Скандальная репутация

Глава 17

Всю ночь Розамунда дремала урывками и провалилась в сон, лишь когда небо окрасилось первыми лучами рассвета. Ее опять мучили ночные кошмары, которых не было с тех пор, как она пришла к Сент-Обинам.

Алфред поднимался по лестнице. Его тяжелые шаги звучали все громче, по мере того как он приближался к ее двери. Потом шаги стихали — он останавливался. Следовала ужасная пауза. Его тень была отчетливо видна сквозь щель под дверью. Слышалось его прерывистое дыхание. Вместо того чтобы покорно ждать визита супруга, она рванулась вперед, дабы оказать ему достойную встречу, но, распахнув дверь, увидела в коридоре Люка и Грейс Шеффи. Одетые для бала, они держались за руки и выглядели так, словно были созданы друг для друга.

В ее сне Люк улыбнулся, и коридор превратился в корнуоллский луг, полный диких цветов и древних кельтских камней, образующих круг. Кто-то приближался сквозь утреннюю дымку. Это был отец, протягивающий к ней руки. За ним шли братья. Не было только Сильвии. Потом дымка стала гуще, обволокла их тела. И больше ничего не было видно. Даже стало трудно дышать. В конце концов, Розамунда проснулась, хватая ртом воздух, словно бежала всю дорогу от Корнуолла до Лондона.

Она встала рано, слишком рано и, не в силах больше оставаться в постели, села перед секретером в своей комнате. Здесь не было туалетного столика для дам, поскольку Розамунда находилась в покоях, раньше принадлежавших Генри Сент-Обину. Ирония судьбы! Она находилась в той самой комнате, которую много лег назад, мечтала занять в качестве его жены.

Розамунда потянулась к ящику, куда горничная накануне положила щетку для волос, зеркало и заколки. Все это когда-то принадлежало ее матери. Ящик застрял. Розамунда подергала его и чуть-чуть приоткрыла. Просунув тонкие пальцы в образовавшуюся щель, она попыталась вытащить коробочку с заколками, но наткнулась на что-то мягкое, очевидно, прикрепленное в верхней стенке над ящиком. Изловчившись, она вытащила пожелтевший от времени пакет, в котором лежал локон светлых золотистых волос. У нее даже дыхание перехватило, когда она тронула рукой прядь. Вторая рука инстинктивно потянулась к собственному медальону, где хранился локон ее давно умершей матери. На пакете было написано: «Люку, моему любимому сыну». Розамунда перевернула пакет и на темно-красной восковой печати увидела инициалы: КСО.

КСО… Сент-Обин. К. Сент-Обин. Ее сердце забилось быстрее. «Сердце Каро». Каролина Сент-Обин. Его мать.

Она должна отдать это Люку. Немедленно. Ее руки замерли, а мозг продолжал напряженно работать. Розамунда неожиданно засомневалась. Она никак не могла решить, какую из двух идей, пришедших ей в голову, следует претворить в жизнь.

Возможно, ей удастся претворить обе. Она осторожно вытащила несколько волосков его матери из пакета, не тронув остальные. Она отдаст все это ему сегодня же утром.

Умывшись холодной водой и надев пурпурное платье, она направилась в утреннюю столовую.

Сидя за столом вместе с остальными вдовами, Розамунда сражалась с двумя желаниями: найти Люка и броситься бегом к дому отца.

Только глубочайшая благодарность к вдовствующей герцогине удержала ее на месте. Она нетерпеливо вертела в руках тост и выпила всего одну чашку шоколада, хотя обычно этим не ограничивалась. Дамы обсуждали размах и значимость состоявшегося накануне бала.

— Ну и где, скажите на милость, мой внук? — спросила Ата лакея.

Ливрейный слуга поклонился.

— Он сегодня рано уехал по делам, ваша светлость.

— Хм… хитрый черт! Мне кажется, он отправился покупать кое-кому цветы, — сказала Ата и подмигнула Грейс Шеффи. — Как хорошо, что вы сегодня решили позавтракать с нами, Грейс.

— Я бы ни за что на свете не упустила этой возможности, Ата. Должна признаться, после лета, проведенного в вашем поместье, городской дом кажется мне ужасно скучным.

— О, дорогая, — сказала Ата, и ее глаза затуманились. — Вам не следует оставаться там одной. Не думаю, что я должна скрывать свои чувства от близких людей, собравшихся за этим столом. Вчера все заметили, как прекрасно вы смотритесь рядом с Люком. И потом, — Ата снова подмигнула, — вчера он пригласил вас на два танца.

Графиня, одетая в розовое утреннее платье, выглядела бесподобно. Ее пышные светлые волосы были красиво уложены, так что вьющиеся локоны опускались на одно плечо, шею обвивало ожерелье из белых и розовых жемчужин. Она выглядела так, словно прямо сегодня ожидала брачного предложения.

Вошел второй лакей и поклонился.

— Ваша светлость. — Да?

— Куда мы должны поставить остальные цветы?

— О, мы так давно не получали утренние букеты после бала, что я упустила это из виду. Расставьте их в гостиных, Гордон. Могли бы и сами сообразить.

— Мы уже заполнили все столы в гостиных, но цветы еще остались, ваша светлость.

— Что? — изумилась Ата.

Вдовы оживленно заговорили.

— Это, должно быть, для Розамунды, — предположила Джорджиана с улыбкой. — Вы так прекрасно пели! Никогда в жизни не слышала ничего подобного.

На сердце у Розамунды потеплело.

— Уверена, вы ошибаетесь, — возразила она. — Это цветы для герцогини и для вас от ваших вчерашних партнеров.

Элизабет звонко рассмеялась.

— Это невыносимо! Я не смогу проглотить ни кусочка, если немедленно не увижу все своими глазами.

— Да, — согласилась Ата. — Пойдемте посмотрим.

Ата направилась к двери. Остальные вдовы потянулись за ней. Розамунда шла последней, вслед за Грейс Шеффи.

— Грейс, — тихо сказала она, — я понимаю, что слова тут бесполезны, но все же хотела бы еще раз выразить свою признательность за вчерашний бал. До этого лета у меня не было возможности обзавестись подругами. Я всегда буду помнить это лето и вашу необычайную щедрость и благородство. К сожалению, у меня нет средств, чтобы сделать вам богатый подарок, но, тем не менее, я хотела бы преподнести вам в знак благодарности вот это. — И она вытащила из кармана небольшой сверток.

— О, — воскликнула Грейс, — я не стану говорить положенное «этого делать не стоило», потому что вижу: подарок от чистого сердца! Могу я развернуть его сейчас?

— Конечно, — ответила Розамунда, наблюдая, как великолепная графиня разворачивает бумагу. — Я надеялась, что вам понравится. Вы же любите читать, как и его светлость.

В руках графини оказалась маленькая книжка. Грейс восхищенно ахнула.

— Это сочинения валлийских поэтов. Отец подарил мне эту книгу в день шестнадцатилетия.

— Вы, должно быть, очень ею дорожите, а значит, ваш подарок для меня стократ ценнее. Я всегда буду хранить его и думать о вас, читая эту книгу. Поверьте, Розамунда, я искренне рада, что сумела вам помочь. И уверена, что теперь вы будете счастливы в лоне семьи. Именно это было моей главной целью.

Не в силах вымолвить ни слова, Розамунда молча кивнула.

— Вы собираетесь сегодня повидаться с отцом?

— Да, как только смогу, не обижая никого, ускользнуть.

Графиня тепло улыбнулась и обняла новую подругу за плечи.

— Я вас понимаю. Пойдемте, я помогу вам скрыться. Давайте найдем дворецкого, и я сама прикажу подать экипаж. Не волнуйтесь, Ата не станет возражать.

Посланию для Люка придется подождать ее возвращения.

Грейс распорядилась, чтобы подали экипаж и нашли горничную для сопровождения, и только после этого они перешли в заставленную букетами комнату. Здесь был душистый горошек и фиалки, хризантемы и лилии. Но больше всего было роз — ее тезок. Вдовы просматривали карточки и смеялись, поскольку некоторые содержали весьма незамысловатые продукты эпистолярного творчества.

— Вот послушайте, — хихикнула Элизабет. — «Розамунде. Ни одно другое имя не благоухает так сладко!»

— Могу предположить, что не меньше половины торговцев цветами в этом городе сейчас благословляют Розамунду, — сказала Ата с широкой улыбкой на морщинистом лице, — и похлопывают себя по туго набитым карманам. Что ж, мы достигли небывалого успеха, и все благодаря вашему несравненному голосу и гостеприимству Грейс.

Розамунда лишилась дара речи. Вдовы окружили ее, теребили поздравляли.

— Однако все это нелепо! — воскликнула она, наконец, выйдя из ступора. Тем не менее, улыбка не сходила с ее лица. — И потом, смотрите внимательно, здесь есть букеты не только для меня. Этот, к примеру, для Джорджианы. Насколько я могу судить, он от лорда Хортона. Разве вы не танцевали с ним вчера? — Не дожидаясь ответа, Розамунда схватила другой букет. — А этот? Ну да, этот для Элизабет. Здесь сказано: «Несравненной Элизе».

Вошел дворецкий с еще одним букетом.

— А это для кого? — поинтересовалась Ата.

— Для леди Сильвии, ваша светлость, — чопорно ответил дворецкий. — И еще там внизу какой-то крайне неприятный джентльмен доставил что-то очень громоздкое.

Сильвия выступила вперед, приняла букет белых розовых бутонов, понюхала его и достала записку.

А дамы тем временем перешли в холл и обнаружили великолепную деревянную арфу с очень красивой инкрустацией в валлийском стиле. Ни у кого не возникло вопроса, кто мог послать столь драгоценный подарок.

В холл выбежала Сильвия.

— Это от сэра Роули, — с благоговейным трепетом выдохнула она. — Но я не могу принять… — Она с тоской взглянула на арфу, коснулась деревянной поверхности, отдернула руку, словно обжегшись, и убежала.

Розамунда отыскала ее в библиотеке Люка — мрачноватой комнате, оформленной в египетском стиле. Сестра сидела у заваленного книгами стола, ножки которого обвивали позолоченные змеи. Высокие, от пола до потолка, книжные шкафы были украшены сфинксами, что придавало всей комнате немного зловещий вид.

Скорчившись в массивном кресле, Сильвия безутешно рыдала. Розамунда бережно обняла ее, прижала к себе и зашептала на ухо какую-то успокаивающую чепуху. Все же сестринская любовь — великая сила.

— Дорогая, — сказала она, когда рыдания стихли, — ты не должна так поступать. Он тебя любит. Неужели сердце не подсказывает тебе, что ты должна принять его предложение?

Впоследствии Розамунда не могла в точности припомнить, что говорила сестре, какие приводила доводы. Она только помнила обрушившийся на нее вихрь, нет, скорее даже ураган эмоций, когда четверть часа спустя дверь библиотеки открылась, и на пороге возник ее отец. За его спиной маячил Люк.

Сильвия и Люк отодвинулись на второй план, растворились в полумраке комнаты. Остался только отец. И она. Он был так близко, что она заметила, как дернулась его шея, когда он, очевидно, пытался справиться с волнением. Он стоял, не шевелясь и, смотрел на дочь, пожирая ее глазами.

Розамунда медленно протянула к нему руку и робко шагнула вперед, исполненная радостного предвкушения. Только теперь она не испытывала никакого страха. Она знала, что, даже если он отвергнет ее, скажет что-то недоброе, она сумеет это пережить. За последние месяцы в ней что-то изменилось. Пожалуй, прибавилось храбрости. Теперь она не сомневалась, что выдержит все испытания, которые готовит ей судьба. Возможно, да, возможно, подумала Розамунда, зрелость действительно лучше, чем цветение юности.

— Роза… — Голос отца был таким родным, таким знакомым.

И она бросилась в его объятия. Уткнувшись лицом в грудь родному человеку, она с жадностью вдохнула знакомые с детства запахи его любимых сигар и хвойного одеколона.

— Моя горячая, красивая, упрямая девочка…

— Папа, папочка, — задыхаясь, прошептала она, — я так соскучилась.

Когда он дрожащей рукой коснулся ее волос, Розамунда изо всех сил зажмурилась, чтобы слезы не хлынули потоком. Сделав над собой усилие, она выпрямилась и взглянула в родное лицо. Он постарел со дня их последней встречи. Виски стали совсем седыми.

— Почему ты уехала? — прошептал он. — Почему сбежала из Эджкумба? Я знаю, ты злилась на меня, на Хелстона, на всех нас. Ты всегда восставала, когда тебя пытались заставить что-то сделать. Но почему ты бросила… меня?

Она глубоко вздохнула, по телу пробежала дрожь, но все же ответила откровенно, без обиняков:

— Потому что ты больше заботился о приличиях, чем обо мне, папа. Потому что я тебя разочаровала, и ты перестал уважать и любить меня. И я не могла провести всю оставшуюся жизнь с человеком, который всегда хотел бы видеть на моем месте кого-то другого. А ты думал только о нашем имени и о том, что я его запятнала.

В его глазах появился прежний металл.

— Приличия — это все, девочка. Уверен, сейчас ты это понимаешь, как никто другой. А тогда я действовал только в твоих интересах. Я знал, что будет, если ты не выйдешь замуж за Хелстона. — Голос отца был тверд. — Никто не взял бы тебя замуж. Тебе пришлось бы остаться старой девой и до самой смерти прятаться в тени Эджкумба. Кроме того, я сделал это и для твоей сестры. Твой позор уменьшил бы и ее шансы на хорошую партию. Но прежде всего…

— Что? — уже без особого интереса спросила Розамунда. Надежды на отцовскую любовь быстро таяли.

— Я сделал это потому, что ты его любила. Об этом все знали. В течение двух лет ты вся светилась при одном только упоминании его имени. — Он закрыл лицо ладонью и добавил: — Я сделал это, потому что любил тебя, Роза, а не только из-за приличий.

Розамунда подняла голову и вгляделась в пронзительные валлийские глаза отца, так похожие на ее собственные. Она чувствовала, как он дрожит от едва сдерживаемых эмоций.

А граф продолжал:

— Генри Сент-Обин, возможно, по-своему любил тебя, просто не осознавал этого. И он ни за что не осмелился бы погубить твою репутацию, не думая о последствиях.

Люк кашлянул.

Только теперь Розамунда вспомнила, что в комнате есть кто-то еще.

Унижение было полным.

— Вы, конечно, правы, сэр, — сказал Люк, подошел к столу и забарабанил пальцами по свободному от книг пространству. — Именно поэтому я не перестаю задавать себе один и тот же вопрос: почему мой брат ничего не предпринимал? Я, конечно, мог бы бросить женщину в беде. Но не Генри. Он был джентльмен до мозга костей. Погубив репутацию Розамунды, он мог очаровать ее, уверить, что любит, даже если бы при этом лгал. Но тогда ему пришлось бы повести ее к алтарю. А сделать это ему явно что-то мешало. Существовало какое-то препятствие. Преграда, о которой ни один джентльмен не станет говорить вслух… — Он на некоторое время умолк, обошел стол и присел на край. — Но дело в том, что я не джентльмен и могу говорить, о чем мне вздумается. Я вдруг подумал, что ответ может быть очень простым. А поездка в экипаже с сестрами, очень похожими друг на друга и волосами, и фигурой, натолкнула меня на мысль, что произошла элементарная путаница…

В комнате повисло молчание, такое напряженное и тяжелое, что Сильвия еще больше съежилась в своем кресле. Теперь она рыдала в голос.

— Нет, прошу вас, — взмолилась она и бросила испуганный взгляд на отца, который, пожалуй, только сейчас заметил, что младшая дочь тоже находится в комнате.

Прежде чем граф сумел вставить хоть слово, опять заговорил Люк:

— Леди Сильвия, в прошлый раз вы выбрали определенный курс, которым неуклонно следовали. Не думаете ли вы, дорогая, что можно испробовать и какой-нибудь другой?

Розамунда моментально бросилась на защиту. Она не могла видеть сестру такой несчастной.

— Оставьте ее! Да и при чем тут какая-то поездка в экипаже?

— Минутку! — Люк поднял руку. — Пусть скажет леди Сильвия.

Сильвия не сводила глаз со своих пальцев, которыми машинально водила по замысловатому узору на подлокотнике кресла.

— Генри сказал, что любит меня. Обещал, что сделает, как я скажу. Я сделала неправильный выбор.

Розамунда так сильно сжала кулаки, что побелели костяшки пальцев.

— Я трусиха, — тихо сказала Сильвия, не глядя ни на кого. — Я не смогла признаться, что это меня видели на берегу в Перрон-Сэндс те ужасные люди. У меня не хватило смелости рассказать все даже Розамунде. Когда она решительно отказала Генри, я предложила ему подождать, чтобы убедиться… не имели ли наши скандальные действия последствий. Ведь я могла забеременеть. Мы решили подождать месяц. Чтобы было больше времени для принятия решения. Короче говоря, мы выбрали самый трусливый выход — не делать ничего. — Она понуро склонила голову. — Но потом, — она обернулась к Розамунде, — ты сама решила вопрос, сбежав в Шотландию с каким-то неизвестным, впоследствии оказавшимся чудовищем и садистом. После этого Генри сказал своему отцу, что хочет жениться на мне. Герцог пригрозил выгнать его из дому и лишить наследства, если он осмелится жениться на девице из семейства, в котором женщин так плохо воспитывают. — Сильвия покосилась на Люка. — Так что вы глубоко ошибаетесь, сэр. Ваш брат был вполне способен бросить женщину. Он не желал ни жить в бедности, ни пользоваться подачками моего отца. У Розамунды голова шла кругом.

— Ты любила Генри, — сказала она. Ей требовалось произнести эти слова вслух, чтобы поверить в них.

— Теперь уже не знаю, — вздохнула Сильвия, отводя взгляд. — Мне тогда не было и шестнадцати. Я была польщена вниманием и проявлениями любви самого красивого молодого человека в округе. Мы впервые встретились на прогулке. Он восхищался мной, а мне этого так не хватало. Это было захватывающее, волнующее приключение. — Она подняла глаза и постаралась поймать взгляд Розамунды. — О, дорогая, мне так жаль!

— Тебе жаль? Жаль? — Розамунде не хватало воздуха. Ее душил гнев, который, казалось, разлился по всему телу, так что даже кончики пальцев стали горячими. — Ты… ты обманула меня, свою родную сестру. Ты позволила мне жить с постоянным чувством вины десять лет! Ты вообще когда-нибудь собиралась рассказать мне правду? — Вздохнув, она с усилием проговорила: — Я тебя считала совсем другой.

— Ах, Роза, — выдохнула Сильвия, и слезы снова покатились по ее щекам. — Ты всегда возлагала на окружающих большие надежды. Я не была такой хорошей и правильной, как ты. И не могла быть. Но все же я тебя не предавала. Еще до того, как герцог положил конец всем планам Генри, я отказала ему, потому что ты моя сестра, и я люблю тебя. Разве это ничего не значит?

Розамунда чувствовала, как громко стучит в висках кровь. Щемило сердце.

— Пойми, если бы тогда ты сказала правду, мы бы вдвоем нашли выход. Ты бы отправилась с ним в Шотландию и вышла замуж. А я бы избежала ужасного брака.

— Да. Ошибки всегда хорошо заметны по прошествии времени, — прошептала Сильвия. — Я действительно очень сожалею о своем позорном поведении. Понимаю, что не в моих силах убедить вас думать обо мне лучше. И ненавижу оправдываться в том, чему нет оправданий.

— Браво, леди Сильвия, — вмешался Люк с улыбкой, правда, слегка кривоватой. — Нечасто удается стать свидетелем столь мужественного поступка.

— Легко быть честной, когда ничего не теряешь и не приобретаешь. Кроме того, я устала жить во лжи, — призналась она.

— Я должен поблагодарить вас за то, что вы облегчили мою душу. — Люк невесело усмехнулся. — Я всегда недоумевал, как удалось Генри не унаследовать самые очаровательные черты Хелстонов. Но теперь могу спать спокойно, зная, что он тоже следовал семейным традициям.

Граф Туэнлин покачнулся. Люк подхватил его под руку и усадил в кресло. Подальше от Сильвии.

— Боже мой, — простонал несчастный отец. — Неужели я был настолько суровым, что ни одна из вас не доверилась мне, не позволила помочь? Вы обе боялись, что…

— Нет, — перебила Сильвия, — все намного проще. Я совершила нечто постыдное, и боялась, что лишусь доброго отношения семьи и подвергнусь публичному унижению. Такая мысль была невыносимой. Поэтому я выжидала, позволяя действовать другим. Тому, кто сильнее меня… родной сестре.

Розамунда опустилась на колени рядом с креслом и взяла Сильвию за руку, стараясь подавить охватившее ее возмущение.

— Думаю, на каждом из нас лежит доля вины. Я была бескомпромиссной и слишком гордой девчонкой, действовавшей импульсивно во вред себе и своей семье.

— А я, — вздохнул граф, — позволил постороннему человеку разрушить жизнь двух моих дочерей. Его светлость по моему настоянию сообщал о вашей жизни с Бердом. Никогда себе не прощу, что сам не предпринял более настойчивых попыток узнать, как вы живете.

— Ты пытался… — начала Розамунда, впервые испытав некое подобие радости.

Отец продолжил:

— Один раз я написал вам письмо в надежде на примирение, но не получил ответа. И тогда я… — Но я не получала никакого письма!

— Теперь я это понимаю. А тогда твой муж нанес мне визит и сообщил, что, по вашему общему мнению, мои чувства несколько запоздали и вы предпочитаете разорвать все связи. Он сказал, что ты очень счастлива, став хозяйкой собственного дома, и больше не хочешь, даже мысленно, возвращаться в прошлое. И еще Берд передал мне послание герцога Хелстона, в котором его светлость сообщал, что, как мировой судья, поддержит требование Берда оставить вас в покое. Он напомнил мне о законах брака и о праве мужа заботиться о жене и предложил держаться как можно дальше от земли Берда. В общем, я везде получил от ворот поворот. Клянусь, я бы немедленно приехал и убил мерзавца, если бы только знал…

У Розамунды потеплело на душе.

— Алфред сказал, что ездил к тебе, чтобы попробовать помириться. Вернувшись, он пожаловался, что его попросту выгнали, что отец от нас официально отрекся и отныне нам запрещается приезжать в Эджкумб и общаться с любым членом семьи. Мы с Сильвией были так обижены, что даже боялись появляться в деревне и в любом другом месте, где могли вас встретить.

— Ваш мистер Берд явно не тем родился, — перебил ее Люк. — По всем признакам, ему следовало родиться Хелстоном. Но все же в каждом человеке есть что-то хорошее. На земле не бывает зла в чистом виде.

Розамунда засмеялась.

— Пожалуй, у него был очень хороший аппетит и еще он не заставлял меня совершенствоваться в искусстве шитья, как некоторые. — Она с улыбкой покосилась на отца.

Сильвия вытерла глаза платочком.

— И он всегда прислушивался к моим предчувствиям в отличие от всех остальных.

Раздался громкий стук в дверь, и на пороге показалась Ата.

— Прошу прощения за вторжение, но Грейс приказала подать экипаж для Розамунды. Насколько я понимаю, он теперь не понадобится. Я очень рада за вас. — И, обращаясь к Люку: — Не забудь, ты вчера обещал Грейс проводить нас в библиотеку до завтрака у леди Хоум.

— А я-то надеялся, что вы уже позавтракали, — усмехнулся герцог.

— Ты отлично знаешь, мой дорогой, что завтраки никогда не начинаются раньше двух часов. И ты просто обязан пригладить взъерошенные перья нашей соседки. Думаю, она не скоро нас простит за попытку перекупить ее музыкантов.

— Гораздо более важный вопрос заключается в том, бабушка, смогу ли я простить тебя за то, что заставляешь меня делать всю грязную работу за тебя. Нет! — воскликнул он, подняв обе руки. — Только не говори, что будешь править экипажем сама!

Ата гордо вздернула подбородок.

— Грейс и я тебя ждем. — С этими словами маленькая герцогиня удалилась, захлопнув дверь с громким стуком. Ее внук спрятал довольный смешок под обычной маской высокомерной надменности.

— Ваша светлость, — сказал граф Туэнлин. — Я никогда не сумею отплатить вам за расположение к моим дочерям, проявленное несмотря на сложные отношения между нашими семьями. Вы человек, способный на сострадание, и я перед вами в неоплатном долгу.

Люк встал и прошелся по комнате.

— Думаю, вы сами убедились, что внешность может быть обманчивой, милорд. В любом случае я рад, что мы смогли урегулировать проблему. Отныне леди Розамунда и ее сестра вверены вашим заботам и будут жить под вашей крышей.

У Розамунды сердце провалилось даже не в пятки, а в туфли.

Граф кивнул:

— Да, все будет так, как мы договорились. Завтра во второй половине дня я пришлю экипаж, который заберет моих дочерей и их вещи. У них будет достаточно времени, чтобы собраться и попрощаться с новыми друзьями. Надеюсь, вы и ее светлость примете приглашение пообедать с нами в ближайшее удобное для вас время. Возможно, в следующую субботу?

Люк поклонился и вышел, не сказав ни слова.

У Розамунды не было времени, чтобы разобраться с нахлынувшими чувствами — грустью, облегчением, вновь обретенной радостью. Отец и две дочери остались в комнате и некоторое время молча смотрели друг на друга, не зная, что сказать. А потом заговорили разом. Слова любви, нежности, искренней симпатии и ласки лились бесконечно, спеша облегчить боль, залечить прошлые раны. Больше всех, пожалуй, была тронута Сильвия. Розамунде казалось, что сестра совершенно преобразилась, осознав, что ее не отвергли, несмотря на губительные последствия встречи с Генри Сент-Обином. А их отец — тот вообще сиял от счастья. Только радость Розамунды была омрачена отчаянием, которое она всячески старалась скрыть.

После чая отец ушел, договорившись с дочерьми о планах на завтра. Проводив его, Розамунда спохватилась, что так и не отдала Люку найденное письмо. Но она не забыла о своей идее.

Подарок от сердца.

Если письмо матери окажется для него разочарованием, возможно, это смягчит удар.

— Сильвия, если ты не слишком устала, может быть, покажешь мне, где находятся лучшие магазины в городе? Я знаю, что ты несколько раз ездила туда с другими вдовами.

А мне надо кое-что купить до отъезда. Карие глаза Сильвии изумленно сверкнули.

— Ты хочешь поехать за покупками? Именно сегодня, после таких серьезных событий в нашей жизни?

— Да.

— Не думала, что доживу до этого дня. Ты же ненавидишь магазины. Кажется, возможность не посещать деревенские лавки была единственным моментом нашей ссылки, который ты находила приятным.

— Ты же не собираешься смеяться надо мной теперь, когда я тебя простила. Знаешь, я ведь могу и передумать. — Как же было приятно снова по-родственному беззлобно подшучивать друг над другом! — Что такое покупка глупых лент и уродливых шляпок по сравнению с прогулками по горам и равнинам?

Сильвия надменно приподняла бровь.

— Не скажи. Ты еще не видела Бонд-стрит.