Шутки в сторону

Глава 25 Боевик наилучшего образца

Груздев открывать не торопился. За дверью послышались шаркающие шаги, затем настороженный голос:

— Кто там?

— Открывай, я от Илоны, — сказал Румянцев, твердо уверенный, что такая рекомендация произведет нужный эффект.

Воцарилась непродолжительная пауза, потом раздался щелчок замка, затем дверь открылась, насколько позволяла цепочка, и в образовавшуюся щель на Румянцева глянул внимательный глаз.

Румянцев, движимый профессиональным инстинктом, моментально приспособил собственную ногу в качестве импровизированного упора, и, как оказалось, сделал это не напрасно, ибо мальчишка попытался захлопнуть дверь перед его носом. Какой, однако, негостеприимный сопляк! Слава Богу, что хиляк — его судорожные усилия были тщетными.

— Ну, что вам нужно? — заканючил Груздев, понимая, что баланс сил складывается не в его пользу.

— Поговорить по душам. — Румянцев не собирался убирать ногу.

— Какие могут быть у нас разговоры?

— Открывай по-хорошему, я ведь все равно войду, — пригрозил Румянцев, — и тогда тебе только будет хуже.

Угроза возымела должное действие — кажется, это был единственно понятный этому молодчику язык, — и он открыл дверь.

Румянцев вошел и, бесцеремонно оттеснив Груздева, запер за собой дверь, положив ключ в тот же карман, где уже лежали, дожидаясь своего часа, пуля и гильза. А пояснил так:

— Это чтобы нам никто не помешал беседовать.

Парень испуганно отступил назад.

— Ну что ты затрясся, петушок? — успокоил его Румянцев. — Дядя не такой уж страшный, как ты думаешь. Будешь разговорчивым, обойдемся без специальных мер убеждения.

У мальчишки задрожали губы.

«Да ты, видать, пуганый воробушек, — подумал Румянцев, — тебя уже наверняка трепали. Что ж, тем лучше, с такими дело иметь проще».

Перепуганный насмерть Груздев стоял посреди комнаты в пестром шелковом халате, засунув руки в карманы. Румянцеву он с ходу активно не понравился — на смазливом лице парня лежала неприкрытая печать порока. А еще Румянцев подумал, что никакого криминала, то бишь наркотиков, он здесь не найдет: то ли все уж очень тщательно спрятано в надежном месте, то ли хозяин квартиры недавно подчистую избавился от товара в ожидании следующей партии.

В однокомнатной квартире был порядок. Чувствовалось, что здесь проводили время с толком, на все сто пользовались атрибутами красивой жизни — набором последних достижений японской телерадиоэлектроники, огромной, как цирковой манеж, постелью с разбросанными на ней атласными подушечками. В целом квартира напоминала будуар дорогой проститутки.

— Красиво нынче у нас живут студенты, — заметил Румянцев. — Неужто это все куплено на стипендию?

Груздев как подкошенный бухнулся на кровать, каким-то почти женским движением поправляя полы своего роскошного халата, и от этого жеста Румянцева передернуло.

Он обернулся, прикидывая, с чего начать. По всему выходило, что с большого шкафа. Румянцев распахнул его створки и принялся брезгливо выгребать барахло с полок.

— Что вы делаете? — слабо пискнул с кровати Груздев.

Румянцев с садистским удовольствием потоптался по весьма недешевым тряпкам этого охламона, сам удивляясь, откуда в нем столько злости. Объяснение было только одно — его сегодняшняя встреча с дочерью: ее вид, интонация ее голоса, изменившийся взгляд. А что, если за всем этим стоял такой же типчик?

Он вытряхнул с полки целую охапку одноразовых шприцев:

— Да тут целая больница!

— А что? — отозвался Груздев. — По-моему, иметь шприцы не запрещено? Я ведь учусь в медицинском.

— Руки! — приказал Румянцев.

— Что?

— Покажи руки!

Парень, слегка замешкавшись, протянул к нему руки: никаких следов уколов на них не было. О своем драгоценном здоровье будущий эскулап, безусловно, заботился, предпочитая сбывать наркотики доверчивым идиотам. Впрочем, не исключалось и другое объяснение: он мог колоться под язык или в пах, а заглядывать ему в штаны Румянцев пока воздержался.

— Вы напрасно переворачиваете все вверх дном — ничего вы у меня не найдете, — захныкал Груздев.

— Заткнись! — рявкнул Румянцев. Ему здорово действовала на нервы манера Груздя недоуменно пожимать плечиками, наподобие жеманной барышни. — Заткни свою паршивую пасть. И не путай меня со своим «голубым» приятелем.

— Ну вот, оскорбления начались, — преодолевая приступ нервной икоты, пробормотал Груздев.

Его прямо-таки трясло от страха. Кто, интересно, так его запугал? Последнее обстоятельство Румянцеву было на руку, ему только и оставалось, что немного дожать этого щенка.

Он добрался до нижней полки, на которой под аккуратно сложенной стопкой полотенец обнаружилось кружевное женское белье красного и черного цвета, пачка презервативов, какие-то ремни и маски и еще одна штука… Румянцев вспомнил: кажется, это называлось фаллоимитатором. Он сплюнул и выругался.

— Где «дурь»? — рявкнул Румянцев.

Мальчишка теперь затрясся еще сильнее, у него уже зуб на зуб не попадал. Ну и трусливый же заяц!

— Честное слово, ничего нет, — у него на глазах выступили слезы.

— Пошли на кухню, — приказал Румянцев.

Груздев безропотно повиновался.

На кухне было довольно чисто, во всяком случае, пустые бутылки батареями не стояли. Зато в холодильнике имелись початая бутылка итальянского вермута и запечатанная — коньяка. Холодильник вообще был набит продуктами, словно хозяин приготовился к длительной осаде или визиту большой компании гостей. В общем, все указывало на то, что в квартире проживал отнюдь не нищий студент. Для полноты картины Румянцев заглянул под мойку — там стояло девственно-чистое ведро для мусора. Похоже, его опорожнили совсем недавно, да еще и тщательно вымыли. Аккуратист!

Румянцев пересмотрел бесчисленное количество банок, предназначенных для круп и специй, большей частью пустых. Заглянул в кастрюльки, стоящие на плите, из которых так потянуло специями и приправами, что у Румянцева защекотало в носу. Он закрыл их крышками и смачно, до слез чихнул. Одновременно его осенило: да ведь Груздев кого-то ждал! Для кого-то он приготовил все эти деликатесы.

— Кого ты ждешь? — осведомился он.

— Может прийти один знакомый, — отводя глаза в сторону, ответил Груздев.

— Ага, — поддакнул Румянцев, — знакомый, который соскучился по твоей заднице.

Румянцев принялся за ванную, стандартную, без особенных изысков. Все, что в ней было примечательного, так это множество разноцветных бутылочек с шампунями, баночек с гелями и муссами, кремами и прочей чепухой, что, по мнению Румянцева, говорило отнюдь не в пользу Груздева. Мужчина, столь много внимания уделяющий своей внешности, казался ему не совсем полноценным. Впрочем, в данном случае категоричный Румянцев, похоже, был не так уж далек от истины.

— Давай по порядку, петушок, — почти миролюбиво предложил Румянцев, закончив беглый осмотр квартиры, после которого она утратила вид уютного гнездышка. — Итак, каким образом ты передал Илоне наркоту? Подложил в косметичку, верно?

Парень шумно сглотнул слюну:

— Откуда вы…

— Откуда я знаю, ты хочешь спросить? Думаешь, от Илоны? А вот и не угадал, она мне ничего не говорила. Скрытная она была девица, была бы поразговорчивее — глядишь, и не сыграла бы в ящик.

Приврал он нарочно, хотя еще неизвестно, что в этот момент происходило в больнице, и специально подобрал увесистые, как булыжники, слова. Этот мазурик должен был почувствовать, с кем имеет дело. Но на этот раз он, похоже, слегка переусердствовал, потому что последняя фраза произвела на Груздя эффект, превзошедший всякие ожидания. Парень попросту рухнул на пол, растянувшись в маленьком закутке, отделяющем кухню от прихожей.

Такие кульбиты в планы Румянцева не входили, он пару раз хлестнул мальчишку по щекам, но тот не приходил в себя. Пришлось облить его холодной водичкой из чайника. Только после этой бодрящей процедуры сукин сын очухался, задергал худыми ножонками и наконец уселся, прислонившись спиной к кухонной двери, натянув полы намокшего халата на острые коленки.

Какое-то время он молчал, а потом принялся биться головой о дверь и скрежетать зубами:

— Дурак, какой я дурак! Зачем я только с ним связался!

Румянцев поставил посреди кухни табурет, уселся и закурил.

— А теперь рассказывай все по порядку. Я уверен, ты мне много можешь рассказать, — предложил он парню, с удовольствием выпуская изо рта первую струйку дыма.

Груздев, хлюпая носом, начал:

— Я не собирался ее сажать на иглу… Что я, дурак? Это он, барыга, меня заставил, потому что я ему задолжал…

— Фамилия! — рявкнул Румянцев.

— Чья? — захлопал длинными ангельскими ресницами юный негодяй.

— Барыги твоего, кого же еще!

Груздев обхватил голову руками и уткнулся лицом в собственные колени.

— Прокоп его кличка, я ему столько должен, столько… Он… он меня заставил. Я не хотел ей ничего плохого…

— Дальше! — поторопил его Румянцев.

— Ну, я ей предложил один раз, другой…

— Это все было дома у Костецких? — уточнил Румянцев, стряхивая пепел на пол.

— Да, — выдавил парень. — Ее же все время пас этот… ну, Васнецов… Так что… в общем, он следил за ней вне дома, вот мы и…

— Ловко, — оценил Румянцев. — На хату ее затащить тоже барыга придумал?

— Ну да, — снова захлюпал носом Груздев. — Говорит, о битюге не беспокойся — это он о Васнецове, — его не будет. Ну, я ее туда привел, а когда она отключилась, ушел.

— Пистолет, который ты ей подложил в сумку, тоже барыга дал?

Парень только отвел взгляд в сторону.

— Отвечай! — прикрикнул Румянцев.

— Да, — осипшим голосом признался Груздев.

Румянцев порылся в кармане, вытащил пулю и гильзу и продемонстрировал все это добро Груздеву:

— А вот это, между прочим, вылетело из того самого пистолета, который ты подложил в сумку Илоны.

— Вы-вылетело?! — От страха и холода парень снова начал громко икать.

— Ну да, этой пулькой убили Васнецова, и именно по этой причине он тебе и не помешал затащить Илону на хату.

— Я… я… не у-убивал…

— Я тоже так думаю. Одно непонятно, почему ты еще до сих пор жив, петушок?

— Что? — залепетал Груздев.

— Ничего, просто мысли вслух, — туманно пояснил Румянцев.

— Вы думаете, они меня убьют? — Парень был снова близок к обмороку.

— Ну а ты как думаешь? — Румянцев посмотрел на него глазами, полными нарочитого сочувствия.

Груздев скрючился, выражение его лица стало почти дебильным, а из уголка рта тонкой струйкой потекла слюна.

— Не убивайте меня, пожалуйста, не убивайте, я отработаю, — заныл он.

— Чем, задницей? — взревел Румянцев, который взбесился от того, что этот сопляк подумал, будто он станет пачкать о него руки. — Стану я тебя убивать, и без меня найдутся желающие. Твой барыга, например. Зачем ему оставлять свидетеля в живых, тем более такую гниду. Ты же раскололся с ходу!

— Что же мне делать?

— Что-что, признаваться дальше, давать чистосердечные показания. Тебя посадят в камеру, и там ты, по крайней мере, до суда будешь в безопасности.

— В камеру? — ужаснулся Груздев. — Я не хочу в камеру.

— А тебе куда хочется — в сауну с девочками? — поинтересовался Румянцев и тут же сам себя поправил. — Впрочем, девочки, это, кажется, не твой профиль. Чем только, любопытно, купил ты Илонину мамочку, она прямо без ума от тебя!

— Ей много не нужно, как всем стареющим дамочкам, — поведал мальчишка без тени смущения. — Она всегда довольствовалась комплиментами и сыновними объятиями, дальше мы не заходили…

— Зато оплачивала эту квартиру, — продолжил за него Румянцев, — не правда ли? Платила, не подозревая, чем в ней занимается ее сладкий мальчик. Что же она, ни разу здесь не застала какого-нибудь из твоих бой-фрэндов?

В принципе, грязное белье Валентины Костецкой Румянцева совсем не волновало, так что он мог бы и не спрашивать Груздева о подробностях патологической страсти дряхлеющей матроны.

— Она никогда не приходила без предупреждения, — буркнул Груздев. — И вообще, тут я не виноват, она сама себе вбила в голову, что должна обо мне заботиться, у нее на этот счет какой-то пунктик, по-моему. Выдумала себе что-то, а я просто попался ей под руку. Всегда плела чушь… Но если вы подозреваете, что я ее любовник, то это смешно.

— Допустим, — согласился Румянцев, — ты не был ее любовником, ты просто пользовался дарами, ниспосланными тебе. Зачем отказываться от чьей-то благотворительности?

Мальчишка молчал, понуро уставившись в пол. Румянцев тоже молчал, сосредоточенно обдумывая ситуацию. Сидящий перед ним сопляк, безусловно, был таким гаденьким во всех смыслах, что одним своим видом вызывал желание вымыть руки с мылом. И сейчас он не раскаивался, просто в очередной раз руководствовался инстинктом самосохранения, как и прежде, когда, задолжав, запросто исковеркал жизнь дочери содержавшей его благодетельницы. Логика у него убийственно простая: а что я мог сделать, не погибать же самому, уж лучше подставить ближнего. Чего только этот змееныш не сотворит, чтобы спасти собственную драгоценную шкуру! Постой, постой, но если…

— А Катю Чернову ты случайно не знаешь? — вкрадчиво осведомился Румянцев.

— Какую еще Катю? — достаточно натурально удивился Груздев, но глазки у него забегали, и это не ускользнуло от внимания Румянцева.

— Была такая подружка у Илоны, — уточнил Румянцев и тут же безо всякого перехода прикрикнул: — Ты звонил ее матери?

Пацану больше ничего и не требовалось, он сразу застучал зубами и выдавил из себя:

— Да это все Илона… Она мне сказала, что девчонка пропала — я-то ее, эту Катю, никогда и в глаза не видел. И что у ее матери есть деньги, слухом не слыхивал… Ее мать какое-то там кольцо продала. Все, что я сделал, пару раз позвонил из автомата… Больше и звонить не собирался, понял, что если еще раз позвоню, заметут…

— Да, дорогой, — протянул устало Румянцев, — догадывался я, что ты дерьмо, но ты не просто дерьмо, ты супердерьмо, здоровая куча вонючих отбросов… Сколько тебе лет?

— Двадцать два…

— Долго тебе еще придется отравлять воздух, если, конечно, никто тебя прежде не прихлопнет. — Румянцев не стеснялся в подборе выражений, ибо не был облачен полномочиями, хотя, возможно, и брал лишку, отождествляя собственную персону с правосудием.

Груздев заерзал худым задом по мокрому полу:

— И что мне теперь делать?

Надо же, нашел советчика, ну и щенок!

— Одевайся и не вздумай выкинуть какой-нибудь фортель. Со мной тебе не справиться, кишка тонка, — твердо сказал Румянцев.

Груздев сглотнул слюну, встал и, пошатываясь, отправился в комнату. Румянцев последовал за ним — мало ли что на уме у этих нынешних субчиков! — и с брезгливостью понаблюдал, как мальчишка, сбросив халат, стал трясущимися руками напяливать джинсы и свитер. Потом, усевшись на диван и шмыгая носом с методичностью автомата, надел носки на посиневшие, как у бройлерного цыпленка, ноги.

— Побыстрей шевелись! — прикрикнул на него Румянцев, хотя торопиться, собственно, было некуда; определенного плана дальнейших действий он еще не наметил: то ли сразу тащить этого придурка к Огородникову, то ли продолжить дело самому.

Груздев задергался и промазал ногой мимо носка. Втянул голову в плечи и попытался повторить попытку, но она ему опять не удалась, потому что испуганной птицей заверещал звонок.

— Кто? — мгновенно сориентировался Румянцев.

— Я же говорил, что ко мне должен прийти один друг.

— Иди открой, но только после моей команды, — приказал Румянцев.

Груздев послушно, как был в одном носке, поплелся в прихожую, обреченно приговаривая:

— Сейчас, сейчас…

Румянцев занял выгодную позицию с тем, чтобы оказаться за дверью, когда она отворится, и шепнул Груздеву:

— Открывай!

— А ключ? — проблеял тот.

Румянцев полез в карман:

— Держи.

В этот момент пронзительная трель повторилась прямо над ухом Румянцева.

Груздев, немного повозившись с замком, осторожно потянул на себя дверь, и по мере того, как проем расширялся, лицо его искажалось маской ужаса. Еще ничего не услышав, Румянцев мигом понял, что к чему, и всей тяжестью тела уперся в дверь.

Первая пуля влепилась в стену в сантиметре от головы Груздева, а вторая пошла вкось и застряла в двери. Тут же на лестнице раздался топот ног, кто-то несся вниз, перепрыгивая через ступеньки. Румянцев оттолкнул белого от страха Груздя и тоже помчался вниз — догонять стрелявшего.

Силы довольно быстро покинули Румянцева, сказывалось длительное отсутствие тренировки, что ни говори, а в последний год он заметно пооброс жирком. Но, преодолевая одышку, он мчался дворами за маячившим в кромешной темноте белым пятном — на убегавшем была светлая куртка. Ее Румянцев успел разглядеть, когда из-за облаков на мгновение выглянула луна и осветила холодную ночь своим бледным сиянием. Как назло, не попалось ни единого фонаря: то ли местные подростки, не знающие куда себя прибить, раскокали все лампочки, то ли убегавший специально выбирал самые глухие закоулки. А тут еще погода, словно нарочно, выкинула очередную шуточку: морозный ясный вечер сменился сырой и темной метельной ночью, обещающей к утру заведомую распутицу и оттепель.

В висках у Румянцева гулко стучала кровь, он уже изнемогал, а расстояние между ним и стрелявшим в Груздя упорно не сокращалось. «Скоро начну отставать», — с досадой подумал Румянцев и не придумал ничего лучшего, чем крикнуть:

— Стой, стрелять буду!

Однако первым выстрелил тот, кого он преследовал.

«Однако, — удивился Румянцев, — каков нахал, прямо как в боевике!»

Словно в доказательство румянцевской гипотезы преступник еще раз выстрелил, но, видно, не целясь. Но больше он не стрелял, мчался во все лопатки, пока его белая куртка не исчезла из поля зрения Румянцева. Темнота впереди еще сильнее сгустилась, и Румянцев едва не ударился лбом в стену. Выходит, не так уж хорошо знал эти дворы бандит, если угодил в тупик.

Румянцев отдышался и медленно, сначала на ощупь, а потом, пообвыкнув, более уверенно двинулся вдоль стены, с радостью услышав, что где-то поблизости, видимо, на параллельной улице, раздались звуки сирены милицейского автомобиля. Надо же, услышали выстрелы! Он успел рассмотреть поваленный штакетник и тут же уловил какое-то движение, шорох. Повернулся в ту сторону, и в тот же миг в лицо ему полыхнула короткая вспышка желтого пламени…