Синее золото

VI ТАМ, ГДЕ МОЮТ ЗОЛОТО

На откосе большого холма или даже, пожалуй, горы были расположены деревянные, новенькие домики. Где-то стучал мотор. На улицах видны были электрические лампочки — первое, на что обратили внимание Паркер и Таня.

— Смотрите как здесь, в этой глуши, все хорошо устроено, — заметил Паркер.

Путешественников встретил заведующий Отрадненской горной группой товарищ Хилидзе. Это был молодой грузин с большим орлиным носом, хорошо выбритый и аккуратно носивший свою кожаную куртку, из-под которой виднелась кобура револьвера.

— Мы вас уже давно ждем, — сказал он своим гортанным голосом, пожимая руку каждому из приехавших. — Буду рад показать англичанину наши достижения. Поживите, поживите у нас, посмотрите, как мы завоевываем природу.

Отрадное было центром целой горной группы. Когда-то, до революции, в речках вокруг Отрадного несколько семей старателей по летам мыли золото, а зимой, кроме осторожной выдры, никто не появлялся на снежной поверхности речек. Шалаши, в которых летом жили старатели, заносились снегом и неподвижно стоял кругом лес в своей зимней девственной красоте. Только изредка по веткам пробирался длинный черный зверек, не подозревавший, какую ценность он носит на себе.

Но вот, лет десять тому назад, лес и холм, где сейчас было расположено селение, оживились. Появились люди. Привезли машины. Стали строить. Выросли домики. На речке была поставлена огромная драга для добычи золота усовершенствованным способом. И зимой уже больше не заглохала жизнь, продолжал шуметь мотор и не прерывала работу драга.

Добыча золота сильно увеличилась. Приезжали партии геологов, горных инженеров. Вокруг, в соседних речках, тоже были обнаружены новые места с золотоносными песками.

Управление Отрадненским трестом всячески поощряло приток новых старателей и рабочих, и их число возрастало из года в год. Два года назад инженеры обнаружили поблизости, за холмом, платиновые россыпи, а также интересные полиметаллические руды.

В Отрадном была построена лаборатория. Русские химики и металлурги прилежно изучали все обнаруживаемые в окрестностях ископаемые. Установили, что в полиметаллических рудах находится редкий металл молибден, но окончательного анализа, по-видимому, не могли сделать. Начальство считало, что у них нет достаточного умения и знания.

Вот им-то на помощь и приехал Паркер.

Мало-помалу Отрадное сделалось административно-горным центром. В нем самом на речке стояла только одна драга. Ближайшее поселение старателей — Ракитино — было за холмом на другой речке. Но и дальше находились поселения старателей, прикрепленных к Отрадному. Самое отдаленное из них было верстах в десяти. Полиметаллические залежи тоже были верстах в восьми.

В Отрадном помещался весь административный аппарат. Товарищ Хилидзе, уже заслуженный советский деятель, несмотря на то, что ему не было и тридцати лет, был полновластным хозяином: он зорко наблюдал и за техническим, и за административным персоналом. Это считался очень ответственный пост, так как через его руки проходило много золота, которое ему обязаны были сдавать все старатели. Только изредка к нему приезжали ревизоры. У него были хорошие отношения с высшим техническим персоналом, но, как молодой коммунист, он презирал всех старых инженеров, считая, что дух старого режима не окончательно выветрился из них. Поэтому со всеми и всегда он соблюдал большую осторожность.

Летом количество рабочих и старателей в Отрадненском районе достигало нескольких тысяч. На обязанности Хилидзе было заставлять их работать, кормить и держать в подчинении. При нем была команда человек в сорок хорошо вооруженных людей и он очень искусно поставил наблюдение за всеми раскинутыми вокруг поселками. За лишний фунт сахара у него всегда были хорошие доносчики и он был в курсе всего, что происходило в подведомственном ему районе.

Не так легко было держать в руках эту разношерстную и часто меняющуюся толпу.

Продовольствие было самым действительным орудием в руках Хилидзе. В Отрадном были только казенные лавки. Мало что можно было достать помимо них. Летом еще кое-как можно было прокормиться ягодами, грибами, рыбой и дичью, которую ловили силками, так как администрация бдительно наблюдала, чтобы ни у кого не было огнестрельного оружия. Ну, а зимой без советских лавок была бы голодная смерть.

Продовольствие выдавалось старателям только в обмен на золото, а рабочим по запискам от старшего персонала. Бывали случаи, когда запасы истощались, а новые вовремя не поступали, или из-за плохой дороги или из-за каких-то задержек в центре. Тогда особенно внимательно охранялись отрадненские склады, маленькая ферма, свинарники и огороды. Больше думали о том, как уберечь поросенка от ночного вора, чем о золоте. Вообще говоря, главный смысл всей жизни на приисках было продовольствие. Оно всегда вызывало самые оживленные разговоры. Почти весь заработок шел на еду и потому, естественно, она сделалась центром жизни.

На самих приисках золото не имело особой цены. Уезжающих всегда тщательно обыскивали. Было несколько случаев, что люди уходили пешком с золотом. Но на это отваживались только немногие. Такие беглецы не смели показаться на ближайшей почтовой станции, лежащей в 25 верстах. Там проверяли документы и требовали особые пропуска из Отрадного. Идти же через леса и горы, пересекать реки и болота и неизвестно где найти жилье — на это мало кто решался.

За последние годы в леса с золотом скрылись всего только несколько человек. Да и то скелеты двух из них, пролежавшие всю зиму в лесу, были позже найдены не так далеко от Отрадненского района. Кучка золотого песка сверкала около вымытых снегом и дождем белых костей.

Приезжих поселили в новеньком, чистеньком домике недалеко от дома Хилидзе, в котором также помещалось и управление. Они столовались втроем, отдельно от начальства и инженеров. Но Паркер стремился создать со всеми отношения и время от времени приглашал к себе то Хилидзе, то инженеров, то химиков.

Он сразу с интересом принялся за работу. Все утро проводил в лаборатории, которая находилась внизу у речки на краю селения.

В первые дни, когда он еще не присмотрелся и, кроме дома начальника, своего и лаборатории ничего не видал, его поразили порядок и чистота. Позже, когда он заглянул в рабочие дома, где царили нищета и грязь, в склады и столовую, он изменил свое первоначальное мнение. Но все же упорно повторял Тане, что очень хорошо, что порядок и чистота начинаются сверху — они должны когда-нибудь спуститься вниз.

По утрам Таня часто шла с Паркером в лабораторию. Это были ее служебные часы. Надо было помогать ему разговаривать с русскими химиками. Днем же она ходила гулять, иногда с Паркером, иногда с Вороновым, а то просто одна.

Хилидзе было прислано подробное сообщение о Тане. С первого же дня он взял ее под подозрение и вначале был с ней сдержанно хмур.

— Ничего, товарищ Хилидзе, она бойкая. Дело свое исполняет. Я вот уж две недели с ней, а пожаловаться ни на что не могу, — успокаивал его Воронов.

— Контрреволюционное отродье, не терплю я их, — сверкая глазами, клокотал грузин. — Всегда от них надо чего-нибудь ждать.

— Подите вы, что она вам здесь сделает? — мирно возражал Воронов.

Через неделю Хилидзе и сам успокоился. Приезжие вошли в общую жизнь и их пребывание уже казалось естественным.

Паркер должен был пробыть в Отрадном неопределенное время, в зависимости от хода его работ. Он увлекался работой в лаборатории. Несколько раз в неделю ездил на разработки, всегда в сопровождении Тани и Воронова. Там он спускался вниз в неглубокие шахты, осматривал породы, стучал молотком.

Воронов обычно ходил сзади и посмеивался:

— Англичанин хитрец, пусть на нас поработает.

Днем, в свободное от работ время, Паркер часто гулял с Таней.

Казалось, что дни текут мирно и размеренно.

Паркер всем был доволен и совершенно покоен. Его подозрения по отношению к Тане совсем заглохли. Но он сам хорошенько не подозревал, как к ней привязался и как ее присутствие сделалось для него необходимым. Она всегда была поблизости и это создавало в нем ощущение полноты и радости жизни. Порой ее смеющиеся глаза разливали сладость по всему его телу. Но он был очень выдержанный человек и не позволял проявляться этому чувству.

Появились первые признаки весны. Почернели деревья. С крыш капало не переставая. Потянуло теплым расслабляющим ветром. Прервался санный путь с внешним миром. Побежали с холмов потоки. Треснул лед на речках и они стали быстро вздуваться и заливать лесистые берега.

Сообщение с отдельными приисками и разработками поддерживалось на лодках. Пряный запах весеннего леса кружил голову, когда маленький челнок скользил между деревьев и кустов по разливу.

Воронов быстро научил Паркера управлять челном одним веслом, сидя на корме, и англичанин часто ездил по разливу вдвоем с Таней. Она сидела впереди спиной к движению, а он против нее на корме.

Таня, ловя из воды травы, лениво обменивалась с Паркером впечатлениями и ему хотелось ехать все дальше и дальше. Точно поступательное движение челна могло приблизить его к молодой девушке.

Солнце сгоняло снег с открытых мест и изумительно быстро на пригорках показывалась свежая зеленая трава, точно вылезала из-под снега. На пригорках и на открытых местах было жарко, а рядом в лощинах еще лежал снег и оттуда тянуло холодом.

В солнечный день Таня и Паркер влезли на холм, который возвышался над Отрадным и за которым на восток открывалась новая долина и селение старателей, называемое Ракитино.

Наверху открылся поразительный вид. Темно-зеленые леса уходили вдаль беспредельными массивами. Только серебряные ленты рек прорезывали их. Вечернее солнце играло на воде золотом и серебром и придавало красноватый, прозрачный оттенок сливавшимся в один сплошной ковер, макушкам сосен и елей.

Кроме леса и воды, ничего не было видно — ни полян, ни жилья. Солнце смягчало этот суровый пейзаж. Оно делало его радостнее, но сохранило в нем всю стихийную мощь. Хотелось вдохнуть в себя все, что было перед глазами. Набраться сил, охватить все и разлиться в нем.

— Хорошо, — сказал Паркер, делая глубокий вздох.

— Да, хорошо, — ответила Таня, всматриваясь вдаль. — И чего только людям надо? Живи, любуйся и благодари Бога, что дал возможность созерцать такую красоту. А они соберутся в кучу и обязательно начнут грызться между собой.

Она посмотрела на него и солнечные лучи заиграли в ее глазах радостным весенним золотом.

— Нет, мне одной природы недостаточно. Мне нужно, чтобы здесь же, около меня, были эти глаза, смотрели на меня и были бы моими. — Он взял ее за руку.

— Нет, нет, не надо, — сказала она, но не было окончательного упорства в ее голосе. — Не надо. Любуйтесь Божьим миром и довольно.

— Но это тоже Божий мир. Он-то и создает радость, — настаивал Паркер, почувствовав, что его слова нашли в ней отклик. По правде сказать, он не верил, что будет отклик. Она всегда была с ним приветливая, но в то же время сдержанно-далекая. Признание у него вырвалось случайно, это был непосредственный и даже неожиданный для него самого ответ на ее луч истый взгляд. И вдруг…

— Не надо, не надо, — повторила Таня более упорно. — Мы оба заняты. У нас обязанности. У вас большая работа. У меня…

— Что у вас?

— Ничего, у меня служба, — бросила она, лукаво смеясь, и побежала вниз.

— Как хорошо жить, м-р Паркер. Только не надо так много вместе гулять. Надо работать, — говорила она Паркеру не оборачиваясь, через плечо, когда он еле-еле поспевал за ней вниз.

Паркер послушался совета Тани и еще усерднее стал работать в лаборатории. А она много и далеко гуляла одна. В Отрадное стали стекаться рабочие и старатели, и Таня довольно часто ходила через холм к старателям в Ракитино.

Воронов иногда вызывался сопровождать ее. Она не отказывалась и непринужденно болтала с ним. Впрочем, никогда не заговаривала о той ночи в буран. И он молчал, точно ничего и не было.

Но Воронов хорошо помнил этот меткий выстрел, спасший его. Он давно уже решил, что Таня здесь неспроста. Заключением своим, однако, ни с кем не поделился, а только следил и наблюдал. Наблюдал за всем.

— Что вы все с англичанином, да с англичанином гуляете, нами пренебрегаете? — говорил он как-то ей, поднимаясь по холму. — Долго вы еще здесь пробудете? Побыли и довольно. Возвращайтесь-ка подобру-поздорову назад. Мне-то что. Здесь и лучше. Все же и на вас посмотришь, полюбуешься, какие еще русские барышни остались. А так, для вас. Скажите вы ему, чтобы кончал, да и поедем. Долго здесь жить, до хорошего не доживешь. Народ здесь у нас кругом отчаянный, да и Хилидзе вас не особенно жалует.

Они медленно поднимались в гору и Воронов ломал ветки, высовывающиеся на тропинку, и машинально срывал с них молодые листики. Таня шла, опустив голову, и изредка останавливалась и концом палки выковыривала из земли камешки.

— Эх, Татьяна Николаевна, Татьяна Николаевна, знаю, что я для вас не человек. Большевик, одним словом. А может быть, и в большевике-то где-то глубоко человек сидит, и Чека человека не всегда может до конца выбить. На вас посмотришь, и человеком захочется стать.

— Это хорошо, Воронов, что вы хотите стать человеком, — улыбнулась она, взглянув на него. — Но почему только эмигрантка вас толкает на человеческий путь, на что же тогда были все ваши завоевания революции?

— Что эти завоевания, да завоевания? Вон Хилидзе рабочим гнилой хлеб выдает да в холодных бараках держит. Так бы раньше разве стали жить? Ну, а теперь попробуй поговорить. Разговор будет короток.

Стоило из-за этого всю Россию перевертывать, все трясти и перетрясывать так, что кто куда разлетелся, чтобы вот такой, ничего не понимающий мальчишка над народом издевался.

Эх-ма, были мы тогда без понятия. А теперь понимаем да молчим, так зажали, что ничего сделать не можем. Это уж я вам, Татьяна Николаевна, так от души говорю. Знаю, что не выдадите. Только, право, пора вам назад за границу. Посмотрели и будет, пока все тихо и смирно. У нас, знаете, глаз и уши повсюду. В центре знают, что в самых дебрях глухих делается.

В теплый весенний день Таня сидела на скамеечке под окнами лаборатории и лениво читала английский роман. Окна были открыты. Паркер работал в другом конце дома.

— Он может, в конце концов, допытаться до этого. Смотрите, с каким усердием он работает и, главное, берет образцы из разных мест рудника, — расслышала Таня разговор двух русских химиков.

Дунул легкий весенний ветер и куда-то отнес разговор.

— Досадно, — опять донеслось до нее. — Найдет, им расскажет. Новая реклама. Пусть сам-то знает, только бы Хилидзе не говорил. А ведь никак с ним не заговорить, можно нарваться. Тоже эта Дикова. Все твердят, что белогвардейка из заграницы приехала. Так бы и пустили они белогвардейку. Держи ухо востро. Тоже штучка. С матросом-то приятельница.

Полной неожиданностью был для Тани этот разговор. Оба химика ей казались такими преданными советскими специалистами. Они так уверенно держали себя с администрацией и так громогласно говорили о советских достижениях. Паркер всегда удивлялся их сравнительному невежеству.

— Неужели нет лучших? — часто спрашивал он Таню. Теперь она поняла, в чем дело, и даже усмехнулась, когда вспомнила про эти пять недель, проведенных вместе с ними.

— Да, это выучка. Надо у них учиться, — подумала она. Паркеру она ничего не сказала, только внимательнее стала присматриваться к его работе.

В последнее время он чаще ездил на рудник. Заставлял рабочих отбивать куски руды то в одном, то в другом месте. В лаборатории он сидел дольше и несомненно старался оставаться там, когда оба химика уходили.

— Странная вещь судьба, мисс Дикова, — говорил он Тане, когда они сидели на корнях большой ивы над быстро бегущей речкой, песочное дно которой было драгоценным.

— Вот я, лондонский ученый. Написал уже несколько работ. Была у меня определенная налаженная жизнь и работа налаженная. Но вот попал сюда, в эту глушь, отрезанную от всего мира, и все изменилось в моей жизни. Надо же было найти вас именно здесь. Встретиться с русской эмигранткой в далеких советских лесах.

— Но, Паркер, вы слишком уверенно распоряжаетесь другими, — тихо и с легкой усмешкой ответила Таня, не смотря на него и стараясь прутом задержать щепку, несущуюся мимо.

— Да, но я знаю, что это так. Ведь я прав? Скажите сейчас же — я прав?

Таня посмотрела на него долгим взглядом, быстро встала, выпрямилась и отошла. Она подняла камешек, ловко бросила его далеко в воду, потом опять посмотрела на него, обдала его всего радостью и сказала, хотя ему было и так все ясно:

— Не знаю, Паркер, не знаю. Не надо об этом говорить. Не надо. Пока лучше быть свободными, как птицы.

Паркер вскочил и хотел подойти к ней, но она быстро и легко прыгнула через другой корень, весело засмеялась и побежала вверх по берегу.

Паркер не побежал за ней. Она остановилась, подождала его и медленно пошла рядом.

— Не позволяете пока, не буду. Только знайте это твердо, Таня, — с подчеркнутой серьезностью сказал он. — И другое решилось для меня в этих лесах…

— Как, вы нашли? — живо вскрикнула Таня.

Паркер был ошеломлен.

— Что нашел? А вы почему знаете, что я искал? — и подозрения волной снова охватили его.

«Как все таинственно и фантастично, что связано с русскими», — пронеслось у него в голове.

— Я все знаю, Паркер, от меня ничего нельзя скрыть, — прищурившись, засмеялась она. — И не надо скрывать. А от других скрывайте. Ну, теперь рассказывайте, как вы нашли, — добавила она, слегка касаясь рукой его рукава.

Паркер засунул руку в карман и у него на ладони заблестели на солнце несколько маленьких синих камушков. Самый большой был величиной с ноготь мизинца.

— Вот, смотрите. Таинственный металл. Мои лондонские опыты подтвердились. По-видимому, в здешних рудах его довольно много. Я произведу переворот в металлургии. Железо больше не будет ржаветь.

Синий камушек сверкал на солнце совсем как золото.

— Ну вот хорошо, что вы мне показали, а я ведь не знала, что вы нашли, — лукаво сказала Таня.

— Как не знали? Я ничего не понимаю. Почему же вы заговорили об этом? Что за фантастика? Вы не можете себе представить, как мне было трудно скрывать от русских химиков свою работу. Но откуда вы это узнали?

— А как им было трудно, — задумчиво произнесла Таня.

— Что было трудно?

— Скрывать от вас, вероятно, то же самое.

— Как скрывать от меня? Значит, они тоже нашли синее золото?

— Значит, тоже нашли. Они, Паркер, молодцы. Не захотели его отдавать Хилидзе. Вы человек чужой и свободный, а они подневольные. Вы должны хранить их секрет.

— Но это мой секрет.

— И их.

— Я с ними поговорю.

— Не надо. Вы их можете поставить в очень трудное положение. Понимаете, в опасное положение.

— Но вы с ними разговаривали? Это ваши друзья?

— Да, вероятно, они мои друзья, но я с ними не разговаривала и не хочу говорить об этом. Это их дело, у меня своих забот много.

— Но откуда же вы знаете? Какое же ваше дело? Милая, не будьте сегодня таинственны со мной. Ведь синее золото, которое в ваших глазах, оно тоже мое.

Таня всем своим существом поняла, что еще мгновение и вся их напряженная сдержанность будет смыта волной охватившего их чувства.

— Я все знаю. Не надо, пойдемте. А мое дело…