? — Светлана старательно подбирала слова, стараясь, чтобы они прозвучали достаточно весомо.

У профессора сначала задрожали губы, потом голова, потом он весь обмяк и опустился на стул. При этом он уже выглядел на все свои без малого шестьдесят, словом, как должен выглядеть почтенный отец взрослой дочери.

— Не может быть, — пробормотал он, не отрывая взгляда от пола. — Вероника, конечно, взбалмошная и импульсивная, но, уверяю вас, ничего подобного она сделать не могла.

«Могла, могла, если ты сразу принялся оправдываться, иначе бы ты попросту сразу поднял меня на смех. Я прекрасно понимаю тебя, дружок», — тут же мысленно заключила Светлана.

Примерно так она все ему и изложила, разумеется, опустив эпитеты, а также добавив для вящей убедительности:

— Думаю, милиция с этим быстро разберется.

Караянов энергично замахал руками, будто на него напал целый рой пчел:

— Умоляю, никакой милиции… Я ученый с мировым именем и… обвинения в киднеппинге… Это совершенно ни к чему. Я сам поговорю с дочерью и все выясню, хотя я уверен, что она здесь совершенно ни при чем. Я немедленно поговорю с ней и сообщу вам о том, что узнаю. Но еще раз повторяю: она здесь совершенно ни при чем… Вероника может угрожать, устраивать скандалы, но на такие вещи она не способна. Да и куда бы она могла спрятать девочку?

Кажется, он сам себя уговаривал. Наверняка на сердце у него было неспокойно, его мучили скверные предчувствия.

— Даю вам слово, я серьезно с ней поговорю.

— Надеюсь, что она все расскажет.

В душе Светлана по-прежнему не верила, что профессорская дочка могла что-нибудь сделать с Катей, но наговорить ей каких-нибудь гадостей — на это она уж точно была способна. Так или иначе, она последней ее видела, и этого нельзя было не учитывать.

Профессор взглянул на часы:

— Извините, мне нужно проверить показания приборов.

Он скрылся за перегородкой, что, очевидно, следовало понимать как намек: гостья засиделась.

Светлана встала, напоследок окинув взглядом кабинет Караянова, который представлял собой отгороженный высокими стеллажами закуток лаборатории. Выходит, именно здесь, среди колб и реторт, и протекал Ольгин роман?

Внезапно взгляд Светланы привлекла фотография в рамке на столе профессора. Собственно, она мозолила ей глаза в течение всего разговора, эта повернутая к ней тыльной картонной стороной фотография. Теперь Светлане представилась возможность ее рассмотреть. Она взяла фотографию в руки.

Снимок, судя по всему, был относительно недавним и в ярких кодаковских красках изображал профессорское семейство полным составом на отдыхе: самого Караянова в пестрой гавайской рубахе, его жену, дородную ухоженную даму в соломенной шляпе, и великовозрастных отпрысков почтенной фамилии — сына, смазливого брюнета лет тридцати, и дочь, этакую белокурую пышногрудую Зизи.

Светлана без колебания положила фотографию в сумочку и удалилась по-английски, не прощаясь.