Сиам Майами

Глава 32

В Падьюке Сиам снова достигла прежнего высокого уровня исполнения, несмотря на отсутствие слушателей. Более того, здесь она превзошла себя. Единственное, что ей мешало, это пот, постоянно заливавший лицо.

Они поселились в маленьком дешевом отеле. Окно номера было задраено, чтобы не впускать внутрь зной. Занавески не могли спасти от солнца. По всему номеру пролегли на полу и на стенах проникающие в дыры желтые лучи. Вентилятор производил много шума, но почти не освежал воздуха.

— Вчера меня слушали шестеро, — сказала Сиам, сотрясая своей досадой духоту.

— Сейчас разгар лета. Ты творишь чудеса уже тем, что поешь в такую жару. Владелец тебя оценил.

— Все равно мне неспокойно. Эти крысы обо всем пронюхивают. Сейчас они будут потирать лапки, узнав, что на меня не выстраиваются очереди. Они используют это против меня.

— Тебя отправили на гастроли, чтобы ты совершенствовала исполнение, а не собирала толпы. Хорошо еще, что тебя не посылают петь в Долину Смерти. Не удивительно, что тебе обрыдли гастроли.

— До Гэри остается всего две недели, а мы ничего не предприняли, чтобы отменить этот пункт. Жара действует на меня, как снотворное, меня все время клонит в сон. Если бы мне постоянно не хотелось лечь с тобой в постель, я бы сама придумала, как выбраться из этой ловушки.

Он посмотрел в темноту, в самый прохладный угол, где она растянулась, обнаженная, на газетах, которыми устлала пол. Сам он лежал на кровати.

— Жалобы — не твоя стихия.

— Это верно. — Она встала с пола. — На что мне жаловаться? Когда я гуляю с тобой по улице, у меня такое ощущение, будто прохожие видят мои потайные места. — Она шлепнулась на него.

— Ну и пройдоха! — Он поцеловал ее.

— Сегодня утром по дороге в туалет я споткнулась. Не так, как всегда, а по-особенному, словно утратила привычный ритм при ходьбе. — Она надула губы. — А ты смеешь говорить, что я слабовата на одно место.

— Прости.

— Прилюдно!

— Я забываюсь. Мне все время хочется сказать о тебе что-нибудь хорошее, и всякий раз я говорю не то.

— Спасибо, что хоть пытаешься. Но мне кажется, что этим ты перенапрягаешь свои мозги.

— Я весь в раздумьях, — заверил он ее, снял со своей груди красный резиновый мешочек со льдом и переместил его ей на грудь.

— Знаю. — Она подперла подбородок рукой. — Но жизнь разнообразнее, чем ты о ней думаешь.

— И чем ты.

— Надеюсь. И еще я надеюсь, что рано или поздно ты запрыгнешь на постель и познакомишь меня со своим грандиозным планом.

— Откуда ты знаешь?

— Тебя видно насквозь.

— Что же ты видишь?

— Тебя распирают колоссальные планы. — Она была не очень уверена в диагнозе.

— Точно.

— Я счастлива. — Она спохватилась. — Или тут не от чего быть счастливой?

— Есть от чего.

— Теперь ты меня встревожил. — Она прикусила нижнюю губу. — Уж больно самонадеянный у тебя вид.

— Сиам… — начал он и поперхнулся. Она сразу сообразила, что грядет серьезное сообщение. Он увидел, как напряглось ее лицо. В следующую секунду она доверчиво улыбнулась. — Сиам, это так важно, — с улыбкой продолжил он, — что тебе следовало бы сперва одеться.

Она спрыгнула с кровати прямо в свои трусы, валявшиеся на полу, натянула их и этим ограничилась. Вернувшись на кровать, заняла прежнее положение с ним рядом.

— Сиам… — Он приподнялся; его отделяло от ее полного надежды лица всего несколько дюймов. — Ничего на свете мне не хочется так сильно, как жениться на тебе.

Она поцеловала его, крепко обняла и вскочила на кровати.

— Отличная новость для моего слабого местечка! — Она запрыгала на матраце.

— Я женюсь на тебе не из-за твоего слабого местечка.

Она прыгала так ретиво, что ему трудно было удержаться на кровати.

— Я женюсь на тебе из-за твоего характера. Береги голову!

Она запела:

— Распевать национальный гимн совершенно необязательно.

— Мне сделали предложение! — Ее прыжки стали такими неистовыми, что Барни скатился на пол. Она спрыгнула за ним следом и набросилась на него с поцелуями. — Дорогой, ты не ушиб спину?

— Нет. Ты можешь думать о чем-нибудь пристойном?

— Могу. Я думаю о браке. Я была готова запродать душу, лишь бы выйти за того, за кого следует. И тут подворачиваешься ты со своим предложением!

Он поднимался с пола, когда на лестнице раздались тяжелые шаги. Шаги замерли у них под дверью.

— Я требую, чтобы вы покинули отель! — хрипло крикнул владелец. — Вы не унимаетесь ни днем, ни ночью, грязные подонки!

— Мы собираемся пожениться! — крикнула Сиам в ответ.

Владелец поворчал за дверью и удалился.

Она принялась рыться в присланном наконец-то багаже.

— Где мой счастливый лифчик? На нем записан твой телефонный номер.

Он сгреб ее за талию, чтобы поговорить серьезно, и она отшвырнула лифчик.

— Поехали в Чикаго, — предложила она. — Эта новость прикончит мою мать.

Он улыбнулся. Утихомирить ее было невозможно.

— Когда я могу сказать ей, что мы женимся?

— Хоть сейчас.

Она сразу посерьезнела.

— В каком смысле «сейчас»? — Она отошла. Он пытался ее вернуть, но она уворачивалась. — До того, как мы сделаем еще что-нибудь? — осторожно спросила она.

— Нет. — Он опять схватил ее за потную талию.

— Теперь тыдумаешь только об одном.

— Да. Я хочу, чтобы ты вышла за меня сейчас. — Его улыбка потухла, когда он увидел, что ей стало в тягость его прикосновение. Она обмякла, но не от страсти, а для того, чтобы высвободиться. Он разжал объятия, и она отошла, смущенная и обиженная; но он ошибочно принял ее реакцию за смущение. Она, храня молчание и вопросительно поглядывая на него, потянулась за бюстгальтером. В комнате было так жарко, что она блестела от пота, словно только что вышла из-под душа. От негодования у нее навернулись слезы на глазах.

Он последовал ее примеру и стал неторопливо одеваться. Дождавшись, пока он застегнет пряжку на брючном ремне, она спросила:

— Почему мы не можем пожениться послеконцерта?

— Сиам, — тихо сказал он, утирая потное лицо, — единственный способ для тебя дать концерт — уступить этому психу.

Сиам зажмурилась и ничего не ответила. Она знала, как его ранит ее молчание.

— Я бы его с радостью удушил, — сказал Барни. — Эти хозяева жизни сами побуждают людей к насилию.

— Не говори так. Ты меня пугаешь.

— А ты собираешься сидеть сиднем и ничего не предпринимать?

— Перестань.

Он добавил, обращаясь больше к себе, чем к ней:

— На войне столько славных парней погибают ни за грош.

Она заметила, как ввалились у него щеки.

— Не создавай лишних проблем. Как это тебе вообще пришло в голову — удушить человека!

— А как он поступает с тобой?

— Это совсем другое дело.

— В чем же разница?

— Это законно! — ляпнула она и сама поморщилась от своих слов. В следующее мгновение наградила его поцелуем. Он уже думал, что она готова согласиться с его логикой, но ее тело внезапно сотрясли рыдания.

— В чем дело?

— Я счастлива. — Она рыдала все громче, смущая его подобным проявлением счастья. — Ты хочешь меня такой, какая я есть. А я хочу стать для тебя всем.

— В таком случае, все в порядке. — Он улыбнулся, удивляясь ее тревожному счастью.

— Я хочу быть всем и для тебя, и для самой себя. — Она шмыгнула носом. Страстное стремление к счастью пропало. — Но это невозможно. Мне хочется, чтобы у нас с тобой все оставалось так же, как сейчас. Но одновременно мне очень хочется быть певицей в Нью-Йорке.

Он сделал шаг назад, но она схватила его за руку.

— Нет, сперва вытри меня.

Он взял со спинки кровати банное полотенце и вытер ей плечи и шею. В комнате было так жарко, что пот немедленно выступил опять.

— Неужели мы не можем быть разумными? — спросила она.

— Нет, — ответил он, зная, что за этим последует, и заранее печалясь.

Она держала его руки в своих ладонях и целовала их.

— Мы должны оставаться вместе. Я уже не смогу одна. И сдаваться я не хочу.

Ценя ее искренность, он ответил со всей нежностью, на которую был способен:

— Ты все равно это сделаешь. Придется.

— Не говори так! — Она поцеловала его и подтвердила его правоту: — Наверное, я глупая. Я не могу мыслить так же ясно, как ты, Зигги или Твид. Но мне всегда хотелось безудержного успеха. Когда я не пою, то во мне копится и не находит выхода возбуждение. — Сиам медленно закончила: — Ради тебя я от всего откажусь. Но сперва дай мне добиться успеха.

— Больше ничего не говори. — Он грустно покачал головой. — Я все понимаю.

Ему хотелось обнять ее, но он не мог. Несмотря на только что услышанное от нее, ему по-прежнему хотелось ее обнимать, и именно поэтому он ощущал необходимость бежать из комнаты сломя голову. Обнять ее, уступив порыву, значило бы согласиться с ней. Она была вольна поступать по своему усмотрению, чтобы не упустить шанс в жизни, но он никак не мог с ней согласиться.

Она читала его мысли по глазам.

— Если я провалюсь, то буду винить одну себя. Но если я провалюсь, не испробовав всех возможностей, то буду знать, что в этом виноваты они. Жить с такой мыслью невозможно. Они и меня побуждают к насилию. Но я знаю, что, пуская в дело свой талант, я возношусь над их мерзкими, ничтожными делишками. Соприкоснуться с их тоскливыми жизнями еще противнее, чем взять в руки таракана. Я их презираю. Мы кочуем по стране, иногда страшно выматываемся, но по крайней мере никому не причиняем вреда.

— Сиам, я тоже хочу, чтобы ты добилась успеха. — Ему опять захотелось сбежать, чтобы не обнимать ее. — Но сдавать тебя им я не желаю. — Он помолчал. — Для меня немыслимо быть с тобой, если они пользуются тобой на своих условиях.

Сиам в волнении стиснула руки так сильно, что побелели пальцы, и отошла к дырявым занавескам. Она не видела, как он продел мокрую руку в рукав рубашки, как натянул ее, мгновенно прилипшую к спине. Обернувшись и увидев его одетым, она набросилась на него и попыталась сорвать с него рубашку, но он не дал ей этого сделать. Барни поневоле обнимал ее и прижимал к себе, ощущая в груди сухой огонь одиночества. Она была одновременно и рядом, и уже очень далеко. Она не прильнула к нему, как обычно. Это были не объятия, а просто стояние рядом; ее выпяченная лопатка врезалась в мякоть его руки.

— Мы не можем потерять друг друга. — Она с силой ткнулась головой в его плечо.

— Если ты поступишь по-моему, тебе не видать успеха.

Она смотрела на него, не утирая слез.

— Мы всегда поступаем неразумно. Ты ссоришься с издателями газет и не ладишь с диск-жокеями, а я не нахожу общего языка с менеджерами и владельцами клубов. И все же мы идеально подходим друг другу. Нам недостает одного — успеха. — Она улыбнулась, удивившись собственной иронии. Он любил ее и за это.

Он уронил руки, не выдержав груза ее таланта, сделал шаг назад и застегнул рубашку.

— Быть разумными — значит шагнуть прямиком в их ловушку. Они там только на то и рассчитывают, что мы возьмемся за ум.

Она помолчала, отдавая должное правде его слов, а потом сказала:

— Добившись желаемого, я смогу поступать так, как мне хочется. Все люди что ни день совершают поступки, которых сами потом стыдятся. Мне надо согрешить всего один раз. Это неизбежная плата. — Она сделала шаг к нему, но он попятился. — Неужели ты считаешь, что с ним я хоть что-нибудь почувствую? — Она отчитывала Барни, как провинившегося. — Я буду холодна как лед. Потом я буду испытывать отвращение и ненависть к себе. — Она вытерла пот, заливавший ей глаза, и попыталась взять себя в руки. Возникла пауза, после которой она срывающимся голосом заключила: — Я хочу, чтобы мы поженились сейчас.

— Давай бросим этот бизнес и попробуем зайти с другого боку, — предложил он.

Она отрицательно покачала головой. По ее щекам бежали слезы.

Он не верил собственным глазам и ушам.

— Ты хочешь, чтобы мы поженились, чтобы потом все равно переспать с другим?

— Я хочу выйти за тебя, чтобы показать, как сильно я тебя люблю и что нас ничто не может разлучить, что бы я ни натворила.

От этих слов у него пошла кругом голова. Он схватил ее за руки и встряхнул. Однако будущее представлялось ему безнадежным. В ее глазах он вопреки ожиданиям видел не эгоизм, а смущение перед неспособностью унять собственное честолюбие. В них была жалость к нему, смешанная с болью. Закипевшая было в нем ярость сходила на нет, натыкаясь на этот простодушный взгляд. Он понял, что достиг именно того, на что рассчитывал Зигги: он возродил ее независимость. С собой же самим он поступил вопреки Совету Зигги: он влюбился в ее душу и в ее недостатки. Он боролся с желанием обнять ее в награду за решимость добиться своего, не теряя при этом его, и оттого знал, что сейчас кинется к двери.

Ей было невыносимо отчуждение между ними. Она была подавлена тем, что, принимая ее резоны, он отказывается принять ее саму. Она знала, он хорошо ее понимает, и чувствовала, что у него внутри все рушится. Это сочетание в нем тонкого понимания вещей и отказа идти на компромисс заставляло ее страдать. Она знала, что им обоим мешает глубокое чувство, которое он испытывает к ней. И попыталась объясниться:

— Это ведь не просто работа, которую можно бросить, и дело с концом. Работа — это я сама. Это вовсе не честолюбие. У меня есть гораздо более сильное стремление — сохранить тебя. — Не поднимая головы, она шагнула к занавешенному окну. Она пыталась достучаться до любимого. — Чего стоит то, что он хочет от меня, в сравнении со всей моей жизнью? Клянусь тебе, — ее голос сорвался, — он от меня ничего не добьется. Я буду как могильная плита, как доска, как дупло в мертвом стволе! Пожалуйста, не доводи меня до этого, не позволяй говорить такие вещи о самой себе! — Она в отчаянии рванула занавески, и те распахнулись. Солнце ослепило ее и заставило задохнуться.

Ему ничего не оставалось, кроме бегства. Иначе он бы не сдержался и заключил ее в объятия.

До нее донеслись шаги босых ног. Он покидал гостиничный номер. Она не смогла его окликнуть — в горле застрял комок. Обернув вокруг бедер полотенце, она метнулась к двери, но он уже сбегал по лестнице.

— Со мной можно поладить! — крикнула она ему вслед и нажала на кнопку лифта. Решетчатая дверь открылась, она влетела в кабину и ударила по кнопке «холл». Кабина ползла вниз слишком медленно, она лупила кулаками по двери, чтобы придать кабине прыти. Лифт достиг холла в тот самый момент, когда Барни появился в дверном проеме рядом с конторкой дежурного. Его босые ступни зашлепали по мраморному полу.

Дежурный и пожилая пара, отдыхавшая перед вентилятором, были шокированы ее видом. На ней не было ничего, кроме гостиничного полотенца поверх трусиков и лифчика с карандашной надписью. Она помчалась по холлу, стремясь перехватить Барни. Ей удалось поймать его за полу рубахи. Он не остановился. Раздался резкий звук разрываемой материи, и у нее в руке остался оторванный лоскут. Она выскочила за ним на улицу. Люди таращились на них: с удивлением — на него, в ошеломлении — на нее. Пробежав несколько ярдов и убедившись, что его не остановить, она испустила крик, от которого недоумение на лицах прохожих сменилось печалью:

— Бааааррррннниииииии!

Ему предстояло запомнить этот крик на всю жизнь.