Сибирский триллер Том 2

Глава 2. Михаил Грачев едет в Ессентуки

Михаил Грачев сошел с поезда в Екатеринбурге, несмотря на то, что купил билет до Москвы. После того, как он узнал, что Зубков заказал его киллеру, ехать в поезде дальше посчитал опасным. Он понимал, что ликвидация бывшего офицера КГБ Смолина может иметь и для него и для Зубкова самые серьезные последствия, если кто—нибудь раскопает дело. Или кто—то их сдаст. С этой точки зрения стремление своего бывшего друга уменьшить количество свидетелей в принципе понятно. Однако согласиться с этим невозможно, коль скоро речь идёт о собственной жизни.

Здание вокзала с трудом вмещало отъезжающих, встречающих и транзитных пассажиров. В кассовом зале из множества касс дальнего следования работали только две и возле них с безнадежным видом стояли угрюмые толпы несчастных, мечтающих приобрести билеты во время летних отпусков. "В Советском Союзе по настоящему хорошо умели делать только две вещи — строить коммунизм и создавать очереди, — подумал Грачев. — Строительство коммунизма забросили, а вот техника создания очередей передается из поколения в поколение, как тонкое и изящное японское искусство икебаны".

За свой билет он не волновался — ведь очереди для того и создаются, чтобы повысить цену за услуги спекулянтов. Нормальные люди, имеющие деньги, в очереди не стояли даже при социализме, не говоря уже о переходной стадии построения развитого капитализма. Деньги Грачев имел, и дефицит спекулянтов не наблюдался — они, как голодные волки, шныряли в толпе безбилетных пассажиров.

Только вот куда податься? Летом после удачной операции, киллеры обычно отправляются на море, где можно отлежаться на пляжах, пока их разыскивают. Наиболее беспечные едут в Сочи, чем облегчают работу следственным органам по их розыску. Более умные и дальновидные едут в Крым — там значительно больше курортных мест, где можно затеряться. Да и государство другое — в нем бардак ещё больший, чем в России, хотя, казалось бы, дальше некуда. Но проблема состоит в том, что нужно пересекать границу. Поэтому требовалось нетривиальное решение, которое Зубков не смог бы разгадать.

Возникшая мысль поехать в Минеральные Воды показалась разумной. Киллеры после успешного дела устремляются на море, потому что там пляжи, рестораны и женщины. На Минводах тоже, вероятно, есть и рестораны и женщины, но, по идее, в ресторанах должна подаваться диетическая пища, а женщины едут туда для прохождения курса лечения. Ведь Минводы так и называются — всероссийская здравница. Там пьют не водку, а воду, поэтому какой же нормальный киллер будет искать приключений в среде больных и старых женщин? Это должен понимать и Зубков, поэтому его люди будут искать на морских курортах, а не на Кавминводах.

Грачев улыбнулся счастливой идее и решительно направился в сторону касс. Сразу же к нему устремился спекулянт с предложением достать билет. Минут через десять Михаил стал обладателем билета в купейный вагон до Кисловодска. Отъезжал поезд поздно вечером и, судя по расписанию, тащился двое с половиной суток. На самолете, конечно, быстрее, но и ловить легче.

Чтобы как—то убить время, он пошел гулять по городу и недалеко от вокзала заметил солидного гражданина, у которого из заднего кармана брюк выпало красивое кожаное портмоне. Издалека было видно, что кошелек туго набит купюрами. Такой вид мошенничества на криминальном сленге называется "ловля лоха на живца" и приличному человеку, проходящему в Москве по Ленинградскому проспекту в районе городского аэровокзала, приходится переступать через кошельки, которые, как и положено кукле, туго набиты "долларами". Но вот, наконец—то, и до Урала добралась московская мода!

К Грачеву подскочил какой—то парень, подобравший портмоне.

— Ты тоже заметил, как выпал кошелек? — быстро заговорил он с заговорщицким видом. — Видать деньги шальные. Не обеднеет, если хорошим людям немного отвалится. Давай, разделим по—братски и разбежимся. Только не посреди же улицы делить! Отойдем в подворотню от греха подальше, чтобы "не светить деньгами".

Мошенничество было примитивным, и Михаил удивился, что его принимают за лоха. А ведь думал, что выглядит умным человеком! Согласно технологии данного мошенничества, в подворотне к ним должны подойти амбалы типа морских пехотинцев с человеком, потерявшим портмоне. Они заберут не только свою "куклу", но и все деньги, которые у него найдут. А у него, кроме денег, ещё и три паспорта на разные имена. "Если вдруг милиция вмешается, то не миновать расспросов, откуда, мол, лишние паспорта, если в одни руки выдают только один документ. Есть ещё у нас люди, которые не могут пережить, когда другие имеют чего—то больше, чем они", — подумал Михаил и, усмехнувшись, спросил парня с такой доброжелательностью, от которой у слабонервных людей душа уходит в пятки:

— Тебе дырку где сделать? Во лбу или для начала в животе?

— Понял, не дурак, — сказал тот и исчез.

Грачев пошел дальше прогулочным шагом, и через сотню метров около него остановилось неприметная "Нива".

— Может подвести куда надо? — спросил водитель, приоткрыв правую дверь. — Возьму недорого.

Ещё один способ "ловли лоха на живца". В Москве обычно приезжих простаков подсаживают у вокзалов, после чего на заднем сидении "случайно замечают" кошелек, набитый деньгами. Оказывается, его "позабыл" подвыпивший "новый русский", которого водитель только что подвозил к вокзалу. На радостях они останавливаются у обочины, чтобы поделить деньги, но тут к ним подъезжают две дорогие иномарки, из которых появляются те же люди типа морских пехотинцев и среди них "владелец" кошелька.

Прием известный, только непонятно, каким образом его идентифицируют как приезжего? На плече у него висит небольшая спортивная сумка, а приезжие обычно с чемоданами. Но потом догадался: идя по улице, он разглядывает дома и витрины. "Наблюдательные, черти, — подумал он, и ничего не ответив водителю, повернул к вокзалу. — Если они себя так нагло ведут, то и милиция в доле, поэтому желательно сидеть на вокзале и не рыпаться".

На вокзале всё также кишел народ, которого стало ещё больше, и Михаил с трудом нашел себе сидячее место. На скамье напротив сидела молодая женщина с двумя детьми — озорным малышом годика четыре и девочкой немного постарше. Малыш все время стремился убежать, и девочка постоянно его возвращала. В этот раз он убежал далеко и сестричка, побежав за ним куда—то на лестницу, тоже исчезла. Мамаша, привязанная багажом к месту, выглядывала их, переживая за детей и, не выдержав, попросила Грачева присмотреть за вещами.

— А то выскочат на улицу и потеряются. Или украдут их, не дай Бог, — добавила она и, заручившись его согласием, быстро пошла к лестнице, ведущей на улицу.

Вскоре она вернулась, ведя за руки детей и ругая плачущего малыша, но ошиблась рядом и с отчаянием оглядывалась вокруг, не видя ни своих вещей, ни человека, которому их доверила. Малыш, почувствовав панику матери, перестал плакать и тоже оглядывался вокруг.

— Вы кого—то ищете? — доброжелательно спросила её женщина, пробиравшаяся к своим вещам с мороженным в руках.

— Все мои вещи пропали, — потерянным голосом, чуть не плача, ответила та, и Михаил, поднявшись, окликнул её.

— Наш ряд здесь, — помахав ей рукой, и молодая мамаша, обрадованно вскрикнув и схватив детей за руки, начала пробираться к нему.

— А я уже испугалась, подумала, что наши вещи украли, — радостно засмеялась она, пробравшись, наконец, к своему месту и спохватилась — этим могла обидеть человека, добросовестно охранявшего её чемодан и большую сумку.

Но Грачеву было не до обид. В душном переполненном зале он чувствовал себя неуютно и поэтому, коротко простившись, отправился в ресторан. До отхода поезда оставалось ещё около трех часов, и он провел скучных два с половиной часа в ресторане. Выбор блюд в меню был ещё скромнее, чем в советское время в столовых и официант, оправдываясь, объяснил это поздним временем. Михаил взял холодную закуску и двести грамм коньяка "Белый аист", изготовленного где угодно, только не в Молдавии.

Когда он пришел на платформу, поезд уже стоял и Грачев, зайдя в своё купе, увидел ту же женщину с детьми. Он расценил это как неприятный сюрприз — ехать с капризными детьми в одном купе не хотелось. Но делать нечего и он попытался уступить свое нижнее место малышу, который категорически отказывался, так как хотел спать только на верхней полке.

— Будешь спать со мною, — приказным тоном заявила ему мать. — На верхней будет спать Маша.

— А я буду на другой верхней полке, — захныкал малыш, но мать решительно отдернула его:

— Эта полка чужая. У нас только две полки, поэтому будешь спать со мною и точка.

Утомленный долгим беспокойным днем Грачев заснул как убитый и проснулся утром от громкого шепота: мамаша стыдила малыша за то, что, прыгая по купе, он может разбудить дядю.

— Я уже проснулся.

Открыв глаза, Грачев посмотрел на часы, и женщина обрушилась с упреками на сына:

— А я ведь предупреждала тебя, чтобы не прыгал!

В купе заглянул милицейский патруль и, ничего не сказав, прошел дальше. Было слышно, как в следующем купе милиционеры потребовали у ехавших там мужчин предъявить документы и настойчиво интересовались, что те везут в чемоданах и куда направляются. Грачев подумал, что путешествовать в компании женщины с детьми наиболее безопасный вариант, так как их принимают за одну семью. Только бы никто не подсел к ним в купе.

Разговорились, и выяснилось, что Надя, как звали женщину, едет в Ессентуки с детьми — Кириллом и Машей.

— Кирюша в садике отравился, — рассказывала она. — На кухне, по ошибке, в манную кашу вместо соли всыпали каустическую соду. Шестнадцать детей были госпитализированы в детской больнице "Охматдет" с признаками пищевого отравления. У детей ожог желудочно—кишечного тракта и теперь сидят на специальной диете. Хорошо хоть, что медицинскую помощь вовремя оказали. А то страшно подумать, что могло быть!

Она посмотрела на притихшего сынишку и ласково погладила его по головке.

— А мой Кирюшка манную кашу не любит. Попробовал её немного, и больше есть не захотел. Его за непослушание поставили в угол, поэтому и легко отделался. Врачи рекомендуют попить щелочную минеральную водичку Смирновскую или Ессентуки N 4. Вот и едем. Поназанимала деньги, где только можно. Но если не вылечить, то потом всю жизнь будет мучатся гастритом. Поехать в Ессентуки мне посоветовали врачи. Говорят, это самый популярный бальнеологический курорт России, где лечат заболевания желудочно—кишечного тракта

Надя печально вздохнула.

— Несчастья буквально преследуют нас. В прошлом году осенью умер муж. На работе праздновали 7 ноября, выпили, как водится, а водка оказалась "паленой". Из древесного спирта. Шестеро ослепли, а двое умерли. Один из них мой муж. А водку—то покупали не где—нибудь, а в большом универсаме. В центре города!

Михаил сочувственно кивнул. Он и сам когда—то едва не отравился алкоголем. Осенью 1989 года, вернувшись из командировки в Фергану, где участвовал в подавлении беспорядков и прекращении резни турок—месхетинцев, купил бутылку французского коньяка "Наполеон" недалеко от Красной площади в магазинчике в Столешниковом переулке. Открыл её с приятелями по случаю возвращения живым и здоровым из очередной горячей точки. Но, попробовав, понял, что это закрашенный и разведенный водой технический спирт. Хотел пойти набить морды продавцу и директору магазина, но Вовка Зубков его остановил:

— Не стоит, Миша, связываться. Не нарывайся на неприятности. Сам ведь знаешь, что все магазины в центре города крышуют паханы из номенклатуры.

Вован был прав. Не успев воплотить в жизнь задуманные реформы, умер "романтик с Лубянки", как за глаза называли Андропова, и номенклатурная братва начала куролесить с новой силой. Одно время притихли — громкое дело Соколова, директора московского гастронома "Елисеевский", раскрученное в конце 1983 года, шокировало страну.

Подробности рассказал ему Зубков, дядя которого работал в следственной группе КГБ по оперативному делу "Паутина". "Елисеевский" в те годы был точкой, где по системе заказов, а также "с чёрного хода" отоваривалась вся высшая номенклатурная и культурная элита столицы. Чиновники, артисты, генералы и космонавты получали здесь дефицитные заветные продукты, не забывая "благодарить" директора.

Тогда под следствием оказались около 15 тыс. работников столичной торговли, но после смерти Андропова все облегченно вздохнули. И сейчас настал их звездный час! Открывая бутылку водки, чувствуешь себя сапером и не знаешь — пронесет или нет. Нет никакой управы. Да и какая может быть управа, когда номенклатура творит в государстве всё что захочет!

— Не везет нам с руководителями, — задумчиво произнес Грачев, отвечая самому себе на собственные мысли. — Возможно, Юрий Владимирович реформировал бы как—то страну, но... Всего лишь год и три месяца было у него... Говорят, когда умер, на его рабочем столе среди бумаг нашли листок со стихами. Писал стихи...

Надя, не поняла столь резкий переход и взглянула на него с удивлением. После минутного раздумья, вспомнив что—то, рассказала:

— Когда при Андропове начали наводить порядок, то одну мою знакомую днём остановили на улице. Показали какое—то удостоверение и начали расспрашивать, что делает на улице в рабочее время. А та как раз возвращалась с работы после ночной смены. Утром задержалась на работе, чтобы получить в кассе зарплату, а потом зашла в магазин скупиться. Её посадили в машину, будто бы отвезти в милицию для проверки, а на самом деле завезли в лес, сняли шубу, кольцо, золотые сережки, забрали все деньги и хорошо хоть не убили. Зима, снег, мороз градусов пятнадцать, а она без шубы в одном платье прошагала километра три, пока её не подобрала проезжающая машина. Получила двухстороннее воспаление легких с астматическим компонентом. Вот так наводился порядок при Андропове.

— Все же думаю, что порядок наводить следовало. А грабили под разными предлогами и до, и после. Вы знаете, Надя, Андропов был, пожалуй, единственный из верхушки, кто жил на одну зарплату. Все подарки пунктуально сдавал государству. Категорически отказывался от присвоения ему воинских званий. А когда, по прямому указанию Брежнева, ему присвоили генерала армии, то всю генеральскую долю зарплаты перечислял в один из детских домов. Причем сохраняя это в тайне от коллег по Политбюро. Это я точно знаю, потому что мой приятель служил в его личной охране.

— А реформы Горбачева? — с горячностью сказала Надя. — Дали бы ему продолжить, то, возможно, было бы лучше, чем сейчас. Вот мы голосовали за демократию, за Ельцина, а посмотрите, что творится. Такой коррупции ещё не бывало!

И, приблизив лицо к Грачеву, тихо добавила:

— Мне пришлось дать взятку даже в собственном заводском профкоме, чтобы выделили курсовку в Ессентуки. Когда такое было?

— Горбачев, говорите? — криво усмехнулся Грачев. — При нём секретариат ЦК КПСС выпустил секретный циркуляр, которым разрешалось номенклатуре делать покупки до десяти тысяч долларов без объяснения источника валюты! Зарплату они получали в рублях, а тратили доллары. Разве не он открыл этим шлюз безудержной коррупции? Произошла великая криминальная революция, и мы как щепки в её бурном потоке.

Они замолчали, думая каждый о своём. Михаил вспоминал Фергану. Во время погромов турок—месхетинцев узбекские националисты убили более ста человек и несколько сот ранили. Убивали с особыми зверствами — сжигали заживо, распинали, поднимали детей на вилы, насиловали даже малолетних. Несколько десятков тысяч турок, которым удалось спастись от погромщиков, спрятались на территории учебно—тренировочного полигона. Их охраняла воздушно—десантная дивизия, расквартированная под Ферганой. Но вмешиваться в события самим десантникам не разрешали.

Порядок наводили части внутренних войск, прибывшие из разных регионов страны, однако понадобилось около двух недель, чтобы потушить пожар насилия, быстро распространявшийся по всей Ферганской долине. В том же 1989 году его часть снова тушила конфликт, но уже по поводу распределения пастбищ в Ганчинском районе Таджикистана.

Потом был Нагорный Карабах, где батальоны внутренних войск с разных уголков Союза сменяли друг друга. Всё большую роль в Карабахе начинали играть армянские боевики, получавшие неизвестно откуда оружие. Гибли военнослужащие и мирные жители, раскручивалась спираль насилия, а центральная власть демонстрировала беспомощность и собственную неспособность управлять страной. Как воздух необходимы были указы о введении чрезвычайного положения. Они бы создали правовую основу для задержания и ареста боевиков, но издавались указы с большой задержкой.

— Неужели в Кремле не понимают, что межнациональная рознь угрожает единству страны? Или понимают и способствуют этому? — возмущались офицеры батальона.

Но дисциплина есть дисциплина и они, скрепя зубами, смотрели на постоянно наглеющих армянских боевиков, не имея возможности вмешаться.

Надя осторожно коснулась руки глубоко задумавшегося Михаила.

— Отведайте пирожков, — сказала она, выкладывая их на бумагу, расстеленную на столе. — Вот эти с картошкой, а эти с творогом. Раньше в дорогу мы брали жареную курицу, рыбные консервы в банках, а сейчас всё это очень дорого.

Она несколько виновато улыбнулась и пододвинула Михаилу пирожки.

— Сначала мы покушаем, а потом я буду детей кормить. А то они испортят нам аппетит.

Кирилл, Маша и ещё какой—то малыш визжа и смеясь, бегали по коридору вагона и Надя, выглянув из купе, прикрикнула на них.

— Может, кто—то спит, а они с ума сходят, — объяснила она, поправляю непослушную прядь волос, ниспадающую ей на лоб, и он только сейчас заметил, что у неё большие добрые глаза.

— Я пойду к проводнику закажу чай, — улыбнулся ей Михаил. — А за пирожки спасибо. Наверное, очень вкусные. Я давно уже не ел домашние. Всё покупные.

— А вы попробуйте, тогда и оцените, — сказала Надя. — Будете заказывать, попросите принести сахар тоже, а то я забыла дома.

Михаил прошел в купе проводников, в котором полная пожилая проводница перебирала бельё.

— Я из пятого купе. Там, как я понимаю, одно место пустует?

— Думаю, недолго будет пустовать. Скоро большая станция, там подсядут.

— А купить это место можно?

— Не поняла. Зачем вам ещё одно место?

— Люблю ездить на двух местах одновременно.

Проводница пожала плечами.

— Пройдите в девятый вагон к начальнику поезда. Может он разрешит.

— Вы назовите мне цену, и я заплачу. А с ним уже сами уладите этот вопрос.

Проводница заинтересовано посмотрела на него и отложила бельё в сторону. Стоимость билета, которую она назвала, ненамного отличалась от той, которую запросил спекулянт на вокзале в Екатеринбурге.

"Не централизовано ли у них спускается такса?", — подавил улыбку Михаил и сделал вид, что колеблется. Проводница должна понять, что у него не филиал Госбанка, иначе шепнёт, кому следует и его в дороге обчистят, как пить дать.

— Ну, если для вас это дорого, то могу немного уступить, — забеспокоилась та, боясь потерять клиента. Она снизила сумму совсем немного, но Грачев удовлетворившись этим, отсчитал запрошенную сумму.

— И, пожалуйста, принесите в купе два стакана чая, сахар и, если есть, печенье.

— Есть хороший растворимый кофе, — доверительно сообщила проводница, обрадованная выгодной сделкой. — И воду могу не из титана, а дистиллированную.

Грачев одобрительно кивнул и немного добавил ей за понятливость. Деревянных рублей было не жалко — всё что сэкономишь, съест инфляция.

Поезд подъезжал к станции Ессентуки и Надя, собрав вещи и одев детей, беспокойно выглядывала в окно.

— Мне сказали, что на вокзале стоят старушки и предлагают квартиры, — повернулась она к Михаилу. — Идти с вещами искать квартиру не могу, придётся договариваться на вокзале.

Кинув взгляд на детей и, перегнувшись через разделявший их столик, она тихо прошептала, чтобы не слышали дети:

— Меня предупредили, что на вокзале надо быть предельно осторожной. Бывает, что приезжие исчезают, а потом обнаруживаются в Чечне. Предлагают квартиры, пойдешь смотреть, а там засада. Правда, это говорили о Кисловодске. Мол, чеченцы спускаются с гор и похищают людей. Потом требуют большой выкуп.

— Надя, я тоже выхожу в Ессентуках. Давайте искать квартиру вместе, — неожиданно для себя предложил Михаил, несмотря на то, что хотел ехать в Кисловодск.

И не квартиру снимать, а поселиться в каком—нибудь приличном санатории. Но не хотелось расставаться с Надей и её детьми. Чем—то привязали к себе она, непослушный Кирилл и постоянно опекающая братика рассудительная девочка Маша.

В карих глазах Нади мелькнула радость.

— Так вы решили не ехать в Кисловодск?

— Да. Я помогу вам с вещами, а то чеченцы выкрадут вас вместе с чемоданами, — рассмеялся он.

Стихийно принятое решение его развеселило. "Бойся первого порыва, ибо он самый благородный", — сказал как—то Бисмарк, но от Нади веяло такой давно забытой домашностью, добром и наивностью, что противиться этому порывы он не смог. Да и не хотел, потому в свои тридцать два года впервые встретил женщину, которая ничего от него не требовала и даже не пыталась с ним кокетничать.

Женщины, с которыми он до этого встречался, были эмансипированы и независимы. Они четко знали, что хотят и бросали его, когда он им наскучит. И он их бросал без сожаления, потому что такова жизнь, которой он жил. Но Надя совершенно из другого мира, из мира его мамы и бабушки. Из того мира, где ценились искренние отношения между людьми и были в ходу семейные ценности.

Волна добрых чувств нахлынула на него и, накрыв её руку своей, он тихо сказал:

— Не беспокойтесь, Надя, мы найдем хорошую недорогую квартиру, и всё будет в порядке.

— Что значит мы? — покраснела она и высвободила свою руку.

— Я имею в виду, что мне тоже нужна квартира. Поэтому будем искать две: и вам и мне.

Надя отвела глаза и поправила волосы — ей стало неудобно за свои подозрения, и она по привычке прикрикнула на Кирилла, который открывал и закрывал дверь в купе, изучая механизм.

Поезд опоздал минут на сорок и прибыл на станцию Ессентуки в начале третьего. Раскаленное солнце пылало на бледно—голубом небе, и воздух пропах запахом нагретого асфальта. На станции вышло немного пассажиров, остальные поехали в Кисловодск.

В тени около входа в небольшое здание вокзала стояли несколько старушек и пожилых женщин, держа в руках картонки с надписью: "Сделается жилплощадь".

— Михаил, постойте, пожалуйста, с вещами и присмотрите за детьми, а я пойду поговорю с бабушками, — деловито попросила Надя. Но Кирилл схватил её за рукав:

— И я с тобой.

— Уж лучше вы постойте, а я сам переговорю, — усмехнулся Михаил. — А то увидят, что с вами детсад и откажут.

Надя попыталась отцепить Кирилла, но малыш оказался цепким, и она нехотя согласилась. Кое—кто из пассажиров уже договорился с хозяйками, а счастливые обладатели путевок в санатории проследовали мимо, игнорируя владелец квартир. Грачев высмотрел подходящую кандидатуру: одна из хозяек скромно стояла в стороне и выделялась среди остальных интеллигентным видом.

— Мне нужны две комнаты, — подойдя к ней и вежливо поздоровавшись, сказал он. — Только с удобствами и желательно в частном секторе. Сможете найти? Заплачу за посредничество.

— Зачем посредничество? У меня самой есть две хороших светлых комнаты. Только сейчас свободна одна, а вторую освободят часа через три. Жильцы сегодня выезжают.

— В частном секторе?

— В частном. И рынок недалеко. И сад есть. Сколько вас человек?

— Я и моя знакомая с двумя детьми. Они стоят возле скамейки.

— Дети маленькие, — с сомнением сказала хозяйка, посмотрев, куда показывал Грачев. — Будут бегать, кричать. Мне бы лучше взрослых...

— Так вам взрослых или деньги?

— Вы одна семья?

— Нет. Я же говорю: это моя знакомая с детьми. Мне нужна одна комната, и ей другая.

Хозяйка уныло посмотрела на опустевшую платформу, затем на Грачева, и вздохнула:

— Ну, хорошо. Только деньги вперед. Каждая комната десять долларов в сутки. И не менее десяти суток.

— Сад фруктовый?

— Других не бывает. И летняя кухня. Так что, согласны?

— Сделаем так. Моей знакомой с детьми вы сдаете комнату за пять долларов, а мне за пятнадцать. Договорились?

— Мне всё равно. Главное: двадцать долларов и вперед за десять дней, — кивнула хозяйка. — В доме курить нельзя. Водить компании тоже.

— Я не курящий. И компании нет. Вам крупно повезло, что вы нашли именно нас, — усмехнулся Михаил.

— Тогда берите вещи и пойдём. Автобус на привокзальной площади. Ехать недалеко, город у нас маленький, уютный. Всё рядом.

Михаил предпочел взять такси и менее чем за пять минут они доехали до небольшого чистенького дома, стоявшим за высоким забором на тихой улочке за рынком.