Шутки в сторону

Глава 23 Сентиментальный детектив

Лицо Валентины Костецкой с размазанным макияжем напоминало палитру увлеченного творчеством художника. Она сидела в облезлом кресле в маленькой комнате, которую им с мужем любезно предоставил заведующий терапевтическим отделением больницы, чтобы коротать время в ожидании известий из реанимации. Громко, с придыханием всхлипывала, словно брошенный на произвол судьбы ребенок. Она все еще отказывалась верить тому, что узнала о собственной дочери.

— Они что-нибудь перепутали… эти эскулапы… — бормотала она. — Какие-то наркотики… не может быть никаких наркотиков… это они чтобы снять с себя ответственность…

Костецкий стоял у окна, задернутого казенной шторкой. Чувствовалось, что он с трудом сдерживал желание наброситься на свою бестолковую половину, но Румянцев просил его не вмешиваться, и Костецкий в бешенстве лишь играл желваками.

Сам Румянцев, глядя на эту толстушку в последнем приступе молодости, боролся с похожими ощущениями. Он и раньше относился к ней, мягко выражаясь, с неуважением, а теперь возникло что-то вроде физического отвращения. И немудрено: маленькое помещение, в котором они втроем находились, успело пропитаться ее запахами — дорогой и неумеренно употребляемой, чуть ли не лопатами и ведрами, парфюмерии.

На пару минут разрядил обстановку врач-реаниматолог, зашедший сообщить, что угроза миновала и непосредственной опасности для жизни Илоны нет. Костецкий при этом известии заметно порозовел, точно ему только что перелили донорскую кровь, а фрау, как именовал Румянцев про себя Валентину, принялась всхлипывать с новой силой:

— Ну, слава Богу, слава Богу…

Может, Румянцев и был к ней излишне пристрастен, не исключено, даже не справедлив, но во всех ее словах, движениях, этих бесконечных всхлипываниях ему чудилась фальшь, одна только фальшь. Такое впечатление, что она бесталанно исполняла роль убитой горем матери. Хотя кто знает, что там у нее на душе, ведь, как бы то ни было, Илона ее дочь.

Когда за врачом захлопнулась дверь, Румянцев возобновил свои попытки узнать историю с кольцом в интерпретации Костецкой.

— Не понимаю, при чем здесь какое-то кольцо? — возмутилась она. — Неужели сейчас… когда… когда. — Стас, да скажи ты ему…

Костецкий несколько раз сжал и разжал кулаки — видимо, страшное напряжение начинало его постепенно отпускать. Тихим, почти умоляющим голосом произнес:

— Валентина, я прошу тебя, успокойся и все расскажи. Как я понимаю, Аркадий Петрович интересуется не из праздного любопытства. Ведь так, Аркадий Петрович?

— Я не помню… — Она надула губы, словно капризная девочка. — Ну что, купила я через одного ювелира, живет на Садовой… старик, Господи, как его фамилия…

— Он был только посредником?

— Ну да… только к чему сейчас об этом, когда… — И она снова поднесла платок к распухшему от слез носу.

— А вы знаете, кому кольцо принадлежало прежде? — не отступал Румянцев.

Костецкая отняла платок от своего живописного лица-палитры:

— Ювелир сказал, что оно старинное, принадлежало дворянскому роду. Видела я эту дворянку — бледная немочь… А что, неужели кольцо не старинное?

— Старинное, старинное, — успокоил ее Румянцев. — Меня другое интересует: кто еще знал, что вы купили его у этой гражданки и заплатили кругленькую сумму?

— Да я многим рассказывала, теперь даже и не припомню кому. А что?

«Черт, до чего болтливая баба», — подумал Румянцев.

— Про деньги, про то, сколько я заплатила, я сказала лишь мужу и Илоне. Муж, — она посмотрела в сторону Костецкого, — не любит, когда я афиширую свои расходы. Особенно сейчас, перед выборами, чтобы не вызывать лишних пересудов. Да что я вам рассказываю, вы же сами в курсе.

— Выходит, кроме семьи, никто не знал, кто именно продал вам кольцо?

— Да я и сама по сей день ее не знаю! — воскликнула теряющая терпение Костецкая. — Ну видела ее разок, и все. Если бы случайно встретила, наверное, не узнала бы! — Всем своим видом Валентина Тимофеевна как бы давала понять: ну чего ты ко мне пристал? — Если только Илона. Я брала ее с собой к ювелиру. Илона сказала, что она и дочь этой самой бывшей дворянки учились в одной школе. Или я что-нибудь путаю? Честно говоря, я пропустила это мимо ушей. Какое мне дело? Я честно заплатила деньги…

Значит, Илона знала, все опять сходилось на ней, и такое количество поразительных совпадений Румянцева не вдохновляло. Сердце его опять предательски заныло, а внутренний голос вынес приговор: «Майор Румянцев, ну и вляпался же ты!»

— Вот вы меня допрашиваете, не знаю, по какому праву, — теперь в наступление перешла Костецкая, — лучше бы объяснили, как все это случилось с Илоной… эти ужасы с наркотиками, вы же служба охраны! — Она не выдержала и под конец сорвалась на визг.

— Но и не нянька вашей дочери, — холодно парировал Румянцев ее выпад, — вытирать ей сопли я не нанимался, это ваша забота. Кстати, интересоваться ее друзьями-приятелями тоже. Ведь кто-то передал ей наркотики сюда, в больницу!

Валентина Тимофеевна зарыдала:

— Я просто не представляю, не представляю, каким образом! Ведь мы просили никого к ней не пускать!

В разговор неожиданно вступил Костецкий:

— Я сам теряюсь в догадках, откуда она взяла эту дрянь. Персонал клянется-божится, что никого у нее не было, только жена.

Ободренная поддержкой мужа, Костецкая закатила глаза и предалась воспоминаниям о недавнем времени:

— Я собиралась поехать за свежими фруктами для Илоны. Тут она мне позвонила и попросила захватить из дому ее косметичку. Я вернулась домой, взяла косметичку… Да, как раз зашел Олег Груздев — очень хороший мальчик, часто бывает у нас, — узнал, что Илона заболела, просил передать привет, пожелал ей быстрее выздоравливать… Я ему сказала, что пока ее навешать нельзя, и он, конечно, все понял. Олег сам будущий врач, в медицинском институте учится. — Она вздохнула и облизала пересохшие губы. — Вот и все, я приехала в больницу. Илона чувствовала себя неплохо, мы с ней немного поболтали, и, я пошла поговорить с лечащим врачом, а потом, потом… Нет, не верю, что она наркоманка, это врачи проворонили обострение болезни, а теперь пытаются доказать, что ни в чем не виноваты…

Румянцев тем временем лихорадочно соображал: Груздев, Груздев, кажется, он пару раз встречал этого смазливого хлюпика в доме Костецких. Тот, судя но всему, чувствовал себя как рыба в воде, что неудивительно: Костецкий в домашние дела не вникал, а фрау ничего не видела дальше собственного носа Последний месяц Мишка Васнецов, если не считать того дня, когда его убили, ходил за Илоной но пятам, но не углядел, что она пристрастилась к наркотикам. Что сие означает? Васнецов был никудышным работником и пренебрегал своими прямыми обязанностями, причем достаточно хорошо оплачиваемыми? Нет, это сомнительно. Выходит, тот, кто приучил Илону к наркотикам, находился за пределами зоны его ответственности, а именно в доме Костецких. Ведь он обязан был следить за ней с того момента, как она вылетала из родительского гнездышка расфранченной пестрой канарейкой, и до тех пор, как она в него наконец возвращалась, причем ее возвращение частенько происходило под его нажимом, поскольку Илона домой обычно не слишком торопилась. Он привозил ее домой, сдавал на руки заботливой мамочке и справедливо считал свою миссию выполненной — за все, что происходило потом за высокими стенами с зубцами и башенками, Васнецов уже не отвечал.

— Этот парень, Груздев, был рядом с вами, когда вы собирались в больницу?

— Ну да, он, как воспитанный молодой человек, проводил меня до машины.

«Уж не от Груздева ли получила Илона наркотики? — подумал Румянцев. — Тот факт, что он учится в медицинском, означает, по крайней мере, что внутривенная инъекция для него, вероятно, не проблема».

— Вы знаете, где он живет?

— Кто? — опешила Костецкая.

— Ну, этот приятный молодой человек.

— Да… — сказала она растерянно. — Я помогла ему найти хорошую квартиру, на Набережной улице, недалеко от вокзала. Набережная, восемнадцать, квартира семьдесят шесть.

Костецкий с удивлением посмотрел на жену: похоже, участие Валентины Тимофеевны в судьбе какого-то случайного молокососа оказалось для него новостью не меньшей, чем для Румянцева. Тот подозревал, что впереди его шефа ожидало еще порядочное количество сюрпризов. Ладно, пусть теперь сам разбирается со своими непутевыми бабами, а ему, Румянцеву, теперь нужно думать прежде всего о себе. Пусть они расхлебывают свою кашу, предоставив ему возможность расхлебывать собственную.

С этими мыслями Румянцев распрощался с Костецкими. К тому же, по его мнению, им следовало остаться вдвоем, чтобы спокойно обсудить свое житье-бытье. Каково же было удивление Румянцева, когда в приемном покое, где дремала в одиночестве медсестра, его догнал Костецкий.

— Постойте, Аркадий Петрович, — окликнул он Румянцева, задыхаясь, — я хотел бы еще знать ваше мнение… Скажите, вы считаете, что положение безнадежное?

— То есть? — недоуменно пожал плечами Румянцев.

— Я имею в виду, что мне следует снять свою кандидатуру.

— Не знаю, — ушел от прямого ответа Румянцев. — Вряд ли я вам советчик в этом деле.

Сам вопрос Костецкого показался ему нелепым.

— Они добились своей цели, — вздохнул Костецкий и медленно двинулся в обратном направлении по мрачному и длинному больничному коридору.

Румянцев гнал служебный «Вольво» по улицам ночного города. Он был исполнен спокойствия и одновременно решимости. Огородников мог бы и не предоставлять ему сомнительные шансы, он сам все обдумал раз и навсегда и независимо от последствий. История, в которую он впутался по милости Костецкого и его семейства, становилась все более неприятной. Мало того, что Илона вляпалась в дерьмо по самые уши, мало убитого Васнецова, так тут еще пропавшая девчонка. А что, если все это звенья одной цепи, что на самом деле означает полномасштабную игру против Костецкого? Тогда и ему, Румянцеву, грозит угодить под удар страшного молота. А ведь он ушел из органов в поисках спокойной жизни.

На перекресток из-за подстриженных кустов туи неожиданно выскочило живое существо, блеснувшее желтыми глазами. Румянцев резко нажал на тормоз, машина пошла юзом по обледеневшей дороге, к счастью, пустой. Остановившись у обочины, он вышел посмотреть, кто бросился ему под колеса, и разглядел рыжую кошку, которая так и осталась сидеть посреди дороги. Румянцев увидел огни приближающегося автомобиля и громко крикнул: «Брысь!» Но кошка только сжалась в комок, так и не сдвинувшись с места.

Мимо, не притормозив и отчаянно дребезжа, промчался светлый «Москвич». Румянцев уже приготовился увидеть на асфальте мертвую кошку. К его удивлению, та все еще сидела на дороге, автомобиль, пронесшийся буквально в нескольких сантиметрах, ее не задел. Румянцев снова крикнул «брысь» с устрашающей интонацией, но рыжая бестия не испугалась, а лишь сдавленно мяукнула и направилась к нему. Уселась неподалеку на проезжей части, рискуя попасть под следующую машину.

Румянцев чертыхнулся и, приблизившись, взял кошку в руки, чтобы отнести ее куда-нибудь в безопасное место, та не сопротивлялась. Он поднял это несчастное доверчивое существо, оказавшееся еще к тому же почти невесомым, и внезапно ощутил приступ острой и какой-то детской жалости. Поддавшись безотчетному порыву, вместо того чтобы перенести кошку в придорожные кусты, он открыл дверцу «Вольво» и посадил ее на заднее сиденье. Кошка при этом не выразила какого-либо неудовольствия.

Румянцев завел машину и, прежде чем тронуться с места, оглянулся назад: кошка уже вылизывала маленьким розовым языком собственный хвост.

— Какой же ты, оказывается, сентиментальный, Румянцев, — сказал он вслух. — Просто какой-то сентиментальный детектив!

То, что ему удалось с определенным трудом вытянуть из растерявшейся Костецкой, убеждало его — он на верном пути. Илону посадил на иглу кто-то из ее ближайшего окружения. Этот самый Олег Груздев характеризовался Валентиной Костецкой самым благоприятным образом, но именно он крутился в доме, когда она собиралась ехать в больницу к дочери. Что ему стоило подложить наркотики в косметичку? Конечно, он много брал на себя, собираясь разобраться в этой истории самостоятельно, но, раз начав там, в квартире убитого Михаила Васнецова, уже не остановиться. Гильза и пуля по-прежнему лежали в кармане его куртки. Короче, бывшему майору Румянцеву терять было абсолютно нечего.