Сиам Майами

Глава 15

Открывая дверь кухни, Барни был полон новых тревог, хотя не сомневался, что ни за что не уступит Зигги и Доджу. От их поступка, их уверенности, что они могут вертеть им, как им заблагорассудится, он выходил из себя. От ярости мог вот-вот потерять равновесие. Однако внешне его ярость проявлялась в окаменении черт, поэтому создавалось впечатление полнейшего хладнокровия. Он знал, что не обязан им подчиняться, и не помышлял о подчинении. Однако их наглость сводила его с ума. Он не мог нанести ответного удара, иначе они бы вообразили, будто он соглашается с таким скотским обращением. Если бы он сумел им отомстить, если бы не был так беспомощен! Наибольшую горечь вызывала мысль, что при всей своей готовности сопротивляться он уже отравлен их презрением. Отбить мяч значило вступить с ними в игру. Вступить с ними в игру значило остаться отравленным, даже одержав победу.

Мир померк у него перед глазами, и он едва не врезался в женщину — высокую, молодую, загорелую, с волосами пепельного оттенка. Ее ноги были оголены до бедер, платьице оставляло обнаженными плечи и едва держалось на груди. Ее глаза горели — очевидно, от предвкушения фирменного блюда кабаре, которым ее вот-вот должны были побаловать. Барни сразу заметил, что вкусная еда побуждает многих к дружелюбию. Когда она протянула свою голую руку, наполовину загорелую, наполовину белую, изысканно переходящую в тонкую кисть, он стал вертеть головой, желая увидеть, что за блюдо разожгло такой аппетит у столь привлекательной женщины. Он не мог не позавидовать оживлению, вызываемому у нее едой. И воспринял это как досаднейшее происшествие, выбежал из кухни в расстроенных чувствах, будучи вторично униженным — на сей раз ему предпочли тарелку со съестным. Оставалось состроить хорошую мину при плохой игре.

В дружелюбных глазах незнакомки он прочел нерешительность. Сейчас по ее лицу совершенно нельзя было отгадать, что она собой представляет. Так же она выглядела бы наверху высокой лестницы, боясь оступиться. Заметив ее колебание, он понял, что знакомство состоялось. Она подметила, какой вызвала у него интерес, и он попался в умело расставленную романтическую ловушку. Ее влекло, в свою очередь, к мужчинам, способным угадывать, что за тонкая душа скрывается под великолепной оболочкой. Она испытывала испуг и наслаждение, когда мужчина вторгался в ее жизнь подобным способом.

Само собой получилось так, что ее протянутая рука оказалась в его руке. Он потряс ее и ощутил в ответ крепкое пожатие. Первый импульс, который он почувствовал, был связан с силой. Но эта сила была сломлена его мужским пожатием. Она заглянула ему в глаза — и все вокруг перестало существовать. Только теперь он понял, что никакое блюдо ее не интересовало. Она ждала его.

— Селеста Веллингтон, — радостно представил ее Зигги, сияя, как надраенная кастрюля. О Барни он говорил с гордостью, словно не помнил стычки, случившейся минуту назад. — Барни занимается Сиам.

— Это вы придумали имя «Сиам Майами»? — спросила Селеста Барни мягким, чистым, грудным голосом. Такой голос невозможно было забыть. При разговоре она, казалось, боролась со смущением. Меньше всего приходилось ожидать подобной манеры общения от полуодетой женщины. — Жаль, что у меня не такое звучное имя! Певице с таким именем и петь-то необязательно!

— Это не я. — Барни выпустил из ладони ее длинные пальцы. В ее присутствии он был весь на виду. Она превращалась в зеркало, а он в — в пучок света, концентрированный луч энергии, хотя у него и в мыслях не было производить на нее впечатление. — Она сама так назвалась. — Говоря это, он чувствовал, что не может просто так расстаться с ее рукой. Это было бы выше его сил.

Зигги отнял у него руку Селесты и поцеловал ее. Этот поцелуй был полон непритворного обожания. Зигги перестал на мгновение быть бизнесменом. Казалось, стоит Селесте прошептать: «Зигги, я приму ванну», — и он помчится в туман, чтобы первым поспеть к крану. Целование руки Селесты сказалось на нем благотворно. Ей тоже доставил удовольствие этот акт обожания. Зигги целовал ей руку самоотверженно, как будто нырял в штормящее море.

— М-м-м! — блаженно протянул он, словно не умел передать свое наслаждение словами. Потом стиснул ее ладонь — не грубо, а молитвенно, словно он был филателистом, а ее ладонь — редчайшей маркой, и вернул ее руку в исходное положение, к бедру.

— Вы, менеджеры, — польстила она Зигги, — превратились в некоронованных королей. Стоит вам прикоснуться к женщине — и она может стать звездой. — В ее глазах в первый раз появилось настороженное выражение. Получалось, что она назвала цену Зигги, которая оказалась ниже его самооценки. При этом она не скрывала своего восхищения им. Селеста обернулась к Барни с той же дружелюбной властностью, которая только что превратила Зигги в ее раба. — Вы — человек, открывший Сиам?

— Я не имею к этому никакого отношения. Сиам — совершенно самостоятельная женщина.

Мотли лягнул его в колено. Боль была адская, тем более что Барни не мог себе позволить потереть ушибленное место.

— Он — сама скромность, — объяснил Зигги.

Селеста была достаточно опытна, она сделала вид, что не заметила, как пострадал Барни. А тот ломал голову, кто она для Зигги, если он так к ней подлизывается.

— Это все он, Барни. — Зигги гордо похлопал его по спине. — Помнишь, какой была Сиам прежде?

— У меня контральто, — застенчиво сказала Селеста, не скрывая своих амбиций. — Зигги, — добродушно спросила она, — как вам мой голос?

— Внушительно! — с похвалой отозвался Зигги. Это звучало как откровенная лесть ее таланту, но она знала, что тон, с которым он произнес это слово, сродни смертному приговору.

— Вы меня давно не слушали. — Ею владело игривое настроение. Рука, которую тискал и целовал Зигги, ухватила его за узел галстука.

— Это точно, — согласился он, уронил голову и чмокнул изящную руку, способную его удушить.

— Я пела в суперклубах, — пояснила она Барни, — и в летних театрах. Исполняла ведущую арию из «Бригадуны».

— Хорошее начало, — признал Барни, чтобы что-то сказать.

Она продела свою голую руку под руку Барни, прижав его к себе. На ней не было лифчика, и она наслаждалась телесным контактом.

— Можно позаимствовать у вас Барни? — спросила она Зигги. — Хочу увести его в нашу компанию.

Мотли посмотрел на них сонным взглядом; сейчас можно было подумать, что ее общество действует на него усыпляюще, хотя на самом деле он таким способом сохранял достоинство. Она улыбнулась.

— Он ваш с потрохами, но сперва дайте нам минутку пошушукаться. Ведь завтра он уезжает на гастроли.

— Даю вам одну минуту, — решила она и стала протискиваться к стойке бара.

Зигги потянул Барни за руку в сторонку, где их не могли подслушать посторонние.

— Добудь подпись Селесты под нашим контрактом — и тебе больше не придется переживать из-за Доджа.

— Не пойдет. Я больше не имею к вам двоим отношения.

— Я беру назад все, что говорил тебе на кухне.

— Кто она такая? — спросил Барни, на которого новая знакомая произвела сильное впечатление.

— Дочка Веллингтона, — ответил Мотли, словно этим все объяснялось.

— Того, кто победил Наполеона?

— Бери выше. Ее отцу принадлежат участки под несколькими лучшими бродвейскими театрами.

— Что же он делает, сидя на своей земле?

— Ничего, просто собирает умопомрачительную ренту. Ее папаша зарабатывает на Бродвее больше денег, чем самые модные продюсеры. При этом он не финансирует постановок, не строит театров, не ходит на премьеры. Он имеет доход от сдачи земли под театрами. Один из его бродвейских участков приносит ему по сотне тысяч в год, а ведь театр на этом клочке построил кто-то другой. — Мотли так веско перечислял достоинства землевладельца, как будто тот открыл закон всемирного тяготения.

— Какая связь между рентой с недвижимости и пением Селесты?

Мотли утомленно прикрыл веки. Открыв их, он сунул в карман Барни двадцатку.

— Очередная прибавка. Расходы на Селесту не облагаются налогом. Ты не сможешь купить ей «Котекс» и заставить расплачиваться государство, зато можешь приобретать для нее французские духи, билеты в оперу, цветы — все спишется. Бери квитанции на все — почтивсе, что вы с ней делаете вдвоем, и присылай их мне. — Он поперхнулся от волнения. — Если она подпишет контракт…

— Но ты дал понять, что она плохо поет.

— Верно, из рук вон. Но такая певица добавит нам престижа, если мы ее зацапаем.

Барни улыбнулся. Мотли не усматривал в подобной теме ничего забавного.

— Что же заменит голос? — осведомился Барни.

— Ее папаша.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь! Люди способны отвернуться от Карузо, но к деньгам неравнодушны все. Ее отец вкладывает такие крупные суммы, что, когда он читает «Уолл-Стрит джорнэл», даже в хорошие для биржи дни, у него такой вид, будто вконец замучила грыжа. Он один из тех, кто лоббирует интересы владельцев недвижимости в этом городе. Они — крупнейшие жертвователи на машину демократической партии. Его лобби влияет на подбор судей. Боже сохрани назначить судью, способного встать на позицию съемщика! Если бы ты был зятем Веллингтона, то мог бы водить машину в подпитии, не опасаясь вылететь на встречную полосу и укокошить пятерых невинных граждан. Судья все равно закрыл бы дело, мудро заметив, что в наши дни почти все выпивают.

— И мы смогли бы урвать кусочек этого могущества благодаря бесталанной певичке?

— Это только начало. — Мотли разинул рот в безмолвном прославлении возможных благ. — Если Селеста заключит с нами контракт, то к нам кинутся все звезды, нуждающиеся в покровительстве. Почему? Да потому, что они не сомневаются, Веллингтон отдаст свою дочь только в самые надежные руки.

— Ты хочешь сказать, что Селеста могла бы в два счета стать звездой?

— Звездой ей не быть. Но мы можем сделать ее похожей на звезду.

— Если при отсутствии у нее таланта для тебя не составляет труда обеспечить ей хорошую карьеру, то почему за столь денежное дело не возьмется кто-нибудь еще?

— Я не сказал, что у нее напрочь отсутствует талант. Как ты сам заметил, она отменно сложена, и в этом ее талант. У нее есть деньги, престиж, красота, ты же способен помочь ей выбиться.

— Откуда ты это взял?

— Что, если ты, занимаясь Сиам, возьмешь в оборот и Селесту? Веллингтон не сможет заподозрить в тебе рвача, клюнувшего на имя Селесты. Другие, конечно, будут полны подозрений. Таков шоу-бизнес: романтика, переходящая в истерику, и реальность, напоминающая кувалду. Но шансов у них не будет. Ты — новое лицо, к тому же чист. Понимаешь, это улица с двухсторонним движением. Ты подаришь ей престиж: люди решат, что Селеста талантливее, чем им казалось.

— Как много она для тебя значит? — спокойно спросил Барни.

Зигги поморгал. Наконец-то Барни перешел к делу.

— Повторяю: ты добиваешься ее подписи — и Сиам больше не грозит опасность. Я повлияю на Доджа.

— Я добиваюсь подписи мисс Веллингтон — и Додж поступит в отношении Сиам так, как я велю?

— Излагаю главное: договор с Селестой — и ты диктуешь собственные условия. — Зигги едва не стукнулся головой о голову Барни, настолько плотной была обтекающая их толпа, стремящаяся к бару и в обратном направлении.

— Господа, — возвестила Селеста, подхватывая Барни под локоть и прижимаясь к нему, — время вышло!

Но расстаться с Мотли он не успел — раздались аплодисменты в адрес Сиам.

Барни стало стыдно. Он отвлекся на Мотли, на мисс Веллингтон и не слушал пения Сиам. Аплодисменты заставили его спохватиться. Он присоединился к остальным и так яростно захлопал, что чуть было не отбил ладони.

Мотли и мисс Веллингтон не отставали. Раздался скрип стульев — люди вскакивали из-за столов, чтобы работать ладонями стоя. К овациям присоединились даже те, кто отлучался к телефону и в туалет. Громилы в расстегнутых пиджаках покинули прокуренный кабинет директора, чтобы тоже всласть поаплодировать. Скрип стульев стал неотъемлемой частью шума, свидетельствующего о признании певицы. Люди устроили настоящую овацию, хлопали вовсю, не жалея ладоней.

Сиам изо всех сил улыбалась, кланялась, посылала воздушные поцелуи. Аплодисменты не стихали. Сиам настолько завела своих слушателей, что ей стало неловко, но это только усилило неистовство публики.

Барни начал проталкиваться к сцене. Не успел он пройти и метра, как Мотли сгреб его за плечо. Барни почувствовал себя в ловушке. Реши он продолжить свое движение в намеченном направлении — и, по-видимому, поплатился бы сломанной лопаткой.

— У Барни обязательно найдется для вас минутка, — сказал Мотли Селесте с почтительной улыбкой. Та зарделась.

— Я просто хотела, чтобы он как-нибудь послушал, как я пою.

— Послушает, — обнадежил ее Мотли. — Он беззаветно предан своим певцам. Когда наступит ваша очередь, он будет так же трудиться на вас.

С Мотли было трудно сохранить терпение.

— Я хочу, чтобы мой менеджер имел представление о моем голосе.

Барни склонил голову набок, чтобы слишком открыто не выказывать своего восхищения независимостью девушки. Он уже сожалел, что беседа приобрела некоторую жесткость. Готов был прославлять Селесту, требовавшую, чтобы к ней относились только так, как она того заслуживает.

— Я тороплюсь, — сказал Барни в свое оправдание. — Пришлите Зигги вашу пробную запись, а он передаст ее мне.

Мотли ослабил хватку, видя, что Барни готов к сотрудничеству.

— Давайте пообедаем завтра, — предложил Зигги Селесте, которая нехотя кивнула. — Барни свяжется с вами, как только прослушает запись.

— Да, — подтвердил Барни. — Вот только вернусь с гастролей.

Мотли двинул Барни в плечо. Удар был скорее угрожающим, чем дружеским, но на непосвященный взгляд казался знаком ободрения, каковым отчасти и был.

— Он вернется с гастролей гораздо раньше, чем предполагает, — сказал Мотли. — Малыш становится нужен все большему количеству людей. — Он сопроводил намек внушительным взглядом.

Когда Барни была предоставлена свобода продолжать проталкиваться сквозь толпу, Селеста, проводив его взглядом, спросила у Зигги:

— Вы сказали ему, что я собой представляю?

— Сказал, — со стыдом признался Зигги. — Все выложил: про папашу, про приданое, про бельгийские кружевные скатерти, про редкие испанские шали. Про ваш древний род, отмеченный разнузданной женской сексуальностью, последним и наиболее отчаянным образчиком коей являетесь вы сами.

Селеста улыбнулась.

— Это восхитительно — когда мужчина для разнообразия бежит не ко мне, а от меня.

— Завтра его ждет Уилдвуд.

— Дело не в этом, сами знаете. Они влюблены друг в друга?

— Вы же знаете Сиам… — Мотли пытался сбить ее с толку. — Кого она может полюбить?

— Его, — не задумываясь, ответила Селеста.

— Только не надо дурацких приступов паранойи.

Селесту непросто было разубедить.

— Сегодня от Сиам шли радиоволны. Их можно было почувствовать по всему залу.

— Это и есть талант. От настоящего таланта стены — и те взмокнут.

— Думаете, он мной займется? Мой голос действительно улучшился с тех пор, как вы слышали меня в последний раз.

— Займется, — заверил ее Мотли. — Он не так глуп, как мне поначалу казалось.

— Что заставило вас изменить мнение о нем?

— Думаю, он поймет, что вы — настоящий удар в солнечное сплетение.

— Благодарю за комплимент. — Она обвила рукой необъятную талию Мотли. — Угостите меня стаканчиком, Бочонок. — Она посмотрела на него откровенным взглядом. — Вы все равно спишете то, что на меня потратите.

Он схватил ее за обе руки.

— Если бы ваш голос был так же хорош, как слух!