Сиреневые ивы (сборник)

Наследники

Танковая рота вела бой в беззвездной черноте среднеазиатской ночи. Обе стороны применяли новые тогда приборы ночного видения, и лишь выстрелы пушек коротким железно-белым светом взрывали мрак. За линией прорванных траншей первой полосы обороны руководитель внезапно остановил роту и приказал принять командование курсанту Мадудову. С тревогой следили мы в экипаже за нашим товарищем, который переместился на командирское место с сиденья заряжающего, откуда ему нелегко было наблюдать за развитием событий. Сумеет ли быстро и решительно взять управление, успешно продолжить бой на труднодоступной для танков местности, в условиях, пока еще малопривычных для нас?

Преподаватель тактики майор Кузнецов в поле не делал снисхождений. Фронтовик-танкист, он терял хладнокровие лишь в двух случаях: когда его подопечный немел и заикался, попадая в переплет, или когда бездумно лез напролом — лишь бы линия машин выглядела внушительно и красиво. Незадолго до того на дневном тактическом занятии после атаки на высоту в лоб майор выслушал доклад курсанта, исполнявшего обязанности командира, и жестко отчеканил: «Двойка!» Позже, поостыв, мягко и вместе сурово сказал: «Сынок… Однажды на моих глазах едва не погиб танковый батальон. И только потому, что комбат не дал себе труда перед боем доразведать цели на высоте, подумать об ответных действиях на возможные выпады врага. Экая, мол, невидаль — три пушчонки в полосе атаки! С ходу сомнем… А эти „пушчонки“ оказались зарытыми в землю „пантерами“ и штурмовыми орудиями. И не три их там было… Командиру бригады пришлось до срока двинуть в атаку резерв, чтобы спасти положение. А что значит израсходовать резерв в самом начале боя?! Война же! Война, где ошибка даже одного взводного командира может повлечь такие последствия, которых не в состоянии предвидеть командир полка. И все это — кровь!»

Чувство, с которым говорил майор, накаляло каждое слово, и потому речь его как бы впечатывалась в душу и память. Тогда еще только замышлялись мемуары маршалов и рядовых — участников Великой Отечественной, книги, в которых война, отраженная в человеческих судьбах, стала богатейшим кладом боевого опыта, завещанием бдительной, мужественной ответственности каждого человека в погонах за исполнение своего ратного долга. Но в ту пору в училище не было преподавателя, комбата, даже командира роты, который не прошел бы фронтовой школы. Не скупясь на опыт, лично выстраданный ими на полях сражений, они и каждый шаг своих питомцев выверяли войной — касалось ли это политработы, стрельбы, вождения машин или тактики. Как должное принимали курсанты требовательность наставников — не было ведь и курсанта, у которого не воевал бы отец или старший брат. Вот и у того парня, что принял командование ротой в ночном бою, отец, солдат-сибиряк Григорий Мадудов, погиб в сорок первом под Ленинградом.

Давно сказано, что пример — лучший учитель. Далеко не все сыновья павших фронтовиков знали в подробностях, как воевали и умирали их отцы, наверное, поэтому с особым вниманием всматривались они в портреты людей, прославивших училище. Более шестидесяти Героев Советского Союза воспитало Ташкентское высшее танковое командное ордена Ленина училище имени дважды Героя Советского Союза маршала бронетанковых войск П. С. Рыбалко. Но в каждой роте был «свой», особенный Герой. В нашей, четвертой, учился Вольдемар Шаландин. Сегодня, отлитый из бронзы в полный рост, он стоит у деревни Яковлево на бывшей черте огненной Курской дуги, всматриваясь в даль, откуда в июле сорок третьего выползли пятнистые танки врага. И, кажется, настолько поглощен, что не слышит, как в далеком ташкентском танковом выкликают на поверках его имя…

Их было трое, выпускников одного училища, в танковой роте, оборонявшей высоту 245, что оказалась на стрежне потока фашистских войск, ринувшихся по шоссе Белгород — Курск: гвардии капитан Владимир Бочковский, гвардии лейтенант Вольдемар Шаландин и Юрий Соколов. Первые двое стали Героями Советского Союза, вписал свое имя в историю Великой Отечественной войны и Соколов, геройски погибший на той высоте.

Утром 6 июля до сотни фашистских танков и пехота на бронетранспортерах, поддержанные армадами бомбардировщиков, надвинулись на позицию советских танкистов. Восемь наших тридцатьчетверок, искусно расставленные Бочковским по обе стороны шоссе за гребнем высоты и болотистым оврагом, с двух сторон вонзили огненные клещи в бронированного крестоносного змея, ползущего в дыму и пыли на Курск, и его гигантское тело стало разваливаться. Скоро обочины шоссе и лощина, по которой враг пытался атаковать советских танкистов и сбить их с высоты, покрылись горелым железным ломом. Маневренные, быстрые, увертливые и надежно защищенные тридцатьчетверки в руках умелых и стойких воинов были грозным оружием. Танкисты Бочковского, маневрируя на заранее подготовленных позициях, хладнокровно подпускали врага на верный выстрел, их бронебойные снаряды раскалывали и прошивали мощную броню «тигров», «пантер» и «фердинандов», новые и новые чадящие костры занимались на поле; ошеломленные жестоким отпором гитлеровцы, ведя суматошный огонь, вынуждены были остановиться и вызвать на помощь свою авиацию.

Уже тогда, в первые дни Курской битвы, стало очевидно, что надежды фюрера на многотысячный железный зверинец, составленный из новейших мощных машин, безнадежно рушатся. Даже пресловутые «тигры», о которых гитлеровские газеты хвастливо кричали, будто они разрежут советскую оборону, как нож масло, оказались не в силах взломать наши позиции с ходу, они горели не хуже, чем остальная германская техника.

Десятки вражеских бомбардировщиков молотили тяжелыми бомбами высоту 245, словно хотели срыть ее до основания, чтобы там не осталось ничего живого. Но когда ушли самолеты и танки врага снова двинулись вперед, из туч оседающей пыли навстречу им сверкнули жестокие пушечные огни. Почти четыре часа в копоти и пламени корчился на одном месте железный фашистский удав, укоротившись наполовину; среди подбитых и горящих танков валялись обломки бронетранспортеров и машин, на которых гитлеровские пехотинцы собирались под защитой «тигров» и «пантер» совершить прогулку до Курска. Однако и нашей танковой роты фактически уже не существовало. Остатки ее получили приказ отойти, уступив место для боя свежим подразделениям, которые должны были продолжить выполнение общей задачи фронта — активной обороной перемалывать ударные силы врага. Четырнадцать уцелевших гвардейцев во главе с командиром роты на машине с заклиненной башней покинули растерзанную высоту. Лишь последний боеспособный экипаж под командованием гвардии лейтенанта Шаландина в ожесточении боя не принял радиосигнала.

Закоптелый, осыпанный землей, изодранный осколками бомб, танк по-прежнему маневрировал за развороченным гребнем, мгновенно откатывался с того места, где сверкнула вспышка его орудия, броском выходил на новую позицию для молниеносного удара. Врагу казалось перед ним все еще целое подразделение советских танков. Снова падали сквозь пыль и дым пикировщики, охотясь за единственной машиной, и наконец бомба попала в цель. Танк загорелся. Но еще билось его стальное сердце, еще имелись снаряды в кассете, еще был жив экипаж… Подходившие к высоте советские воины видели, как двигалась по гребню горящая тридцатьчетверка и пушка ее, обращенная в сторону врага, хлестала огнем…

Шаландина нашли у прицела, обугленные руки его сжимали механизмы наводки орудия.

У Шаландина был предшественник — первый в стране танкист-Герой, выпускник того же училища лейтенант Георгий Склезнев, отважно дравшийся за свободу республиканской Испании в рядах интербригады. В 1937 году в бою под Мадридом, окруженный фашистами, он предпочел плену смерть в горящем танке. Несомненно, что подвиг Склезнева помог Шаландину сделать выбор в трагический миг жизни. В том и сила героического примера, что, войдя однажды в сознание бойца, он исподволь отгранивает характер, и в критический час обыкновенный человек естественно и просто принимает решение, рождающее новый подвиг.

Вольдемар Шаландин погиб девятнадцатилетним. Его отец, тоже танкист, полковник в отставке, приезжая в училище, говорил: «Был у меня один сын, а теперь — все вы мои сыновья, потому что каждый увозит из училища память о Вольдемаре». То была святая правда: такие подвиги не просто изумляют — они учат. В бою у деревни Яковлево Бочковский и Шаландин добывали и для нас опыт победы над превосходящим врагом, который к тому же впервые применил новое мощное оружие. Наши наставники-фронтовики учили видеть в каждом большом подвиге слияние ратного мужества и верности долгу с военным мастерством. Кто действительно любит Родину, тот и защищать ее умеет. Как высшую похвалу принимали мы слова нашего преподавателя тактики, которые произносил он в особых случаях: «Батька сказал бы: хорошо воюешь!»

Между тем на поле учений от курсанта Мадудова ждали решения. А поле было коварное: старые карьеры, разрушенные укрытия, рвы и капониры. За этим полем, еще не видимые в темноте, лежали высотки, где под прикрытием минных полей таились очаги обороны «противника» — их-то и следовало уничтожить, чтобы выйти на участок форсирования реки, обеспечить быструю переправу.

— Продолжаю наступление во взводных колоннах!

Первое решение нового командира, вероятно, было единственно возможным там, где боевая линия танков неизбежно застряла бы. Но когда взводы, ведя огонь из головных машин, одолели в колоннах коварное поле, произошло неожиданное. Командир приказал немедленно взять на броню автоматчиков и на большой скорости обойти высотки, чтобы атаковать их с фланга и тыла. И прикрыть маневр дымовой завесой, поскольку совершался он в зоне, доступной для противотанковых средств в опорном пункте. Ночью?!. Мы ожидали, что руководитель занятия вмешается — ведь такой маневр грозил роте засадой или минной ловушкой, к тому же недолго было заплутать в собственной дымовой завесе, посадить танки в ямы, искалечить технику. Однако запрета не последовало…

Уже применяя технику ночного видения на вождении боевых машин и стрельбе, мы еще не осознали, что она сближает условия дня и ночи, что самый плотный мрак, смешанный с дымом и пылью, уже не способен помешать быстрому маневру танковых подразделений, что в войсках не случайно зарождается движение; «Ночью — по дневным нормативам!» Потребовалась напряженная ситуация, близкая к фронтовой, чтобы один из нас сам, без подсказки, понял, что доступность дневных нормативов требует от него применить ночью способ атаки, годившийся прежде для светлого времени. Когда опорный пункт был разгромлен, решение, принятое и осуществленное Николаем Мадудовым, стало не просто его маленькой победой в учебном бою, но и выдержанным экзаменом на командирскую самостоятельность.

— Батька сказал бы: хорошо воюешь! — как будто из самого грозного, самого героического года войны прозвучали по радио слова офицера-фронтовика…

В дни работы XXVI съезда партии нам позвонили. Мощный веселый бас в телефонной трубке всколыхнул полузабытое:

— Докладывает бывший курсант Мадудов, ныне генерал-майор, делегат съезда…

Позже стало известно, что на партийном съезде было по меньшей мере четыре питомца ташкентского танкового, а ведь партия выбрала на свой форум достойнейших людей. Снова виделись ребята в танкистских шлемах в строю и над люками танков, с серыми от пыли и усталости лицами, при сполохах пушек. И рядом вставали они же, нынешние, — сыновья фронтовиков, принявшие на свои плечи всю ответственность за безопасность страны, генералы и офицеры, командиры соединений и частей, политработники, военные педагоги. Велик список бывшей четвертой. А в газетах мелькают имена новых питомцев училища. Командующий войсками Краснознаменного Дальневосточного военного округа рассказал в «Красной звезде» о боевых достижениях молодого коммуниста старшего лейтенанта Олега Царенко — внука Героя Советского Союза, сына фронтового командира. На других страницах — имена передовых офицеров Владимира Графа, Николая Качанова, Александра Акулова — этот список был бы еще длинней…

В разговоре Николай Григорьевич Мадудов обронил;

— Между прочим, встретил недавно Куликова. Нет-нет, не того, что в нашем отделении служил, а его сына — Сергея Леонидовича Куликова. Ответственный парень. Два года отличным взводом командует. Отец-то уж в запасе, так теперь сын место его заступил. И у Валентина Поветьева помнишь, был в нашем взводе трудноватый парень, а теперь он очень серьезный полковник — сын тоже командует взводом в знаменитой Кантемировской дивизии. И у многих других есть уж наследники в строю…

Вскоре случай свел нас с лейтенантом Сергеем Куликовым. Он говорил о командирах и политработниках своей роты, батальона, полка, о лучших механиках-водителях и огневиках, старательно обходя себя. «Какие мои заслуги? Взвод принял отличный, оставалось только поддерживать славу…»

Но кто не знает, что годами поддерживать славу отличного подразделения труднее, чем однажды завоевать ее! Любой спад заметят сразу, и тень — на авторитет командира. На это лейтенант спокойно сказал:

— А мы стараемся в роте сами первыми замечать спады. Даже малейшие. И задеваем гордость солдат. Наша часть традициями богата, да и кого из солдат ни возьми — у всякого либо дед воевал, либо отец служил. Поддерживаем переписку с родителями, советуемся, письма их коллективно читаем. По себе знаю, как действует отцовское слово. Дед у меня человек заслуженный, фронтовой офицер, отец тоже офицер. Оба люди крутоватые, но я от них правду не таю, если даже она неприятна, всегда подскажут дельное. Да ведь мы к тому же все трое коммунисты…

Слушали мы лейтенанта Куликова и снова вспоминали наших преподавателей и командиров — полковников Ломакина, Останина, Рассказова, подполковников Лоптова, Павловского, Хелемского, Березняка, Разумовского, майоров Кузнецова и Андреева… Жаль, имена забылись — не по имени-отчеству мы к ним обращались, а по воинскому званию. Зато крепко помнятся их уроки, особенно тот, который преподавали нам ежедневно. Каждый из них вел свое дело так, словно оно и есть краеугольный камень в профессии офицера-танкиста. Нет, они не соперничали, они действовали заодно, примером профессиональной добросовестности утверждая в сознании будущих командиров строгую истину, выверенную войной: в военном деле второстепенного нет! И воспитывали уважение к профессии, гордость за свое оружие, прославленное на полях битв. А выражение глубокой, истинной гордости это и профессиональная добросовестность, и ответственность за свое дело…

Дорого было уловить чувство профессиональной гордости в словах лейтенанта Куликова — наследника дедовского и отцовского дела в армейском строю.

Сурова история нашей Родины. Нынешнее поколение молодежи, как и все предыдущие, выдвигает своих доверенных для защиты самого дорогого, что у нас есть, — социалистического Отечества. Время изменяет оружие и способы борьбы, но не отменяет опыта предшественников, особенно опыта, добытого кровью.

На поверке — четвертая рота курсантов ташкентского танкового училища. Твердый строй загорелых парней. Им уже недалеко до выпускного порога, и в ладных фигурах, в твердой прямоте взглядов видна печать курсантской школы. С большого портрета юный Шаландин смотрит на танкистов, которые по возрасту — его ровесники, по времени — внуки. Шаландинцы. Так их зовут в училище. Сами они в своей роте шаландинцами именуют лучших. В тот день командир роты капитан Олег Марьянков лучшими назвал взвод старшего лейтенанта Виктора Черняева, победителей соревнования младших сержантов Сергея Гордия, Владимира Бородавяо, курсантов Виктора Хизова и Александра Полупана, отличное отделение младшего сержанта Юрия Землянухина. Была уверенность, что доведется еще услышать об этих ребятах, внуках фронтовиков, — услышать в войсках, когда возглавят они танковые подразделения.

Здесь, в четвертой роте, невольно останавливаешься перед стендом, с фотографий которого глядят отцы и сыновья — питомцы училища. Полковник Колесников и курсант Колесников, полковник Бондаренко и курсант Бондаренко, отец и сын Василевские, Герасименя… Живут в училище танкистские династии, как еще до войны жила династия братьев Поповых, храбро воевавших потом на фронте, как в годы войны продолжалась династия семьи полковника Кедрова, сыновья которого стали выпускниками сорок первого, сорок второго и сорок третьего годов. В училище бережно собирают реликвии, рассказывающие о выпускниках всех лет — это общая черта жизни наших военных училищ. И не случайно повсюду — в казармах, в клубе, в музее, на аллеях красивого и уютного городка — курсант постоянно ловит пристальные взгляды тех, чью славу ему наследовать.

Помнится, наши враги писали открыто: надо, мол, подождать, пока из Советской Армии уйдет закаленное войной поколение, тогда можно будет силой испытать прочность рубежей социализма. Сегодня наши враги так не говорят, хотя последние фронтовики уходят в запас и отставку. Однако фронтовики строя не покидают… С нами в списках училища числился только один из Героев — питомцев училища — гвардии лейтенант Шаландин. Теперь пятеро Героев Советского Союза — в списках рот ташкентского танкового! Гвардии старший лейтенант Василий Мартехов, гвардии лейтенант Иван Мерзляк, лейтенант Георгий Склезнев, гвардии лейтенант Евгений Уткин, гвардии лейтенант Вольдемар Шаландин. Другие зачислены в списки частей, в рядах которых сражались. Зачислены навечно и останутся рядом с сыновьями, внуками и правнуками, пока существует необходимость защищать Родину, социализм и мир на земле.

В сумерках с далекого полигона ветер донес раскаты залпов. Может быть, в темных ночных холмах учились владеть новейшим танковым оружием племянник генерала Мадудова Сергей и сын нашего однокашника Александр Козловский — теперешние курсанты ташкентского танкового? Или на опорные пункты «противника», обнаженные лучами приборов ночного видения, вели в атаку подразделения выпускники училища, отличники учебы старший сержант Степаненков, сержанты Мацак, Филиппов, Овсянников, Тоискин и их товарищи, держа свой экзамен на командирское звание?..

В густой тьме далекие пушечные огни стали похожи на сполохи летних зарниц над созревающими хлебами. Они рождали ощущение спокойствия, тепла и прочности этой жизни, Я знал, такое ощущение — от сознания того, что там, в ночной степи, в надежных, могучих машинах сыновья фронтовиков учили своих сыновей защищать жизнь, защищать Родину и мир, добытый великими жертвами и великим мужеством отцов.