Сиреневые ивы (сборник)

На рассвете

В серых предрассветных сумерках лета холмистая равнина казалась вымершей, самый зоркий и опытный глаз не заметил бы на ней малейшего движения, но командир танковой роты старший лейтенант Игорь Веселов, казалось, физически ощущает громадное напряжение затаившейся здесь могучей жизни, готовой заявить о себе по одному слову команды. Это напряжение отдавалось в нем нетерпеливым ожиданием и острой тревогой, отгоняющей усталость и сон. Веселов пока не различал своих танков. Покрытые пылью после долгого ночного марша, они растворялись в сумерках, сливаясь с серой, обожженной солнцем землей. Он лишь угадывал их приземистые стальные тела, не остывшие за ночь, и чудились в теплой тьме под броней знакомые лица танкистов. Всю ночь они не смыкали глаз, всю ночь их укачивало на марше, и теперь молодым солдатам, не столь закаленным, как их командир, легко было задремать, прослушать сигнал — не отсюда ли его тревога?

Рота стояла в линии взводных колонн на дне широкой лощины, прикрытая спереди длинной плоской высотой, за которой сейчас в боевом порядке расположились основные силы батальона и приданное ему мотострелковое подразделение, готовые во всякий миг вступить в бой с крупными силами «противника», наступающего с юга. После того как «противник» увязнет в бою за эту гряду высот, настанет черед роты старшего лейтенанта Веселова. Стремительным выходом из глубины и ударом во фланг «противника» она должна приковать к себе его внимание, связать огневым боем и обеспечить общую контратаку главных сил. Задача для Веселова не новая, но по мере того, как светало, его смутная тревога росла.

«На фронте самое опасное время — рассвет», — звучали в уме чьи-то слова, и он вдруг вспомнил, что слышал их от своего отца, который попал на фронт в сорок третьем, освобождал Прибалтику, штурмовал восточно-прусские крепости фашистов. Прав старый солдат, теперь и сам Игорь Веселов знает, как тревожны рассветные часы даже на учениях. И не только потому, что к ним часто приурочиваются атаки. Ночью обстановка на поле боя меняется все же не так заметно, как днем, поэтому утром и случаются самые опасные неожиданности.

Рота стоит за левым флангом развернутых подразделений батальона так ей легче совершить задуманный маневр, а при случае — вовремя встретить и отбить обходящие силы «противника». На это командир тоже отдал ясное распоряжение. Но слева у Веселова — никого. Своих никого — он знал точно. Но так ли оно пустынно, это уходящее на восток предгорье, изрезанное острыми гребешками, разорванное сухими глубокими падями, малодоступное для гусениц и колес? Оттуда не ждут удара, и все же комбат, отдав приказ, напоследок напомнил Веселову: «Поглядывай за флангом и тылом…» В самом деле, никакая разведка не в состоянии заглянуть за каждый гребень и в каждую падь. А если к тому же целые подразделения с тяжелым оружием способны теперь быстро перемещаться по воздуху, за открытые фланги и тыл нельзя быть спокойным. Бой может начаться одновременно и на переднем крае, и в тылу.

Уже отчетливо проступили из сумерек окрестные высоты и увалы, поредели тени в распадках. Веселов увидел свои танки во взводных колоннах, поставленные так, чтобы прямо с места они могли развернуться в боевую линию фронтом на юг. Но даже вид грозных машин, готовых во всякую минуту и к маршу, и к атаке, не принес знакомого чувства собственной силы, а с ним — уверенности. «Противник» близок, но пока ничем не заявил о себе, даже в передовом охранении мертвая тишина. Неужто он ждет, когда рассеются последние сумерки? Но ведь для танков и мотострелков это не помеха…

Пусть ты только командир роты, поставленной во втором эшелоне батальона со строго определенной задачей, все равно обязан думать и за противника. Особенно если у тебя открытый фланг, за которым велено поглядывать.

Чем больше думал старший лейтенант Веселов, чем пристальнее всматривался в окружающее, тем яснее становилась для него причина тревоги. Да, рота готова мгновенно встретить и отразить любого противника с фронта и даже с тыла — надо лишь развернуть танки на месте, но внезапный удар с открытого фланга парировать так же быстро она не могла. Потребовалось бы несколько минут на перестроение, а в современном бою и за минуту от роты может не остаться ни машины.

До начала боя он не имел права выходить на связь с командиром, но и бездействовать тоже не мог. Проще всего стоять, как тебя поставили; если даже роту разгромят, можно сослаться на то, что не было указаний сменить позицию. Но есть еще и долг командира, и понятие личной ответственности его за лучшее выполнение поставленной задачи, за людей, которых, может быть, завтра придется вести не в учебный — в настоящий бой.

Доверие этих людей к командиру, а значит, их мужество и решительность в боевой обстановке рождаются и крепнут сегодня.

Комбат — опытный танкист, должен понять, что руководило Веселовым. Ночью позиция роты не вызывала сомнений, теперь же, утром, комбат, конечно, и сам увидел бы, что оставлять роту в таком положении нельзя.

— Рядовой Фомин! — окликнул старший лейтенант заряжающего.

Молодой солдат завозился на своем сиденье, отозвался не сразу.

— Спите?

— Укачало маленько, товарищ старший лейтенант. Сам не заметил, когда задремал. Уж больно тихо.

— Да, тишина странная… Вот что, Фомин, ступайте в третий взвод. Лейтенанту Гордию передайте: развернуть машины налево и в боевой линии выйти на тот гребень. — Он указал солдату высоту. — Стоять там до моего распоряжения. Задача такая: быть в готовности отразить атаку «противника» во фланг роты. Наблюдать за местностью всем до единого, радиостанции держать на приеме. О появлении «противника» немедленно доложить мне по радио. Повторите.

Выслушав, добавил:

— Скажи Гордию, пусть и за мной следит. Если ничего не случится и рота начнет выдвижение по приказу комбата, немедленно свернуть взвод в колонну и на полной скорости присоединиться к нам.

Солдат уже спрыгнул с брони, когда Веселов спохватился:

— Постойте. Передайте еще. Выдвигаться на гребень на первой передаче, обороты минимальные, чтоб ни дыма, ни пыли. Это — строжайший приказ.

— Есть! — Отдав честь, солдат подхватился бегом — рад был размяться после долгого путешествия в тесной машине.

Через несколько минут у пригорка, где в раздвоенной вершине укрылся танк Веселова, притормозила машина. Невысокий ладный капитан, заместитель командира батальона по политчасти, быстро взбежал на пригорок, ловко вскочил на броню, протянул руку командиру роты, сидящему на башне с открытым люком.

— Вы, что ли, устроили «прогрев» двигателей? — спросил с усмешкой. — Или кто-то спросонья на стартер даванул?.. Постойте, а где же ваш третий взвод?

Веселов указал на гребень, за которым широко растянулись танки лейтенанта Гордия. Над открытыми люками машин угадывались фигуры командиров с биноклями в руках.

— Это что же за диспозиция у вас такая? — удивился политработник.

— Товарищ капитан, — Веселов улыбнулся, — позавчера на партсобрании вы спросили: что главное на войне?

— Так.

— И сами же ответили: бдительность! Теперь посмотрите, мог ли я, находясь в этой лощине, оставить фланг роты открытым?

Капитан, с минуту осматриваясь, раздумчиво сказал:

— Что ж, на войне ваше решение было бы правильным. Значит, и на учении тоже верно. Это называется — проявить инициативу. Так я и скажу комбату. Пока ничего не меняйте. — Помолчал, осматривая в бинокль дальние гребни, снова спросил: — А если сейчас роте прикажут немедленно выдвинуться вперед?.. «Противник», похоже, задумал что-то, а что, мы не знаем. Надо бы все-таки роту держать в кулаке.

— Надо будет — взвод свернем в колонну, и он быстро догонит роту.

— А Гордий не проспит снова? — усмехнулся капитан.

— Не думаю. — Веселов смутился.

Несколько дней назад лейтенант Гордий опоздал на службу. Потом он честно признался, что накануне лег поздно и не услышал будильника. Искренность смягчает вину, но Веселов получил от комбата нагоняй за отсутствие лейтенанта на разводе и в запале объявил Гордию выговор при всех офицерах батальона. Замполит потом при разговоре напомнил комбату о его горячности — достаточно, мол, было поговорить с лейтенантом наедине. Веселов с этим согласился в душе, но дело было сделано.

— Между прочим, — продолжал капитан, — я видел, как взвод Гордия действовал на учении. По-моему, не хуже других.

— Я бы сказал, даже лучше. Поэтому его и послал туда.

— Тогда все правильно. Ты пойми, комроты, беда иных лейтенантов в том, что они долго себя чувствуют курсантами. А надо, чтобы побыстрее распробовали вкус командирской ответственности. Тогда из-за мелочей с ними не придется портить кровь. Согласен?.. Ну так я пройду к твоим танкистам…

Политработник спрыгнул с брони, но не сделал и шага. Воздух слабо дрогнул от далекого залпа. И тотчас отчетливо и резко в наушниках шлемофона Веселова прозвучал голос лейтенанта Гордия. Это не был доклад — это была команда взводу на открытие огня. Изумленный в первое мгновение, в следующее Веселов понял, что лейтенант решил не терять ни секунды. Ведь и ротный командир, и сам комбат, услышав его команду, поймут, что происходит. Он решил правильно.

— Я Двадцать третий! — гремело в шлемофоне. — По вертолетам, осколочным… прицел десять…

Еще до того, как громыхнули пушки взвода, старший лейтенант Веселов увидел: вдали, над самыми гребнями, на фоне бледной зари, качаются, слабо поблескивая, какие-то тени. Он хотел запросить лейтенанта, велика ли вертолетная группа, но тот сообразил и сам. Команда им отдана, уже били танковые пушки и пулеметы, теперь можно доложить обстоятельней:

— Двадцатый!.. В тыл заходит звено боевых вертолетов. Веду по ним огонь… Идут над самой землей, прячутся в лощинах. Прямо передо мной — около тысячи метров — за гребнем увала скрылось до шести транспортных вертолетов. Предполагаю — высаживают десант. Я Двадцать третий, прием!

На юге, за высотами, полыхал ожесточенный огонь. Так вот почему «противник» ждал рассвета — в сумерках вертолеты не могут безопасно летать в холмах. Значит, одновременный удар с фронта и фланга. Слышал ли комбат? Надо немедленно вызывать штаб!

Но комбат слышал. Он не спрашивал, каким образом его резервная рота ухитрилась вступить в бой так скоро. Он доверял старшему лейтенанту Веселову так же, как Веселое доверял лейтенанту Гордию.

— Двадцатый, слушай меня внимательно! — голос комбата был твердым и ровным, словно он отдавал приказ где-нибудь в тихом распадке перед строем офицеров. — Развернись и атакуй десантно-штурмовую группу. Действуй по обстановке. Сильно не зарывайся, при нужде переходи к обороне, но фланг удерживай до конца. Тебя поддержат мотострелки. Как понял?..

Веселов повторил, тревожно прислушиваясь к стрельбе на фланге. Взвод Гордия стрелял теперь реже, но его огонь был уже не одинок. Из глубины позиций, с господствующей сопки, хлестко били многоствольные зенитные установки — видимо, зенитчики обнаружили вертолеты, загоняли их за гребни высот, не давая подняться, чтобы обнаружить танки и нанести удар ракетами. Многое, очень многое в успехе роты зависело теперь от исхода этого поединка — между зенитчиками и вертолетчиками. На учении, как на войне, особенно остро понимаешь, что победа — общее дело, что каждый твой шаг, сама твоя жизнь тысячами незримых нитей связаны со множеством людей, товарищей по оружию, с тем, что они делают и как делают…

«И за мотострелков спасибо, комбат! Без них трудно пришлось бы в лабиринтах каменистых высот и увалов…»

Танки недолго маневрировали в лощине, перестраиваясь в боевой порядок, и все же для Веселова это были тревожные минуты. Прорыв вертолетов в такое время грозил бедой. Но зенитчики, видно, знали свое дело. Когда боевая линия выползла на высоту, к самому гребню, зенитные установки замолчали — отгонять стало некого. Танкисты теперь были уверены: в атаке их не оставят без прикрытия — с сопки местность видна далеко.

По приказу Веселова экипажи лейтенанта Гордия еще раньше прекратили огонь, и вся боевая линия роты ждала в молчании, укрытая гребнем. Десантно-штурмовая группа «противника» тоже наступала пока без выстрела. Быть может, там подумали, что редкие огневые точки на высоте подавлены вертолетами, и поэтому «противник» решил внезапно ворваться в расположение обороняющихся с тыла? Или он стремился максимально сблизиться с высотой, обрушив на нее массу огня, подавить всякую оборону?.. Веселов прикинул силы наступающих. Не менее двух рот, в боевых порядках пехоты движутся самоходные артиллерийские установки, уже можно различить и гранатометчиков — их много… Да, без мотострелков об атаке и думать было бы нечего, но боевые машины пехоты уже развертывались за его спиной, мотострелки спешивались, строясь в цепь, приближались к танкам. Атака была необходима — только атакой можно уничтожить «противника» решительно и быстро. Всякий затяжной бой не в его пользу — вертолеты могли подбросить «противнику» новые силы, и трудно сказать, где они высадятся. Чтобы надежно обеспечивать фланг, как приказал комбат, надо быстрее уничтожить эту атакующую группу.

«А где же наш замполит?» — подумалось вдруг Веселову, когда рота, полыхая орудийным огнем, уже сваливалась по склону высоты навстречу атакующим… Мотострелки не отставали от танков, стреляя на ходу, а с гребня били боевые машины пехоты, занявшие место танков…

Через четверть часа, когда бой закончился, Веселов, прежде чем отвести танки на исходную позицию, открыл люк оглядеться. От соседней машины, махая рукой, к нему бежал невысокий, подобранный капитан, придерживая полевую сумку.

«Замполит!.. Значит, тоже участвовал в бою!..»

Капитан вспрыгнул на броню, вытер рукавом пот со лба, оживленно рассмеялся:

— Хорош был удар. А если бы Гордий проспал да не встретил их огнем?.. Наделали бы вертолетчики из нас киселя.

— Не проспал ведь.

— А я что говорю? — засмеялся капитан. — Главное на войне что?..

— Бдительность.

— Так. Не догадываешься, зачем комбат прислал меня к вам?.. То-то. Да только вы сами догадались, откуда грозой тянет. А наше дело такое умным делам не мешать. Пора, однако, отходить, товарищ ротный…

Бой с южной стороны как будто приблизился, стал ожесточеннее. И Веселов был доволен, что у него развязаны руки, значит, в любой миг готов помочь родному батальону. По-прежнему настороженно оглядываясь, он просигналил флажками отход.

Вслед за мотострелками танки двинулись к высоте взводными колоннами, готовые развернуться в боевую линию для новой атаки.