Сияние

Глава 4

Прасковья Богдановна с трудом сохраняла бесстрастный вид, отойдя в сторону от основной группы зрителей. Вцепившись в перила ограждения, она хотя и старалась не смотреть в сторону высоких гостей, но нет-нет, да поглядывала. К ее разочарованию, из собравшихся на трибуне персон внимание на нее обращал только ее недавний любовник, благодаря должности портового интенданта входящий в городское Высокое собрание.

Вот только это было совсем не то внимание, которого бы ей бы хотелось. «Ты должна уехать», — сказал Павел Иванович ей чуть больше трех недель назад во время тайной встречи, состоявшейся впервые после случившегося в особняке Новицких.

Причина больше похожей на приказ просьбы оказалась банальна: госпоже Байковой, супруге Павла Ивановича, намекнули злые языки о возможной — неподтвержденной доказательствами, интрижке ее уважаемого мужа с заместителем директора школы «Аскольд». Супруга тут же предъявила Павлу Ивановичу обвинение, которое он умело отверг, разбив в пух и прах. Но во избежание эскалации семейного конфликта в убедительной форме попросил свою бывшую любовницу подумать над тем, чтобы покинуть Нагасаки.

Этот памятный Прасковье Богдановне разговор случился совсем незадолго до того, как она получила должность мастера-наставника класса Х6. В котором среди прочих обучался и Дмитрий Новицкий — деятельный, пусть и невольный, участник их с Павлом Ивановичем расставания. Видимо поэтому господин Байков долгое время в жизни Прасковьи Богдановны больше и не появлялся. До сегодняшнего момента.

Прасковья Богдановна нервничала все сильнее. Понимала, что сегодня — раз они встретились на этом закрытом мероприятии и Павел Иванович обращает на нее такое деятельное, пусть и неафишируемое внимание, трехнедельной давности разговор будет продолжен.

Господин Байков пока, впрочем, к Прасковье Богдановне не приближался. С бокалом в руке беседовал с князем Новиковым, как раз сейчас почтительно ему улыбаясь. На бывшую любовницу, владычицу своего сердца и души как он неоднократно говорил, господин Байков демонстративно не обращал внимания. Пока не обращал.

На арене между тем, на белом постаменте Круга Стихий, Надежда Кудашова уже начала ритуал, расставив подопечных вокруг себя на равноудаленном расстоянии и только что закрыв весь Круг куполом размытия; некоторые наблюдатели невольно ахнули при этом. Прасковья Богдановна с удивлением услышала громкие возгласы и обсуждение случившегося — оставшиеся в почетной ложе зрители не скрывали эмоций. В нюансах повеления стихиями она совершенно не разбиралась, но хорошо поняла: для владеющих даром зрителей происходящее внушает нешуточное уважение вкупе с удивлением.

— Кошечка моя, здравствуй, — прозвучало вдруг рядом елейным тоном.

Прасковья Богдановна едва заметно вздрогнула, застигнутая врасплох. Не оборачиваясь она скосила взгляд и поняла что к ней со спины, сбоку-сзади, только что подошел Павел Иванович.

— Не смотри только на меня так, делай вид что мы незнакомы, — практически не размыкая губ произнес господин Байков, вставая рядом и одной рукой облокачиваясь на перила. Во второй у него был высокий узкий бокал с шампанским, глоток которого он сейчас и сделал.

Прасковья Богдановна молчала, невидящим взглядом осматривая накрывший арену размытый купол. Который постепенно темнел — клубящийся под куполом серый мглистый туман превращался в непроглядную тьму. Прасковья Богдановна смотрела на это завороженно — черный купол уже совершенно не отражал свет и ей показалось, что на арене возникла самая настоящая черная дыра. Выглядело страшно, но обеспокоенно обернувшись, она не заметила признаков волнения у других зрителей, что ее немного успокоило. Все же там, под куполом, дочь князя Новикова, а он сейчас довольно беззаботно беседовал с кем-то из городской администрации.

— Кошечка моя, — снова почти промурлыкал в бороду Павел Иванович. — Подумай, пожалуйста, что я могу для тебя сделать, чтобы ты все же уехала из города. Договоримся.

Говорил Павел Иванович не очень внятно — не размыкая зубов и практически не шевеля губами. Голос у него при этом был донельзя вежливый. Но Прасковья Богдановна очень хорошо знала этого человека, видела его в совершенно разных ипостасях и представляла на что он способен. Павел Иванович принадлежал к одному из самых опасных типов людей на планете — амбициозный, трусливый, мстительный и злопамятный. Так что его настолько показательная учтивость ее не обманывала, а настораживала и даже пугала.

Прасковья Богдановна на миг прикрыла глаза, пребывая в крайне смешанных чувствах. В Нагасаки, на должность в высше-магической школе она попала благодаря проекции Павла Ивановича. Но когда господин Байков помогал занять ей это место, он узнал некоторые перипетии ее судьбы — такие как нарушение закона при получении гражданства, например. Впрочем, это были еще цветочки: несколько проведенных в должности лет она участвовала в не совсем законной деятельности при распределении финансовых потоков. И именно это, а не «большая и чистая любовь» было, и оставалось до недавнего времени, крепкой основой их близких отношений.

Прасковья Богдановна даже уверенно подозревала, что столь затянувшаяся любовная интрижка является для Павла Ивановича прикрытием контроля ответвления финансовых ручейков от реки государева бюджета. Для того, чтобы именно большой и чистой любовью объяснить их частые и тайные встречи, если случится интерес надзорных органов. Скорее всего, именно этими аргументами — обратными, и отговорился господин Байков от обвинения супруги, просто раскрыв некоторые подробности их не совсем законных «деловых» отношений, которые затрагивали интересы огромного количества уважаемых людей в Нагасаки и не только.

В общем, рычаги давления на Прасковью Богдановну у господина Байкова были. Она — никто, еще семь лет назад бесправная жительница территорий протектората. У него же немалое количество связей, которыми он может воспользоваться, чтобы не просто остановить или сломать ей карьеру, но и жизнь. Оказаться за решеткой по обвинению в растрате — не самый худший вариант, она это прекрасно понимала.

Вот только все это было справедливо до того момента, пока Прасковья Богдановна волей слепого случая не попала вдруг на столь неожиданную должность мастера-наставника в класс владеющих даром. Случившееся до сих пор казалось ей совершенно невероятным, чем-то из области нереального. После ее назначения Павел Иванович исчез с горизонта, не показываясь в поле зрения — она уж было подумала, что проблема решена. Ошиблась.

Сейчас же Прасковья Богдановна напряженно думала. Нужен ли ей конфликт или стоит выбрать мирное решение и запросить перевод в теплое место подальше отсюда? Скорее всего это будет должность похожая на нынешнюю. И скорее всего на новом месте так же будет у нее свой новый «Павел Иванович».

Назначение же мастером-наставником класса владеющих даром — это шанс, который выпадает раз в жизни. Но с другой стороны далеко не факт, что у нее получится этим шансом воспользоваться. А вот у Павла Ивановича достаточно влияния, чтобы действительно сломать ей жизнь. Не сейчас — а тогда, когда закончится ее неожиданное наставничество.

Судя по тому, что она слышала мельком в самое разное время в самых разных местах — у класса X6 за несколько месяцев еще до начала обучения уже поменялось несколько наставников. Так что ее карьера на этой должности может закончится в самое ближайшее время, тем более что она сама понимала, что ее кандидатура — явно временный вариант. И когда (не если) это случится, и она до этого момента не сумеет упрочить свое положение, у нее будут очень серьезные проблемы. Павел Иванович не простит, он ее просто уничтожит.

Прасковья Богдановна сильнее сжала перила и прикусила губу.

Да, скорее всего Павел Иванович даже не знает, что у нее отношения с одним из учеников, с Сигурдом Магнуссоном. Но она и сама пока не поняла, что это за отношения — душевной теплоты и разговоров в них совсем нет, просто периодические встречи для физической близости. Так что даже если Прасковья Богдановна придет за помощью к вечно невозмутимому и холодному как кусок льда Магнуссону, будут ли волновать его ее проблемы?

Такие мысли — ранее уже неоднократно обдуманные, сейчас галопом вновь пронеслись в голове Прасковьи Богдановны. В принципе, она уже все давно решила: Павел Иванович действительно может организовать ей хорошую должность в новом месте, а авантюра с владеющей молодежью может так и остаться авантюрой.

Выбирая между журавлем в небе и синицей в руках, Прасковья Богдановна всегда выбирала синицу. Именно поэтому она — поднимаясь с самого социального дна жизни в протекторатах и смогла достигнуть всего того, чем на данный момент обладала. Для ее соседей по номерному жилому блоку — уже недостижимая мечта.

Прасковья Богдановна, прощаясь с мечтой, тяжело вздохнула. Только было открыла рот намереваясь сообщить господину Байкову, что покинет Нагасаки в самое ближайшее время, но не успела.

— Паня, по-доброму тебя прошу. Пока по-доброму, я ведь тебя сгною, — устав ждать, нарушил паузу Павел Иванович. Голос его больше не был приторно-приятным, в нем откровенно прозвучали угрожающие нотки.

Прасковья Богдановна как открыла рот, так и закрыла. Пару секунд назад она уже продумывала время и место, чтобы обсудить условия ее отъезда, но столь прямая угроза все меняла. Павел Иванович может быть и вхож во властные круги, но просто не знает менталитет ее новых подопечных.

Все они пусть юные, но владеющие даром и живут с осознанием того, что они — властелины этого мира. Проблемы Прасковьи Богдановны ни в прошлом, ни в будущем их не волнуют. Но сейчас она их мастер-наставник, а прямая угроза ей совершенно меняет дело. До этого момента Павлом Ивановичем все высказывалось в формате уважительных просьб, но сейчас видимо напряжение сыграло с ним злую шутку, и он совершенно необдуманно сорвался.

Прасковья Богдановна расслабилась и широко улыбнулась. Она шла сюда, в ложу для почетных гостей, за своим шансом. Не верила, но надеялась. И этот шанс она получила — пусть и совершенно неожиданным образом.

— Знаешь, что, Паша, — обернулась Прасковья Богдановна к собеседнику. — Ты, вместе со своей рогатой истеричкой женой, можешь идти на все четыре стороны. Далеко, прямо и большими шагами, чтобы как можно скорее оказаться от меня на максимально возможной дистанции.

Павел Иванович побагровел, чуть погодя звучно сглотнул. Он просто не верил в то, что только что услышал.

— Проваливай, — негромко прошипела Прасковья Богдановна, и сделала ладонью жест «от себя», словно пыль стряхивая.

Как давно она мечтала о чем-то подобном. Иногда в минуты слабости или после бокала вина представляла себя унижающей одного из таких лощеных и уверенных в себе людей, стоящих выше нее на лестнице сословного общества. И такой момент — хотя она в него не верила, оставляя лишь мечтой, наконец настал.

Павел Иванович снова звучно сглотнул и пару раз моргнул. Даже если бы он сейчас получил от Прасковьи Богдановны прямой удар в нос, эффект был бы не таким оглушающим.

Широко раскрыв глаза и заливаясь краской, господин Байков попятился. Прасковья Богдановна торжествующе улыбнулась. Оглянулась словно невзначай и только сейчас поняла, что размолвка на повышенных тонах не привлекла никакого внимания. Да, она говорила намного громче, чем предписывали правила приличий, и говорила немыслимые в иной ситуации вещи — но гости, похоже, были озабочены совершенно другим. Озадаченно глядя на несколько групп поодаль, она поняла, что на них с Байковым никто не смотрит. Вообще никто.

— Дамы и господа, прошу вас незамедлительно покинуть арену, — раздалось объявление, хотя присутствующие на почетной ложе уже и так все направлялись к выходу.

Прасковья Богдановна обратила внимание, что уходили гости без спешки, не сильно торопясь. Над дверьми выхода между тем загорелись таблички навигации, и после объявления прозвучал громкий и неприятный звук сигнала к эвакуации. Женщина осмотрелась по сторонам. Окружающая картина никак не изменилась, размытая пелена купола на арене все также спокойна, вновь став серой, мглистой — тьма из-под купола ушла.

Вот только предчувствие говорило Прасковье Богдановне, что дело плохо, а предчувствие неприятностей ее никогда не обманывало, так что она привыкла ему доверять. Поэтому уже бежала в проходе между рядов кресел, направляясь к ближайшей двери выхода. Так как расположилась Прасковья Богдановна в сторонке от основной группы зрителей, которые проходили в другую дверь, то и на лестнице оказалась одна. Не совсем одна — Павел Иванович забежал следом за ней.

Столь неудачное соседство ее подстегнуло, но именно лишняя спешка послужила причиной неприятности — один из каблуков (индивидуальный пошив, каблуки на сантиметр длиннее максимально установленных нормативов внешнего вида), подломился. Прасковья Богдановна взмахнула руками и рухнула с последних ступенек лестницы, растянувшись по площадке пролета.

Упала удачно — без ушибов, и уже пыталась подняться, подгоняемая страхом. Вызванным не сколько неясными причинами эвакуации, сколько нахождением с Байковым наедине. Схватившись за перила, она поднялась и собралась было бежать дальше вниз, но Павел Иванович — перепрыгивая по несколько ступенек, уже оказался рядом, прихватив ее за руку.

— С-сучка, ты ответишь!

— Паша, не время! — попыталась вырваться Прасковья Богдановна.

— Я тебя сгною, тварь!

— Боже, да сколько угодно, давай только уйдем отсюда!

Прасковья Богдановна вдруг поняла, что поторопились оба. Байков слишком рано начал угрожать, она слишком рано начала праздновать победу. Теоретически ничего страшного не происходит — ну не убьет же он ее здесь, но неприятных минут похоже не избежать. Тем более что Павел Иванович уже грубо дернул ее на себя и обойдя, встал на ступеньках лестницы, преграждая бывшей любовнице путь. Прасковья Богдановна попыталась его оттолкнуть или сдвинуть, но Павел Иванович стоял крепко.

Прасковья Богдановна сглотнула. В детстве и юности ее часто били, по-взрослому, так что не впервой. Хотя радости, конечно, от перспектив она не испытывала. В голове мешались мысли, она не могла определиться что делать — или попробовать убежать, или разыграть истерику с мольбой о прощении.

— Ты не поняла, с кем связалась, шалава!

Павел Иванович ростом и так чуть ниже нее, а сейчас и вовсе — спустившись на ступеньку вниз, смотрел ей в грудь. В иной ситуации она бы ударила его носком в голень, или между ног и воспользовавшись замешательством, сбежала. Но сейчас положение не позволяло, не попасть, и Прасковья Богдановна понимала — иным способом гарантированно ошеломить разъяренного Байкова не сможет. А если попробует и не получится, будет только хуже.

Новое положение, с которым она уже свыклась, молить и унижаться ей внутренне не позволяло, поэтому Прасковья Богдановна приняла решение бежать. Улучив момент, вырвала руку — собираясь забежать наверх и проскочив по ложе почетных гостей спуститься по другой лестнице.

— Стой, с-с… — произошедшее оказалось для Байкова сюрпризом, к такому он оказался не готов.

В этот момент и раздался взрыв. Стены задрожали и пошатнулись; снимая над головой крышу, взвихрился воющий смерч, проходя над разрушаемыми трибунами с таким гудением, что моментально заложило уши. Вспыхнуло неподалеку огнем, засверкали молнии, звенел нарастающий огромными сталагмитам лед.

Часть стен и трибун амфитеатра просто исчезла, унесенная и раскиданная смерчем, постройка с почетной ложей начала рушиться. Нижний лестничный пролет, на котором стоял Павел Иванович, вместе с частью стены устоял, а вот верхний вздыбился — отбросив бегущую Прасковью Богдановну на площадку, куда она упала, сильно ударившись затылком. Почти сразу же площадка вместе с ней рухнула вниз с высоты второго этажа.

Прасковья Богдановна во время обрушения пролетов пыталась подняться на ноги, поэтому после приземления бетонного квадрата площадки рухнула на неприветливо жесткую поверхность еще раз. От удара у нее вышибло дух из груди, что-то хрустнуло в подломленной под туловищем руке и плече. Несмотря на сильную боль, некоторое время она лежала не в силах вздохнуть, подогнув колени к груди и в страхе закрыв голову невредимой рукой.

Рядом скрежетало осыпающимися камнями, завывало удаляющимся смерчем. В воздухе стояла пылевая завеса, которая освещалась сверканием молний, сияние которых пробивалось сквозь клубы пыли.

Далеко не сразу — с трудом, с глухим всхлипом Прасковья Богдановна вздохнула, после чего тут же закашлялась. Она сейчас не видела ничего перед собой — перед взором размытая серая муть, в слезящихся глазах сильное жжение: попало бетонной крошкой. Все тело ломило, в плече и левой руке пульсировала боль, саднила содранная в некоторых местах кожа, жгло засыпанные крошкой глаза. Понемногу Прасковья Богдановна все же проморгалась, приподнялась и сквозь слезы и жжение принялась осматриваться по сторонам.

Она лежала на упавшей, косо приземлившейся площадке среди нагромождения рухнувших стен. Попробовав встать, Прасковья Богдановна вскрикнула — левую ногу, как и руку, прострелило резко болью, так что она упала обратно. На спину, и так получилось, что в этот момент сквозь облако оседающей пыли увидела Павла Ивановича. Он сейчас стоял на краю уцелевшего лестничного пролета и держал в руках увесистый булыжник.

Павел Иванович был совершенно невредим. Глаза огромные, кожа на мокром от пота лице припорошена бетонной пылью. Взгляд безумный и направлен вниз, конкретно на Прасковью Богдановну. Она, выросшая на территории протектората и не понаслышке знающая, как люди могут решать кажущиеся неразрешимыми проблемы, сразу поняла в чем дело.

— Нет-нет-нет, Паша, пожалуйста, не надо, — негромко, давясь словами, начала она говорить. Пыталась этим сбить Павла Ивановича с порыва, просящим голосом пробовать давить на жалость.

Приподнявшись на локтях, со стоном боли, Прасковья Богдановна попыталась отползти, оттолкнувшись ногой. Каблук — так ее недавно подведший, сломался, нога резко выпрямилась, проехавшись по пыли. В этот момент Павел Иванович и скинул вниз булыжник.

С пронзительным криком Прасковья Богдановна оттолкнулась слушающейся рукой и в последний момент смогла откатиться в сторону. Булыжник упал совсем рядом, брызнувшие камешки больно ударили перекатившейся Прасковье Богдановне по шее и затылку.

Преодолевая сильную боль, сжав зубы и не оборачиваясь, на четвереньках она поползла прочь с бетонного квадрата площадки, пробираясь в нагромождении обломков сложившихся стен. Не оборачивалась, она двигалась так быстро, насколько хватало сил — понимая, что в следующий раз Павел Иванович может и не промахнуться.

Ползла небыстро — тормозила боль. Глаза слезились, горло рвал сухой кашель, рядом снова загудело вернувшимся магическим смерчем, встала стеной пыль. Прасковья Богдановна двигалась по каменному крошеву как слепой котенок. Спину неприятно морозило холодком страха, внутри поднималась паника — если Байков найдет подходящий камень, он его сейчас кинет. Снаряд Павел Иванович нашел, но и Прасковья Богдановна успела — она отползла на достаточное расстояние, так что следующий запущенный Байковым камень цели не достиг.

Услышав звук удара сзади, Прасковья Богдановна вздрогнула и упала со всхлипом — когда она дернулась, у нее после резкой вспышки боли подломилась опорная рука. Сжав зубы, Прасковья Богдановна сразу же попробовала подняться. Понимая, что на полпути принявший решение кардинально закрыть проблему Павел Иванович не остановится. Поэтому, собирая все силы, она все же встала на ноги.

Первые шаги дались немалым трудом, но она смогла, ковыляя прочь и выходя на открытое пространство. Поодаль творилось самое настоящее буйство стихии — кружились смерчи, сверкали молнии, вокруг амфитеатра земля вставала дыбом: бугрились дорожки и рвались в клочья изумрудные газоны. Очередной разрыв земли пришелся совсем неподалеку, дорожка по которой она шла подкинула ее словно встряхнутый сильной рукой ковер, так что Прасковья Богдановна снова упала. Боль в падении оказалась такой резкой, что она ненадолго потеряла сознание.

Очнувшись, Прасковья Богдановна неожиданно увидела перед собой босые ноги. Лежала она на боку, так что смогла поднять взгляд. И, сквозь слезящиеся глаза, рассмотрела стоящего прямо перед ней Дмитрия Новицкого. Это было очень неожиданно. Она даже не сразу поверила, что видит именно его, а не смотрит галлюцинации.

Взгляд Новицкого горел отблеском молний — глаза были полностью заполнены голубым сиянием. Подобное Прасковья Богдановна видела впервые, и без отрыва смотрела в столь нечеловеческие глаза. Но даже на фоне такого взгляда Прасковья Богдановна не могла не обратить внимание на то, что Новицкий совершенно обнажен.

Не говоря ни слова, он уже присел рядом с ней, положив руку на плечо успокаивающим жестом. Оценил повреждения, потрогал плечо, потом мягко потянул вверх, помогая подняться. Оказавшись на ногах, Прасковья Богдановна всхлипнула — не от боли, а от радости. Понимая, что избежала смерти, неожиданно для самой себя обняла своего ученика, разрыдавшись.

— Не переживайте, вы в безопасности, — произнес Новицкий.

Голос его звучал крайне необычно и странно. Спокойно, ровно и безо всяких эмоций.

— Я… я… меня… — никак не могла справиться с голосом Прасковья Богдановна.

— Все хорошо, — снова спокойно и ровно произнес Новицкий, погладив ее по голове.

Как раз в этот момент Прасковья Богдановна увидела Павла Ивановича. Он, в порванном и растрепанном мундире, гораздо более грязный чем совсем недавно, вышел из пылевого облака, заметно прихрамывая. Видимо, не очень удачно спустился с оставшегося на месте целым лестничного пролета.

— Павел Иванович, — все тем же ровным голосом произнес Новицкий.

— Он хочет меня убить! — наконец-таки смогла справиться с комом в горле Прасковья Богдановна.

От испуга она даже отпустила Новицкого, не замечая боли отскочив так, что юноша теперь оказался между ней и Байковым.

— Она врет! — моментально ответил Павел Иванович.

Говорил он уверенно и громко, но при этом замер на месте; поза его выдавала крайнее напряжение. Пару секунд сохранялась тишина. Прасковья Богдановна с трудом держалась на ногах — пришла забытая было от испуга боль. Новицкий же внимательно и холодно, совершенно без эмоций, смотрел на Павла Ивановича.

— Ваша машина на ближней стоянке? — показал вдруг Новицкий в сторону парковки, на которую имели право заезжать только работники школы и высокие гости.

— Да, — кивнул озадаченный Байков.

— За мной, — произнес Новицкий.

Обернувшись и подойдя, он вдруг подхватил Прасковью Богдановну на руки. Сделал это легко и непринужденно, безо всякого напряжения — несмотря на то, что сам легче ее раза в полтора. Прасковья Богдановна обхватила юношу за шею, и почувствовала, какая у него холодная кожа.

Глаза Новицкого — такие же холодные, как и тело, оказались совсем рядом. Лицо его не выражало никаких эмоций, а сам он… Прасковья Богдановна не могла определиться, что именно в нем ее настораживает и даже пугает. Не желая дальше смотреть в такие страшные глаза, она зажмурилась и сдавленно всхлипнула — от боли и страха.

— Павел Иванович, я сказал вам следовать за мной, — не оборачиваясь, вдруг произнес Новицкий.

Вроде и спокойно он это сказал, но от его ровного и безэмоционального голоса Прасковья Богдановна буквально оцепенела от страха.

— Быстро! — резкий оклик Новицкого заставил Павла Ивановича — судя по шуму позади, все же побежать следом.

Обходя нагромождения бугрящейся земли и вырванные с корнем деревья, по пустой территории столь неожиданная троица попутчиков довольно быстро направилась ко стоянке машин. Видимость вокруг до сих пор была ограничена — по территории школы носились воздушные и огненные смерчи — меньше размером, чем сразу после взрыва. К счастью, вереницы смерчей обходили группу стороной. Пару раз мимо проплывали облака тумана, которые Новицкий обходил по дуге, где-то вдали встретились Свет и Тьма, били вверх молнии, один раз в десятке метров с неба упал огненный шар, сжигая зеленый лабиринт из кустов.

Новицкий на буйство стихии просто не обращал внимания — шел уверенно, каким-то чудом избегая опасностей. Прасковья Богдановна просто обхватила его за шею, закрыла глаза и всей душой хотела выжить.

Когда они оказались на парковке, в зоне условного спокойствия — смерчи и разрывы земли сюда не приходили, Новицкий — не показывающий и тени усталости, вдруг опустил Прасковью Богдановну на земли.

— В машину, садитесь в машину, — произнес он.

Прасковья Богдановна заметила, что навстречу им бежит один из охранников школы. Она с трудом держалась на ногах, и охранник подхватил ее под руку. За ту самую руку, за которую ее только что держал Новицкий.

Куда он вдруг делся, Прасковья Богдановна не поняла. Павел Иванович исчезновение Новицкого даже не заметил — как будто загипнотизированный, он уже сел на водительское место своего автомобиля. Охранник, помогая Прасковье Богдановне, уже усаживал ее сзади. Он ничего не спрашивал, просто помогал пострадавшим уехать. Едва хлопнула дверь, как тут же раздался рядом странно-спокойный голос Новицкого.

— Поехали, Павел Иванович, поехали.

Прасковья Богдановна едва было не вскрикнула от испуга и неожиданности — никого рядом с ней на заднем сиденье только что не было, а юноша на нем как будто материализовался. Павел Иванович же ни момента исчезновения, ни момент столь странного появления Новицкого просто не заметил. Он уже, включив ручное управление, выезжал со стоянки. Ехал, свернув на обочину, пропуская заезжающие на территорию школы пожарные машины и кареты скорой помощи.

— К-к… к-куда… — попытался севшим голосом задать вопрос Павел Иванович, но был прерван Новицким.

— Спокойно езжайте в сторону дома, не отвлекайтесь.

Несколько минут, пока автомобиль спускался по серпантину, в салоне стояло тяжелое молчание. Новицкий замер — Прасковья Богдановна буквально дрожала от страха и напряжения, но смотреть на него боялась. Потому что, когда недавно кинула на юношу взгляд, ей показалось что он даже не дышит. Постепенно на нее накатывал по-настоящему животный страх. Она не понимала его природу, но почему-то сидящий рядом Новицкий вызывал ужас.

Вскоре он встрепенулся и вышел из столь странного пугающего состояния гибернации, после чего изредка начал говорить Павлу Ивановичу куда поворачивать. Тот беспрекословно подчинялся, каждый раз вздрагивая от звука голоса юноши. Машина уже ехала по самой окраине русской территории, вокруг громоздились двух— и трехэтажные здания, в один из проулков среди которых машина только что и повернула.

— Павел Иванович, остановитесь через десять метров. Да, вот здесь.

Голос Новицкого звучал все так же холодно, как и до этого, а вот голубой огонь в его глазах стал заметно тусклее.

— Снимите, пожалуйста, одежду.

— Что?

— Одежду снимите. Быстро.

Взор Новицкого при этих словах снова полыхнул ярким голубым отсветом. От этого слова: «быстро», Прасковья Богдановна вздрогнула. Она знала о возможности ментального воздействия и подавления воли, слышала об этом. Владеющим даром запрещено применять подобное к обычным людям, но сейчас похоже Новицкий делал именно это. Теперь она поняла, почему он вызывал у нее такой животный страх — из-за эха направленного подавления воли, которое было нацелено на Павла Ивановича.

Прасковья Богдановна невольно передернула плечами — если она вздрагивает при каждой повелительной фразе Новицкого, то как себя чувствует Павел Иванович, она даже не представляла. И это хорошо — вдруг подумалось ей с мстительными нотками.

Особенно ей понравилось, как господин Байков буквально взвизгнул после последнего, стеганувшего как кнутом повелительного слова. Он уже начал торопливо раздеваться — не очень удобно было это делать на водительском месте, но подгоняемый паникой мужчина довольно быстро смог снять с себя пиджак, штаны и рубашку, передавая их так же быстро одевавшемуся Новицкому. Ботинки Павла Ивановича оказались тому малы, чему Новицкий заметно расстроился.

— Наличные, Павел Иванович.

В этот раз повелительного слова не понадобилось — Прасковья Богдановна увидела, как господин Байков открывает бардачок и достает кошелек с золотыми и серебряными монетами. Официально хранение таких ценностей считалось коллекционированием, но Прасковья Богдановна хорошо знала — подобные монеты из драгоценных металлов используются в сером поле, для оплаты разных нелегальных и полулегальных услуг.

— Благодарю, — произнес Новицкий, ссыпая себе монеты в карман и бросая кошелек на переднее сиденье. — Прасковья Богдановна, — обернулся он сидящей рядом женщине. — Вы поедете вместе с Павлом Ивановичем? Он готов довезти вас до больницы.

Прасковья Богдановна обернулась и впервые прямо посмотрела в горящие голубым сиянием глаза. Ей было страшно, очень страшно — Новицкий пугал ее до дрожи, но оставаться с Байковым она совершенно не хотела. Поэтому отрицательно помотала головой.

— С вами.

— Хорошо. Пару слов, прежде чем мы выйдем, — говоря все тем же пугающе-бесцветным голосом, наклонился и похлопал Новицкий по плечу Павла Ивановича, оставшегося в майке и трусах.

Байков, когда его коснулась рука юноши, крупно вздрогнул и сдавленно вскрикнул. Прасковья Богдановна тоже невольно вздрогнула. И буквально сжалась в комок, когда Новицкий заговорил своим таким странным безликим голосом.

— Павел Иванович, вы совершили большую ошибку, покушаясь на жизнь Прасковьи Богдановны. Забыв о том, что какой мерой меряете, такой и вам будет отмерено. Может быть, вам хватит духа выбрать себе меру наказания самостоятельно. Если же вы этого не сделаете, мне придется взять меч правосудия в свои руки и снова встретиться с вами.

Павел Иванович, пока Новицкий говорил, сидел ни жив ни мертв, не оборачиваясь и вцепившись в руль пальцами с побелевшими костяшками. Новицкий снова похлопал его по плечу, вызвав очередной сдавленный всхлип и вышел из машины. Прасковья Богдановна не стала дожидаться, когда он откроет ей дверь и преодолевая резкую боль вышла сама.

Сразу же нос к носу столкнулась с обошедшим автомобиль Новицким — босиком, в коротких, но больших по объему штанах и пиджаке не по размеру он выглядел достаточно нелепо. Впрочем, это совсем не замечалось на фоне сияющих глаз и выражения лица — вернее, его отсутствия.

Новицкий подхватил Прасковью Богдановну под руку и на прощание хлопнул по крыше машины. Автомобиль тронулся так резво, что едва не врезался в стену дома неподалеку, едва вписавшись в поворот.

Пройдя немного по тесному переулку, Прасковья Богдановна вместе с Новицким оказалась у неприметной двери, которую сопровождающий ее юноша уверенно толкнул, заходя в полутемное, освещенное тусклым красным помещение. Бордель — безошибочно поняла Прасковья Богдановна. Нелегальный бордель. Она даже не думала, что такие есть на русской территории Нагасаки.

Новицкий прошел вперед, к стойке. Глаза у него больше не горели, и в тяжелом багряном полумраке он не вызывал страха своей… абсолютной бездушностью, наконец сформулировала про себя впечатление Прасковья Богдановна. За стойкой потрепанных посетителей встретила невозмутимая японка, разговаривающая на русском практически без акцента, и на их внешний вид внимания совершенно не обратившая.

Договаривался с администратором Новицкий, заплатив почти все что забрал у Байкова за аренду комнаты. Не только за аренду он платил — через пару минут доставили небольшой ящичек с «медицинскими» веществами. Прасковья Богдановна — от накатывающей боли, усталости и истощения на фоне стресса воспринимала происходящее уже как в тумане.

Ей надо в больницу. В больницу ее мог отвести Байков. С ним она ехать не хотела. Новицкий ее в больницу не повезет. Почему, непонятно. Наверное, так надо. Он дает ей таблетки, чтобы избавить от боли. Безо всякого внутреннего протеста Прасковья Богдановна проглотила все то, что Новицкий ей выдал из принесенных условно-медицинских веществ.

Сознание у нее после слегка помутилось, но произошло это вместе с обезболивающим эффектом. Словно плавая в реальности происходящего, Прасковья Богдановна наблюдала как в нелегальном прет-а-порте принтере (вот за что так много денег оказалось отдано) Новицкий заказал два комплекта одежды, себе и Прасковье Богдановне. Переодеваясь, она вдруг поняла, что уже комментирует происходящее, ведет с Новицким беседу, рассказывая ему о жизни, мечтах, страхах и желаниях. Речь лилась легко и непринужденно, даже без участия разума.

Происходящее, осознание своего состояния, ее немного отрезвило, Прасковья Богдановна замолчала. Поняла, что за все время нахождения в борделе Новицкий — за исключением переговоров с администратором, не сказал ни слова.

После того как он переоделся, напечатал в принтере ручку и бумагу. Сел за стол и быстро — очень быстро, буквально с нечеловеческой скоростью, что-то написал. Свернул несколько раз листок, положил его в карман Прасковье Богдановне. Она уже снова теряла трезвость сознания, словно плыла по течению времени, так что этот листок бумаги не вызвал у нее ни капли интереса. Снова в эйфории от обезболивающих начала было рассказывать Новицкому о радости от спасения, но наткнулась взглядом на прижатый к губам палец.

— Молчу-молчу, — покивала она.

Не прошло и десяти минут с появления в борделе, как они — переодетые в неприметные костюмы, покинули нелегальный публичный дом. Покинули через окно, не ставя никого в известность о своем уходе. Прасковья Богдановна шла напевая, улыбаясь и пританцовывая, так что Новицкий ее постоянно одергивал, направляя в нужную сторону.

Несколько сотен метров преодолели по грязному темному переулку, вышли к неприметной машине беспилотного такси, которая отвезла их через пару кварталов. Прасковья Богдановна существовала и воспринимала действительность уже как полусон — у нее получилось справиться с желанием говорить, веселье прошло, постепенно накрывала полная апатия.

Вместе с Новицким они поменяли еще одно беспилотное такси, после этого несколько минут шагали по тесным проулкам, пока наконец не оказались во дворе небольшого дома — Прасковья Богдановна обратила внимание на гараж на две машины, через который в дом они и попали.

Новицкий завел ее в одну из комнат, усадил на кресло. Достал личный ассистант Прасковьи Богдановны, заставил ее взять его в руку. Разблокировав девайс, выставил напоминание на один час. После этого достал из кармана сложенный листок бумаги, про который Прасковья Богдановна уже позабыла. Достал ручку, написал на нем адрес контакта.

— Если я не объявлюсь через час, лично или позвонив на ваш ассистант, наберите вот этот номер. И зачитайте все, что написано в записке. Понятно?

— Да, — кивнула Прасковья Богдановна.

Похоже, Новицкий снова добавил в голос ментального повеления — сознание Прасковьи Богдановны прояснилось, она встряхнулась. Даже на адрес контакта посмотрела — надо же, Императорская канцелярия.

Прасковье Богдановне в момент просветления разума стало понятно, что делать, но было совершенно непонятно, что происходит. Впрочем, задавать вопросы ей не хотелось — страх, который внушал ей Новицкий, вновь вернулся.

— Вот и отлично, — кивнул он. — Ждите, надеюсь скоро вернусь.

Как вышел Новицкий, Прасковья Богдановна не заметила. Время для нее перемещалось как-то отрезками; медицинские вещества, которые юноша использовал для нее как обезболивающее, по-прежнему действовали на сознание, накатывая волнами, изменяющими восприятие действительности.

Прасковья Богдановна сидела и ждала. Держа в одной руке ассистант, в другой — сложенный лист бумаги. Минуты шли одна за другой, отсчитывая час времени. На исходе получаса действие веществ начало угасать, при этом возвращалась боль. Несмотря на возвращающиеся неудобства, Прасковью Богдановну начала клевать носом.

Стресс и напряжение угасали, вместо них приходило опустошение.

Глаза закрывались, веки налились тяжестью. Прасковье Богдановне вдруг показалось, что она услышала щелчок замка, но даже не подняла голову. Полная апатия к происходящему. И только в тот момент, когда почувствовала, что у нее из руки забрали сложенный лист бумаги, она встрепенулась. Подняв взгляд, едва не закричала от испуга неожиданности: рядом стоял худой темнокожий мужчина со звериными желтыми глазами.

Прасковья Богдановна, выходя из состояния сонной заторможенности, все же открыла было рот для крика, но чернокожий незваный гость неожиданно приветливо улыбнулся, почти не размыкая губ, после чего приложил ко рту палец в жесте молчания и показал на дверь. Которая как раз в этот момент открылась, и в помещение зашел Новицкий.

Прасковья Богдановна первым делом — щурясь в полумраке, вгляделась в его лицо. Обычное, с живыми эмоциями; глаза пусть и с едва заметным голубым отсветом, но привычные — человеческие. Следом за Новицким в комнату даже не зашла, а ввалилась сразу целая толпа — весь ее класс. И, кроме них, среброволосая сестра Новицкого — Наоми. Прасковья Богдановна напряглась было — она хорошо запомнила эту мелкую дрянь, но сейчас Новицкая даже внимания не нее обратила, пройдя мимо и не удостоив даже взглядом.

Двери за прибывшими закрылись, сразу после этого кто-то включил верхний свет. Пока Прасковья Богдановна жмурилась, привыкая к яркому освещению, все разошлись по ставшей вдруг тесной комнате. Когда Прасковья Богдановна вновь открыла глаза и смогла рассмотреть прибывших, увидела, что они все взъерошенные, настороженные, напряженные. И потрепанные.

— Здесь мы в безопасности? — посмотрел Новицкий на чернокожего мужчину.

Не отвечая вслух, странный незнакомец с желтыми глазами просто кивнул.

— Хорошо, — протянул Новицкий. — Теперь надо попробовать понять, что происходит…

Сразу после этой фразы взгляды всех, кто находился в комнате — в том числе и взгляд Прасковьи Богдановны, обратились к нему.

— А что вы на меня так смотрите? — негромко поинтересовался Новицкий.

— Может быть это ты расскажешь нам, что происходит? — произнесла Бертезен с выражением. — А еще расскажешь, почему тебя было два?

Новицкий прикусил губу, серьезно задумавшись, после чего снова посмотрел на чернокожего незнакомца.

— Сколько у нас времени?

Снова странный желтоглазый мужчина не ответил вслух. Просто выставил открытую ладонь в успокаивающем жесте, словно показывая, что беспокоиться не нужно и время есть сколько угодно.

— Тогда давайте попробуем разобраться, — пожал плечами Новицкий.

Только сейчас Прасковья Богдановна обратила внимание, что на Новицком школьный парадный мундир, а совсем не та одежда, в которой он уходил отсюда недавно.

Прасковья Богдановна вздохнула, и, преодолевая возвращающуюся боль, потерла ладонями лицо. Она уже не понимала, где грани реальности.

Вокруг нее происходило что-то, что просто не должно и не может происходить. Даже несмотря на затуманенное приготовленным по домашнему рецепту обезболивающим сознание, Прасковья Богдановна это понимала.