Скандальная репутация

Глава 19

Розамунда развязала ленту, удерживавшую фиалки, которые Люк подарил ей, когда она садилась в экипаж отца две недели назад. Интересно, он знает, что фиалки символизируют верность?

С ее стороны никаких вопросов не было. Она будет верна воспоминаниям о нем всю оставшуюся жизнь.

Аккуратно разложив маленькие фиолетовые цветочки между листами вощеной бумаги, она положила сверху несколько книг. Так будет хорошо. Вздохнув, она опустилась на толстый обюссонский ковер и огляделась. Она находилась в отцовской библиотеке. Комната выглядела чрезвычайно элегантно. Над камином висел большой портрет матери. Пламя освещало высокие книжные шкафы. Все было очень похоже на кабинет Люка в Хелстон-Хаусе. Розамунда с усилием отогнала непрошеные мысли.

Уже две недели она жила в доме отца, но почему-то не чувствовала себя по-настоящему дома. Нет, тревоги и беспокойства больше не было. Но она ощущала себя скорее приятной долгожданной гостьей, чем любимой дочерью и сестрой. Все домашние вели себя безупречно, не позволяли себе ни одного дурного слова. Даже Финн воздерживался от своих обычных…

Вошел отец, прервав течение ее не слишком веселых мыслей.

— Доченька, я получил приглашение от вдовствующей герцогини, о котором она говорила на прошлой неделе. Мы должны ответить. — Он быстрыми шагами пересек комнату и помог Розамунде встать. — Но только у меня есть некоторые сомнения на твой счет. — Не отпуская ее руку, он повел ее к огню.

— Не стоит сомневаться. Ата была бесконечно добра ко мне. Я не могу отказаться.

Отец внимательно всмотрелся в ее лицо.

— Ты же знаешь, мы не обязаны никуда ходить. Если хочешь, можно отклонить вообще все приглашения и уехать в Эджкумб. Через три дня у тебя будет возможность гулять по холмам и ездить верхом. Подальше от городской грязи.

Розамунда задумчиво взглянула на портрет матери.

— Тебе ее не хватает? — спросила она. — Ты никогда не говоришь о маме.

Отец улыбнулся:

— Наверное, я никогда не говорю о ней потому, что мысленно веду с ней долгие беседы каждый день.

— Ты очень ее любил?

— Да, — просто ответил он.

— И ты никогда не пытался найти другую любовь? Другую жену?

Граф посмотрел на портрет, и его лицо осветила нежная улыбка.

— Никогда, Розамунда. Знаю, я всегда говорил тебе, твоим братьям и сестре, что не хотел для вас злой мачехи, но это было не совсем так. Я был слишком смущен, чтобы сказать правду. Некоторым людям за всю жизнь так и не удается найти любовь, такую, какая связывала меня и твою маму. Мне повезло. Мне было дано шестнадцать лет, о которых я буду помнить всю жизнь. Мне ничего не нужно, кроме этой памяти. Ну и моих детей, конечно. А теперь, когда ты и Сильвия вернулись ко мне, я абсолютно счастлив.

Розамунда подошла к отцу и утонула в его теплых объятиях.

— Я тоже, папа.

— Ты говоришь правду, Роза?

— Как ты можешь сомневаться? — не слишком натурально возмутилась Розамунда.

— Потому что, судя по всему, ты больше не моя «Опасная красота», готовая пойти на все, чтобы добиться желаемого.

Розамунда отшатнулась, потрясенная словами отца.

— Все мои желания связаны только с тобой, Финном и… — Увидев выражение отцовского лица, она замолчала.

— Ты уверена, что все так и есть, Роза? — Неужели он читает ее мысли? — Мне ненавистна мысль о расставании с тобой после все этих мучительно долгих лет, но пойми, родная, я хочу, чтобы у тебя было то, что когда-то имел я.

Притворяться не было смысла. Она покрутил пуговицу на его жилете.

— Ата сказала, что на этом балу будет сделано важное объявление. Уверена, она объявит о помолвке герцога с графиней Шеффи.

Последовало долгое молчание.

— Мне трудно поверить, что мужчина, который помог тебе сесть в экипаж всего две недели назад, может совершить такую катастрофическую глупость. Он любит тебя, Роза. Я это понял, побеседовав с ним всего пятнадцать минут. Вопрос в другом — любишь ли ты его? Ты настолько хорошо научилась скрывать свои чувства, что мне приходится спрашивать, чтобы быть уверенным.

— Я не могу дать ему ребенка, — прошептала Розамунда. — Наследника.

— Но ты любишь его.

— Папа, ему нужен наследник. Для него, для бабушки, для смысла жизни. Ты сам только что сказал, что счастлив в нашем окружении и можешь жить без любви женщины.

— Нет, ты извращаешь мои слова. Думаю, я все равно женился бы на твоей матери, даже если бы знал, что она бесплодна. Но, говоря честно, это было бы трудное решение, потому что я всегда хотел иметь большую семью. — Он вздохнул. — Возможно, герцог согласится отказаться от ребенка. У него же есть дееспособный наследник.

— Но… — забормотала она.

— Дорогая, — перебил ее отец, — ты собираешься превзойти свою сестру в том, за что сама же ее осуждала. Да, я тебе не говорил, меня приводит в восторг то, как она последовательно опустошает городские магазины, покупая себе приданое.

Розамунда невесело усмехнулась. Отец поцеловал ее в лоб и тихо сказал:

— Иногда эгоизм — достоинство.

В четверти мили от Розамунды Люк сидел за столом в библиотеке и в тысячный раз думал, кто из них хозяин, а кто служащий.

— Достаточно, Брауни, — нетерпеливо сказал он. — Я понял твою точку зрения. Раз уж мы не можем позволить себе городской дом для вдов в этом сезоне, отошли их в Эмберли.

— И ты должен, наконец, рассказать, бабушке об истинном состоянии дел. Больше не будет ни одного бала — после того, который уже состоялся, ни одного таинственным образом унаследованного дома, ни…

— Чего еще не будет? — поинтересовалась Ата, бесшумно проскользнув в комнату. Ничего подобного ей раньше не удавалось, учитывая ее пристрастие к высоким каблукам.

Люк подпрыгнул, молясь, чтобы она услышала не слишком много. Бабушка выглядела очень маленькой. Ему казалось, что она с каждым днем все больше усыхает. И он попытался сменить тему.

— Сегодня ты решила не надевать свои ходули? — спросил он, указывая на ее ноги. Ох как ему не хотелось ее расстраивать!

Ата гордо подняла голову.

— Грейс настояла, чтобы я купила эти туфли, и мне не хотелось ее разочаровывать. Но ты не ответил на мой вопрос. Я отчетливо слышала, как мистер Браун предложил тебе рассказать бабушке об истинном положении дел. Он сказал, что больше не будет балов, домов и… чего еще не будет?

Черт бы побрал ее слух! Почему она не впала в маразм, как большинство ее сверстниц? Впрочем, какая теперь разница? Женитьба на Грейс Шеффи изменит все. Так что можно без опаски рассказать бабушке о печальном финансовом состоянии их семейства.

Что он и сделал.

Ата тихонько сидела на стуле напротив Брауни, а Люк, меряя шагами комнату, рассказывал, что никакой родственник никогда не оставлял ей в наследство недвижимость и что до сих пор ему с большим трудом удавалось финансировать ее благотворительность во «Вдовьем клубе». Остановившись у камина, он скрестил руки на груди.

— Но ты не должна волноваться, Ата. Скоро все снова будет в порядке. Все знают, что жизнь аристократических семейств развивается циклически. Первое поколение сколачивает состояние, второе его тратит, третье женится на богатой, и цикл начинается снова. Как раз сегодня я намеревался просить Грейс выйти за меня замуж. Ата засияла.

— О, Люк, ты будешь так счастлив! Грейс обожает тебя. Она так добра, очаровательна. Она станет прекрасной герцогиней!

— Но он же не любит ее, старая перечница, неужели ты не видишь? — рявкнул Брауни.

Люку пришлось больно прикусить губу, чтобы не расхохотаться. Он бы многое отдал, чтобы только узнать, что стоит за давним антагонизмом этой престарелой пары.

— Брауни, мне кажется, тебя подводит память. Разве это не ты предложил, чтобы я поискал приданое, более жирное, чем то, что я дал моей сестре?

— Это было до того, как ты влюбился в черноволосую малышку, — проворчал Брауни.

Люк закрыл глаза.

— Между прочим, — забубнил старик, — отец даст за ней неплохое приданое. Кроме того, ты всегда отказывался рассмотреть другую блестящую идею, которую я тебе много раз предлагал.

— Брауни, — угрожающе начал Люк, — если ты дорожишь…

— Да к черту мою работу! Я уже устал от нее. Мой клочок земли в Шотландии дает неплохой доход, и я сохранил каждое пенни, полученное за последние сорок лет. — Брауни сделал паузу, чтобы перевести дух. — Ты забыл одну ступень в цикле, Люк. Или она относится только к шотландскому мелкопоместному дворянству? Я имею в виду поколение, которое копит и сохраняет.

Ата злобно прищурилась.

— Зато я не забыла. Шотландцы всегда копят, потому что гордость не позволяет им жениться.

Брауни и Ата ощетинились, как кошка с собакой, готовые броситься друг на друга. Люку уже давно не приходилось видеть ничего более забавного. Он вжался в стену, стараясь быть как можно незаметнее.

— Если ты заставишь внука жениться на женщине, которую он не любит, Мерседитас, то горько пожалеешь об этом на смертном одре.

«Вот, значит, как Мерседитас», — подумал Люк.

— Мой внук дружил с Грейс долгие годы, — не сдавалась Ата. — Любовь обязательно придет.

— В твоем браке она пришла? — Не дождавшись ответа, Брауни продолжил: — Ты хочешь связать его с прехорошенькой куколкой, которая обожает званые вечера и прочие светские мероприятия. И он всю оставшуюся жизнь будет мечтать очутиться в постели с Розамундой Берд. — Последние слова он проговорил тихо, но воинствующая герцогиня услышала.

— Я всегда считала, — воскликнула Ата, — что твоя вульгарность не знает границ! И я сомневаюсь, что твоя таинственная блестящая идея решит все проблемы.

Люк оторвался от стены, решив, что пора положить конец спору. Не тут-то было.

— Он должен открыться как автор…

— Не говори больше ни слова, Брауни! — испуганно вскричал Люк.

— …как автор «Словаря Люцифера». Он должен довериться инстинкту издателя. Тем самым повысится спрос на эту книгу, равно как и на следующую, которая выйдет на будущей неделе. — Брауни все больше распалялся. — Кроме того, он обязан жениться на костлявой девчонке, которая любит ходить под парусом.

Люк устало потер ладонями лицо и направился к Брауни, желая вытащить его из кресла и вытрясти всю наглость.

— Ты написал книгу? — удивилась Ата, подходя к внуку.

Люк всмотрелся в ее лицо и в какой-то момент за густой сеткой морщин увидел лицо маленькой шаловливой девочки с проказливыми глазами.

— Думаю, мы вдвоем с ним справимся, — сказал Люк и кивнул в сторону чрезмерно разговорившегося мистера Брауна.

— О, Люк, но почему ты мне ничего не сказал? — мягко спросила Ата. Неожиданно на ее лице появилась понимающая улыбка. — Это та самая книга, о которой говорили гости на балу у Грейс? Та, которую мне подарила Розамунда?

— Возможно, — буркнул он.

— Но чего ты стыдишься?

— Тем более что это может принести богатство, — вмешался мистер Браун.

— Да замолчи ты, старый шантажист! — фыркнула Ата.

— Бабушка, я не могу запятнать герцогство Хелстонов. Поэтому меня не станут считать сопливым занудой от литературы и наше имя не станет синонимом заплесневелых трусливых слабаков.

— Вообще-то пока его считают старой девой — «синим чулком», — округлив глаза, вставил Брауни.

— Что? — Ата была окончательно сбита с толку.

— Все считают, что он женщина, — объяснил Брауни.

— Ну, молись, старик, — буркнул Люк и решительно направился к нему.

— Нет, подожди, — взмолилась Ата. — Почему ты… Ах да, понимаю, все дело снова в твоем отце. Он терпеть не мог видеть тебя и твою мать читающими, поскольку получал удивительно низкие оценки в Итоне и был исключен из Оксфорда. Книги были для него олицетворением неудач.

Люк внимательно посмотрел на миниатюрную старушку.

— Но я уверена, что ты все это знаешь, — заключила Ата. — О, Люк, дорогой мой, ты даже не представляешь, как мне хочется всем рассказать, что мой внук написал такую остроумную книгу! — Она проигнорировала Брауни, который нарочито закашлялся, и спросила: — Насколько я поняла, есть еще одна книга?

Ее слова повисли в воздухе. На Люка устремились два вопросительных взгляда.

Похоже, он живет в сумасшедшем доме. Ему следует дать медаль за то, что он так долго терпит эту престарелую чету, подлинное воплощение благих намерений.

И внезапно Люк понял, в чем заключается его ошибка. Роковая ошибка. Он оказался на распутье, поскольку не действовал. Решительно.

Это было совершенно на него непохоже. Очевидно, жизнь на суше превратила его в размазню. Он читал слишком много философских книг, вот и стал больше рассуждать, чем действовать. Пожалуй, сейчас ему необходимо совершить какое-нибудь непотребство — к примеру, напиться и загулять в заведении мадам Летти. Да, именно так и следует поступить. Иначе он навек лишится своего прозвища.

После этого он вернет себе способность мыслить ясно.

Люк решительно направился к двери, не обращая внимания на умоляющие голоса за спиной.

Где-то между последними каплями первой бутылки бренди и первыми каплями второй Люку наконец пришлось смириться с тем, что алкоголь не может принести забвения, к которому он так отчаянно стремился. А некоторое время спустя он, сняв очередной предмет одежды с самой симпатичной милашки из заведения мадам Летти, понял, что и здесь ничего не получится. Поэтому, положив совершенно абсурдное количество монет в ладонь прелестницы, он выругался и ушел.

Все шло не так, как он планировал. Но по крайней мере он инстинктивно понимал, когда следует отступить. Это качество было присуще ему, как и всем хорошим командирам.

Под холодными рассветными лучами герцог ехал по пустынным лондонским улицам и наконец принял окончательное решение. Никаких сомнений больше не осталось. Просто осужденные во все века получали последнюю трапезу, прежде чем взойти на эшафот. Он тоже хотел в последний раз насладиться жизнью, прежде чем подчиниться судьбе всех истинных английских аристократов. Не вышло.

Двенадцатью часами позже он ехал по тем же улицам в своем высоком фаэтоне. Рядом сидела Грейс Шеффи, красивая как картинка, и с улыбкой кивала пассажирам каждой кареты, мимо которой они проезжали. В это время было принято появляться в Гайд-парке! Хотелось верить, что Грейс будет приятно получить именно здесь предложение руки и сердца.

Люк направил фаэтон к деревьям, росшим на краю, лужайки, и остановился. Здесь он решил принести себя в жертву ради продолжения герцогского рода Хелстонов.

— Итак, Грейс, ты уже выбрала дату? — спросил он. Графиня подняла тонкую изящную бровь.

— Попробуй еще раз, Люк: возможно, у тебя получится лучше.

Итак, она хотела насладиться своей победой сполна.

— Ты совершенно права, дорогая. Должен ли я опуститься на одно колено? Думаю, это можно устроить. Но тогда тебе придется выйти из экипажа.

— Нет, не стоит. Ты испортишь панталоны. Итак? Вздохнув, Люк взяла графиню за руку.

— Грейс Шеффи, окажешь ли ты мне высочайшую честь, став моей женой?

— Почему ты это делаешь, Люк? — Она внимательно, с грустью в глазах вглядывалась в его лицо.

— Потому что… Я решил жениться. Мы подходим друг другу. Ты мне всегда нравилась, и я позабочусь, чтобы ты была счастлива.

— Почему? — снова повторила она.

— Грейс, хватит глупостей. Мы всегда были предназначены друг для друга. И ты это знаешь не хуже меня.

Порыв ветра взметнул с земли желтые опавшие листья. Грейс поймала один листочек и начала задумчиво вертеть его.

— Ты знал, что два года назад, перед тем как выйти замуж за графа Шеффилда, я получила восемь предложений?

Люк не ответил.

— А когда спустя три месяца он умер, я получила три предложения в первую же неделю после годовщины его смерти.

Люк почесал голову. Ему не нравилось такое пристальное внимание к деталям. Детали — дурной знак.

— И знаешь, Люк, ни одно из одиннадцати предложений не было таким убого-лаконичным, как твое. — Она отвернулась.

— Грейс, неужели тебе нужна вся эта романтическая дребедень? Мы знаем друг друга сто лет. Но если ты настаиваешь…

— Нет, — прервала она раздраженно и спокойно встретила взгляд Люка. Сломав сухой листок пальцами, затянутыми в безукоризненно белую перчатку, она отбросила остатки, которые сразу были унесены ветром. — Я приняла решение раньше, если точнее — на балу в своем доме. Просто я решила, что не могу отказать себе в удовольствии услышать твое предложение. — Она снова отвернулась, но он успел заметить слезы в ее глазах.

— Грейс… — мягко произнес Люк.

— Не надо, — попросила она. Слезы высохли, и Грейс снова безмятежно улыбалась. — Мне жаль, но я не могу ответить на твою привязанность. Я не люблю тебя, Люк Сент-Обин.

В этот момент Люк почти любил эту потрясающую женщину. Более того, он ею гордился. Убрав со щеки Грейс локон, он наклонился, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Я люблю тебя, и ты это знаешь.

— Могу ли я предположить, — лукаво спросила она, — что есть другие леди, или, возможно, одна определенная леди, более восприимчивая к твоим весьма эксцентричным чарам?

Люк обнял и шутливо чмокнул в щеку очаровательную женщину, которую знал всю жизнь. Взглянув в ее изумленные глаза, он расплылся в нахальной улыбке.

— Значит, говоришь, я эксцентричен?

— Да пусти же меня, олух! Я вижу там, впереди, леди Купер! — Она кивнула в сторону главной аллеи. — Помоги мне спуститься, пожалуйста. Мне надоел твой фаэтон. В нем неудобно. Я лучше прогуляюсь с Эмили. Ее четвероюродный брат, кстати, ближайший в очереди на баварский престол, на прошлой неделе сделал мне предложение. А я никак не могу решить, когда ему отказать, в субботу или в воскресенье. Надеюсь, она даст мне хороший совет.

— Не сомневаюсь, — сказал герцог, помогая ей спуститься на траву. — Надеюсь, ничто не помешает тебе присутствовать на сегодняшнем балу у бабушки? Учти, отказа я не приму.

— Такое событие я не пропущу ни за что на свете, — улыбнулась Грейс.

Розамунда заставила себя согласиться на приглашение вдовствующей герцогини и помочь завершить последние приготовления к балу в Хелстон-Хаусе. Оставалось только украсить бальный зал букетами, которых было так много, что бедная старушка сбилась с ног. Они работали уже больше часа, закрепляя длинные гирлянды плюща на букетах, стоящих на боковых столах. Розамунда не могла не думать о том, что любимый мужчина сейчас где-то рядом. Она всем своим существом ощущала его присутствие в доме и была бесконечно признательна герцогине, которая непрерывно что-то говорила.

Розамунда впервые очутилась в Лондоне, и ей казалось, что она никогда не устанет от этого города. И ошиблась. Еще никогда ее так не тянуло к дикой красоте Корнуолла. Ей хотелось погулять по утесам, где в ложбинах остро пахнет вереском, почувствовать, как лицо ласкает морской, насыщенный солью воздух, увидеть с детства знакомые морские пейзажи.

Отец назначил отъезд в Эджкумб на понедельник — то есть послезавтра. И если ей предстояло пережить мучительную неизбежность сегодняшнего объявления о помолвке, которая положит конец всем надежам, по крайней мере ее будет согревать мысль, что она скоро окажется дома.

— Розамунда, — воскликнула Ата, — нам не хватает букетов! Не понимаю, как мы могли не заметить стол у французских дверей. Странно…

Розамунда взглянула на напряженно застывшую герцогиню. Переехав в дом отца, расположенный в нескольких кварталах от Хелстон-Хауса, она очень скучала по старушке. Она успела искренне полюбить миниатюрную хлопотунью как бабушку, которой у нее никогда не было.

— Уверена, никто ничего не заметит. Если хотите, давайте передвинем сюда пальму.

Ата похлопала сухоньким пальчиком по нижней губе.

— Хм. Нет, пальма пусть стоит. Я знаю, что надо сделать. У меня в комнате есть букет свежих лилий. Не сочтите за труд, принесите, пожалуйста, его сюда.

Розамунда заметила, как в темных мудрых глазах герцогини мелькнуло какое-то странное выражение, и нахмурилась.

— Уверена, лакеи знают вашу комнату намного лучше, чем я. К тому же я здесь еще не закончила.

Ата поджала губы.

— Кажется, вы спорите со мной, дорогая? Розамунда от души расхохоталась.

— Боже мой, конечно, нет, Ата, у меня и в мыслях не было ничего подобного! Просто мне бы не хотелось вторгаться в вашу комнату. Это все равно, что вмешиваться в частную жизнь.

Ата вздернула подбородок.

— Мне думается, вы сделали это уже довольно давно, дитя, причем по моему приглашению.

Сердце Розамунды забилось быстрее. Но она так устала. Ей больше не вынести никаких игр.

— Дитя, — тихо сказала Ата. — Обещаю, я больше никогда и ни о чем вас не попрошу. Но сейчас, пожалуйста, сходите в мою комнату и принесите сюда лилии.

— Конечно. — Интересно, что она задумала?

Розамунда поднималась по знакомой мраморной лестнице с тяжелым сердцем. Со стен портретной галереи на нее смотрели суровые лица первых шести герцогов Хелстонов, и она невольно улыбнулась. Портрет ее прапрабабки, графини Эдвины, с явным неодобрением взиравшей на своих потомков, посрамил бы их всех. Графы Туэнлины высоко ценили своих графинь и хранили их портреты в отличие от этих напыщенных дикарей. Ощутив нечто вроде гордости, Розамунда ускорила шаг.

В полутемном коридоре пахло лилиями. Нет, это был не насыщенный сладкий запах крупных оранжерейных цветов, а ни с чем не сравнимый аромат ландышей, возвещавших приход весны.

Открыв дверь, Розамунда вошла в комнату. Ее приветствовала восторженная трель канарейки в позолоченной клетке. Запах стал сильнее, и наконец взору предстала россыпь маленьких цветов, ведущая к внутренней двери.

Возвращение к счастью… Лишь немногие знают язык цветов. Но не стоит делать поспешных выводов.

Едва дыша, Розамунда приблизилась к полуоткрытой двери, ведущей в соседнюю комнату.

И сразу увидела развалившегося в кресле Люка. Его черные волосы были зачесаны назад, а глаза в упор смотрели на нее. Рядом с ним на столе стоял небольшой букетик белых цветов.

Целую минуту они молча смотрели друг на друга, и лишь потом Люк заговорил:

— Одна леди сказала мне, что любит цветы, потому что они молчат.

Розамунда наблюдала, как герцог взял маленькую хрустальную вазочку, в которой стоял букет, осмотрел со всех сторон и лишь потом поднял глаза на нее. Страстное желание, которое она увидела в его синих как море глазах, заставило ее замереть от надежды.

— Если молчание действительно то, чего ты хочешь, тогда освободи меня от этого и иди своей дорогой.

Она не помнила, как подошла к любимому, отчаянно пытаясь найти подходящие слова, способные выразить ее чувства. Но, вглядевшись в его лицо, которое уже долгое время преследовало ее и во сне, и наяву, она поняла, что не в состоянии сформулировать ни одной связной фразы.

Время, казалось, застыло, а Розамунда все смотрела на вазочку, которую он держал в руках.

— Люк… — наконец выдавила она и опять замолчала, а потом неожиданно выбила вазу у него из рук. Цветы разлетелись по ковру, вода выплеснулась, а злосчастная ваза, не разбившись, откатилась в сторону.

— Ненавижу цветы, — прошептала она. — И ненавижу молчание.

Напряжение окутало их словно густой предутренний туман.

Герцог медленно шагнул к ней.

Она положила свою дрожащую руку в его огрубевшую мозолистую ладонь и неуверенно подалась к нему. Медленно, мучительно медленно, он привлек ее к себе, усадил на колени, и наконец их губы встретились. А Розамунда всем своим существом поняла, как хорошо в раю.

Ее захлестнула волна блаженства, лишив воли, заставив позабыть все на свете. А ведь ей так много надо было ему сказать!

— Люк, — в конце концов, выдохнула она, но осознав, что все равно не способна произнести ничего умного, закрыла глаза.

— Подожди, я должен тебе кое-что сказать. — Люк нежно коснулся ее губ. — Я долго думал, как принести в твою жизнь только мир, покой и счастье, но так ничего и не придумал. Ты, как никто другой, заслужила их, поскольку долгие годы жила в страхе и унижении. Но, понимаешь, Хелстон не тот человек, который способен все это дать. Все мы — ненадежные, деспотичные эгоистичные люди, больше думающие о себе, чем о других. И все же я не смог отпустить тебя, не сказав, что люблю. Я обожаю, боготворю тебя… Без тебя моя жизнь будет пуста.

Розамунда уже собиралась возразить, но герцог остановил ее нетерпеливым жестом.

— Нет, подожди. Сначала ответь на один вопрос. Могу я надеяться, что ты чувствуешь то же самое?

— Но я… а как же ребенок… я не смогу…

— Да брось ты, — усмехнулся он. — Я ненавижу детей. Шумная орда варваров.

— Это неправда, — прошептала Розамунда. — А как же Ата…

— Ты не слишком охотно выполняешь указания, — сказал Люк и поцеловал любимую в лоб. — А я так надеялся на послушную жену. А теперь ответь на мой вопрос.

Но слова по непонятной причине, застряли в горле. Розамунда взглянула на шею возлюбленного — в том месте, где рубашка была расстегнута. На бронзовой коже таинственно поблескивал подаренный ею медальон. Скомканный галстук был небрежно отброшен на спинку стула. Розамунда зажмурилась, решив, что так будет легче говорить.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Мне кажется, я полюбила тебя с первого взгляда, в тот день, когда ты рассказал мне о правилах дьявола. — Подумав, она покачала головой. — Нет, пожалуй, это произошло на второй день, когда ты с великолепной небрежностью разрушил планы Алджернона Берда. Ну а когда ты разбил нос барону… тогда я уже полюбила тебя без памяти.

— А ты кровожадна, однако. — Люк откинулся на спинку кресла и улыбнулся той самой до боли знакомой улыбкой, от которой у Розамунды всегда слабели колени. — Могу я надеяться, что ты еще и нетерпелива? Назови день, когда ты станешь моей женой.

— Люк, а как же Грейс?

— Она мне отказала.

Розамунда поджала губы, чтобы они не расплылись в счастливой улыбке, и надменно выгнула брови.

— Понятно. Значит, я — твоя вторая попытка?

— Совершенно верно.

— И тебя интересует исключительно мое приданое?

— Какое это замечательное слово — «приданое»! Звучит как музыка. Как думаешь, ты стоишь пятидесяти тысяч? Если да, мистер Браун будет безумно счастлив.

— А ты?

— Дай подумать… Для полного счастья мне, пожалуй, понадобится одна из твоих вышивок.

— Тогда я лучше осчастливлю мистера Брауна. Люк поцеловал Розамунду с такой всепоглощающей нежностью, что у нее закружилась голова.

— Назови день, — повторил он. — И если наша свадьба состоится не по специальному разрешению в течение ближайшей недели, боюсь, вспыхнет новый скандал.

— А как же наследник? — Этот вопрос тревожил Розамунду больше всего.

— Розамунда, если ты позволишь бесконечно орущему, пачкающему пеленки существу встать между нами, я тебе этого никогда не прощу.

— И все же…

— Я люблю тебя, — воскликнул герцог, — и мне глубоко плевать, кто в конечном итоге унаследует титул! Если честно, мой теперешний наследник — крайне неприятная личность. Но я скупил половину загородных домов в Англии, в которых на сегодняшний день проживает половина английских вдов. Когда я умру, ты их продашь, построишь замок и устроишь женский монастырь. Или поплывешь по морю на «Сердце Каро» вместе с бабушкой — не сомневаюсь, она меня переживет, — даже не оглянувшись на этот берег. Ты должна обещать только одно: что никогда и ни о чем не пожалеешь.

Розамунда взъерошила пальцами его чуть влажную шевелюру.

— Я жалею, что отрезала твои волосы.

— Я отращу их.

— Я жалею, что у меня не было шанса поплавать еще.

— Мы поплывем в экспедицию сразу после венчания. Кстати, на сегодня тебе позволено еще только одно сожаление.

— Я жалею, — она игриво пощекотала шею возлюбленного, — что нет времени заняться с тобой любовью до бала.

Люк довольно хмыкнул, и разговоры о сожалениях и балах, наследниках и обязанностях сразу отошли на второй план. Остались только мужчина и женщина, жаждущие отдавать и получать.

В тот же вечер, ровно в половине десятого, Люк проводил отца Розамунды из библиотеки в роскошно украшенный зал. Такую пышность можно встретить только на лондонских балах. Он подвел графа Туэнлина к дочери, после чего поднялся по ступенькам на сцену к музыкантам. У него не было необходимости призывать собравшихся к молчанию. Английская знать с нетерпением и любопытством ожидала объявления о помолвке одного из самых высокородных женихов страны. Его не раз видели танцующим с графиней Шеффилд. Но сегодня он вообще не танцевал, опоздав к началу бала на целый час. Он испытывал огромное наслаждение, пренебрегая условностями и получая нарочито строгие выговоры от бабушки. Но больше всего удовольствия ему доставляло выводить из себя Брауни.

Дождавшись тишины, Люк внимательно оглядел собравшихся, хотя на самом деле он искал глазами только одного человека — любимую женщину, стоявшую рядам с его бабушкой и своими родственниками.

— Леди и джентльмены, позвольте поблагодарить за то, что вы сегодня почтили меня своим присутствием. Вам известно, что на сегодняшнем балу будет сделано важное объявление. Даже два. — Он напряженно думал, как сделать так, чтобы не задеть чувства Грейс, стоявшей перед сценой между леди Купер и ее почти царственным родственником. — Должен признаться, я разочарован.

В толпе раздались вопросительные возгласы. Люк повысил голос:

— Я всегда говорил, что слухи — пища для души. Теперь в толпе послышались смешки.

— Но почему-то дальше слухов и предположений дело не пошло. А все потому, что вы не пожелали следовать моему совету. Если бы вы приняли мои правила и пили больше бренди, то наверняка уже давно бы догадались, кто является настоящим автором «Словаря Люцифера». Кстати, мистер Куигли, вальс ближе к аду на сто сорок четыре шага, а вовсе не на сто сорок пять. Возможно, вы, сэр, не умеете считать, но заверяю вас, дьявол Хелстон умеет.

Толпа пришла в неистовство. А Люк заметил двух шотландцев — своего издателя Джона Мюррея и Брауни, которые в углу танцевали свой собственный вариант вальса, удивительно напоминавший шотландскую джигу. Люк снова поднял руку, призывая к тишине.

— И будущая герцогиня Хелстон, леди Розамунда, считать тоже умеет.

Люк наблюдал, как Розамунда, сопровождаемая своими родственниками и вдовствующей герцогиней, выбралась из толпы. А гости все еще возбужденно обсуждали новость насчет самой скандальной книги Лондона. Вопрос о ее авторе уже два сезона не давал покоя светскому обществу. Заключались многочисленные пари. И вот теперь автор объявился, да какой автор! На Грейс Шеффи, улыбавшуюся Люку, никто не обращал внимания.

Отец Розамунды вложил руку дочери в ладонь Люка Сент-Обина.

— Представляю вам леди Розамунду, согласившуюся стать моей женой, — громко произнес Сент-Обин.

— Помоги вам Бог, леди Розамунда! — выкрикнул мистер Куигли под общий хохот.

Люк поклонился невесте.

— Как насчет тура вальса с дьяволом?

— Полагаю, ты мог бы вести себя более традиционно, — проворчала она.

Герцог покосился на гостей и тихо сказал:

— Все формальности соблюдены. Я могу больше не лезть из кожи вон.

— Да? — Розамунда выгнула брови. — Вообще-то я не вижу на своем пальце кольца, а ты?

Люк что-то проворчал.

Раздались первые звуки вальса, и он рывком привлек к себе невесту — недопустимо, скандально близко. Гости громко высказали свое одобрение.

— Дикарь, — с любовью прошептала Розамунда.

— Ведьма, — не остался в долгу Люк.

Она взглянула в его чарующие глаза и рассмеялась.

— Мой дорогой.

— Моя любовь, — прошептал в ответ Люк.

Он поцеловал ее так чувственно и уверенно, что стоявшие вокруг дамы с сожалением вздохнули и сделали вывод, что дьявол из Хелстона окончательно и бесповоротно решил убрать свой раздвоенный хвост.

А джентльмены вздохнули с облегчением по той же причине.